Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…»

Фрунзик Мкртчян:

Моя жизнь могла сложиться совсем по-другому, если бы горсовет не выстроил прямо напротив моего дома клуб текстильщиков. Мы то и дело бегали туда. Там мы увидели совсем другой мир, который не имел никакого отношения к нашему быту. И получилось так, что с детских лет я стал соприкасаться с миром воображаемым. Мог бы, наверное, стать сапожником или рабочим на текстильном комбинате, как и мои родители. Моя юность проходила в то время, когда вокруг было так мало ласки и любви. То, чего мне недоставало в жизни, я получал на сцене.

Вскоре стало достаточно сложно скрывать от отца увлечение театром. В Гюмри Фрунзик становился популярным не только как юный актер самодеятельного театра. Паренек с непропорционально крупным носом на худом лице и обаятельной улыбкой, фонтанировавший невероятными идеями, завоевал известность своими хитроумными проделками. С ним постоянно были связаны забавные истории и шутки, веселившие всю округу. Он и в жизни постоянно играл в театр.

Существует множество легенд о том, как Фрунзик в первый раз появился на клубной сцене.

Рассказывают, будто ему поручили роль слуги в драме «Намус». Посреди серьезной, трагической сцены Фрунзик должен был внести поднос с бутафорским пловом. Роль без слов – классическое «кушать подано!» Фрунзик вышел и даже не успел поставить поднос на стол, как публика вдруг захохотала.

По другой легенде, его персонаж, гонец, должен был произнести одну фразу: «Вам письмо от князя!» Услышав смех после реплики, Фрунзик посмотрел в зал – смех не утихал. «Знаете что, сами передавайте князю это письмо – мне некогда, у меня дела!» – произнес дебютант и скрылся за кулисами, где покатывались со смеху уже и актеры. Такие истории рассказывают его многочисленные фанаты. Но за достоверность легенд поручиться невозможно.

Имя любимого актера спустя много лет после его смерти по-прежнему интересует многочисленных зрителей разных поколений. Фрунзик постоянно обсуждается в Интернете: его фильмы, его роли, его трагическая судьба, эпизоды его жизни – подлинные и вымышленные… И чему тут удивляться, что имя актера со временем обрастает историями подлинными и вымышленными, анекдотами и курьезами. Такова участь Легенды. Она постоянно стимулирует воображение, побуждает народное творчество.

Однако обратимся к достоверным свидетельствам его сценического дебюта.

Чахал Паруйр6:

Это было в 1941 году. Мы очень просили Никола Багдасаряна – руководителя театра – разрешить Фрунзику участвовать в занятиях театрального кружка (ему тогда было 11 лет). Долго уговаривали… Наконец он согласился. Шла война, все его актеры ушли на фронт, и потому Фрунзик очень скоро получил роль. Ставили «Кач Назар» (популярную сказку о хвастливом неумехе – армянском Иванушке-дурачке). Фрунзик – в главной роли. А в клубе, естественно, весь наш Полигонный район – старики, женщины, дети…

Фрунзик, тогда уже известный среди нас, ребят, фантазер и выдумщиик, придумал такую эффектную мизансцену. Он верхом на осле выезжает на сцену. Потом пойдет проливной дождь и неуклюжий Назар упадет с осла. Наш друг Акоп должен был создать этот дождь – поливать из лейки. Крестьянин, который продавал на нашей улице мацони7, согласился на полчаса одолжить своего осла. И вот Акопа с большим трудом подняли наверх на руках и посадили под потолок. Фрунзик на осле выехал на середину сцены. Акоп стал поливать его с потолка из лейки. Но когда Назар-Фрунзик упал с осла, тот испугался и заорал что было мо́чи. Тут уж Акоп с перепугу и от неожиданности выпустил из рук лейку и упал с потолка на сцену. Осел совсем обезумел – продолжал орать и упираться. С большим трудом совместными усилиями актеров и зрителей осла удалось увести со сцены. А публику, падавшую со стульев со смеху, долго еще не могли успокоить.

Подрос младший брат Фрунзика Альберт (в будущем известный армянский кинорежиссер) и вслед за Фрунзиком потянулся в театр.

Мать всячески потакала сыновьям, гордилась их успехами и не пропускала ни одного спектакля – была самым строгим и самым эмоциональным зрителем. Она сидела с дочерьми в первом ряду и, затаив дыхание, наблюдала за всем, что происходило на сцене, за реакцией зрителя в зале, строго следила за порядком. Когда лузгавшая семечки в последних рядах молодежь чересчур веселилась или отпускала громкие реплики, Санам спускала дочерей с колен, вставала с места и решительно шла разбираться. Нередко она за ухо выводила бузотера из зала. Впрочем, обычно достаточно было одного ее грозного окрика, как расшалившиеся подростки замолкали или же пулей выкатывались на улицу. Случалось, что матери приходилось вмешиваться и в происходящее на сцене.

Фрунзик Мкртчян:

Есть такой рассказ у армянского классика Ованеса Туманяна – «Гикор»… Очень популярный… Дети и подростки играли его во всех ереванских дворах и на балконах. Мы поставили спектакль на сцене нашего районного клуба.

Гикор – армянский Ванька Жуков, деревенский мальчик лет восьми-девяти. Его играл мой младший брат Альберт. Мне досталась роль злого купца Артема, к которому отец привел мальчика на черную работу. По роли купец должен был поколотить Гикора. А мы с братом в тот день успели дома хорошенько поругаться, поэтому, как вы понимаете, я эту сцену играл с особым рвением.

От души колочу Альберта, и вдруг слышу громкий голос матери с первых рядов: «Не смей бить ребенка! Изверг! Он же тебе брат!» Тут такой был хохот в зале! Спектакль долго не могли продолжить.

Фрунзик с благодарностью вспоминает годы участия в любительских клубных спектаклях: «Здесь уже была настоящая сцена. Здесь впервые из зала на меня смотрели сотни глаз».

Фрунзик Мкртчян

Эй ты, Котовский!

Мое странное и непривычное для армянского уха имя не раз ставило меня в неловкое положение. Был, например, такой случай.

В клуб текстильного комбината меня сначала приняли рабочим сцены. Был я тогда робким, закомплексованным парнишкой лет 13–14 и восторженно относился к любой порученной мне работе. Все-таки Театр, хоть и не совсем настоящий! И вот округу облетела радостная весть – на нашей клубной сцене согласился выступить сам Грачия Нерсесян. Я, конечно же, принимал самое активное участие в оформлении сцены. Не знаю, по какой причине – вероятно потому, что я был тощий, долговязый и какой-то нескладный и больше других суетился, – великий актер обратил на меня внимание, подозвал к себе и спросил: «Парень, как тебя зовут?»

– Фрунзе, – ответил я.

Нерсесян переспросил меня: «Как-как?» А потом удивленно пожал плечами.

На репетиции, когда Нерсесян давал указания, я первым бросался их выполнять. В этот день мне выпала неожиданная радость – поручили сыграть небольшой эпизод без слов. Я был безумно горд, что выступлю партнером самого Нерсесяна.

Начали репетировать сцену, и вдруг Нерсесян зовет меня через весь зал:

– Эй ты, Котовский, поди-ка сюда!

Раздался дружный смех.

Я так и не понял – он перепутал мое имя или решил так надо мной пошутить. Но праздничное настроение было испорчено.

Где твоя родинка, Шушан?

Великий Папазян однажды сказал: «Загляни в замочную скважину в любую армянскую семью – увидишь неповторимый театр. Мы, актеры, всего лишь его жрецы, служители». Правда, я до сих пор не знаю, что это за сила такая, что это за магия, которая со сцены передается зрителям, вызывая то смех, то слезы.

Фрунзик Мкртчян

О находчивости и изворотливости юного актера и его умении мгновенно находить остроумный выход из любого положения и импровизировать текст есть множество рассказов, легенд и мифов. Вспоминают, например, такой эпизод. На той же любительской сцене играли спектакль по роману классика армянской литературы Ширванзаде «Намус» (в переводе означает «Совесть»). Эта неувядающая национальная драма – любимое и признанное народом произведение.

Печальная повесть о благородной женской душе, загубленной наговорами и ревностью, была создана на основе реалий и всё еще живых и хорошо знакомых зрителю суровых обычаев патриархальной армянской семьи, а потому близких и волнующих. Спектакль вызывал неизменный эмоциональный отклик зрителей.

Еще в 1926 году роман Ширванзаде стал сценарной основой первого армянского игрового фильма, снятого основоположником армянского кино Амо Бекназаровым. В последующие 30–50-е годы спектакль многократно ставился на сцене академического драматического театра армянской столицы. А в рабочих пригородах и селах его играли на балконах и во дворах лицедеи-любители.

Эмоциональные гюмрийцы приходили в заводской клуб, заблаговременно запасаясь платками, чтобы от души нарыдаться над горькой участью героини.

Ленинакан. Церковь Аствацацин. Основана в XIX веке

Забавно, что в пьесе Ширванзаде роль платка Дездемоны играла родинка на груди героини, о которой знал (или, вернее, должен был знать) только ее законный супруг и повелитель – Рустам.

Рассчитывавший на взаимность Шушан друг ее детства – коварный Сейран предал девушку, рассказав Рустаму об этой интимной подробности. Разгневанный Рустам убивает свою жену. Делает это на свой кавказский лад – закалывает кинжалом.

Фрунзик в роли Рустама, тощий и большеносый юнец с наклеенными усами и бородой неестественного цвета, вероятно, представлял собой весьма забавное зрелище. Однако это никому и в голову не приходило. Простой народ – благодарный зритель. Затаив дыхание, зал с нетерпением ждал заключительного акта спектакля – его последнего аккорда.

Вот наконец и трагический финал! Рустам в ярости бросает Шушан на колени и хватается за рукоятку кинжала. Неверная жена должна умереть!

Но… тут осечка! Да еще какая! Бутафорский деревянный кинжал отсырел и никак не хочет вылезать из металлических ножен ни в какую!

Фрунзик делает одно натужное усилие, другое… И всё безуспешно. На него испуганно глядит растерянная героиня. Незапланированная пауза затягивается…

Друг Акоп за кулисами уже в третий раз выбивает тремоло на сиденье опрокинутого стула, нагнетая трагическую напряженность ситуации. Друзья хватаются за голову. Провал! И тут на ум Фрунзику приходит Шекспир. Он низко склоняется к Шушан и хриплым голосом задает ей сакраментальный вопрос:

– Где твоя родинка, несчастная! Покажи родинку, Шушан!

Ошарашенная актриса соображает не сразу, а потом трясущимися руками начинает расстегивать кофту. Фрунзик приседает, как будто пытаясь разглядеть родинку. Это позиция удобней, и наконец ему удается выдернуть кинжал из ножен. Зритель доволен – толпа почитателей на улице долго не расходится. Спектакль на этот раз как-то особенно тронул за душу. А в театре все ну просто умирают со смеху.

Кончилась война, и отца по амнистии выпустили из колонии. Он пришел в ужас, узнав, что его сын не только учится актерскому мастерству, но и принят в профессиональный театр. Но сделать уже ничего не смог – Фрунзик стал городской знаменитостью.

Альберт Мкртчян:

Однажды отец пришел к Фрунзику на спектакль. Увидев его в зале, Фрунзик так испугался, что чуть не провалил выступление. Ждал страшных последствий.

Домой отец вернулся в тот вечер очень поздно, когда все уже легли спать. В темноте он долго смотрел на Фрунзика, потом снял ботинки и лег у него в ногах – как преданная собака… Утром он сказал Фрунзику: «Молодец! Ты очень хорошо играл». С тех пор он стал гордиться успехами сына.

С 17 лет Фрунзик стал работать на профессиональной сцене Ленинаканского театра имени Мравяна, продолжая одновременно учиться в драматической студии при театре. Правда, в тот первый год его чуть не выгнали из театра за очередную авантюру.

Театр бедствовал. Мизерную зарплату актеры получали от случая к случаю. Сборы со спектаклей были смехотворны. Только кончилась война, и годы всё еще были голодные. Да и кто бы стал платить за билеты в театр в славном городе Гюмри, где каждый кому-то сват и брат, а на сцене играют родственники или соседи!

Да что там актеры! Рабочие сцены приводили с собой ораву близких и просто знакомых людей – познакомить с актерами и показать, что с местными знаменитостями они запросто общаются, а то и выпить с ними стакан вина и получить автограф. Фрунзик решил спасти отчаянное положение театра и вот что придумал.

В спектакле «Семья преступника» итальянского драматурга Паоло Джакометти должен был играть скромный актер труппы Саак Папазян – однофамилец знаменитого артиста. По совету Фрунзика на афишах, возвещавших о премьере, крупными буквами написали, что в главной роли в спектакле выступит Папазян (при этом имя актера указано не было). Ваграм Папазян – легенда Армении и ее гордость. Прославленный Отелло, Макбет, Гамлет, игравший на многих европейских сценах. Спросите у продавца зелени на ереванском базаре, который и в театре-то ни разу не был, кто такой Шекспир или Шиллер. Он бодро и с готовностью ответит: «Знаю! Это мальчишка с соседней улицы». И, надо сказать, попадет в точку. А вот Ваграм Папазян – это совсем другое дело! Тут вы услышите подробную его биографию с перечнем всех наград и всех стран, в которых прогремело имя великого армянина. Можно понять восторженно-пристрастное отношение народа к своим кумирам, чьи имена выводят его за пределы его маленькой страны.

Так вот, в Гюмри прошел слух – к ним приезжает сам Ваграм Папазян! Как тут быть?

Соседей и родственников у великого актера в Гюмри не было. И тут билеты (простые квадратные куски коричневой бумаги с печатью театра) стали буквально рвать из рук. Кассу пришлось закрыть за день до премьеры.

У входа в театр толпился народ. Многие зрители с билетами на руках так и не смогли попасть на спектакль.

Только когда на сцене появился Саак Папазян и произнес первую реплику, до зрителей дошло, что их надули, и они так возмутились, что выбежали на сцену разбираться с самозванцем. Бедного Саака актеры едва сумели вырвать из рук разъяренной толпы и вывести через черный ход.

После этой истории Саак Папазян долгое время не показывался на сцене. И Фрунзика еле отстояли…

Просто к тому времени замены ему в театре уже не было. Однако шутки шутками, а вскоре стало очевидно – на сцене провинциального театра набирает силу большой, самобытный талант. Зритель стал ходить в театр «на Фрунзика». Покупая билеты, спрашивали: «А Фрунзик будет играть в этом спектакле?»

Фрунзик Мкртчян:

Как-то одна милая и очень доброжелательная актриса, увидев меня, со вздохом заметила:

– Этот парень когда-нибудь смотрел на себя зеркало? Присутствовавший при этом Вагарш Вагаршян8 отпарировал: «Будущее покажет. Не он будет смотреть в зеркало, а вы будете доставать билеты, чтобы на него посмотреть».

Выяснилось, что балагур и заводила с непривычным именем и, как бы сегодня сказали, «неформатной» внешностью, профессионально ответствен, в то время как многие актеры любительского театра привыкли работать «тяп-ляп – и роль готова». Все, что делает этот молодой актер, он делает выкладываясь до конца, стараясь вникнуть в самую суть роли. Отдает душу зрительному залу, и зал отвечает ему взаимностью.

«Неформатная» внешность ему не мешает. Скорее наоборот. У него массивный, большой нос, как бы продолжение лба, но зато мягкая и добрая улыбка, открытость и неподдельная искренность ребенка, завораживающий, с хрипотцой голос, способный с полушепота, с тончайших лирических нюансов свободно переключаться на обертоны мощного баритона.

В театре ему поначалу поручают лишь коротенькие эпизоды. Но для Фрунзика на сцене с самого начала не существует проходных, несущественных работ. Он выразителен и искрометен, ярок и запоминаем даже в самой крошечной роли. Умеет находить точную, выразительную краску – в жесте, в позе, в выражении глаз – и сразу становится заметным, выделяясь даже из массовки. Его появление на сцене неизменно вызывает оживление в зале.

Сначала Фрунзик осваивал микроскопические роли: немецкий солдат в «Молодой гвардии», солдат в «Гамлете», один из гостей в «Из-за чести». А всего лишь через каких-то пару лет он уже Труффальдино («Слуга двух господ» Гольдони), Хлестаков («Ревизор» Гоголя) и главный герой Сагател («Из-за чести» Ширванзаде). Не правда ли, впечатляет?!

Яркое комедийное дарование Фрунзика, острая, гротесковая выразительность его пластики (всё на поверхности и очевидно) обеспечивают ему признание зрителя и интерес профессионалов-режиссеров.

Перекресток улиц возле кинотеатра «Октябрь» в Ленинакане всегда был местом, где назначались свидания и встречи

Фрунзик Мкртчян

Жизнь – это театр

С раннего детства я жил театром. Устраивал спектакли на лестничной клетке своей коммунальной квартиры в Гюмри. Потом устроился рабочим в фабричном клубе. На сцену попал случайно. Не хватало людей в массовке.

Действие спектакля «Намус» происходит в Дагестане. Когда я увидел на сцене людей с обнаженными кинжалами, со страху влез под стол. Это был позор…

Однако моя непосредственная реакция показалась зрителю забавной, и я ушел со сцены под общий смех и аплодисменты. Так я стал членом труппы. В клубе ставили что попадется под руку.

Быстро и без особого напряга. «Намус», «Ануш», «Шахнаме», «Ревизор», «Пепо». А в 1947 году меня пригласили в Ленинаканский государственный театр. В первом спектакле я был одним из рабов, которые на своих плечах выносили шатер с Шамирам (Семирамидой). Это была, скажу я вам, непосильная ноша. Исполнительница главной роли Толмасян была довольно упитанной, а я страдал от постоянного недоедания.

Первую свою реплику, всего несколько слов, я произнес от имени какого-то безымянного фрица в спектакле «Молодая гвардия». Меня похвалили. И я был очень горд. Потом я с удовольствием и легкостью брался за любую роль. Иногда играл несколько ролей в одном спектакле. И только когда стал обучаться в театральной студии, понял, что ничего не умею и что поощрительные слова были авансом на будущее, не более.

Впервые я почувствовал, что значит входить в образ, когда сыграл Хлестакова.

И тогда я стал проявлять особый интерес к ролям, в которых комическое совмещалось с драматическим. А это уже была сложная творческая задача, которая требовала подготовки и мастерства. К этому нужно было идти длинной дорогой. И я пошел по ней…

Хроника 1953–1973

1953

Принят в Ереванский академический театра имени Сундукяна.

1954

Принят на второй курс Ереванского театрально-художественного института. Учеба в институте и участие в студенческих спектаклях. Живет в общежитии института.

1955

Съемки в короткометражных фильмах.

1957

Женится на молодой актрисе Донаре Пилосян.

Становится одним из ведущих актеров Ереванского академического театра имени Сундукяна.

Переезд матери, сестер и брата в Ереван.

Всей семьей поселяются в новой квартире на улице Комитаса в Ереване.

1959

Рождение дочери Нунэ.

Активно снимается на киностудиях Еревана, Москвы и Одессы. Первый полнометражный кинофильм с его участием – «Парни музкоманды» (Арсен-Кулак, «Арменфильм»).

Снимается в кинофильмах: «Айболит-66» (Грустный пират, «Мосфильм») «Кавказская пленница» (Джабраил, «Мосфильм»).

1961

Смерть отца.

1971

Получает звание народного артиста Армянской ССР.

1972

Рождение сына Ваагна.

Получает звание заслуженного артиста Дагестанской ССР (за роль Бекира в фильме «Адам и Хева»).

1973

Окончание съемок в фильме «Мужчины» («Арменфильм»).

Часть II

Вверх по склону

Фото Г. Тер-Ованесова

Зачем артисту политэкономия?

Фрунзик стал нашим талисманом. Все спектакли с его участием имели шумный и заслуженный успех. Все поняли – это самородок, уже сложившийся актер.

Вилен Захарян

Молодого артиста Фрунзе Мкртчяна принимают на работу в Ереванский академический театра имени Сундукяна. Вскоре он становится студентом второго курса Ереванского театрально-художественного института. Позади голодное детство, первые успехи на профессиональной сцене. А пока – очень скромная жизнь в общежитии и частые поездки в Ленинаканский театр, где идут спектакли, в которых его пока некем заменить.

Вилен Захарян9:

На второй курс актерского факультета, которым руководил прекрасный актер и педагог Вагарш Вагаршян, пришел ужасно невзрачный и худой парень из Ленинакана.

Надо сказать, наш курс не очень-то блистал талантами. И занятия наши напоминали игру нерадивой футбольной команды, которой не хватало форварда для удачной и красивой игры.

Помню, как Фрунзик в первый раз пришел на урок сценического движения – такой потешный, тощий и в длинных черных трусах. По залу прокатился смешок. Но уже через минуту мы, как зачарованные, любовались его необыкновенной, врожденной пластикой…

С приходом Фрунзика всё как-то сразу преобразилось. Теперь на наши спектакли сбегалось всё студенчество института. Мы стали ездить с гастролями по всей Армении. Везде был успех, в основном благодаря этому парню из Ленинакана.

Тогда ему было только 23 года, но выглядел он старше, наверное, из-за двух очень глубоких морщин у рта. Я думаю, именно они придавали его лицу некую «старческую» мудрость. Был он худ, довольно бледен, невероятно подвижен и удивительно пластичен. Глаза его, такие выразительные, искристые, но грустные, излучали доброту и казались мокрыми, влажными.

Но самым замечательным в его лице был нос. Великий нос, могучий, неповторимый. Он знал силу своего носа, силу его воздействия на зрителя. Потому, когда много лет спустя кто-то предложил ему пластическую операцию, он удивленно произнес: «Зачем? Вся прелесть моего лица в нем».

Фрунзик стал нашим талисманом. Все спектакли с его участием имели шумный и заслуженный успех. Все поняли – это самородок, уже сложившийся актер. Может, поэтому по всем предметам, кроме актерского мастерства, он учился плохо, то есть присутствовал, конечно, на занятиях, но… острил, хохмил, рассказывал анекдоты и делал нас соучастниками своих маленьких спектаклей.

Фрунзик никак не мог понять, зачем актеру знать марксизм-ленинизм или, к примеру, политэкономию. Кстати, именно из-за этих предметов он получил диплом не по окончании института, а только через несколько лет, будучи уже народным артистом.

Фрунзик Мкртчян

О пользе чтения

В школе я учился во время войны. Сорок человек в классе. Вечером дома мы и уроков-то не успевали толком приготовить – сидели в темноте. Рано ложились спать. Было не до чтения. Зато я стал много читать в институте. Хоть и поздно стал читать, но буквально запоем.

В Ереванском театрально-художественном институте было много всякого интересного люда – художники, скульпторы, режиссеры… Собирались, делились впечатлениями о книгах, фильмах, спектаклях. Спорили иногда до утра. Я постепенно так стал к ним подбираться. Сидел сперва тихо и только слушал. Стеснялся своей необразованности. Потом стал их догонять. Начал самостоятельно изучать философию. Читал по ночам. Сократ, софисты, Гегель, Ницше – всё это произвело на меня огромное впечатление. Я делал для себя удивительные открытия и почувствовал, как границы моего маленького национального мира постепенно начинают расширяться.

К двадцати годам уже знал наизусть очень многое из Шекспира. Не говоря, конечно, о стихах наших поэтов – Ованес Туманян, Аветик Исаакян… Всё это еще тогда поселилось во мне навсегда. Очень многое я нашел для себя полезного у Уильяма Сарояна. Его человечность, его гуманизм, его философия жизни… Мне всё это очень близко.

Я считаю, нашу душу разрушили линотипы. Все печатают, печатают, печатают. Быстро… Пулеметной очередью… И без разбора. Не жалеют бумаги… Вот в древние времена были манускрипты. Кто бы стал столько писать от руки и на пергаменте? Слишком дорого и долго.