Алый пион для Офелии

Миновав поваленную берёзу, местами одряхлевшую до влажных опилок, Офелия решила, что пора возвращаться, пока лес не поглотил её в своих чертогах. Повернув направо, она двинулась параллельно вилле и вскоре вышла аккурат к оранжерее.

При виде заброшенного, но всё ещё крепкого строения, местами покрытого мхом и пробивающимся изнутри плющом, сердце замерло. На грудь навалилось предчувствие чего-то безмерно важного и… неизбежного. Губы дрогнули, но не издали ни звука.

Словно зачарованная Офелия направилась к зимнему саду матери. Воспоминания о прошлой ночи кусали за пятки, но идти быстрее не получалось, будто кто-то удерживал её за подол, отчего каждый следующий шаг давался труднее предыдущего.

Вблизи оранжерея производила ещё более удручающее впечатление, нежели из окна спальни. Все её изъяны, будь то облупившаяся краска, следы ржавчины или треснувшие стеклянные панели, бросались в глаза с особой назойливостью. Однако более всего поражала массивная цепь на двери. Неужели кто-то всерьёз полагал, что подобные меры смогут помешать нежеланному проникновению? К тому же, разве внутри имелось что-либо ценное, нуждающееся в охране, кроме беспорядочно разросшихся цветов и годами гниющего мусора?

Подобравшись вплотную, Офелия приложила ладони к мутному стеклу, чувствуя тепло собственного дыхания. Сквозь грязь и зеленовато-иловые тени, удалось разглядеть очертания пышных кустов с налитыми, но ещё не распустившимися бутонами алых цветов, длинные стебли, отчаянно тянувшиеся к свету, сваленные в кучу мешки удобрений срок годности которых, вероятно, давно истёк.

– Хочешь зайти? – разорвал тишину низкий, хрипловатый голос.

Офелия отпрянула от стены, словно ужаленная пчелой, готовая броситься наутёк. Но, встретившись с пронизывающим до костей взглядом Гамлета, оцепенело застыла. Он стоял в тени раскидистого дуба, не слишком близко, но и недостаточно далеко, чтобы не представлять угрозы. Хладно-серые глаза внимательно следили за каждым девичьим вздохом и казались совершенно бездушными.

– Ну так что? Мне открыть дверь или будем дальше стоять и молча пялиться друг на друга?

Его бесцеремонная дерзость повергала в смятение скромную, благовоспитанную Офелию. Гамлет, несмотря на свою внешнюю утончённость и даже некоторую хрупкость, был слишком надменным и при этом совершенно невежественным. Клайв не ошибся: за завтраком Офелия действительно не узнала его племянника. Время, прошедшее с их последней встречи, давно похоронило детские воспоминания. Но, зная, насколько педантичной и требовательной была Руд, Офелия и помыслить не смела, что её сын может оказаться самым настоящим хамом.

– Пожалуй, обойдусь, – сдержанно, насколько позволяли обстоятельства, ответила она, засобиравшись в сторону дома.

Но Гамлет не дал молча удалиться, стремительно догнал и, взяв за плечо, заставил обернуться. Офелия не стерпела, строптиво дёрнула рукой, высвобождаясь из цепких пальцев, похожих на орлиные когти.

– Не трогай меня! – звонко воскликнула она.

– Зря ты сюда приехала… – надтреснуто произнёс он, и от его металлической хрипотцы воздух как будто бы замер. – Это место проклято, оно отнимает жизни…

– Ты мне угрожаешь? – удивлённо предположила Офелия.

– Рекомендую. Так, по старой дружбе. Держись подальше от моей гнилой семейки, особенно от Клайва.

В холодном взоре блондина промелькнуло нечто, выворачивающее внутренности девицы наизнанку. Захотелось немедленно отвернуться, избавиться от этого мерзкого ощущения, но Офелия не могла отвести взгляд от мрачного блеска почти бесцветных зрачков, за которыми, словно за ртутно-стеклянной пеленой, очевидно, скрывалась какая-то глубоко личная тайна.

Сердце в груди вновь загрохотало, но не от волнения или смятения, а содрогаясь в бешеном ритуальном танце, сбивающим мысли в пену. Офелия вдруг почувствовала, а может узрела воочию, как под поверхностью безразличной надменности Гамлета гнойным чиреем назревает буря, которую тот едва мог сдерживать. Но стоило ей как следует вглядеться в худощавое, бледное лицо, племянник Клайва поспешил отвернуться и не оглядываясь скрылся из виду в лесу.

Офелия проводила его растерянным взглядом, на некоторое время впав в раздумья, безуспешно пытаясь собрать воедино осколки мыслей и чувств. А после, едва волоча ноги, побрела к дому, надеясь, что, оказавшись в его стенах, сможет унять тревожность и позабыть неприятный разговор. Однако ни через час, ни через два смутные терзания её не покинули, а лишь углубились в недрах сознания, подобно зловещему предвестнику грозы, неумолимо надвигающейся из-за объятого штормом горизонта.

Глава 4

В обеденный час к столу прибыли лишь Клайв и Офелия. Ни Гамлет, ни Адмон с прогулки не вернулись. И, возможно, стоило забить тревогу, но эти двое имели общую черту – надолго пропадать без предупреждения.

После разговора с Гамлетом Офелия успокаивала себя рукоделием – штопала портьеру: пришила на место гардинную ленту и заменила на ней несколько оборванных петель, что пали жертвой её ночного приступа.

Клайв всё утро висел на телефоне. Кажется, смерть главного акционера компании знатно ударила по их с Руд положению в совете директоров, ведь при поддержке Пола их голоса были в большинстве. А теперь, когда значимую часть активов заморозили до совершеннолетия основной наследницы, влияние супругов пошатнулось.

– Не будем дожидаться, а то недолог час и с голоду помрём, – улыбнулся Клайв приглашая Офелию к столу.

Она кивнула, робко села, исподволь рассматривая мужчину. Клайв производил славное впечатление: открытый взор, широкая улыбка, держался просто, без фиглярства, и даже несмотря на цвет глаз – холодный и безжизненный, не вызывал тех неприятных чувств, что его племянник.

– Как твоя прогулка? Что-то вспомнилось из детства? – спросил он между прочим, передавая корзинку с хлебом.

– Нет, спасибо, – отказалась от мучного Офелия, затем качнула головой в отрицании. – Лес красивый, но вспомнить ничего не удалось.

– Это ожидаемо. Ты здесь была совсем ребёнком. Сходи на озеро за домом, вы любили там плескаться с Гамлетом когда-то, может что навеет…

– Я видела его сегодня утром у оранжереи.

– И как прошло? – вопросительно вскинул бровь Клайв.

– Не важно, – пожала плечами Офелия. – Он… как бы это… грубый.

Мужчина нелестно усмехнулся, соглашаясь.

– Грубый и обиженный на целый мир.

– Не ладите? – предположила Офелия.

Впрочем, учитывая сцену за завтраком, вопрос можно было не задавать.

– Мне кажется он ни с кем не ладит. Больно неуживчивый. Уехал в Англию учиться, но года не прошло, вылетел из университета со скандалом. Подрался с кем-то из сокурсников, нагрубил декану, разбил окно бутылкой в аудитории. Вернулся где-то в марте. С тех пор исправно сворачивает нам с женою кровь.

– А в чём причина? Спросить пытались? Вдруг он не виноват?

Клайв, неприятно удивлённый, посмотрел на Офелию более пристально. Но мысль о том, что вопрос был задан с целью обвинить в проступке Гамлета невежество его родителей, разбилась вдребезги, стоило заглянуть в изумрудные глаза такие не по-юношески глубокие, и вместе с тем по-детски наивные. Офелия многое переняла от матери и сейчас это виделось особенно ясно. Аврора была образцом порядочности. Её добросердечность притягивала к себе людей. Она всегда находила нужные слова, чтобы поддержать, успокоить, придать уверенности томящимся в сомнениях и печали.

– Я думаю так он выражает протест, – после недолгой паузы, предположил Клайв.

– И против чего выступает? – искренне поинтересовалась Офелия.

Мужчина задумался, но весьма ненадолго.

– Полагаю, против меня. Не смог смириться, что мы с Руд… – и Клайв умолк, сунул в рот кусок стейка, принялся усердно его пережёвывать.

Офелия тактично промолчала и тоже приступила к трапезе. Не в её привычках было лезть в душу к людям, если они того не желали. Но некоторое время спустя собеседник заговорил вновь и диалог вдруг принял неожиданный оборот.

– Офелия, возможно, ты сочтёшь мою просьбу неуместной… Я не настаиваю, а прошу о помощи. Вы с Гамлетом играли вместе в детстве, и, как мне кажется, были дружны. Вы ближе по возрасту и наверняка сможете найти общие темы для разговоров. Кроме того, оба потеряли отцов, и это, разумеется, ужасно. Я не собираюсь играть на вашем горе. Но если ты сможешь достучаться до племянника, будет славно. Я не прошу становиться его лучшим другом или нянькой. Он может быть не только груб, но и весьма жесток в своих высказываниях. Однако, если тебе удастся узнать, чего он в конце концов хочет, я буду очень благодарен.

– Не думаю, что ваш племянник захочет со мной делиться чем-то личным.

– Не сразу, но уверен, ты сможешь его разговорить.

Офелия задумалась, взвешивая риски, и некоторое время спустя честно призналась:

– Он меня пугает…

– Гамлет не опасен! Он резок и упрям, однако, уверяю, к насилию не склонен, – поручился Клайв.

– Но в Англии подрался, – припомнила Офелия.

– Так дело молодое! Он назло. Чтобы меня и мать свою задеть. Да и Лондон с первого дня невзлюбил, всё твердил, что его сослали. В той драке серьёзно пострадало лишь окно, и, возможно, самолюбие того, кому племянник нос расквасил, не больше.

– Не знаю, – тяжело вздохнула Офелия. – Он так смотрел сегодня, будто я ему дорогу перешла.

– Он на всех так смотрит, говорю же: весь мир – ему враги. Но ладно, понимаю, я слишком многого прошу.

– Я поговорю, – внезапно согласилась Офелия. – Во всяком случае попробую…

Ближе к вечеру, так и не дождавшись Адмона, Офелия решила последовать совету Клайва и прогуляться по пирсу.

Дом был возведён на прибрежье небольшого озера, по одну сторону которого возвышалась холмистая гряда, плавно переходящая в извилистую полосу лиственного леса, а по другую болотистая заводь, густо заросшая острой осокой и воздушным тростником.

Солнце медленно опускалось к линии горизонта. Мягкий вечерний свет скользил по лазурной глади, делая поверхность почти зеркальной. Тени деревьев, протянувшиеся вдоль противоположного берега, придавали краям водоёма глубину. А небо, отражённое голубовато-лиловым полотном, подсвечивало туманную дымку, уже пустившую свои седые щупальца по воде.

Ступив на деревянный настил пристани, приветливо скрипнувший под ногами, Офелия направилась к пирсу, разглядывая старую лодку, привязанную к одному из столбов. Её выкрашенное ярко-синей краской дно местами облупилось, на вёслах виднелись засохшие ошмётки тины, создавая странный узор, а не первой свежести спасательный жилет, слишком долго лежащий без дела на скамейке, был сплошь усеян пятнами и разводами, оставленными дождём. Лодка плавно покачивалась и легонько билась кормой об опорную сваю, хотя озеро казалось совершенно неподвижным.

Дойдя до оконечности пирса, Офелия сбросила обувь и села на краю настила, свесив вниз ноги. Ступни воды не касались, но лодыжки лизнул прохладный ветерок. Поверхность озера переливалась бликами: то мрачно зелёными, как глаза Адмона, когда он злился, то нежно-золотыми, как веснушки на его щеках, местами покрываясь рябью устроенной оравой водомерок.

Сделав глубокий вдох, ощущая, как лёгкие наполняются свежим водорослевым воздухом, Офелия прикрыла глаза, подставляя лицо прощальным лучам заходящего солнца. Разговор с Клайвом не шёл из головы. Стать другом Гамлету? Узнать какие он хранит обиды? Задача будто бы не из простых. В особенности при полном отсутствии симпатии. Но благодарность за оказанный приют и помощь с отцовским погребением, не позволяла отпустить мысль.

Вдруг совсем рядом раздался треск старых досок, а следом звонкий плеск. Офелия, распахнула глаза и огляделась, замечая неподалёку светло-голубое махровое полотенце. А в следующий миг чуть от неё правее из глубины озерного зеркала, теперь расходящегося кругами, вынырнул Гамлет, вспенивая вокруг себя воду. Его появление было столь неожиданным, что девушка едва не всхлипнула. Белоснежные волосы парня ниспадали на обнажённые жилистые плечи струящимся водопадом. Взгляд был по-прежнему холоден, но не враждебен, как показалось утром. На нижней губе зияла трещина, заполненная запёкшейся кровью.

– Что случилось? – осмелилась спросить Офелия.

К её огромному удивлению, Гамлет ответил. И даже, вроде бы, без насмешки…

– Чтобы кто-то захотел поплавать, у него непременно должно что-то случиться?

– Я о ранке на губе.

– Ах, это… – парень провёл по своему рту подушечками пальцев, слегка поморщившись – видимо саднило. – Ничего такого.

– Болит?

– А что, хочешь пожалеть? Обнять? Утешить? Я не против. Ныряй! – И снова в его голосе зазвучали надменно-язвительные нотки.

– Спросила исключительно из вежливости, – соврала Офелия, ответив столь же неприветливо, и встала на ноги, намереваясь уйти, полагая, что совершенно бессмысленно стучаться в дверь, когда она не просто заперта, а и вовсе ещё не прорублена.

– Подашь полотенце? – внезапно попросил Гамлет.

– А сам не справишься?

– Легко! Но учти, я как оголённый провод…

– Что? То есть… ты… – и, зардев Офелия, охваченная небывалым прежде смущением, попятилась.

Гамлет язвительно усмехнулся, расправляя плечи и поднимаясь над водой почти по пояс. На его груди, в лучах заходящего солнца, блестели маленькие капельки влаги, подобно жемчужинам неправильной формы, стекавшие с кончиков волос. Офелия, затаив дыхание, с трудом сглотнула. Взгляд против воли скользил по фиолетово-багряным венам, что как прожилки мрамора испещряли бледную, не тронутую загаром кожу, и скоплению тренированных мышц. Но при виде чайно-розовых ореолов и пары тёмных бусинок-сосков, один из которых пронзало серебряное украшение в виде колечка, а над другим виднелась надпись староанглийским шрифтом на латыни, ни разу не целованная Офелия вовсе утратила самообладание, разволновалась и, уступив панике вожжи, схватила с помоста полотенце, бездумно бросив его на голову блондина прямо в воду.

– Ты что творишь?! – воскликнул он, выбросив вверх руку, чтобы уберечь от намокания хотя бы часть махровой ткани. – Я же пошутил!

По позвоночнику Офелии, ставшим прямым как жердь, прокатилась волна неприятного жара. На миловидном лице отразилось нечто сложное, многоликое. Не ясно было собирается девица разрыдаться или гневно закричать.

– Дурные у тебя шутки, – в итоге оскорблённо фыркнула она и, сделав над собой усилие, немедленно засеменила к вилле.

– Как и твой характер! – крикнул ей вслед Гамлет. – Заканчивай строить из себя бедную сиротку. Я знаю таких как ты! Насквозь вижу…

– Тогда советую купить очки и зрение проверить, идиот! – не оборачиваясь ответила Офелия, сталкиваясь на террасе с Клайвом, который вышел на улицу с чашкой чая и увесистой книгой подмышкой.

– Что стряслось? – спросил он, глядя в пылающее возмущением лицо.

– Он невыносим, и я не справлюсь. Простите, – категорично заявила Офелия, фурией влетая в дом.

Глава 5

Негодование и обида охватили Офелию подобно яркому пламени, опасно вспыхнувшему в безветренный день. Она заметалась по спальне, словно бабочка, пойманная под стеклянный колпак. Каждое движение: будь то наклон головы, нервное потирание рук или горячее дыхание, срывающееся с губ мычанием, являло собой отражение неразрешённых чувств. Стыдливое смущение вилось змеиным клубком в животе, а путанные мысли, точно приговорённые к забвенью звёзды, беспорядочно вспыхивали в голове, срывались и гасли на дне сознания, где возбуждение сменялось полной растерянностью.

Остановившись перед зеркалом, Офелия взглянула на своё отражение, в котором угадывалась не только невинная красота, но и торжество внутреннего конфликта. Впервые в её сердце было так много разных чувств и губы, вдруг, невольно расплылись в улыбке…

– Идиот? – произнесла она с несвойственной ей язвительностью.

Прежде Офелия не позволяла себе грубых высказываний – была слишком хорошо воспитана, чтобы опускаться до сквернословия.

– Но ведь и правда, идиот! Боже… – из груди вырвался тяжёлый вздох. – Нужно отвлечься.

На глаза, весьма кстати, попала портьера, по-прежнему мирно покоившаяся на спинке стула. Ночь стремительно сгущалась, укрывая Кронберг тёмной неприветливой вуалью, и мысль о незанавешенном окне внушала чувство уязвимости. Офелия испытывала глубокий страх перед этим ощущением. Именно оно становилось источником её неконтролируемых приступов паники, в борьбе с которыми нередко приходилось обращаться к валиуму.

Потолки здесь были весьма высоки, это закладывало сомнения в том, что девушке ростом чуть выше среднего удастся справиться самой. Однако Офелия всё же решила попробовать и, переместив стул к окну, забралась на мягкую обивку, но даже встав на цыпочки, дотянуться до карниза не смогла.

И без того скверное настроение, окончательно испортилось. К тому же, Адмон куда-то запропастился. Темнота снаружи разинула свою черную пасть, отражая в стекле озадаченное девичье лицо. Офелия, безусловно, могла попросить помощи у Клайва, но невыполненное обещание расположить к себе Гамлета не позволяла обращаться к нему с просьбами так скоро. Потому она решила, что справится сама. В конце концов ей не хватало всего-то четверть фута1.

Окинув комнату ищущим взором, Офелия заметила дверь кладовки. Вещи она до сих пор не распаковала, оттого внутрь не заглядывала. Возможно, там могло оказаться нечто полезное?

Спустившись на пол, девушка решительно направилась к белой двери с круглой поворотной ручкой. Но протянув ладонь вдруг замерла. Откуда-то из глубин подсознания донёсся едва различимый шёпот, сея по плечам мурашки: «Не открывай».

Сглотнув скопившуюся под языком вязкую слюну, Офелия сделала глубокий вдох через нос, пытаясь сконцентрироваться на ощущении наполненности лёгких, и шумно выдохнула через рот, как учил брат. Но на сей раз это не принесло облегчения: её пугали тесные, замкнутые пространства. В своей родной комнате она полностью отказалась от встроенной мебели и кладовых, где можно уместиться целиком. И тут она заметила на прикроватной тумбе Библию – увесистый «талмуд», способный подсобить.

– Да простит меня Господь, я для благого, – пробормотала Офелия, поспешив отойти от кладовки.

План сработал. Толщины книги как раз хватило, чтобы, пусть не без усилий, но закрепить почти все петли на гардине, кроме последней – недоставало одного крючка, возможно оборвался вместе с тесьмой и куда-то закатился.

Намереваясь отыскать пропажу, Офелия спустилась со стула, мимолетно глянув в окно, и в голос ахнула – внутри оранжереи вновь забрезжил слабый свет.

– Я не придумала! – воскликнула она, припадая обеими ладонями к холодному стеклу.

Но чем дольше Офелия вглядывалась в сумрак, тем больше злилась. Этот неуемный огонёк, казалось, над ней насмехался, то разгорался ярче, то внезапно гас, дразня и не давая ни малейшего намёка на свою природу.

– Ну уж нет! На этот раз я выясню, что ты такое! – И, отбросив боязливые сомнения, Офелия вышла из комнаты, вскоре оказываясь на крыльце дома.

Ночной воздух, напоённый сладким ароматом лесной свежести и чуть горьковатым запахом тины, принесённым ветерком с озера, вскружил голову. Стоило Офелии выйти на садовую тропинку, извилистой лентой ведущую к зимнему саду матери, по спине и плечам побежали мурашки. Но, следуя зову любопытства, она всё же продолжила путь, вопреки тревоге, что, как не игнорируй, вновь потекла по венам нефтью.

Лунный свет, играя с листвой, отбрасывал причудливые тени, создавая иллюзию чужого присутствия. Офелия остановилась совсем неподалёку от стеклянного строения, внимательно разглядывая желтоватый отблеск на его кривых прозрачных стенах, только теперь понимая: источник света находился не внутри, а снаружи по другую сторону. Ноги сами понесли к углу оранжереи, и, завернув за него, Офелия увидела долговязую фигуру. Гамлет.

– Ты? – произнесла она еле слышно.

Он обернулся и, ничуть не удивившись, поманил её рукой.

– Подойди, я тебе кое-что покажу.

Офелия хотела было возмутиться, спросить о прошлой ночи, но вдруг услышала жалобный писк, похожий на скрип мела по доске. Звук доносился из травы, куда Гамлет направил луч своего фонарика.

Приблизившись, Офелия заметила маленького птенца, едва оперившегося, с пухом на голове. Его хрупкое тельце испуганно трепетало, крошечный клюв открывался и закрывался, издавая звуки полные боли, а одно крыло безжизненно свисало в сторону.

– Как он тут оказался? – потрясённо молвила она.

– Не знаю, – озадаченно ответил Гамлет.

– Выпал из гнезда? – предположила Офелия.

– Оглянись. Далековато до деревьев. Чудо, что он вообще выжил.

– И что нам теперь делать?

Гамлет исподволь глянул на Офелию, не отрывающую взор от несчастного птенца, которому, впрочем, подмигивала сама судьба в её лице. Доброта и искренняя обеспокоенность за невинную жизнь плескалась в зелёных глазах озёрными волнами – тихими и ласковыми. Что-то защемило в груди хулигана и губы его невольно сложились в улыбку.

– Подержи-ка, – попросил он, вручая Офелии фонарик, а сам достал платок из кармана брюк. – Возьмём коробку. Наполним ватой и травой. В аптечке точно есть шприцы, используем вместо пипетки. Глядишь и выкормим бедолагу, а потом отпустим.

Присев, Гамлет бережно укутал птенца в тонкую ткань, дабы тот, объятый ужасом, не усугубил состояние крыла, затем поднялся и посмотрел на Офелию

– Фонарик суй подмышку, а ладони сложи лодочкой, – скомандовал, но без нажима, он.

– Ты хочешь, чтобы я его взяла? – не на шутку разволновалась она.

– Да. А я найду коробку.

– Но вдруг ему будет больно?..

– Не больнее, чем если мы оставим его здесь. Давай, у тебя очень нежные руки, ты справишься.

Офелия смутилась. Она понимала: эти слова были сказаны не в качестве комплимента, а с целью убедить, что с птенцом ничего не случится. И всё же по груди жидким мёдом растеклось тепло.

– Давай, не трусь, – подбодрил Гамлет, и когда девушка подставила руки, осторожно уложил в них маленькую жизнь.

Птенчик, который ещё секунду назад отчаянно трепыхался, внезапно успокоился. Послышалось тихое щебетание. Офелия с облегчением выдохнула.

– Вот видишь, я говорил, ему понравится. – довольно произнёс Гамлет. – Как назовёшь?

– А разве есть смысл давать ему имя? Раз мы его отпустим как только заживёт крыло?

– Имя необходимо всем. Оно становится связующим звеном между существом и миром, даже если эта связь временная. Называя чьё-то имя, мы не просто обозначаем, а признаём чужое существование, его уникальность и право на жизнь. Это наш способ сказать: «Я тебя вижу». И когда настанет время проститься, мы будем знать, что у него есть нечто большее, чем просто инстинкты. Он сохранит в себе частицу нас, а мы никогда не забудем о нём, и наша связь останется на сердце отпечатком его имени.

Офелия была поражена глубиной мысли Гамлета, неожиданно для себя, увидев за неприветливым и грубым фасадом, вдумчивого, тонко чувствующего человека. В его словах туго переплелись любовь к жизни и страх перед миром, полным лицемерия. И вдруг она осознала, что её собственные переживания сливаются с его, как река с морем.

– Я назову птенца Лаэрт, если ты не против, – с опаской предложила Офелия.

– Да. Красиво, – кивнул Гамлет, приятно удивлённый тем, что мнение его имело вес.

Их взгляды встретились. Офелия смущённо улыбнулась. Он ответил тем же. И мир вдруг замер, будто опасаясь спугнуть искру, внезапно вспыхнувшую между ними. Их пальцы всё ещё соприкасались, отчего земля начала расползаться под ногами, подобно акварельной краске на влажном холсте. Звук сердца зашумел в ушах обоих. Дыхание стало робким, но горячим. И в этом удивительном мгновении, бесспорно, нечто зародилось: нестерпимо нежное и… пугающе необратимое…

В свою комнату Офелия вернулась глубокой ночью. Гамлет, как и обещал, соорудил из обувной коробки уютное гнёздышко, в котором раненый птенец быстро освоился. Пришлось немного повозиться с кормлением. Клайв подсказал, как приготовить смесь из творога и яичных желтков. Теперь пернатый Лаэрт уснул, и Офелия, утомлённая долгим днём, тоже легла в кровать, поставив коробку на тумбочку вместо Библии.

* * *

Сквозь неплотно задёрнутые шторы в комнату пробивался нежный свет зари. Что-то щекотало под носом, но Офелия никак не могла очнуться, разморенная сладким, крепким сном. Уже давно она не спала так безмятежно – без кошмаров. Но внезапно оформившаяся мысль о том, что новый день подарит и новую встречу с Гамлетом, вытянула сознание из приятной дрёмы.

Офелия медленно открыла глаза, мечтательно вдыхая свежесть раннего утра, заглянувшую в спальню через распахнутое настежь окно. Было так лень вставать, но на этот завтрак, ей захотелось нарядиться. Однако лишь только сонный взор скользнул по одеялу, как Кронберг содрогнулся от истошного женского крика, вспоровшего бедняжке горло как кусок стекла.