Невеста Мороза

Когда вошла в дом, все уже легли. Храпел Стужайло на лавке, мерно посапывали Марьяна и Настя на полатях. Стянув сарафан, забралась рядышком с ними. Женщина сквозь сон обняла меня, укрыв лоскутным одеялом.

– Не спи, Марфа, – раздался шёпот Ратко, – недоброе задумал хозяин.

– Спасибо, – ответила ему едва слышно, – теперь уж точно не усну.

Не знаю, сколько прошло времени. В доме было тихо, глаза слипались. Я щипала себя изредка, чтобы хоть как-то взбодриться. Почудился неясный шорох. Потом на лавке заворочался отчим. Послышались тихие шаги. Он встал возле бабьего кута, не заходя внутрь. Тихо, точно нараспев, забормотал что-то. На меня будто опустилась железная плита, ни рукой, ни ногой не могла пошевелить. Сердце затрепыхалось, как птица в силках. Страх холодной волной разлился по телу. Рядом виднелись яркие глаза домового, который как-то странно дёргал руками.

– Силу, память изымаю, – подвывал Стужайло, – от Марфы, да к Настасье. Печать на память, печать на мысли, печать на уста.

В голове помутилось, и на время я отключилась. Пришла в себя, когда всё стихло. Меня тормошил Ратко:

– Очнись, Марфуша, – он почти плакал.

– Ты что?

– Ох, думал, не сумел тебя уберечь. Худое сотворил Стужайло, силу твою отнял. Хотел и памяти лишить, только смог я ему помешать. Не мне тягаться с колдуном.

– Спасибо. Если бы я и памяти лишилась, было бы совсем худо. Расскажу завтра волхвам.

– Не сможешь, – покачал головой Ратко, – печать на устах. Всё будешь знать, а перечить не сумеешь и правду сказать.

– Вот тебе раз, – села я на полатях, – как же быть?

– Становись сильнее, чем Стужайло, там снимешь его заклятье.

– Гад! Боров толстобрюхий, – выругалась я беззвучно, – ну ничего, сочтёмся мы с тобой. Обещаю.

– Не выдавай себя, – испуганно прикрыл мне рот ладошкой домовой, – прикинься одурманенной. Иначе станется, в лесу тебя подкараулит.

– Об этом не подумала. Хорошо, буду тише воды, ниже травы. Благодарю тебя за помощь.

– Эх, – махнул рукой Ратко, – куда мне супротив колдуна.

Я легла и укрылась. Теперь опасаться нечего, можно и поспать до утра.

Глава 6

Не встало ещё солнце, как заворочалась Марьяна, просыпаясь. За ней встала и я. Женщина открыла ставни, впуская в горницу первые робкие лучи предрассветного солнышка.

Сползла, в прямом смысле слова, с полатей и опустилась на лавку, переводя дух. Что за чары наслал на меня Стужайло? Всё тело ломило, каждый сустав ныл. Казалось, будто жизненные силы и энергия утекают из меня, словно вода сквозь решето. Несладко мне придётся, если в таком состоянии к колдунам идти. Какая из меня ученица, когда я еле могу рукой пошевелить. Чёрт лысый!

Я почувствовала, как кто-то гладит меня по руке. Марьяны в избе не было, Настя и отчим ещё спали. Обернувшись, увидела Ратко, который словно съёжился и стал меньше.

– Прости, девонька. Мало от меня прока. Да в дому хозяина я ему перечить не в силах. Как и устоять перед сильным колдовством. А это заклятие ой какое непростое, запретное.

– Запретное? Значит, по головке за это Стужайло не погладят?

– Коли прознают наши колдуны главные, так и силу у него отнять могут.

– Ратко, – улыбнулась я, – да ты кладезь полезной информации. Жаль, с собой тебя взять не могу. Выходит, надо только рассказать вашим грозным волшебникам?

– Не получится, – вздохнул домовой, – замок на устах твоих. Никому об этом ты поведать не сможешь. Да смотри, перед Стужайло не подай вида, что ты всё помнишь. Дурочку из себя строй.

– Нет таких замков, которые вскрыть нельзя, – я встала, налила в кружку немного молока, – на вот, попей. Уеду, потом угостить некому будет.

– Благодарствую, – шмыгнул Ратко носом, – доброго пути тебе, девонька.

В избу вошла Марьяна, и домовой исчез. Взяла у неё вёдра с молоком, помогла процедить. Вышла во двор, растопила печурку, поставив на огонь котёл. Спасибо нашим походам, готовить я умела в любых условиях.

Марьяна вынесла пшено для каши.

– Матушка, – позвала я её, решила проверить, правда ли никому рассказать не смогу о том, что Стужайло сделал, или Ратко всё же ошибся, – ночью ты ничего не слышала?

– Нет, Марфушенька, спокойно всё было.

Я раскрыла рот, чтобы поведать о заклятье, как мне свело челюсти, да так, что хрустнули зубы. Язык занемел, будто каменный. На минуту стало страшно.

– Доченька, да здорова ли ты? – Марьяна подошла, приложила руку ко лбу. Извечный материнский жест.

– Д-д-да, – челюсти потихоньку отпускало, – волнуюсь, каково оно на обучении будет.

Так, а не лишнего ли я ляпнула? Не спросила у Ратко, что точно должна забыть: только о ночном колдовстве или обо всём, что колдовства касается? Вот растяпа.

Матушка приуныла:

– Не бойся ничего, тяжело там, да потом волшбой овладеешь. Никто тебе не указ будет. А сгодишься в преемники, так и вовсе…

Во двор вышел отчим, и Марьяна умолкла. На Стужайло были одни штаны, он подошёл к колодцу, набрал воды и вылил её на себя, отфыркиваясь. После обернулся к нам. Я еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Мужчина постарел за ночь лет на десять. Волосы стали почти все седые, лицо прорезали глубокие морщины, глаза запали.

– Чего застыли? Быстрей на стол собирайте, волхвы не задержатся.

Марьяна опустила глаза и вернулась к печке. Я схватила корзинку с овощами.

Накрыв на стол, мы сели завтракать. Стужайло разрезал румяный каравай, раздал всем ложки.

В горницу вошла Настя, выходившая умыться. Какая-то странность привлекла мой взгляд, присмотрелась. Глаза! У девушки они стали карие! И черты лица неуловимо изменились. Стараясь не подать вида, трясущейся рукой зачерпнула каши, только вот кусок в горло не лез. Кое-как дождалась, когда все поели. Собрала посуду и выбежала во двор. Бросила плошки на лавку и подошла к большому корыту с водой. Вгляделась в своё отражение. Несколько минут внимательно рассматривала, а потом ударила кулаком по воде от бессильной злобы.

Моё лицо! Черты остались прежние, но странно изменились. Стали будто карикатурными, словно я видела пародию на саму себя. Глаза потеряли свой тёмно-шоколадный оттенок, стали бесцветно-серыми, почти безжизненными. Кожа подурнела и потемнела. Волосы висели скомканной паклей.

Из глаз текли злые слёзы, хотелось взять вилы и нанизать на них Стужайло, как жирного хряка на шампур. Вот тебе и попала в сказку, чем дальше, тем страшней.

Я умылась, перемыла посуду и вернулась в дом. Стужайло что-то говорил моей сестре, но, завидев меня, замолчал. А потом и вовсе увёл её во двор. Оно и к лучшему. Я еле сдерживалась, чтобы не схватиться за топор.

Марьяна подала мне широкий плат, сложила туда своё новое бельё, пару сарафанов и длинных нижних рубах, тройку больших платков. Вот и весь мой гардероб. Женщина сунула ещё краюху хлеба.

На улице стало шумно. Я выглянула в окно и заметила троих старцев, которых окружила вся деревня; они направлялись к нашему дому.

Матушка стремительно подошла ко мне, обняла что есть мочи, зашептала на ухо:

– Старайся, доченька, Марфушка, учись. Силы набирайся. А я ждать тебя буду, сколько надо ждать.

Она отступила на шаг, погладила по волосам, взяла за руку и повела во двор.

Волхвы не зашли на подворье, ждали на улице, беседуя с народом. Люди не толпились, стояли поодаль. У кого была нужда в чём, спрашивали дозволения подойти. Самих старцев точно окружал ореол невидимой, но почти физически ощущаемой мощи. Как мы чувствуем порывы сильного ветра.

Были они немолоды, но развиты физически, так что и молодому на зависть. Мощные плечи, сильные руки. Спины прямые, не как у стариков. В глазах неугасимым огнём пылала мудрость прожитых лет. На голове кожаные очелья, что не дают рассыпаться по плечам седым длинным волосам, бороды спускались почти до земли. Из одежды: длинная рубаха с вышитым узорным поясом, да штаны, на ногах лапти. В руках посохи, странные, будто сделаны из переплетения множества ветвей. На конце, удерживаемые точно ладонями мелкими веточками, сияли камни.

Стужайло, растолкав народ, подвёл Настю к волхвам, следом прошла и я. Один из них подошёл к Насте, глянул и указал себе за спину, где стояли, переминаясь с ноги на ногу, ещё трое юношей и две девушки. Хотела пройти за сестрой, но старик придержал за руку.

– Постой, девица, ты куда?

– Учиться, – растерялась я, замерев от страха. А ну как прогонит сейчас?

Волхв нахмурился, посмотрел на отчима, тот отвернулся, будто и не замечая взгляда.

– Да есть ли в тебе силы, милая? – старик, подняв мой подбородок, заглянул в глаза.

Вперёд вышла матушка, поклонившись старцам:

– Сам Велимудр смотрел её при рождении, – робко сказала она.

– Вот как? Что ж, не нам ему перечить. Иди, девонька.

Я обернулась, благодарно кивнула Марьяне и прошла следом за сестрой. Встала рядом с будущими «однокашниками». Все они были красивы, может, красота вместе с волшебством в придачу идёт? Я же рядом с ними смотрелась болотной жабой. Юноши поглядывали с любопытством, но знакомиться не спешили. К Насте же подходил то один, то другой. Предлагали попить или булочку. Сестра жеманно отмахивалась.

Надолго мы не задержались. Волхвы попрощались с деревенскими и зашагали прочь по дороге, бодрым, пружинящим шагом. Мы, как гусята за мамкой, потащились следом.

Ноги скоро устали, не привыкла босиком ходить. Другие все в лаптях, одна я босая. Выходит, отчим мне лапти и те зажал. Дорога шла через лес: зелёный, приветливый, шумный от птичьих голосов. Мне на плечо прыгнула любопытная белка, порылась лапками в волосах, понюхала ухо.

– Голодная, что ли? – улыбнулась я и отщипнула кусок от краюхи хлеба, протянула зверьку. Белка взяла угощение, устроилась на плече поудобней и принялась есть.

Один из волхвов оглянулся на меня и улыбнулся в бороду.

Время близилось к обеду, когда идущий впереди старец поднял руку:

– Пора и отдохнуть.

Мы свернули к деревьям, устроились на траве или толстых спутанных корнях. Каждый достал свою провизию. Юноши и девушки весело болтали, делясь впечатлениями, на меня никто внимания не обращал. Обидно. Я никогда не была душой компании, однако и игнорировать меня не пытались.

Волхв с пронзительно зелёными глазами, как и камень в его посохе, подошёл ко мне.

– Что же, родители тебе и лапти не справили?

– Не-а, – мотнула я головой.

– Непорядок, – вздохнул тот, – по лесу ноги все собьёшь. Худо будет.

Он присел рядышком, достал прямо из воздуха несколько берестяных полосок и тут же принялся ловко плести лапти, складывая полоски лыка в широкую косичку. Пальцы так и мелькали над обувкой. Он доплёл подошву, смерил мою ногу, развернул, принявшись за носок. Я с любопытством наблюдала за всем процессом. Впервые видела, как плетут настоящие лапти. Вот уже готова пятка, порывшись в своей суме, волхв достал тонкую бечёвку, продел её в петельку. Достал ещё несколько полосок лыка, начал делать второй.

– Принимай, кра…, к-хм, девица, – протянул он мне готовую обувь.

Я сбегала к ручью, помыла ноги, обсушила их о траву. Надела лапти, перевязав щиколотку бечёвкой. Как удобно! Мне казалось, что такая обувь должна нещадно тереть, но ни малейшего дискомфорта не почувствовала. Лёгкие, приятные. Даже ходить в них было удовольствием.

– Спасибо тебе, – поклонилась старику в пояс.

Тот молча кивнул. Двое волхвов, заметив, что всё готово, подали знак, и все поднялись. Шагать было легко, кажется, даже мелкие царапины поджили, ноги больше не саднили.

Ближе к вечеру мы уже прошли несколько деревень, где к нам добавился ещё один ученик. Волхвы были неразговорчивы. Их дело – нас к волшебникам доставить, а не лясы точить. Тем более, что, может, и не увидимся больше. Дорога также шла через лес. Вообще, казалось, что это не деревни сменяются лесом, а в чаще нашлось немного места для людских поселений. Бор встречал нас буквально за околицей.

На очередном повороте дороги волхвы остановились и сели под деревья. Мы последовали их примеру.

– Нам на ночь устраиваться? – спросил светловолосый невысокий юноша у рыженькой девушки.

– Кто ж его знает? – пожала та плечами, – молчат ведь.

– Может, костёр развести? – подошёл к старцам рослый парень с буйными смоляными кудрями.

Один покачал отрицательно головой, и наши проводники, прикрыв глаза, казалось, уснули.

Мы молча переглянулись, а потом устроились на траве, как могли, подложив свои узелки под голову.

Вот старцы, словно по чьему-то приказу, дружно поднялись и вышли на дорогу, поманив нас за собой. Мы стали у них за спиной, также ничего не понимая.

Воздух замерцал, переливаясь точно в знойный день, и перед нами вышло четверо.

Первый – высокий старец с угрюмым лицом, одетый в тяжёлую шубу. Седые длинные волосы спадали из-под меховой шапки, густая борода почти скрывала лицо. И не жарко ему?

Второй – моложавый мужчина с русой, отдающей рыжиной, кудрявой головой и такой же бородой и усами. Плечистый, статный красавец. Глаза его лучились весельем.

Третья – красивая девушка с пронзительно зелёными глазами и льняной косой, что была перекинута через плечо.

И четвёртый – высокий, худощавый мужчина с каштановыми волосами и янтарными глазами, в которых светилась вселенская скука. Одет он был в длинный чёрный плащ с глубоким капюшоном.

Волхвы поклонились до земли.

– Здравы будьте, волшебники. Привели мы учеников ваших.

Вперёд вышел старик:

– Когда-то вас выбрали нам в помощь, а может, и в преемники, ежели силу покажете небывалую. Лютом меня зовут, заведую я зимой да морозами. Рядом со мной Зарев, лето его время. Цветана весной всем заправляет, а Руен осенью. Подойдите к нам.

Мы робко приблизились к колдунам. Возле них было не по себе. Это как видеть волну, что вот-вот смоет тебя в океан. Беспричинный страх затопил душу.

– Не бойтесь, – улыбнулась Цветана, – назовите свои вторые имена.

Первым шагнул к ней черноволосый парень, волшебница взяла его за руку, успокаивая. Тот произнёс имя, которое я не расслышала.

– Зарев, – повернулась красавица, – к тебе это, – подтолкнула парня к летнему волшебнику.

Остальные осмелели и уже подходили без робости, называя имена. Настя подошла к Люту:

– Зорицей меня нарекли, – сказала она хмурому колдуну. Впервые услышала её второе имя. Дед едва глянул на девушку, кивнул в сторону Цветаны.

– Нет, – качнула головой Настя-Зорица, – к тебе меня прочили.

Изумление стёрло невозмутимость с лица колдуна:

– Не спутала чего, девица? – Он протянул руку, взяв сестру за ладонь, долго держал её, после чего удивлённо произнёс: – Верно говоришь. Странные дела. Завсегда я своих учеников среди других вижу.

– Иди смелей, – поманила меня Цветана, – как звать тебя, милая?

– Тайя, – ответила я, протянув руку.

Волшебница положила свою тёплую и нежную ладонь сверху и нахмурилась:

– Вроде и моя, а вроде и нет. И имя не то.

К ней подошёл Лют и взял мою руку:

– О чём я и толкую, впервые вижу, чтобы мы в учениках путались. Да вы сёстры? – спросил он.

– Да, – ответила Настя.

– Вот в чём дело, – удовлетворённо кивнул Лют, – забирай к себе девицу, Цветана, задержались мы уже.

Я хотела сказать, что мы не родные, но язык будто прирос к нёбу. Глаза защипало от злых слёз. Как же мне поведать о себе? Мне было всё равно, к кому попасть, лишь бы учиться, но уж если Люта называют сильнейшим из колдунов, так лучше к нему. И тут испоганил всё Стужайло. Вовек я тебе этого не забуду, батюшка.

Тем временем волшебники, взмахнув рукой, открыли заповедные тропы и велели ученикам взяться за руки. Мы ступили за Цветаной, и остальной мир померк.

Глава 7

Ощущения от путешествия по заповедной тропе оказались неприятными: всё вокруг смазалось, не разобрать, что и где, ориентироваться в пространстве было невозможно, голова кружилась. Я от страха вцепилась в кого-то, кто шёл впереди. Хорошо, что продолжалось это недолго.

И вот вывалились на поляну, вслед за смеющейся волшебницей.

– Поднимайтесь, это в первый раз трудно, потом привыкнете.

Я встала сначала на четвереньки, затем кое-как и на ноги. Рядом со мной была та рыженькая девушка. Остальные попали к другим колдунам.

За полянкой, на которой мы очутились, виднелся большой двор. Посреди возвышался терем, очаровательный, будто сказочный. Из светлого дерева, разукрашенный яркими красками. Вокруг него, точно цыплята под наседкой, виднелись маленькие хатки. Между ними ходили люди, занимались своими делами.

Рыженькой, что пришла со мной, было совсем худо. Её явно мутило. Поддержала девушку под руку.

– Нам бы умыться холодной водой, – попросила Цветану.

– Так ступайте к озеру, – махнула куда-то влево волшебница, – во дворе вас дождусь.

Я буквально взвалила на себя девицу и потащила, куда сказано. Обойдя колючий кустарник, мы вышли на берег удивительного небольшого водоёма, круглого, как блюдце, и синего-синего, точно небо поделилось своей лазурью с ним.

По берегам росли камыши, найдя, где можно спуститься к воде, подвела туда рыжую.

– Умойся, легче станет. А может, и вся ополоснись, если совсем худо.

– Н-нет, – сдавленно ответила она, – сейчас пройдёт.

Девица поплескала себе в лицо прохладной водой, краски вернулись на её побледневшую кожу. Она села на землю, откинувшись на стоящий рядом валун.

– Ох, уж думала, смертушка моя пришла. Всё внутри в узел стянуло, даже вздохнуть не могла. Спасибо тебе.

– Давай знакомиться, что ли. Теперь нам с тобой у Цветаны учиться. Меня зовут Марфа, то есть Тая.

– Я – Мерцана, – представилась рыжая, – идём. Не стоит нам надолго отлучаться.

– Облокотись на меня, – предложила ей.

– Благодарю, лучше мне уже.

Мы пошли в сторону терема, только мне всё казалось, что в спину нам кто-то смотрит. Обернулась. Никого. Лишь круги на воде. Чудится всякое…

Проходя через полянку, заметила, что цветы не те, что видела раньше. Нежные подснежники, хрупкие нарциссы, одуванчики.

– Ты видела? Весенние травы кругом. И на ветках листья только распустились, клейкие ещё.

Мерцана рассмеялась:

– Волшебники в своих владениях сами выбирают, в каком времени года им жить. Как понимаешь, Цветане весна ближе.

– Как-то мне в голову не пришло.

Волшебница стояла возле невысокой сосенки, разговаривая… с белкой. Я и Мерцана встали поодаль. Зверёк заметил нас и ткнул лапкой, Цветана обернулась:

– А, вернулись. Давайте знакомиться как следует. Это, – обвела она рукой кругом, – мой дом. Здесь вам предстоит жить. Помните, что праздных и ленивых не люблю. Ваше дело не только премудрости постигать, но и помогать во всём. И терем прибрать, и воды натаскать, и еды наготовить. После можно и волшебством заняться. Вон там с краю, – указала она на две маленьких избёнки, – ваши дома. Выбирайте, кому какой по душе. Пока отдохните до полуночи. Я зайду за вами.

Цветана ушла в свой терем, даже не обернувшись. Нам ничего другого не оставалось, как пойти к хаткам.

Одинаковые, как близнецы, они стояли немного на отшибе. Я открыла дверь в первую. Одна комната с печуркой, лавка, стол и сундук. На стене полка с посудой. Не отель пять звёзд, но жить можно.

Прошли с Мерцаной ко второй избе, то же самое.

– Какую выберешь? – спросила я у неё.

– Ты разницу видишь? – улыбнулась она и занесла свои вещи в избу, бросив на лавку, – если не хочешь в крайней, могу уступить эту.

– Мне всё равно, – пожала я плечами и потопала к себе в домишко.

Отдохнуть и впрямь не мешало. В избе было неуютно, а ещё пыльно, точно тут долго не убирались.

Отыскала за печкой веник из молодой полыни, обмела стены от паутины, вымела мелкий мусор. Присела на крылечке с краюхой хлеба, оставшейся с дороги. Тоже мне, колдунья великая, а накормить людей ума не хватило. Или тут каждый сам себе пропитание добывает?

С ветки мне на плечо прыгнула белка, от неожиданности, чуть кубарем не скатилась со ступенек.

– Эй, ты чего пугаешь?

Она вскочила на перила крылечка:

– Не признала меня? – Голосок у неё был тоненький.

– Это ты по дороге сюда у меня на плече каталась? – Улыбнулась я.

– Ага, – кивнул зверёк.

– Ещё угоститься хочешь? – Протянула ей кусочек хлеба.

Белка схватила его лапками:

– Спасибо. Нежадная, сразу мне понравилась.

– А ты волшебная? Впервые вижу говорящего зверька.

– Меня Цветана подобрала совсем крохой, выходила. Мы, когда рядом с волшебником растём, часть его силы перенимаем.

– Почему раньше со мной не заговорила?

– Напугать боялась, – белка доела хлеб и теперь стряхивала крошки с шикарной рыжей шёрстки.

Да уж, даже если со мной пенёк разговаривать начнёт или кочка болотная, ничему не удивлюсь. Насмотрелась, как говорится, несите следующего.

– Волшебница ваша всегда такая гостеприимная? Даже воды с дороги не предложила, – я снова поудобнее устроилась на крылечке.

– Вам надо от мирской суеты отдохнуть. Так полагается. А в полночь посвящение начнётся.

– Это ещё что?

Белка искоса взглянула на меня, потом прыгнула на колено:

– Не положено рассказывать. Да ладно. Сила ваша спит до восемнадцати лет. Её разбудить надобно.

– А почему именно до восемнадцати лет? – Меня это удивило, когда ещё Кикимора сказала. Женятся здесь рано. Каждая уважающая себя девица к такому возрасту детьми обзаводится. Несуразица какая-то выходит.

Белка хихикнула:

– Бестолковая какая. Вам, колдунам, время не страшно. Ты и в восемьдесят красоткой останешься. А тело окрепнуть должно, иначе волшебство не вынести.

Я вспомнила о своей изменённой внешности и опустила голову на руки. Почему же найденный в городище амулет-снежинка мне не помог? Не прикрыл в минуту опасности от страшной ворожбы Стужайло? Скорее всего, задача у него другая, не для моей защиты направленная. А жаль…

– Что с тобой? – Белка опёрлась о моё плечо, заглядывая в лицо.

– Красоткой меня даже с натяжкой не назовёшь.

– Шутишь? Глаза, как вишни спелые, локоны солнышко ловят, кожа белая.

– Погоди, – я подняла голову, – ты меня такой видишь?

– А какой? – Белка выпучила на меня глазки-бусинки.

– Глаза бесцветные, кожа серая.

Зверёк заволновался, цепляясь коготками, забегал по мне сверху вниз:

– Колдовство?

– Оно самое, – кивнула ей.

– Кто сотворил, знаешь?

В ответ снова кивнула, чувствуя, как сжимает челюсти.

Белка замерла, постукивая себя лапкой по подбородку, ни дать ни взять, доцент на кафедре.

– И сказать не можешь?

– Угу, – только и промычала я, – а ты, как видишь, если даже волшебники не разгадали?

Белка развела лапками:

– У нас подчас свои способности бывают. Я ведь и не знала, что ты иначе выглядишь.

– Зовут-то тебя как, прозорливая? – улыбнулась, погладив зверька по голове.

– Веснушкой.

– Следовало догадаться, – усмехнулась я.

– Как же быть тебе, девица? Колдовство снять надобно. Чем дольше оно в тебе живёт, тем сильнее.

– Я о нём даже говорить не могу, сама видела. Как же снять? Волшебством не владею.

Белка заволновалась, запрыгнула на деревце, метнулась взад-вперёд. Потом спустилась ко мне.

– Разузнаю я у народа лесного, что за напасть это. Они в колдовстве сведущие.

– А Цветане сразу рассказать нельзя? Глядишь, она сама всё поймёт?

– Не вздумай, – дёрнула меня Веснушка за рукав, – не будет она выяснять, что да как. Вернёт в деревню, и дело с концом. Колдовство, столь сильное, волшебство берёт от обоих. От того, кто сделал и от тебя. Понимаешь? Выходит, не сможешь ты на полную силу учиться.

– Откуда всё знаешь, кроха? – погладила белку по голове.

Она прижмурилась:

– Пятьдесят лет живу рядом с Цветаной. Многое подмечаю.

– Ого, да ты долгожительница! И что же делать?

– Что скажут. Пока учись волшебству, а я тем временем разузнаю, как помочь можно.

– Спасибо тебе, Веснушка. Всегда знала, что мир не без добрых лю…, э-э, зверей.

Белка взмахнула пушистым хвостом и запрыгнула на ветку:

– Ты пока отдохни с дороги. Ночь вам непростая предстоит, – и умчала в лес.

Делать нечего, зашла в избу и легла на лавку. Жёстко и неудобно. Порылась в сундуке, отыскала там тюфяк, набитый соломой, и лоскутное одеяло. Так-то лучше. Вынесла во двор, встряхнула всё хорошенечко.

Лавка стояла прямо под маленьким окошком, мне не спалось, я лежала и смотрела на синее небо, по которому сновали игривые облачные барашки. Стало темнеть, луна, выбравшись из колыбели облаков, показала свой печальный лик на небосклоне, загорались первые звёзды, сиявшие здесь до странного ярко.

Я же витала в своих мыслях. Что будет, коли Цветана прознает о моей напасти? Странные они, волшебники. Так ли им нужны ученики, если и помочь не могут. Легче обратно родителям выпнуть. Может, не хотят себе конкурентов растить? И учат так, вполсилы, лишь бы места не лишиться. Кому охота делится такой благодатью?