С.П.А.С. 107

– Приветствую, живи долго и ты, Ахемен!

– Успешен ли был твой поход с Фарзоем?

– Успешен, Фарзой шлет тебе пожелания здавствовать.

– Великие боги услышали нас! Дитагойа и Гойтосир сжалились над царевной.

– Я тоже просил их!

– Ты правильно поступил, что приехал, Ксеркс.

Предвидел ли Ахемен, говоря это, что последует за горячей встречей двух молодых влюбленных, если он оставит их наедине? Откуда знал энарей, что будет в этот вечер? Может быть, это две далекие звезды шепнули ему об этом? Но он смиренно согласился с решением неба.

– Она спрашивала про меня? – нарушил молчание Ксеркс.

– Спрашивала? Все ее мысли о тебе! – Ахемен изучал лицо молодого скифа. – Ты возмужал, князь, и изменился. Настоящий скифский воин!

– А, как царевна?

– Хотела ехать к тебе, царь не разрешил. Она даже начала бредить из-за горя. Просила меня найти тебя, хоть и понимала, что ты в ̀Ольвии.

– Веди меня скорее к ней!

– Будь, по-твоему! Хоть я и изменю слову, данному Скилуру.

Слово царское – закон для меня! Но я нарушу его.

– Какой закон, энарей?

– Я обещал Скилуру быть неотлучно с его дочерью и успокаивать ее. Но никто другой не должен был войти в ее опочивальню до самого отъезда царевны на Боспор.

– Я отдам тебе все, что есть у меня, – князь вытащил мешочек с золотыми монетами, но Ахемен движением руки остановил его:

– Спрячь свои богатства, добытые в бою. То, что принадлежит тебе по праву неба, не нуждается ни в какой оплате. За это тебе не надо сражаться. Не золото здесь решает, совсем другие силы.

– Готов жизнь свою отдать за минуту встречи с ней!

– Я знаю! Она будет твоей в эту ночь, – и в подтверждение этих слов энарея запел тихий ветер птичьими голосами, а вяз осыпал скифов мягкими листьями.

– Большего счастья нет для меня на земле! Как благодарить тебя?

– Не торопись хвалить старика. Прежде, чем мы отправимся к ней, дай мне слово уехать с рассветом, и больше никогда не искать встреч с царевной. Для спасения брата едет она в Пантикапей, не по своей воле! Во имя спасения Кирана, отступись от нее завтра.

– Я не могу обещать тебе это. Сенамотис значит для меня больше, чем сама жизнь. Краски мира померкнут для меня без надежды. Не лишай мечты хоть иногда видеть ее!

– Но у вас будет целая ночь, и она станет длиннее самой вечности. Есть две звезды, за них и держись.

– Как может быть несколько часов длиннее наших жизней?

– Не спрашивай, Ксеркс! Небо милостиво к тебе! Только тебе оно отдает Сенамотис. Она всегда останется только твоей!

– Пока я жив, любви оковы мне не преодолеть!

– Поспешим, князь, пока на небе светят две звезды.

Молодому скифу не оставалось ничего другого, как согласитьс с судьбой. Он был вымотан длинной дорогой, мало ел и почти не спал от самой Ольвии. Ксеркс послушно двинулся следом за энареем, от которого исходил резковатый запах специй и пряностей, и это несколько бодрило юного князя.

Они прощались до завтра, они прощались навсегда

Человек побеждает в природе не физической

силой, он господствует в ней благодаря своему уму.

Гераклид

Не оборачивайся назад и не заглядывай

вперед, в одинокую ночь своего счастья.

Ученик ученика Абар̀иса

Скифы застали царевну в слезах среди разбросанных вещей. Ее чувствительное сердце так горько оплакивало крушение их с Ксерксом юной мечты о счастье. Верная служанка Арг̀о исчерпала все свои возможности, успокаивая девушку, ушла в комнату для слуг. Увидев вошедшего в комнату энарея, царевна не поняла, что кто-то стоит сзади него, и продолжала горевать. Скорбь в ней совсем убила здравомыслие, приглушила красоту молодости.

– Какой невинной я была вчера. Не знала, что отец убьет мою

надежду стать супругой Ксеркса. Пока орел преследует врагов, кулана мне в мужья определили. Зачем проснулась я сегодня утром? Лучше бы не наступал новый день.

– Я подготовлю ее, – сказал Ахем̀ен, подавая знак Ксерксу остановиться в дверях.

– Это ты пришел, дядя? Ты опять будешь поучать, как жить в Пантикапее? Знаю! Избегать людей, особенно тех, кто слаще всех улыбается и говорит ласковые слова. Рот держать на замке, ни с кем не делиться своими печалями и радостями. Еще ты обещал постараться приезжать ко мне. Все равно, решение отца иссушит мое сердце. С Гераклидом я быстро состарюсь и умру в безумстве.

– Не гневи богов!

– Они отвернулись от бедной Сенамотис.

– Не говори так! Дитя, взлелеянное мной. Т̀абети снизошла к твоим молитвам, девочка. Умойся и приведи себя в порядок!

– Зачем, дядя? Ночь только наступает, но она никогда не закончится для меня теперь.

– Уже закончилась. Глупое мое дитя, – Ахемен подошел к царевне и погладил растрепанные волосы на ее голове.

– Вы с отцом виноваты в том, что растили нас Лонхатом вместе! В детской памяти крепко запечатлен его образ. Я выбрала Ксеркса, юного скифа, так похожего своей натурой и видом на Лонхата. И даже лица и стать их схожи! Только Ксеркс достоин любви моей!

– Успокойся, Сенамотис, говорю же, боги милостивы! Они приготовили большой подарок для тебя. Причешись. Вот зеркало, – и он подал царевне красивую вещицу с длинной ручкой, а также надел девушке на плечи ее любимую накидку с мехом горностая. – Мне суждено судьбой взять сторону влюбленных. Я выполню свой долг перед небом! Да исполнится предначертание самой судьбы! Раз ты решила, я привел его к тебе.

– Кого?

– Угадай!

– Ты привел ЕГО? Где Ксеркс?! – Сенамотис вскочила с кровати.

– Улыбнись, и он появиться!

– О, дядя, скорей, веди его ко мне, пока отец не прибыл!

– Страшен гнев Скилура, но для меня главней – сберечь огонь священной любви, – энарей отступил к двери, позвал князя и подвел его к удивленной царевне. – Ночной покров и звезды вам послужат.

Сенамотис бросилась в объятья любимого:

– Моя любовь, неужели это не сон? – царевна двумя руками обхватила голову князя и целовала его глаза, лоб, губы…

– Не могу наглядеться на тебя! – князь обеими руками крепко держал девушку.

– Отец сказал, что я безумной стала! И запретил мне видеться с тобой, – она положила голову на его грудь и замерла.

Ахемен замер, он смотрел на них со слезами на глазах:

– О, юность безрассудная, как зла любовь, толкая вас на этот шаг!

– Нет, Ахемен, увидев Ксеркса, мой разум просветлел.

– Царь приказал не оставлять тебя наедине с прекрасным Ксерксом.

– Дядя, ты самый добрый на свете человек! Помоги нам!

– Сочувствую я вам! Чтобы погасить терзания любви, нарушу приказ царя. Оставлю вас вдвоем, – произнес энарей, поворачиваясь к влюбленным спиной.

– Стыдиться нечего! Люблю я Ксеркса! – она подняла лицо к князю с такой готовностью, которой у нее никогда до этого не было.

– Уйди, Ахемен! Оставь нас с царевной одних, – Ксеркс сбросил походный плащ.

– Коль явится Скилур, то мне не здобровать, – ответил энарей подавая серебряную чашу князю, – выпей этот напиток, он предаст тебе силы.

– Силы мне дает любовь прекрасной царевны, – сказал князь, но все же осушил чашу до дна.

– За тебя боюсь я, Сенамотис! Пойду и буду охранять покой

дома, – энарей ушел, и заскрипела дубовая дверь, а за ней послышалось. – Пусть на мою голову падет вся злоба Скилура, если он внезапно явиться. Это будет для него таким ударом!

– Мы ведь правильно поступаем, Ксеркс? – тихо проговорила царевна, когда они остались одни.

– Да.

– Так лучше для нас обоих?

– Уже сейчас стало лучше, ты чувствуешь…, – обнимая любимую, горячо шептал ей на ухо князь.

– Да…Люблю…

– Люблю…

– Я не смогу жить без тебя, любимая.

– Я тоже…

Небо просветлело от частого и прерывистого дыхания звезд, у влюбленных не было тайн от небесных светил.

– Ах, да, Пантикапей! – вдруг вздогнула Сенамотис.

– Пусть он провалится навек!

– Сильнее яда убивает мысль об этом городе!

– Ах, как быстро ночь проходит…

– Если б она длилась вечно… Никуда я не поеду! Проклятый

город никуда не денется. Лучше исчезнуть мне! – она спрыгнула с кровати, подбежала к потайной нише, вытащила шкатулку и открыла ее.

– Сенамотис, что ты задумала? – он подхватился вслед за царевной.

– Возьми кинжал, пусть твоя рука пронзит сердце, которое завтра станет пустым.

Ксеркс отпрянул от нее в ужасе.

– Нет, никогда моя рука не сможет поднять оружие на тебя! Послушай Сенамотис! За нас решили, и не противься царской воле. Ты будешь прекраснейшей из всех боспорских женщин. А мне…, мне не жить без тебя.

– Уйдем отсюда вместе! Что ж ты медлишь? Сама я вынула его, возьми! – повторно протягивая оружие другу, молила Сенамотис.

– Нет, любимая, ты будешь жить долго.

– Без тебя никогда!

– Уступи судьбе! Слышишь шаги там, за дверью? – князь

вздрогнул, настороженно поднял голову.

– Нет, не шаги, это условный стук. Явился Ахемен и предупреждает нас, что пора прощаться.

– Проводи меня до дверей, – попросил он, беря ее за руку.

– Храни тебя Т̀абити, милый!

– Да хранят тебя все Боги, какие только есть на этом свете! Прощай! Я еще явлюсь, когда царская свита отправится провожать тебя в неблизкий путь и выйдет за ворота города.

– Прощай! – она медлила, не выпуская его руку, чтобы лишнюю минуту полюбоваться его глазами.

Им было жаль, что ночь пробежала так быстро. Они обнялись в последний раз и горячо поцеловались.

Он прощался с ней на час и не знал, что это навсегда.

Когда Сенамотис осталась одна, до ее сознания дошло, что это конец, больше им не увидеться. Прислонившись спиной к стене, она медленно съехала вниз и заплакала. Вдруг судорожно встала, набросила на себя тунику и накидку: «Бедняга, он надеется еще меня увидеть».

Прошло лишь несколько минут, но горечь разлуки все возрастала.

– Боги скифские, мне Сенамотис сохраните! – молился Ксеркс.

Царевна проскочила мимо Ахемена и выбежала из дома. Ускорила шаги, почти побежала вслед за Ксерксом. Энарей бросился за ней: «Бойся отца!». Но Сенамотис не останавливалась, пока путь ей не преградила одиноко стоящая сосна у поворота, за которым следовали общественные здания. Она остановилась, обняла дерево двумя руками, высоко запрокинула голову и прокричала двум бледнеющим звездам, которые мигали ей, стараясь поддержать её дух:

– Я силу жизни вижу в том, чтоб верной быть мечте. Узнала я полет. И крылья мои – Ксеркс!

Невидимыми путями ее слова догнали Ксеркса. Повинуясь сердцу, он обернулся и почувствовал где-то рядом ее дыхание. Ксеркс вернулся и, увидев любимую у одинокого дерева, бросился к царевне:

– Вот она стоит, моя любовь! – взявшись за руки, они несколько минут прошли молча, и еще раз простились у героона Арготу, теперь уже навсегда.

Разные договоренности

Те, на кого надеешься, могут погубить,

а те, кем пренебрегаешь, – спасти. (Эзоп)

В 154 – 155 (179) годах до н. э. ряд припонтийских правителей и

государств, к которым относятся: сарматский царь Гат̀ал,* законный правопреемник воинственной царицы Ам̀аги, представители Херсонеса, заключили между собой договор дружбы, сильно укреплявший стратегические позиции каждого из участников союза. Аналогичный договор в том же году подписали архонты Херсонеса и царь Понта Фарн̀ак Ⅰ. Гарантом этих договоренностей выступали сарматы. Первым актом такого союзнического договора могли стать военные действия сарматской царицы Ам̀аги, внезапно истребившей стражей у крепостных ворот Неаполиса и устроившей пожар в скифской столице. Скифский царь, знавший о договоре сармат и греков против скифов Тавриды, систематически враждовавших с Херсонесом, искал союзников, способных поддержать его в войне с греческим полисом.

Хрупкий мир окружал приморский город. И хотя войска Скилура отошли от стен полиса, скифы могли в любой момент начать боевые действия. В тот период, когда к понтийскому царю Митридату ⅤⅠ прибыли послы Херсонеса с отчаянной просьбой о помощи против войска скифов, Скилур и Палак стремились привлечь на свою сторону бастарнов, ревксиналов и некоторые сарматские племена.

Обычай требовал, чтобы накануне битвы или похода царь и военачальники являлись с коротким обходом отрядов, объединяющих скифов одного рода или под предводительством одного из князей. Чтобы упорядочить ритуал, племенные объединения собирались на поле Предков, простиравшемся между древними курганами центральной Тавриды. Поклонялись Мечу и Ар̀есу, приносили жертву богам – молодого жеребенка и ягненка; ставили общий ритон с крепким и сладким вином, казан с бараниной.

Была фиолетово-черная ночь с сильным, влажным ветром, когда пахло сырой полынью, и сливались воедино многочисленные огни вольной степи. В такие заколдованные ночи духи предков выходили к скифским малиновым кострам; скифы заводили старинные песни, тогда призраки на серых конях резво перелетали с кургана на курган; и общее внимание привлекали их высокие знамена, поющие на ветру дрожащими драконьими хвостами. Ради торжественного случая открыли южные ворота, которые редко распахивали свои толстые дубовые створки. Завращались на подпятниках двустворчатые врата и пропустили базилевса на белом коне. Царь с князьями выехал из города и вскоре был на поле Предков, простиравшимся между Неаполисом и степями, ведущими на восток к Боспорскому царству.

Скилур и Палак, оба в одинаковых пурпурных плащах, пешие, в сопровождении военачальников с акинаками и факелами, перешли через деревянный мост над неширокой рекой в дивную степь и, минуя обозы с оружием, вновь вытоптанными тропами достигли центра поля. Это ночное действо, которое, сопровождалось проверкой готовности войск перед боевым походом, получилось в действительности последним торжественным выходом обоих царей. Они попытались если не повторить, то хотя бы приблизиться к уникальным победам царя Атт̀ея, но внезапное вторжение войск Диофанта помешает их планам. Эра процветания Скифии при Скилуре минула так скоро, как это только бывает в последние относительно счастливые дни целого народа.

На Скилуре был кожаный ремень с золотыми пластинками и бронзовыми пряжками с фигуркой зверя и головами уточек. К этим пряжкам Скилур сам перед боем прикреплял кинжал, походную чашу, колчан для стрел. Князья переглянулись, ослепленные блеском большой золотой пластины, появление древнего символа означало, что царь будет передавать власть. Позлащенный колчан прошел сквозь время, и теперь послужит сыну царя – Палаку. Царь вытащил меч из красных ножен, направил клинок в сторону юго-запада и стоял так перед дружином. Как же любил Скилур всех своих воинов и уважал каждого в отдельности, зная каждую походную судьбу до мельчайших подробностей. Скоро он поведет преданную рать в бой, сам будет сражаться на самых опасных и трагических участках, чтобы объединить все города Тавриды в одном государстве. Успеет ли Скилур?

После осмотра войска царь с князьями собрались на совещание в походном шатре. Если выразить современным языком суть их совета, они обсуждали не только тактическую триаду с ее неразрывным единством и взаимосвязью типа вооружения, приемов его применения, тактики боевого использования нужным образом вооруженных формирований.

– Все ли знают причину, по которой идем на греческие выселки? – Скилура трогало все, что касалось военной жизни простых скифов.

– Все, – отозвались князья хором.

– Устремления наши ясны? Самим вести торговлю зерном. Убрать пошлины на товары скифов, – напомнил царь. – Вернуть древние скифские земли! Освободить из долгового рабства скифов. Вызволить братьев из плена!

– Все ясно! Понятно всем воинам. Знаем, – хором отвечали князья.

– Народ разумеет, что выиграют в случае победы все, – подтвердил Макент; багровым рубцом в свете факелов выступал через всю левую половину его лица рубленый шрам, полученный в сражении с сарматами.

– Недовольных много в полисе, – сказал Дуланак, – и не только скифов, но и простых греков.

– Если нас поддержат бедняки Херсонеса, легко справимся с врагом, – заявил Палак. – Рабы Херсонеса могут восстать!

– О! Это будет удачей, – вдохновенно сказал царь.

– Задавлены, забиты рабы и безоружны, не помощники они нам. Да, и мечей у них нет, – вздохнул Макент.

– Сами справимся, – убежденно произнес Палак.

– Не забывай, Палак, что Херсонес основан выходцами из Гераклеи Понтийской и острова Делос, – заметил Дуланак.

– Не помешает ли нам понтийский царь? – задумался Макент. – Что, если отвлекшись от римских дел, Митридат обратит свой взор на север? И вышлет помощь полису?

– Нет, не должен. У Митридата разгорается соперничество с Римом, он не станет заступаться за строптивый город, всегда недо-вольный, если дело доходит до равноправной торговли, – в голосе Палака слышались интонации, будто он сам не совсем уверен в своих словах.

– Чуть что, Херсонес начинает кричать на весь мир об ограничении прав его свободных граждан, – подхватил мысль Дуланак.

– Свободные скифы могут постоять за свои земли. Прекратить греческий натиск в Западной Тавриде!

– Проклятый город должен сдаться!

– Не лучше ли Херсонес оставить грекам? Осада в этот раз ни к чему не приведет, – мнения князей отличались; возник спор.

– Правда на нашей стороне, – скифский царь загадочно улыбнулся, потом нахмурился; он думал о том, что осада Херсонеса может осложнить нестойкое равновесие.

– Если вмешается Понт, сколоты опять будут втянуты в кровопролитие, – заявил Дуланак.

– Не легкой будет победа. А как нужна! – царь понимал, что разногласий между ними сейчас быть не должно, нужен единый порыв.

– Пусть скифские товары беспрепятственно ходят из наших бухт, – царя поддержал Палак; он перечислил много городов, связи с которыми у скифов были прерваны в последние годы, – в порты Афин, Син̀опы, Т̀иры, Амастр̀ии, Кор̀инфа, Р̀одоса…

–– Лук̀улл разгромил Неоптол̀ема, но Митридат снова может собрать свои войска в кулак; одолеем? – разумно прояснял царь.

– Одолеем! – зашумели князья из свиты Палака. – Ревксин̀алы помогут нам укоротить его длинные руки. Слава Пап̀аю!

– Священный меч, помогай в битве! – выкрикнул Скилур.

– Папай, Арес направят в бою! – подхватил Палак.

– За победой, скифы! – громко прокричали все князья.

Совет был окончен, и когда Скилур и Палак остались вдвоем, говорили о своих тайных посыльных, которых направили за пределы Тавриды к вождям бастарнов-ревксиналов в междуречье Гип̀аниса и Истра. Им не хотелось раньше времени посвящать других в свой план.

В то время, когда скифские цари стремились возродить величие Скифии и создать сильную державу, объединить все земли Тавриды, включая Херсонесский полис и Боспорское царство, царь Понта Митридат Ⅵ Евп̀атор Дион̀ис боролся за подчинение Херсонеса и Пантикапея своей власти, чтобы укрепить внутренние связи между различными частями своего разнородного государства. Для чего? Чтобы сразиться и победить своего главного противника – Рим. В очередной раз столкнулись скифы с самым страшным врагом из всех возможных, и теперь от действий двух царей и их армий зависел ход мировой истории. Победа зависела и от силы экономики каждой из стран. Изумительная слаженность и целеустремленность эллинского уклада жизни стала против малоподвижной палеодокс̀ии.

И тем, и другим – деньги выше политических амбиций

Да не будем на авось гадать о величайшем! (Гераклит)

На рубеже первой и второй четвертей ⅠⅠⅠ века до н. э. Херсонесское государство вступило в полосу глубоких кризисных перемен. Новые орды варваров двигались с востока. Сарматы теснили скифов с их исконных восточных земель, те, в свою очередь, пытались вернуть свои древние земли и устремлялись на греческие полисы и хоры*. Поселения и усадьбы ближней хоры Херсонеса запустели, в самом городе завершались масштабные перестройки. Во втором веке до н. э. наступил новый этап политических, военных, экономических потрясений.

– Кто возглавит ополчение хоры Херсонеса?

– С̀олус и Пер̀икл! – короткий ответ, был поддержан большинством голосов Собрания.

Это решение наилучшим образом подходило устремлениям навклеров, в том числе, и Линдроса:

– Перикл будет формировать военные отряды и выстраивать ополчение, а С̀олус будет отвечать за их обеспечение провизией и оружием. А на Солуса всегда можно надавить. С ним легко будет договориться, – говорил купцам знатный гражданин Херсонеса.

Итак, склады Л̀индроса в Херсонесе заполнились оружием, перевезенным Памф̀илосом из-за моря. Мечи и копья ждали своего часа, а навклер и купец – максимальных барышей от их сбыта.

Слуга Л̀индроса сообщил греческому купцу, что навклер ждет его. Остановившись перед домом, чтобы подождать свою дочь, очаровательно медлительную Лидию, которую купец часто брал с собой в поездки, Памфилось лишний раз взглянул на ажурный рисунок медной решетчатой двери, уже открытой рабом, чтобы пропустить гостя в уютный маленький дворик, вздохнул и вернулся к приятным мыслям с тревожным привкусом. Памф̀илос думал о золоте, которое получит от скифского царя за свой товар; но не помешает ли друг его планам? О чем они будут говорить? Купец стоял с широко открытыми глазами, но мало что видел; так он задумался; – «Что за срочность, зачем он вызвал меня?». Памфилос не увидел, куда подевалась Лидия, не заметил, что кроме него в доме есть и другой гость; не заметил, как Линдрос распорядился накрыть стол в саду для троих. Расторопный Абавх, ведающий съестными припасами и напитками хозяина, взялся сам разливать вино. Рабы наполнили жбан свежей водой, и купец умылся с дороги, затем протер лицо и руки розовым маслом.

– Как здоровье несравненной Кал̀исто? Хорошо ли перенесла дорогу прекрасная Лидия? – поинтересовался навклер, изо всех сил стараясь улыбаться как можно сердечнее.

– Калисто? А-а-а! Желает от всего сердца твоему дому процветания, а тебе здоровья. Да, она передала свежую рыбу к обеду. Вот… А дочь моя ненаглядная куда подевалась?

– Она в гинекее с хозяйкой, не волнуйся. Любуются новой скульптурой из двухслойного мрамора в саду. Ты уже видел Афину во влажной тунике, а твоя дочь – нет. Моя признательность Каллисто, вот, что значит иметь дело с понимающими людьми! Твоя жена не упустит возможности доставить мне удовольствие! Спасибо за свежую рыбу!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.