Замок без зеркал

– Филлида – дрянь, шестёрка! Всегда за ним бегала. Теперь они вместе там всем заправляют, в его цитадели! – проворчала Ананке с едва скрываемой злостью и ревностью.

С Филлидой они долгое время были подругами. А Эвклидис… Эвклидис был для Ананке всем…

Вот так судьба в очередной раз сделала крутой вираж в её жизни и перевернула всё с ног на голову. Но я не прекращал восхищаться храбростью и стойкостью этой девушки. А ещё тем, что она не переставала любить. И как бы ни ломала её судьба, она не утратила эту способность – способность любить просто так, потому, что может, любить ради самой любви.

В какой-то степени мне теперь было жаль Эвклидиса. Что он лишился своего близнецового пламени. Навсегда ли? Этого не мог предсказать никто. А мне ещё предстояло встретиться лицом к лицу с Богом Смерти. В тот вечер, я, не раздумывая ни минуты, решил, что обязательно помогу Ананке восстановить справедливость. Ради неё я и приходил в миры. Ради неё мне и следовало быть.

3

Потом, уже после полуночи, мы сидели и болтали просто о жизни, как старые добрые друзья. После истории с Вождём, я ничего не слышал об Ананке. Наши пути разошлись, и мне было очень интересно узнать, как сложилась дальнейшая жизнь этой необычной девушки. Воспользовавшись отсутствием Арсения, который пошёл за хворостом для костра, я осмелился задать Ананке не совсем тактичный вопрос. Я спросил, был ли у неё при жизни муж.

– Нет, – ответила она. – Живые никогда не были мне интересны. Я… не могла с ними взаимодействовать.

– Почему, Ананке?

Она пожала плечами, задумчиво смотря в огонь.

– Из-за Него. Он отнял у меня способность радоваться жизни, и, вообще, любить жизнь. Он, если ты помнишь, знатно наследил в моей судьбе.

Она говорила об Эвклидисе. Я был наслышан, что он провернул с её помощью, выдавая свой трюк за помощь ей, а на деле просто используя своё близнецовое пламя в угоду своим интересам, чтобы занять трон.

– Он всё сломал у меня внутри… Но Арсений… Он починил моё сердце, разбитое на осколки. Так что, благодаря ему я снова полюбила эту жизнь. Хотя бы после смерти! Какая ирония!

Как бы парадоксально это ни звучало, но даже теперь, скрываясь от диктатора, и ведя с ним непосильную борьбу, каждый день находясь на волосок от изгнания в Тонкий мир или Лимб, что для умрунов равносильно пожизненному тюремному заключению, даже теперь, Ананке, наконец-то, чувствовала себя счастливой рядом с правильным человеком.

– Вы с Эвклидисом были вместе? Я имею в виду… как пара… – Спросил я, хотя прекрасно знал, что близнецовые пламёна и не обязаны быть парой в романтическом смысле. Но я помнил, как сильно Ананке его любила.

Девушка в ответ горько усмехнулась.

– Лишь в моих мечтах… А когда я пришла в мир Посмертия, мы просто были вместе, как близнецовые пламёна. Пока не начались его загоны. Хотя и до них я не могу сказать, что мне было хорошо. Никогда рядом с ним мне не было хорошо! Он только использовал меня постоянно, ничего не давая взамен. Это были зависимые отношения, от которых я испытывала лишь тяжесть.

– Знатно же ты на него обозлилась! – Только покачал головой я.

– А как было не обозлиться? Даже не беря во внимание то, кем он стал, помимо этого, он просто перечеркнул мою жизнь! Лишил меня возможности иметь семью, детей, вообще, какие бы то ни было взаимоотношения с живыми людьми! Из-за его бесконечного ментального гнёта я не могла ни с кем сблизиться. Абсолютно ни с кем! И мне пришлось смириться с тем, что всю жизнь я посвятила своему дару.

– Ведь всё сложилось к лучшему. Не будь этого дара, ты бы, вероятно, не смогла поднять восстание.

– Хм… Ещё неизвестно, чем всё закончится.

– Я уверен, всё будет хорошо, и проблема разрешится, потому, что рядом с тобой правильные люди, и ты сильная. Всегда такой была.

Она, казалось, не верила моим словам. И сокрушалась о прошлом. Она любила это делать.

– Я… рада, что у меня был этот дар, и что жизнь сложилась так, а не иначе. Я понимаю, что всё, что произошло между мной и Эвклидисом на Земле, нужно было для того, чтобы раскрылись мои способности. Но… Неужели нельзя было как-то помягче со мною обойтись, не так, как обошёлся он? Он же… Просто продавил мою волю настолько, что я… перестала принадлежать себе, стала орудием в его руках. Он довёл меня до попытки самоубийства! Это как называется? Да я бы… могла, вообще, оказаться в психбольнице и провести в ней весь остаток своей жизни!

– Ну не провела же. Крепости твоей психике не занимать!

– Это сейчас я могу спокойно об этом говорить. Кажется, что ничего сверхъестественного и не произошло. А тогда…

– Как же тебе всё-таки удалось избавиться от его гнёта?

Она пожала плечами.

– До сих пор не знаю. Но я чётко помню, что в один момент, когда казалось, что я больше не выдержу ни минуты, произошло кое-что… Ночью мне приснился Эвклидис. Однако не так, как обычно. Обычно он всегда снился мельком: я видела его то со спины, то сбоку, то, вообще, не видела, а лишь чувствовала, что он рядом. Но в ту ночь я увидела его лицо. Он смотрел на меня, не мигая, пронзительным взглядом, и молчал. А затем его лицо начало расплываться, будто его закрыли запотевшим стеклом. Я так поняла, что это ментальная стена закрыла меня от него. На следующий день я проснулась, и при мысли о нём не почувствовала ничего, будто его никогда не было в моей жизни.

– Как думаешь, кто поставил эту стену?

– Может, я сама, моё подсознание. Так дальше просто продолжаться не могло. У любой боли есть предел, дальше которого вытерпеть уже невозможно. Может, эту стену поставило Руководство. А может… Арсений… Он тогда как раз вышел со мной на связь. Совпадение? Не думаю. Но, сколько бы я не спрашивала, он неизменно отвечает, что ничего не делал.

– Может, он сделал это неосознанно?

– Может. Мне стало намного легче после этого, но… То, что было сломано внутри Эвклидисом, уже не срослось. Я так и не смогла жить, как все. Это, знаешь, как отрубить человеку руку, а потом надеяться, что он станет пианистом или скрипачом. Рана затянется, но то, что было утрачено, не восстановится уже никогда. Так и со мной…

– Ты – не все. Ты – особенная.

Девушка вновь усмехнулась каким-то своим мыслями.

– Ладно! Всё! – спохватилась она, отводя взгляд от огня. – Больше не хочу вспоминать о прошлом, а тем более, сокрушаться о чём-то! Хватит! Извини меня за такой поток откровенности! Расскажи лучше, как ты сам поживаешь.

– Да я… Как обычно… Новый Йар давно отстроили. Жизнь и быт асов наладились. Всё в порядке.

Я не счёл нужным упоминать о своих не менее важных проблемах с отцом и дядей, которые, вообще, могли закончиться апокалипсисом, если б я ничего не предпринял в ближайшее время, о метаморфах, разоривших планету ярцев и, по-видимому, собирающихся напасть на Землю. Их вопрос тоже следовало как-то решать. Теперь ещё образовалась эта кошмарная ситуация в мире Посмертия. Проблемы навалились на мою голову, будто снежный ком. И правильно! Три сотни лет я ни во что не вникал, пряча голову в песок, отгородившись от окружающего мира стенами Нового Йара и оправдывая себя тем, что слишком устал от войны с Вождём Лже-Дмитрием, препирательств с дядей и разногласий в обществе асов. Вот и получил в итоге целый ворох проблем, которые на тот момент казались мне не разрешимыми.

Про ситуацию в своей семье я не обмолвился ни словом. Решил не тревожить Ананке понапрасну. Ей и так приходилось несладко. Немного я упомянул о метаморфах, но больше с научной точки зрения, а не об их преступной разрушительной деятельности во вселенной.

Ананке слушала с неподдельным интересом, ловя каждое моё слово, но лишь до того момента, пока не вернулся Арсений. Тогда её внимание полностью переключилось на него. А ему даже не нужно было ничего говорить, чтобы намертво приковать к себе её взгляд. Хватало одного его присутствия, чтобы Ананке полностью растворялась в нём, теряя себя. Когда-то давно она также растворилась в Эвклидисе, чтобы затем быть грубо свергнутой с небес на землю его жестокостью. Но нет… В этот раз можно было за неё не опасаться. Как я уже упомянул, Арсений был правильным человеком.

Как же плохо, что она не встретила его первым! Но, не раскрой она свой дар, и они бы, вообще, не встретились и не подружились. Так и получилось, что судьба Ананке стала разменной монетой и в её борьбе за трон Эвклидиса и в текущем жестоком сражении против него.

– Ананке меня спасла. Благодаря ей я снова поверил в себя. А без неё, наверное, давно бы прозябал в Лимбе. – Сообщил Арсений, когда я попросил его рассказать о себе.

«Ещё кто кого спас!» – подумалось мне. Мысль о том, что это именно Арс поставил стену между Эвклидисом и Ананке, не выходила у меня из головы. А он вполне мог это сделать. Чем дольше умрун находился в мире Посмертия, тем сильнее он становился. Таким образом, его энергия более высокого порядка могла перебить некросвязь между девушкой-медиумом и её близнецовым пламенем.

Все, кто связывался с Ананке из мира Посмертия, умерли гораздо позже Эвклидиса. Все, кроме Арсения. На тот момент, когда ему удалось поставить стену, он находился в мире мёртвых в четыре раза дольше Бога Смерти. Как умрун он был сильнее, несмотря на то, что Эвклидис занимал такой высокий пост. Именно мёртвый мог поставить подобную стену и разрушить некросвязь. Притом, мёртвый, более высокого порядка, то есть, умерший раньше, чем тот умрун, от которого следовало оградить живого человека. И ни один живой маг, шаман или экстрасенс не справился бы с такой задачей. За такое и не брались вовсе. А если и брались, то лишь с целью обмана, выдурить у горе-клиента денег, при этом не делая ничего. Впрочем, выдуривали деньги только шарлатаны. Нормальные ведьмы и колдуны сразу сообщали, что ни за какое вознаграждение лезть в некротику не станут.

Ананке постоянно опасалась, что, одно неосторожное движение, – и эта стена рухнет, возвращая её к прежнему состоянию глубокой подавленности и депрессии. Она старалась не царапать стену воспоминаниями и с головой погружалась в деятельность Ордена. Забывалась в другом мужчине… Хотя, думаю, если б она его не любила, то не смогла бы забыться. Эвклидис больше не тревожил её сердца. По крайней мере, он остался в той его больной части, которая оказалась отгорожена стеной. Я решил не развивать эту тему дальше и выспрашивать всё ещё и у Арсения. Я поинтересовался его делами.

– Я так понимаю, твой земной образ жизни здесь уже не актуален… для тебя.

– Верно, Кеци. Здесь я ступил на иной путь. И я давно бросил сочинительство.

– Он прибедняется, – встряла Ананке. Лицо её посветлело и вмиг расплылось в улыбке, когда заговорил Арс. – На самом деле он пишет, только очень редко.

Она уже триста лет оставалась его преданной фанаткой, и восхищению её не было предела. По крайней мере, так казалось на первый взгляд.

– Ерунду пишу…

– Нет! Сколько раз я просила так не говорить!

– Так всё и есть.

– Жаль, твои произведения, созданные здесь, на Земле не услышат.

– И слава Богу!

– Да ну хватит! Боже! Что за привычка? Видишь, Кеци, а он говорит, что я ему помогла.

– Помогла, – возразил Арсений. – Но на музыке свет клином не сошёлся. Мне надоело её сочинять!

– А как ты нашёл Ананке? – спросил я.

– На работе в Отделе Душеисследований мне посоветовали обратиться к живому медиуму. Медиумы, настоящие медиумы, ведь, помогают мёртвым, а не живым. В общем, я… находился тогда в плохом состоянии, не знал, что мне делать, куда двигаться дальше, кем становиться. И… я прислушался к совету. И отыскал медиума поблизости. Им оказалась Ананке. Но в итоге, я нашёл не только медиума, но ещё и лучшего друга.

Я мог лишь порадоваться за них. Но с опаской… Конечно, с опаской, ведь я не мог знать, что ждало их впереди. Ситуация с Эвклидисом начинала тревожить меня всё больше и больше.

Отныне он не мог влиять на Ананке, но она постоянно «видела» его тень за стеной, размытый образ, который никогда не исчезал полностью. Силуэт был нечётким. Он маялся у стены, не в силах её разрушить, но не терял надежды когда-нибудь сделать это. Так девушке-медиуму не было покоя и в мире Посмертия. Вновь она жила, как на пороховой бочке: что при жизни, что после смерти. Ничего не менялось. Видно, ей выпала такая судьба: интересная, наполненная приключениями и невероятными событиями, и одновременно лёгшая на её сердце тяжелейшим грузом испытаний. Видно, Ананке привыкла постоянно находиться на пределе своих сил и возможностей. В ту ночь в лесу она выглядела счастливой несмотря ни на что. По большей части лишь потому, что рядом был Арс. От этого удивительного человека исходил ярчайший свет и мощная позитивная энергия созидания. Он, поистине, был поцелован Богом, и не зря при жизни стал гениальным. Теперь, в мире Посмертия, его духовный потенциал увеличился в разы. Ананке тянуло к нему, словно магнитом. Сломленную внутри, но не опустившую руки Ананке, которая знала, что если кто-то и способен вернуть её к свету, то только её неизменный кумир.

4

Мы держали путь в Новый Карфаген – тайный город повстанцев, построенный ими более ста лет назад. Его местоположение до сих пор удавалось скрывать от шпионов Эвклидиса.

Прекрасный город-крепость вовсе не был копией древнего земного Карфагена. Он находился в горах, и был высечен из магнетических скал, поэтому все радиосигналы, пронизывающие его, глушились, и, таким образом, местоположение цитадели повстанцев невозможно было определить.

Когда мы прибыли в Новый Карфаген, город поразил моё воображение. Я не представлял себе, что такое чудо могли сотворить человеческие руки. Радужные светящиеся скалы стали стенами неприступной цитадели Сопротивления. Она являлась единственным местом в мире Посмертия, над которым сияло солнце, отчего камни с разноцветными вкраплениями минералов ярко мерцали под его лучами. Множество высоких башен, замков устремлялись ввысь, город будто был расположен вертикально, а не горизонтально, и вздымался на головокружительную высоту, опираясь на скалы. Он сиял ярче ночных звёзд, и вместе с тем, утопал в зелени, вернее, будто был пронизан цветущими садами, источающими аромат весны, любви и возрождения. Кроны деревьев, усыпанные мелкими цветками: белыми, нежно-розовыми, сиреневыми и небесно-голубыми, виднелись возле каждого дома-замка, иногда даже затмевая его своей красотой.

Мой взгляд устремлялся всё выше и выше. Я замер от увиденного великолепия. Так и стоял с открытым ртом, задирая голову. На самом верху, из потаённого жерла горы бил водопад. Его серебристые струи устремлялись вниз, падая с головокружительной высоты. Воды как бы образовывали реку, чьё вертикальное русло делило город на две части. От водопада исходила прохлада. Он разветвлялся на мелкие ручейки, которые питали деревья, а в самом низу вновь соединялся в единый поток, который уходил куда-то под землю.

– Идём! – усмехнувшись, промолвила Ананке, видя, как я застыл, будто заворожённый, перед великолепием и могуществом творения, к которому и она имела отношение.

Первая, самая нижняя крепостная стена, встретила нас высокими мощными вратами, на которых я увидел железные барельефы, изображавшие фантастические цветы. Их сердцевины и лепестки были украшены крупными драгоценными камнями: рубинами, сапфирами, изумрудами, редкими, но, наверное, не в мире Посмертия, розовыми и оранжевыми алмазами, чарующими, словно море, аквамаринами, сказочными аметринами и волшебными опалами, и, как контраст всего этого великолепия, посредине, разделённый тончайшей щелью между створками врат, был изображён главный символ Сопротивления, сложенный из огранённых кусочков чёрного, как ночь, обсидиана. Он представлял собой десятиконечную звезду: то есть, две пятиконечных, наложенных друг на друга, одна из которых была зеркально отражена по отношению к другой. В самой сердцевине, на пересечении всех линий вздымал свои крылья золотой феникс, возрождающийся из пепла. Я отметил, что этот яркий символ оказался весьма символичен. Наверное, он был очень личным для Ананке. Ведь и она, подобно этому фениксу, словно восстала из пепла себя прежней, из пережитой боли и страданий, из того, что сломало её, – вперёд, вверх, к свету, к жизни, к любви. Но, как ни одна жизнь невозможна без борьбы, так и дело, которому дала начало эта храбрая девушка, прокладывало свой путь сквозь трудности. Мало было построить величайший город за всю историю человеческой мысли, следовало ещё сохранить его на долгие тысячелетия вперёд, что было невозможно без победы над врагами, над одним конкретным врагом, который столетиями выдавал себя за друга.

Перед городом возвышалась высокая скала. По сути, Новый Карфаген располагался в узком ущелье и был со всех сторон защищён горами. Такое местоположение было настолько необычно, что не верилось, что в этом городе жили люди. Но когда по негласному сигналу врата распахнулись, я увидел широкую площадь. Всюду сновали умруны. Эти люди были из разных эпох, и выглядели соответствующе, но большинство из них были облачены в военную форму разных времён. Кто-то был вооружён автоматом, кто-то мечом или луком.

Арсений предпочитал холодное оружие, как и Ананке, хотя в совершенстве владел и огнестрельным. Мне до сих пор не верилось, что он – это он. Я тоже, в какой-то степени являлся его фанатом. Его музыка мне всегда очень нравилась, и видеть, каким он стал, было непривычно: каким абсолютно противоположным, совершенно другим, но вместе с тем, ещё более совершенным человеком, хотя и при жизни он сделал много добрых дел.

Бо́льшую часть своих гонораров за выступления он тратил на благотворительность. Так сложились обстоятельства, что ему пришлось покинуть Родину. В эмиграции он помогал многим своим соотечественникам, порой вовсе незнакомым людям, которые даже не просили его о помощи, но нуждались в ней. Естественно, и к своей семье он относился бережно и внимательно, и трудился, не покладая рук, на благо потомков.

Он прожил достаточно долгую насыщенную жизнь, за которую успел создать бессмертные произведения искусства и помочь многим людям, возможно даже спасти кому-то жизнь. Уж Ананке точно, как она признавалась. Правда, это произошло уже после его смерти. И прожить бы он мог дольше, сетовала она, – хотя бы лет на десять. Но болезнь оборвала его жизнь. Ананке родилась спустя полвека после того, как он перешагнул Черту мира Посмертия, а познакомились они лишь когда её способности медиума раскрылись в полной мере. И теперь Арсений делал, возможно, самое величайшее дело в своей жизни. Я чувствовал, что он обязательно победит Бога Смерти, потому как справедливость была на его стороне. И на стороне Ананке.

Она его просто боготворила: и как мужчину, и как своего кумира, и просто как человека, который вытащил её из бездны глубочайшей депрессии.

– Если б не он, – говорила она, – моя жизнь оборвалась бы гораздо раньше и каким-нибудь нелепым трагическим образом, и я бы, сто процентов, оказалась в Лимбе от безысходности.

Забавно, что Арсений говорил то же самое. А это значило, что всё складывалось правильно в их жизнях, как и должно было, и великий закон Синхронности работал, как надо.

Ещё она рассказывала, что тогда абсолютно серьёзно собиралась умереть. На тот момент у неё уже была одна попытка суицида, которая не увенчалась успехом. Ананке наглоталась таблеток, не в силах больше выносить ментальный гнёт Эвклидиса. Он вытягивал из неё жизненные силы с астрономической скоростью. Она погрузилась в тяжелейшую депрессию, потеряла здоровье и красоту. Её характер и отношения с близкими испортились из-за постоянных нервных срывов, которые провоцировал мёртвый. В общем, жизнь оказалась изуродована настолько, что девушка-медиум решила просто оборвать её, предполагая, что ничего хорошего в будущем её уже не ждёт.

Она погрузилась в такую бездну отчаяния, что и представить нельзя. Какую боль она при этом испытывала, можно лишь догадываться. Сил, чтобы взять себя в руки и встать с колен, не осталось – все их вытягивал мёртвый Эвклидис. Для неё остался лишь один путь – оборвать земную жизнь – так она считала. Ещё бы несколько месяцев, а то и дней промедления, и её бы было уже не остановить. Она всерьёз перебирала способы самоубийства. В конце концов решила вскрыть вены, чтоб уж наверняка. Внимательно изучила строение участков тела, где они проходят, и поняла, как это сделать. И… Буквально, когда до осуществления этого жгучего желания свести счёты с жизнью оставался лишь шаг, Провидение преградило ей путь в лице Арсения. Он вышел с ней на связь сам и отговорил от совершения непоправимого поступка. Он поставил ментальную стену, закрывшую Ананке от губительного воздействия её близнецового пламени, и вскоре душа бедной девушки начала исцеляться.

Прошедшие годы показались ей проведёнными в бреду, будто кто-то наслал чёрное ненавистное колдовство, предназначенное свести её в могилу, и вот, наконец, она сбросила его тенета. Разум и дух освободились от тяжёлого ментального гнёта Эвклидиса. Наступил долгожданный покой.

***

Ананке и Арсения встретили, как долгожданных правителей, вернувшихся с поля боя. А я так и не выяснил, куда они отлучались из Карфагена. Вокруг них сразу же образовалась толпа, люди были рады их возвращению, но Ананке не позволила повстанцам долго ликовать – каждого в этом городе ждали неотложные дела. Толпа постепенно рассеялась. К правителям то и дело подбегали какие-то советники, о чём-то совещались группами. Арсений оставался немногословен и отвечал скупо, в то время, как Ананке сопровождала свою богатую эмоциональную речь ещё и жестами.

Если честно, я чувствовал себя лишним, явившимся без приглашения, поэтому ради приличия я решил не вникать в разговоры и вместо этого любовался городом. Он возвышался передо мной светящейся каменной громадой, воспаряя к облакам. Серебряный звон водопада ласкал слух, а глаза не могли нарадоваться красоте и покою, царившим в этом благодатном месте. Мы ушли с площади и оказались на узкой аллее, засаженной кустами тёмно-фиолетовой сирени. Справа расположилось вытянутое, больше походившее на канал, озеро с бирюзовой водой. От него веяло прохладой.

Мои мысли были далеко, как вдруг они сосредоточились на одном-единственном человеке, шедшим нам навстречу. Я мгновенно узнал в нём Ярослава, и в первое мгновенье просто не поверил своим глазам. Но это был он. Сто процентов, он. Я узнал в высоком широкоплечем парне с доброжелательным, мягким, но одновременно, волевым лицом, своего давнего знакомого, с которым мы успели стать товарищами за то недолгое время, пока длилась наша борьба с Лже-Дмитрием. Я бы крепко с ним сдружился, не находись мы в разных мирах.

Он не изменил своей привычке облачаться в военную форму даже на гражданке. За его плечом висел автомат. В руках он держал какие-то бумаги. Поравнявшись с нами, он сначала поприветствовал предводителей Сопротивления, а затем обратил на меня полный изумления взгляд.

– Кетцалькоатль? Какими судьбами?

– Я здесь оказался, можно сказать, случайно, – скромно ответил я.

– Что ж, я рад тебя видеть!

Мы пожали друг другу руки, я доброжелательно улыбнулся старому другу. Он всё-таки оставался сдержан в своих эмоциях – не таким я запомнил его триста лет назад.

– Нам нужно провести совещание. Как можно скорее, – сказала Ананке Ярославу, и все заспешили куда-то вверх, миновав озеро и оставив сиреневую аллею далеко внизу. Мы поднимались по красивой винтовой лестнице вверх, и мне открывался захватывающий вид на горы и город внизу. Я не надеялся, что мне позволят присутствовать на совещании – всё-таки я был гостем, ещё и явился в мир Посмертия без приглашения, с другой стороны, я представлял Руководство. Но мир мёртвых имел широкую автономию, к тому же, после всех произошедших событий, требовать какого-то права голоса и вмешиваться в дела умрунов, я считал для себя недопустимым.

Мы поднялись на самый верх Нового Карфагена. Большинство зданий остались внизу. Внизу же проплывали лёгкие перистые облака – стоя у обрыва до них можно было дотянуться рукой. Я оказался на площадке перед красивейшим серебряным замком, шпили которого вздымались ещё выше, пронзая чернильную мглу неба. Солнце, которое освещало город, скрылось за горами, а по тёмно-синему бархату небосклона рассыпались, словно жемчуг, первые звёзды. Я задирал голову, любуясь ими, будто не налюбовался великой Космической Паутиной за целую вечность. Но здесь… Здесь всё было другим – словно миром забытых грёз, миром снов, и в то же время, окружающая обстановка ощущалась чётко и реалистично.

Я прошёл в замок вслед за остальными. Меня никто не останавливал и не просил подождать снаружи.

Внутри мне поначалу показалось, что я очутился в абсолютной тьме, но то был просто тёмный коридор, в котором по какой-то причине отсутствовали окна и не горели не одни бра. Вскоре глаза привыкли к темноте, и я различил очертания тёмно-изумрудных стен и фантастических гобеленов, висящих на них. В целом же, обстановка оказалась весьма спартанской. Нас вышел встречать человек, которого я никогда ранее не видел. Он пригласил всех в зал, ну а меня, ожидаемо, отправили отдохнуть в столовую. Тот человек преградил мне путь, мягко коснувшись ладонью моей груди. Его просветлённые голубые глаза смотрели без тени вражды, абсолютно бесстрастно. Ему было прекрасно известно о том, кто я. А вот я узнал о том, кто он, гораздо позже, из весьма скупого рассказа Ананке.