Концерт отменяется

Остаться в баре и продолжить слушать невероятные истории Павла Евгеньевича или поехать к Кирьянову, чтобы обсудить то, что уже удалось узнать? С ответом на этот вопрос мне долго мучиться не пришлось.

Сделав последний глоток кофе, в котором, стоит заметить, так и не появился ликер, я выпрямилась, сверкнув напоследок в сторону бармена улыбкой. Почему бы нет, вдруг я еще загляну сюда, оставшись в его памяти как обворожительная незнакомка, заглянувшая в его захудалый бар в будний день сразу после открытия.

– Спасибо за кофе. – Я повернулась к Павлу Евгеньевичу. – Мое почтение.

И еще одна улыбка.

Павел Евгеньевич как-то оторопело поклонился, чем еще больше утвердил меня в мысли, что, как только он выйдет отсюда, на улице будет ждать извозчик, который повезет подвыпившего завсегдатая бара в скрипучей повозке вниз по улице. Бармен, в свою очередь, смог выжать из себя «пожалуйста», но тоже остался чем-то напоминающим восковую статую.

Выйдя на улицу, я остановилась на крыльце. Пока тяжелая дверь за моей спиной не захлопнулась, молчание у барной стойки продолжалось. Что ж, видимо, впечатление я произвела.

Нужно было ехать к Кирьянову и побольше расспросить о результатах осмотра тела погибшего. Может, если он подсуетится, то и на стол к судмедэксперту оно попадет побыстрее.

Возвращаться домой, чтобы взять машину, мне было лень, так что я решила вызвать такси.

Несколько минут спустя, уже сидя в такси и глядя на здания, проплывающие за окном, я прокручивала в голове картину, описанную Павлом Евгеньевичем. Он должен был видеть, был ли еще кто-то в квартире, раз окно было освещено. Кто же тогда его закрыл? Да еще и выключил свет… И еще у меня не шли из головы руки погибшего человека. Ухоженные, с длинными пальцами. Если он модель, то какое-нибудь агентство уже забило бы тревогу.

Такси остановилось у городского управления полиции. Привычно кивнув охране на входе, я направилась прямиком в кабинет Кирьянова.

– …а я говорю, что ты поедешь туда и будешь разбираться, как так вышло… Нет… Нет… Это мне неинтересно, Саш. Что делать, что делать? Работать!

Все это я услышала, оказавшись у его двери. Раздача «ценных указаний» подчиненным – в этом Кире не было равных, но и поощрять заслуги он не забывал. Несмотря на расхожее мнение о том, что в России метод кнута и пряника отличается тем, что пряником у нас тоже бьют, подполковник никогда не считал, что вариант мотивации сотрудника – это запрет и отрицание. Всех способных, упорных (а в чем-то и упоротых, уж извините) и искренне любящих работу Кирьянов очень уважал и всегда был готов пойти им навстречу, дать выходной или помочь каким-то иным способом. От всех остальных он избавлялся жестко и безоговорочно.

Для проформы я постучала в дверь и тут же зашла в кабинет.

Кирьянов, не прерывая разговор, махнул мне рукой, мол, заходи.

– …да, у нас такая работа. Что? Работа не волк? Работа – это ворк, Саша, а волк – это ходить, по-английски. Ты меня понял? Чтобы к вечеру были результаты. Все, давай.

– Что, все считают, что у них много дел и с ними ну никак невозможно справиться? – спросила я, усаживаясь в кресло. – А ты, конечно, сидишь в теплом кабинете и получаешь все плюшки за их стертые ноги.

– Плюшки… – Кирьянов повел плечами. – Сказал бы, что я получаю, но ты ж девушка.

– О да, ты ж наш джентльмен, – улыбнулась я. – Прям бальзам на душу.

Кирьянов улыбнулся. Я его знала уже столько лет, что, казалось, он был всегда. В нем странным образом сочеталась любовь к работе, любовь к семье и способность при необходимости как быть самым строгим человеком, которого я встречала, так и шутить напропалую, в том числе достаточно черным юмором.

– Ты же, я думаю, не проведать меня пришла, Тань. – Кирьянов потянулся за стоящей возле компьютера чашкой чая и отхлебнул. – Остыл чай. Я хоть один раз в день могу горячего чая выпить?!

Последняя фраза была почти воззванием к высшим силам и сопровождалась тяжелым вздохом и закатыванием глаз.

– Кому, как не тебе, знать, что такое «председательский чай», Вов, – отозвалась я, вспоминая старинную шутку, рассказанную дядей, о том, как называется остывший чай – председательский. Некогда высоким чинам чаи гонять, работают они – вот и остывает чай, сколько бы раз его ни обновляла секретарша.

– Ну да, ну да. А так хочется, знаешь, горячего, с лимоном или бергамотом каким. Чтобы запах по всей комнате стоял. И печенюшку, – мечтательно сообщил Владимир.

– А дома что мешает? – улыбнулась я.

– А дома я сплю. – Наигранно-удивленное лицо Кирьянова потрясающе контрастировало с подполковничьими погонами. – Да и с детьми, знаешь, не до того, чтобы спокойно посидеть. То это папа, то другое. Не, ты не подумай, я не жалуюсь…

– И в мыслях не было!

– Ага… Сейчас Иванова пойдет всем рассказывать, как я тут ей на судьбу жалуюсь…

– А хоть раз такое было? – хитро прищурилась я.

– Нет. Но могла бы. Зачем тебе лишний повод давать? – ухмыльнулся Владимир.

Конечно, он так не думал. Не обо мне так точно. Что бы вокруг нас ни происходило, какие бы передряги у каждого в жизни ни убивали напрочь способность коммуницировать, а то и вообще желание просыпаться поутру, друг к другу мы всегда относились с безграничным уважением.

– Вов, я по делу. – Я решила, что подобный обмен шутками может продолжаться долго, а проблемы сами себя не решат. Упавший с высоты человек с ухоженными руками сам не встанет и не расскажет, что с ним произошло. А было бы неплохо. И да, я цинична.

– Да, я понимаю, – мгновенно посерьезнел Кирьянов и потянулся за тонкой папкой в углу стола. – Вот, держи документы.

– О! – Мои брови удивленно взлетели. – Нашего десантника уже посмотрели?

В папке лежали лишь пара страниц отчета, скрепкой были присоединены несколько фотографий.

– Кататравма… закрытая непроникающая ЧМТ, – начала я пробегать текст глазами. – Хлыстообразный перелом позвоночника… травмы легких… соударение с грудной клеткой… перелом четырех ребер. Он приземлился на голову или на ноги?

– Судя по заключению, упал он явно телом на асфальт, но непонятно, сам или помогли. – Кирьянов покачал головой и отхлебнул холодного чая. – Надо ждать заключения трасологов. Но обнаружили его лежащим на животе. Как сказал патологоанатом, травмы характерны для падения с большой высоты и именно они и привели к смерти. Если его до этого кто-то и бил, то бил очень умело – следов не оставили.

Я взглянула на фото, как делала уже бессчетное количество раз при расследовании множества других дел. Тела на столе патологоанатомов выглядели одинаково и в то же время по-разному. Каждое могло что-то рассказать о произошедшем, а могло и промолчать, значительно усложнив работу следователя. Я бы не смогла заниматься такой работой – пытаться получить ответы у навечно замолчавших людей. Мне всегда был нужен диалог, взгляд в глаза, интонации, позы. А здесь были тишина и холод, из которого умелый врач получал ответы, которые я, возможно, никогда бы не смогла получить, пока этот человек был жив.

Когда я перелистнула несколько страниц, мне в глаза бросились фото рук погибшего. Или убитого? Я пока не определилась. Все те же тонкие ухоженные пальцы, так запомнившиеся мне с самого начала. И подпись: внутрисуставный перелом указательного и среднего пальцев правой руки.

– Вов… – позвала я, не поднимая глаз от фотографий.

– Что? – Кирьянов что-то сосредоточенно искал в компьютере. Рядом сиротливо стояла чашка с недопитым чаем.

– Ты знаешь, какова вероятность сломать при падении пальцы рук?

– Что? – Подполковник наконец повернулся ко мне. На лице застыло озадаченное выражение, по-видимому вызванное каким-то другими проблемами, а не моим вопросом.

– Пальцы он мог сломать, только если – гипотетически – приземлился на них. А точнее, они оказались между его телом и асфальтом. Ты же сам знаешь, чаще всего при падении происходят черепно-мозговые травмы, переломы позвоночника, потом идут переломы нижних конечностей, а уж потом – переломы ребер. Переломы пальцев рук в эту статистику вообще не входят.

– Так… – Теперь Кирьянов был точно сосредоточен на том, что говорила я. – К чему ты ведешь?

– К тому, что внутрисуставные переломы пальцев рук он не мог получить при падении. Скорее всего, ему их сломали.

Кирьянов откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня.

– Так, ну, я не понимаю, зачем человеку могут ломать пальцы. Тем более всего два.

– Чтобы напугать, предупредить, простимулировать возврат долга…

– Да-да.

– Или чтобы он чего-то не мог сделать, – ответила я.

– А чем он занимался, мы так пока еще и не выяснили, – вертел в руках папку с фотографиями Кирьянов.

Я снова задумалась о возможных вариантах работы погибшего. Будь он моделью, ему бы, с большой долей вероятности, попортили бы лицо. С другой стороны, есть модели рук… Да и кому могло понадобиться ломать пальцы мужчине-модели? Я сталкивалась с ситуациями, когда богатые ухажеры пытались навредить (и у них это иногда получалось) девушкам-моделям, отказавшим им в… эм… совместном времяпрепровождении. Но ломать пальцы парню? Сейчас, конечно, время, когда свободными отношениями никого не удивишь, но…

– Чем таким он мог заниматься? – Я подняла глаза на Кирьянова.

Подполковник задумался, постукивая пальцами по столу. Любителю джазовой музыки, если судить по найденному на теле билету на концерт, зачем-то ломают два пальца, а затем выбрасывают из окна.

– Думаю, сначала нужно выяснить, кто он, – ответил Владимир после паузы. – По отпечаткам пальцев в базе он отсутствует. Так что опросим жильцов дома, близлежащие магазины, бары, рестораны. Кто-то должен был его видеть.

– Я поговорила с парой жильцов сегодня. Обрати внимание на этажи выше девятого. Кто-то поднимался туда ночью. Я, конечно, прошлась там и сама, но пока ничего не заметила. Выход на крышу закрыт на замок.

Кирьянов кивнул.

«Может быть, все эти опросы, осмотры и проверки действительно позволят нам узнать, кем был погибший. А может быть, он оказался в эту ночь там случайно или его привезли силой. И в этом случае никто из живущих в этом доме или посещающих окрестные бары его знать не может», – подумала я.

– Чем займешься ты? – Кирьянов сделал себе какие-то пометки в блокноте и снова посмотрел на меня.

Я никогда не отличалась особой любовью к искусству. Нет, конечно, музыку в машине я выбирала и даже помнила нескольких художников с их картинами на том простом основании, что их помнили все. Но отличить «семидесятников» от «восьмидесятников», а импрессионистов от экспрессионистов – это для меня было слишком. Как-то так сложилось, что моя работа редко сводила меня с деятелями мира искусств, а сама я хоть и ходила иногда в бар, когда там играли живую музыку, никогда не обращала внимания, что же, собственно, звучит. Пришла пора восполнить этот пробел в своем развитии.

– Я схожу на концерт.

Глава 2

Вечер

Если вы любите детективы, особенно классические, или фильмы о гангстерах США начала двадцатого века, то там, куда ни посмотри, везде вечер и дождь. Видимо, есть что-то такое по-настоящему таинственное в сияющем неоновыми вывесками городе, затянутом пеленой дождя. Проезжающие машины оставляют в лужах световые полосы, а стекающие по стеклу капли создают ощущение, что все здания написаны акварелью. В современном городе не хватает только плащей и широкополых шляп, как я видела в детстве в одном из фильмов, которые так любил мой отец.

Но в этот вечер дождя не было. Солнце опускалось за здания, заставляя последние золотые лучи еще резче обрисовывать их контуры. В арки и подворотни уже опустились тени, а огни проезжающих машин как будто несли частичку солнца с запада на восток, чтобы потом, ранним утром, соединить все вместе и вернуть светило на небо. В такие вечера уличные кафе всегда были заполнены до отказа. Разговоры, смех, чай (а то и кофе, несмотря на то что скоро спать), оранжевые пледы, фонари над головой. Ну или крепкие напитки, жареные колбаски, хрустящий хлеб. По жизни я была лишена романтики, но прекрасно понимала, что ее формирует, а иногда и по-хорошему завидовала тем, кто вот так уютно устраивался вечером в открытом кафе, обсуждая прожитый день или планы на будущее.

У меня план был один – выяснить, кто этот человек с длинными пальцами, неясным образом оказавшийся на тротуаре под окнами многоэтажного дома. А потом понять, кто или что привело к такому невеселому исходу. Наказывать было не моей целью, для этого есть полиция, суды и прочие органы, обеспечивающие нашу безопасность, но в то же время не могу сказать, что я относилась к пойманным преступникам и их жертвам совсем уж безразлично. Ничто человеческое, как говорится, мне не чуждо, а потому все виды нарушивших закон людей получали у меня вполне конкретную отрицательную оценку. Что касается жертв и простых пострадавших (как физически, так и морально или материально), то мое отношение к ним, при всем сочувствии, описывалось фразой: «Мне гораздо лучше, чем им».

Цинично? Да, в этом меня часто упрекали. И еще говорили, что мне не хватает эмпатии по отношению к тем, кому я помогаю или, как в настоящем случае, чье убийство расследую. Даже Кирьянов, посвятивший немало лет охране правопорядка на совершенно разных уровнях, пройдя путь от рядового постового до подполковника, и то мог время от времени высказать сожаление относительно того, что человек, скажем, стал жертвой мошенничества или получил травмы после нападения на улице. Мол, как же так! А я смотрела на все это и прокручивала в голове варианты развития событий, раскрутки дела, сводила единую таблицу фактов и наблюдений и даже не думала кому-то посочувствовать.

Вот и сейчас, шагая по вечерней улице, уже потерявшей последние золотые отблески на стеклах домов, я с холодной головой думала – кто это мог быть? И вообще, почему меня так зацепили эти пальцы? Погибший вполне мог просто ухаживать за руками. Ну, не знаю, пунктик у него такой был. Необязательно свою красоту (пусть и части тела, а не всего полностью) как-то монетизировать. Важно ведь, что делает именно тебя счастливым.

Меня вот счастливой делал мой заработок за раскрытые дела, который я тратила на красивую квартиру, машину, дорогую одежду и возможность провести время так, как я хочу: улететь в другую страну, пойти в дорогой ресторан или прикупить себе очередную сумку (ну, это в редких случаях). А этого человека могла делать счастливым покупка средств по уходу за руками. Мало ли… Люди странные. Если верить герою Билла Мюррея из известного фильма «День сурка», людям кровяная колбаса тоже нравится. Правда, он их не именовал странными, а использовал несколько другое слово, но… Да и переломы двух пальцев, полученные не из-за падения, тоже не могли быть простой случайностью. Руки – это ключ, определила я для себя.

В чьей профессии руки играют ключевую роль? Уточню – красивые руки и длинные пальцы. Про моделей я уже думала, но почему-то эта идея отошла на край сознания. Как будто что-то подсказывало мне, что это ложный путь. Слишком все на поверхности. Конечно, я знаю фразу «если слышишь стук копыт, представляй себе лошадь, а не зебру». В большинстве случаев самый простой и логичный вариант – самый верный. Но убивать мужчину-модель, да еще ломая ему пальцы? Мне казалось, это слишком.

Какие еще варианты? Программист – да, руки, конечно, нужны, но необязательно красивые. Художник – но история знает много примеров, когда прекрасные картины выходили из-под пера людей, вообще не имеющих рук. Чего уж тут говорить про какие-то два пальца. Ерунда. Скульпторы, ювелиры и прочие мастера ручного труда, для кого важны руки, но не их красота… Ювелир – неплохая идея, потому что эта профессия связана с большими деньгами, а значит, и связана с незаконным способом их получения. Но его проще убить, сломанные пальцы – это позерство.

Мне нужен был кофе. Организм требовал его, как машина требует бензин. За свою карьеру частного детектива я настолько приучила себя к связке «размышления – кофе», что теперь одно без другого было категорически невозможно. Я пробовала заменить кофе чаем – безрезультатно.

Выслушав от подполковника интересную теорию о том, что после моей смерти мое тело можно будет переработать и получить несколько десятков килограмм кофе, я решила попробовать отказаться от него в пользу цикория. Такого вранья себе мой организм не выдержал и выдал – назовем это так – побочную реакцию в виде моего плохого настроения, еще более возросшей склонности к цинизму и сарказму, а также полного нежелания вставать утром с постели. После чего даже Кирьянов признал, что «раньше было лучше». Так что все вернулось на круги своя – доля кофеина внутри меня продолжала расти, а с ней и способность раскрывать преступления.

Я остановилась у какой-то небольшой кофейни. В глубине деревянной террасы располагалось некое подобие барной стойки, надпись над которой гласила, что здесь вам могут сделать двадцать пять видов кофе, включая лавандовый раф, апельсиновый и, возможно – если очень попросите, – вообще любой раф, вплоть до вкуса мокрого асфальта, после того как этот самый раф будет на него разлит.

Пространство вокруг было заставлено столиками, за которыми сидели молодые пары. Один из столиков на самом краю веранды, практически уже на тротуаре, был свободен. Я заказала себе обычный черный кофе (к черту раф!) и устроилась в довольно удобном плетеном кресле, оглядывая вечернюю улицу. Мое внимание привлек черный бизнес-седан. Отражая огни уличных фонарей, яркие вывески и свет окон окружающих домов, он смотрелся особенно эффектно.

Медленно прокатившись вдоль тротуара, машина остановилась, проехав кафе. Некоторое время ничего не происходило, так что мне даже начало казаться, что водитель просто притормозил, чтобы что-то переложить в салоне, или он кого-то ждет. Но потом задняя дверь открылась, выпуская мужчину в сером костюме. Он был высок, среднего телосложения, но костюм сидел на нем как влитой.

«Сшит на заказ», – подумала я. Слишком уж хорошо он подчеркивал фигуру, да и качество ткани было заметно даже с того расстояния, сколько было между мной и человеком на тротуаре. Я хоть и любила дорогую одежду, но не считала себя знатоком. Prada от Hermes я бы на глаз, конечно, не отличила. Проще было с часами – самые известные модели легко определялись с расстояния в пару-тройку метров. Сейчас пока было далековато, но обладатель дорогого костюма двигался в мою сторону, так что…

Как я уже говорила, он был высок и неплохо сложен. Не спортсмен, подумала я, но либо достаточно частый посетитель спортзала, либо просто генетика. Везет же кому-то. Светло-русые короткие волосы, высокий лоб, мягко очерченные скулы. Забери у него дорогую машину и костюм – он будет выглядеть обычно. Надень на него невзрачную толстовку и растянутые трико, и он будет выглядеть как тысячи таких же распивающих пиво по подворотням и отжимающих телефоны.

Я отхлебнула кофе, пока мужчина шел от машины в мою сторону. На мне, конечно, дорогого костюма не было, но джинсы, белая блузка и светло-коричневая кожаная куртка сидели ничуть не хуже. А может быть, даже и лучше. Хотя – чего там! – конечно, лучше! Это не значит, что мне доставляло удовольствие видеть, какое впечатление я могу производить, если сама того хочу, но лишний раз получить подтверждение собственной неотразимости никто не будет против.

Мужчина прошел мимо, оставив после себя шлейф какого-то дорого парфюма. Мне не нужно было следить за ним глазами или поворачивать голову – я и так знала, что он прошел мимо меня вглубь веранды, к тому месту, где стоял бариста.

– Один капучино, пожалуйста, – донесся до меня спокойный голос.

– Ну… – Я даже скривилась. Любитель «вкусняшки». Мне не нравилось такое вот, как мне казалось, несоответствие. Я сама, при всей любви к кофе, понимала, по сути, только черный. И да, иногда мне хотелось, чтобы в нем был ликер (сегодня он там был и не был одновременно). А вот эти все молочные нежные привкусы – пусть их оставят себе юные девушки, сидящие в оверсайз-свитерах в антикафе. Нет, конечно, иногда, когда больше ничего не было, я пила и такое – кофе есть кофе.

Мужчина, бросив еще пару неразборчивых фраз бариста и чем-то ее рассмешив, направился к выходу с веранды. Взглянув на меня мельком, он улыбнулся и прошел к машине. Я ответила ему даже не улыбкой, а каким-то неуловимым изменением напряжения в мышцах лица. Выражение глаз не изменилось, но взгляд теперь воспринимался несколько по-другому.

Внезапно мужчина остановился, как будто прислушиваясь к музыке из колонок под крышей веранды, но уже в следующую секунду двинулся дальше.

Дождавшись, пока черный седан двинется дальше по улице, я сделала последний глоток кофе и встала. Становилось зябко, тем более на контрасте с уютом кофейной чашки и теплым светом от ламп на веранде кафе.

Инстинктивно передернув плечами, я зашагала дальше. Кофе немного простимулировал мои мыслительные способности, так что я в очередной раз стала сопоставлять всю полученную информацию. Нужна была отправная точка, хоть малейшее прояснение, которое потом вытащит одно за другим все события. Иногда это могла быть какая-нибудь неприметная, на первый взгляд, улика. Или свидетельство очевидца, упомянутое мимоходом. А у меня пока была только фотография билета на концерт и никак не идущие из головы длинные пальцы.

Город жил вечерней жизнью. Все меньше становилось людей в открытых кафе и все больше шума вырывалось из приоткрытых дверей баров и клубов. Шумные стайки девушек бежали, как они выражались, «тусить и отрываться». Парни шли спокойнее, чтобы как будто не дай бог не уронить лицо и не позволить никому вокруг подумать, что они счастливы.

«Наутро будет много охов и ахов, а еще провалы в памяти», – подумала я.

Понимаю, в каждом возрасте есть свои способы отдыха. Жаль только, что процентное соотношение стремления расслабиться и сознательности очень долго идет у человека не в пользу последнего. Впрочем, у некоторых они так и не приходят в равновесие. А это значит, что я никогда не лишусь работы, разбираясь в том, кто, когда, кого и почему после одного из таких вечеров обидел с нарушением Кодекса об административных или, что еще хуже, Уголовного.

Произошедшее в следующую минуту заставило меня прекратить размышления. Сначала я даже не поняла, что случилось. Как будто на периферии взгляда появился объект, коснувшийся какого-то участка мозга, но их соприкосновение было таким мимолетным, что не смогло создать устойчивую связь. Говоря проще, я заметила что-то, но не поняла – что.

Остановившись, я даже подумала, что мне показалось. Дежавю, чувство из прошлого.

Автоматически сделав шаг назад, я покрутила головой, стараясь снова зацепиться взглядом за то, что привлекло мое внимание. Слева все так же ехали машины, отбрасывая на тротуар отблески разноцветных вывесок и фонарей, а справа стояла компания средней шумности, занятая обсуждением каких-то им одним известных проблем.

Вывеска бара? Нет.

Что-то в окне? Нет.

Я уже начала бояться, что мозг обратил внимание на цвет одежды или на некое сочетание «ветер – момент – окружающая температура – освещение».

В этот момент одна из девушек рассмеялась, отшатнулась в сторону, и…

На меня смотрел тот самый погибший парень.

Глава 3

Бар

Прояснения в расследовании всегда происходят внезапно. Можно проснуться посреди ночи в смешанном ощущении ужаса и радости. Радости оттого, что ты что-то понял, и ужаса оттого, что тебе показалось. Или что ты сейчас это забудешь. А можно между глотками кофе внезапно понять, как вместе соединить несоединимые, казалось бы на первый взгляд, свидетельства очевидцев, после чего сразу становится понятна вся картина. Или вот как сейчас.

Проследив направление моего взгляда, стоящая возле бара компания даже расступилась и как-то выжидательно уставилась на меня. Не каждый день проходящая мимо милая (да, милая) девушка останавливается и пристально смотрит в твою сторону.

На самом деле, я смотрела на штендер. Небольшая рекламная стойка, которые часто используют владельцы магазинов, чтобы сообщить о скидках, новых коллекциях или, как сейчас, о концерте.

Темный фон, яркий свет прожектора, рояль, а за роялем – тот, чья личность занимает меня весь сегодняшний день. И подпись: «Джазовый вечер. Марат Александров». Ну как я не могла понять сразу! Приличная одежда, длинные ухоженные пальцы, билет на концерт… Он музыкант. По-видимому, пианист. С другой стороны, неудивительно, что мой мозг не предложил такой вариант. От искусства любого рода я была крайне далека, не посещала концерты или выставки. Иногда, конечно, я оказывалась в какой-нибудь галерее, музее или в концертном зале, но только для того, чтобы встретиться с нужным мне человеком, а не чтобы получить эстетическое удовольствие. Мои познания в картинах ограничивались способностью отличить пейзаж от портрета, а в музыке – популярную от классической или рока. Да и дела, которые мне приходилось расследовать раньше, не были связаны с ми-ром искусства. Что ж, вот он – новый опыт.