Пропащие

Леда Высыпкова

Пропащие

Часть 1. Счастливчик

Не заметят деревья и птицы вокруг,Если станет золой человечество вдруг,И весна, встав под утро на горло зимы,Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.

Сара Тисдэйл, «Будет ласковый дождь» 1920 г.

Маршал протёр лоб аккуратно сложенным носовым платком и поднял взгляд на присутствовавших в его кабинете. В первую очередь он обратился к истцу:

– Итак, уважаемый Ибер Амьеро, вашего отца убили вечером на площади, в присутствии многих лиц, пока он слушал сказку. Вы утверждаете, что преступление совершил Инкриз, актёр бродячего цирка. Верно я записал с ваших слов?

Молодой человек восседал на массивном стуле, который всюду таскали за ним помощники, и едва доставал до пола мысками.

– Верно, – ответил он, – Есть несколько десятков свидетелей. Сейчас они напуганы и разошлись по домам. Полагаю, найти их будет несложно.

– Несложно, – эхом отозвался маршал, – Я сейчас вам представлю тех, кто будет заниматься делом. Без лишних слов, лучшие. Вот коронер Феликс, уже снискавший добрую славу. Он вовсю работал ещё в те года, когда внутреннее войско не переименовали в егерский корпус.

Давно старого коронера не видели в участке. Феликс отрешённо рассматривал новую люстру на потолке, закинув ногу на ногу. Его породистое, чуть обожжённое солнцем лицо совсем не двигалось, а шляпа скромно покоилась на колене. Истцу он только вяло кивнул, оставаясь в своих мыслях.

– А это, – продолжал маршал, – капитан Лобо. Он будет помогать с расследованием. Отличный стрелок и верный слуга закона.

Лобо коснулся полей шляпы в знак приветствия. Хоть он и был самым младшим среди присутствующих офицеров, решил тоже не расшаркиваться.

Маршал откинулся на спинку обтянутого кожей кресла, промокнул платком усы и поинтересовался у истца:

– Зачем, по-вашему, артисту прилюдно убивать столь известную личность?

– Месть, – без раздумий бросил Амьеро. – За танцовщицу, с которой отец позабавился накануне. Он увидел её на сцене и всё никак не мог успокоиться, хотя это сущая замарашка. С тех пор ходил сам не свой, пришлось организовать им свидание, с которого она ушла с приличным чеком в кармане. Но, видите ли, циркачи очень гордые оказались. Вечером того же дня Инкриз, её воспитатель, подобрался вплотную, да и полоснул отца по горлу. Мы узнали, что убийца давно не участвует в выступлениях, а тут вдруг вылез. Зачем бы это?

С заметным усилием Ибер Амьеро старался собраться с мыслями и сдерживать волнение, оттого отрывисто чеканил слова одно за другим. Его скошенный подбородок мелко дрожал.

– Вы связываете эти события. Стало быть, есть повод, – проговорил коронер, поглаживая седую бородку клином. – Обострённое чувство собственного достоинства? Если всё так, как вы изложили, Инкризу не сносить головы. Но поступок уж слишком безрассудный. Пока не знаю, что и думать.

– Есть и другое предположение, – продолжил сын убитого. – Кто-то приплатил ему круглую сумму. Такую, за которую стоит всем рискнуть. У нас немало конкурентов, а время сейчас неспокойное.

– Это даже больше похоже на правду, – кивнул егерский капитан.

– Дозор вернулся ни с чем, – маршал смерил взглядом поверенных. – Больше новостей у меня для вас нет. Ну-с, ступайте на место преступления, господин Амьеро расскажет вам всё в подробностях. Разумеется, на Свалке, где проживали циркачи, их шайки и след простыл, но обыскать контейнер не помешает. Разузнайте как можно больше и немедленно выезжайте на поиски беглецов. Не забывайте докладывать всё вовремя.

– А нельзя ли выехать без лишних действий?! – возмутился истец. – Я битый час здесь нахожусь! Жду прибытия вашей милости, потом егерей… Циркачи же в пути и бегут всё дальше!

– Пешком бегут? – не выдержал Феликс. – Скатертью дорога, с концами скрыться не успеют. А вот преступление требует расследования. Обстоятельного. Кто, кого, как… – снисходительно постучал он ребром ладони о край казённого стола.

– Инкриз объявлен в розыск, – примирительно проговорил маршал. – Наши люди – не единственные, кто на него охотятся.

Ибер Амьеро утомлённо рыкнул:

– Они могли разжиться лошадьми за ночь. Хорошо, идёмте. Только быстрее!

Офицеры нахлобучили шляпы и вышли вслед за истцом. Блаженная прохлада и полумрак холла сменились жарой раскалённых улиц Экзеси. Ночь была душной, за несколько часов они не успели остыть. Сизые сумерки, пахшие гарью, без боя уступили солнцу. В такую рань спали даже кошки, и городок казался невозможно занюханным.

Амьеро уверенно шагал впереди, пружиня на своих коротких ногах, и не оборачивался. Лобо смекнул, что тот привык ходить со своими охранниками, вынужденными бежать за ним, как псы. Такое никуда не годилось. Капитан свернул в проулок, потянув за рукав коронера.

– Эй! Куда вы? – растерялся истец, оставшийся один посреди улицы.

– Старик, пивка не желаешь? Угощаю, – обратился к сослуживцу егерский капитан.

Феликс оживлённо кивнул.

Они сунулись в крохотный бар, зажатый между мастерскими, и заказали по кружке мутного лагера.

– Дай нам ещё гренок, любезный! – крикнул Лобо целовальнику в узкое окошко.

– Гренки будут через пять минут! – сварливо отозвались с кухни.

– Господа… Ну уж нет! – взорвался Амьеро. – Вы на службе и обязаны…

– Позавтракать, – беззлобно сказал Феликс, обмахиваясь шляпой. – Я обязан позавтракать. Сами видите, я немолод, в отличие от вашей милости, и скакать на пустое брюхо, точно степная собачка, уже не смогу. А скакать придётся высоко и резво. Хвала богам, эта конура с ночи ещё не закрывалась.

– Вы не переживайте! – хлопнул Лобо по плечу истца, от чего тот чуть не потерял равновесие. – Клоунам наверняка некуда податься, мы их мигом заарканим. Не бандиты же, не уйдут так просто.

Он схватил свою кружку с липкой стойки, сдул с неё пену, и та забрызгала Амьеро начищенные туфли. Феликс со спокойным любопытством наблюдал, как тот сделался из красного малиновым, точно младенец на горшке.

– И вы – лучшие у маршала?!

Лобо в ответ икнул.

– Немыслимо!

– Это у вас просто фантазия плохая, – вздохнул коронер, – мы казённые работяги, что бы вы там себе ни думали. Раскланиваться не умеем, но надёжны как никто.

Запах дублёной кожи и ружейной смазки вкупе с невозмутимостью на всех действует одинаково отрезвляюще, так что огрызался истец вполголоса.

Офицеры выдули свои пинты одним махом, вернули посуду на стойку, и Амьеро повёл их дальше, ускорив шаг.

Наконец они оказались на опустевшей площади. Вид открывался жалкий: ярмарка свернулась в смятении, оставив гирлянды пыльных флажков. Всюду валялись окурки и осколки пивных банок. Одиноко стояла на мостовой маленькая крытая деревянная повозка, выкрашенная голубой краской. На боку у неё причудливым шрифтом в круг красовалась надпись: «Судьба-Рок-Фатум». Сдвинув шторку, капитан подался вперёд и заглянул внутрь.

– Какая прелесть! Бумажные цветы, ладаном пахнет, всякие картинки развешаны… Ничего по нашему делу не наблюдаю.

Похрустывая гренками, Феликс медленно обернулся вокруг себя, рассмотрел брусчатку. Лужа крови совсем засохла, но мухи ещё пытались подкрепиться и ползали по ней, трогая камень хоботками. Лобо отошёл подальше, подцепил что-то розоватое носком сапога, подкинул и поймал.

– Это ещё что?

– Их… одежда, – скривился Амьеро, – просто рванина в виде юбки. Кто-то из девушек потерял, убегая.

– И сколько в труппе девушек?

– Две. Плюс взрослая женщина. И два паренька. Может, есть кто-то ещё, но на площади были только они.

Феликс нагнулся, осматривая мусор, оставленный на земле. Поднял горстку хлопьев сажи, растёр в пальцах.

– Здесь определённо что-то жгли и разлили масло, выступление шло чуть поодаль места убийства. Объясните ещё раз, как Инкриз оказался практически в толпе, а не на условной сцене?

– Он вышел к зрителям. Начал рассказывать историю и выдирать слушателей одного за другим, мол, они – актёры его театрального действия. Подсказывал им, что говорить и делать. На роль какого-то героя он выбрал нашего отца.

– Вы стояли рядом?

– В паре шагов. Вот здесь.

От вида присохшей крови Амьеро явно сник. Спесь слетела с него, он обливался потом, поминутно то совал руки в карманы, то выдёргивал их.

– О чём же была история?

Вопрос коронер задал совершенно дежурным тоном, без давления, но истец вдруг занервничал пуще прежнего и заговорил навзрыд.

– Я не помню! – сказал он, сжав кулаки. – Не помню ничего! Инкриз перекинулся с отцом парой фраз, пока отплясывали артисты. Принял извинения, пожал ему руку… Ах, ублюдок… У него такие глаза! Будто впился ими в папу, не отводил взгляд, всё время что-то говорил, я заслушался, дальше, вроде бы, началась сказка. А потом я увидел кровь и очнулся.

– Однако! – помотал головой коронер. – Потеря памяти в такой момент… Неужели у нас гипнотизёр на мушке? Или такое с вами от страха стряслось? Становится всё интереснее. Стоявших рядом вы тоже не запомнили?

– Нет, разумеется.

– И что было дальше? Вот ваш отец падает…

– Я подхватил его и, когда понял, что случилось…

Входя во вкус, Феликс расспрашивал всё быстрее и настойчивее.

– Судя по всему, убийца нож не бросил, забрал с собой, так?

– Я не видел ножа, только потоки крови на его обносках. Будто облили из ведра, – Амьеро поблёк на глазах, – простите, мне дурно от воспоминаний.

– Хорошо же циркач режет! Как заправский бандит, – Лобо опустил уголки губ.

– Мы перебили вас. Продолжайте, – велел Феликс, жестом заткнув помощника.

– Я обхватил отца руками, не давая ему упасть, и тут же приказал охране взять Инкриза. Но он отскочил и улизнул, как уклейка.

– И вы благоразумно отказались учинить немедленную расправу?

– Признаюсь, была погоня, но никого не смогли схватить.

Феликс прокашлялся и вытащил из кулька гренку.

– Что, дьявол побери, с вашей охраной?

– Поймите, всё выглядело совершенно невинно, – Амьеро страдальчески скривился. – Все смеялись, Инкриз паясничал, наши люди растерялись. Мы не дали им как следует отоспаться, а с утра потащили на жару, и они едва успели пообедать. Мы их наняли в Инносенс, когда мимо проезжали.

– Тогда понимаю. Об Инносенс у меня приятные воспоминания, – вздохнул Феликс. – Монашки всё ещё сажают розы под своей стеной?

У Амьеро на лице проскочило подобие светлой печали. Внезапный вопрос позволил ему перевести дух.

– Да, там всё в цвету благодаря им.

– Хоть что-то остаётся прежним. С детства помню аромат этих прекрасных роз. И солнце их под стеной, в теньке, не обжигает лепестков… Чем же ваши люди ночью занимались?

– Эм, распрягали лошадей… готовились к новому дню…

– Ходили за девушкой, – любезно подсказал коронер, – которую ещё нужно найти и убедить в необходимости визита. Что это за особа? Общалась раньше с вашим отцом?

Лобо, следивший за беседой и не смевший встревать, перевёл на Феликса взгляд. Ба, старик своим внезапным вопросом будто врезал коротышке с хорошего размаху! Амьеро заморгал, задёргал плечами.

– Я не знаю ничего о его связях. К чему вы клоните? Он был порядочным гражданином. Уж по крайней мере, никто не совершал над ней насилия.

– Насилия, – эхом отозвался коронер. – Понимать бы ещё, где оно начинается и где заканчивается. Не думаю, что у цирка на колёсах мало проблем. Одно на другое… Как бы там ни было, господин Амьеро, я глубоко вам соболезную. Я узнал всё, что хотел узнать, и теперь рекомендую вам, наконец, пойти отдохнуть. Где нам искать вас для продолжения беседы?

– На гостином дворе. Он через пару домов отсюда, вон там. Я не уеду, пока дело не разрешится, так и знайте!

Амьеро зашагал прочь, Феликс проводил его взглядом. Скорее всего, ждал, что тот изменит маршрут. Но нет, он скрылся в проулке, тянувшемся к гостинице.

– Рад тебя видеть, старый ты гриб. Думал, ты уже откинулся, – нарушил тишину Лобо.

– Мы знакомы? – кротко повёл седыми бровями Феликс и подцепил из кулька очередную гренку. – Почему я тебя не помню?

Лобо нравился внимательный взгляд старика. На улики тот смотрел вроде бы небрежно, мельком, но было ясно, что в его голове то и дело начинает шелестеть громадная картотека. Теперь он слегка растерялся – нужной справки не нашлось.

– Нет, не знакомы. Но я застал пару лет твоей службы, пока бегал в младших. Просто путался в ногах, тебе незачем меня помнить. Капитаном стал не так давно.

– Вот как.

– Знать, коротышка прилично отвалил, чтобы за следствие взялся именно ты.

– Иначе я бы и не вылез из койки. Кроме того, событие серьёзное. Как в старые времена, когда продыху не знали от сраных любителей стрельбы по поводу и без.

Лобо чуть сконфузился:

– Признаюсь честно: я пока только истреблял луговых волков да бешеных псин. Здесь давно уже ни хрена не происходит, только воруют время от времени.

– Да, – выдохнул Феликс. – И на старуху бывает проруха. Давай к делу и сверимся: что лично тебе известно про Инкриза? Выкладывай всё, что помнишь, нам нужны факты.

Капитан за сомкнутыми губами прикусил кончик языка, собирая воедино подробности.

– Он ошивается здесь в конце лета где-то с месяц, потом берёт лошадей и едет дальше. Зимует, думаю, в Юстифи. Шайку Инкриза везде можно узнать по вагончику гадалки и двум красивым девкам. Такого больше нет ни у кого, они настоящие гимнастки. Если выступление вечером, то с ними ещё факир. Такие фокусы выделывает! Берёт и горящий факел прямо об язык тушит. Я как увидел однажды – аж поджался.

Феликс одобрительно кивнул и добавил:

– Забыл упомянуть барабанщика. Он лупит по железным бочкам и трубам. Не то чтобы музыка, хотя звучит интересно.

– Точно, он хоть и громкий, но самый незаметный.

– Тогда я понял всё правильно, – задумчиво замурлыкал коронер. – На ярмарки не хожу, хозяйка моей берлоги с этим отлично справляется и приносит мне вкусности. Но днём я не раз замечал их вагончик на площади. Молодых ребят тоже мельком видел. Стало быть, дедуля на старости лет захотел позабавиться и просто велел мордоворотам привести одну из девушек. Что-то младший Амьеро не слишком стесняется этого обстоятельства.

– Может, у них всё же был уговор, как ты и предположил? У гимнастки и Гиля?

– Не верю, – отмахнулся Феликс. – Я знаю, как ведут себя подобные снобы. Шашни отца едва ли укрылись бы от глаз сына. Да и Инкриза всё это задело не просто так, он ведь не дикарь, чтобы вопросы решать при помощи ножа.

Смятый пустой кулёк, полупрозрачный от масла, упал на мостовую и побежал по ней, как перекати-поле. Ветер всё-таки задул, слизывая жару, хоть и слабый. Коронер поправил рубашку под ремнём и продолжил:

– Ни капли сострадания не вызывает этот, как ты назвал его, коротышка. Во-первых, он темнит. Во-вторых… впрочем, чутьё доказательством не является. Слишком много вопросов скопилось. Заглянем в контейнеры, может, Инкриз сидит там, словно сыч в гнезде, и ждёт ареста, попрятав своих детей. Бывает и такое.

Двинулись пешком, чтобы поберечь лошадей. Свалка считалась плохим местом для всадника, потому-то ночной дозор даже не попытался искать там убийцу.

Поскольку Экзеси сгружал отходы прямо на окраине, за годы они образовали подобие крепостного вала, таявшего к каждой зиме: нищие вынимали из него сначала всё хоть немного полезное в хозяйстве, потом всё горючее. За тем бугром начиналась Свалка. Огромная, кишащая сбродом, таившая в недрах артефакты, предназначение которых давно забыли. Свидетельства древней эпохи, ушедшей навсегда, беспечности и утраченного рая.

Над мусорными холмами, возвышавшимися словно пустынные барханы, плавилась серая даль. Никакого запаха от Свалки не исходило, всё, что могло перегнить, давно перегнило. Птицы и собаки в ней тоже уже давно не рылись. Там в морских контейнерах и длинных кузовах, в шатрах и юртах, слепленных из всего, что попадалось под руку, обитали не самые успешные жители Экзеси и бродяги. Многие из них каждодневно копали в холмах ямы и пещеры в поисках цветного металла. Иной раз старателям удавалось выплавить и продать слиток меди или алюминия, тогда они покупали чистую воду и мясо, которых не видели месяцами.

Феликс петлял между кострищ и хижин, разглядывая в пыли следы. Их были сотни: детские, взрослые, полосы от колёс. Жизнь кипела, но только в отсутствие таких, как они с Лобо, – здесь за каждым тащился груз мелких и крупных проблем с законом.

Один лишь лысый калека, передвигавшийся на низкой тележке, имел несчастье попасться им на глаза. Лобо спросил его о труппе Инкриза. Уперев в растрескавшийся суглинок свои пудовые кулаки в жёсткой шерсти, тот злобно кивнул в сторону нужного морского контейнера и поспешил в тень своего шалаша.

Обиталище циркачей пустовало. Оно тянуло, как ни странно, на средний достаток: сносная посуда, чистый пол, несколько спальных мест с одеялами и перьевыми подушками. Лобо поправил ремень ружья и стал хозяйски расхаживать по старым застиранным коврикам. Он находился в чужом доме на ответственном задании, но привычно подумал, что мама убила бы за такое.

– Настоящие артисты, – заметил Феликс. – Реквизита почти нет. Они всё унесли с собой или спрятали. Если бы не рисунки и афиши, я бы подумал, простые обывалы.

– Между прочим, рисунки совсем детские, – капитан снял с гвоздика желтоватый лист, расчерченный карандашами. – Животные, цветы, вон и они сами. Здесь и подписи есть. «Тиса», «мама Фринни»… Интересно, это те же детишки или другие?

– Так сразу и не скажешь. От души намалёвано.

– Кстати говоря, картинка-то весёлая, но сдаётся мне, он держит своих артистов угрозами или силой. Никто ведь не проверял эту семейку на вшивость.

Феликс осторожно забрал листок, чтобы рассмотреть получше.

– Очень уж простые фигурки, рука ребёнка пяти-семи лет. Притом, он уже умел писать. В чёрной шляпе, самый крупный – наверное, Инкриз. Все держатся за руки так, будто срослись. Нет, Лобо, так не рисуют забитые и запуганные дети.

– Из этих каракулей можно что-то понять? С ума сойти.

– У меня есть дочка, в своё время пришлось углубиться в тему воспитания.

Рисунок исчез в потёртом планшете коронера.

– А ты, небось, мечтал о сыне, – усмехнулся Лобо.

И тут же пожалел о своём выпаде, потому что старик одарил его недобрым взглядом.

– Семнадцать лет назад я мечтал только о бутылке с бесконечным виски.

Феликс вошёл на кухню, с почтением покивал, обнаружив добротные чугунные сковороды. Осторожно сел в старое кресло с засаленными подлокотниками. Возле стола оно стояло только одно во всём своём дряхлом величии, окружённое свитой щелястых табуретов. Когда-то это была добротная вещь.

– А здесь уютно. Гадалка – хозяйка хоть куда. Цветочной водой ещё пахнет, чуешь? Да и зеркала начищены. Не исключено, что у Инкриза потекла крыша, – проговорил он, разглядывая, как слабый ветер касается пучков мяты, пустырника и тимьяна, развешенных по стенам, – зачем, иначе, так рисковать? Живи и радуйся. Не убили же девочку в конце концов. Око за око я бы понял. Для чего портить жизнь всем, кто бродяжничал вместе с ним?

– Дело ясное, что дело тёмное, – подытожил Лобо и тронул латунные браслеты, нанизанные на горлышко бутылки.

Проходя мимо тряпок, свисавших с потолка как походный шатрик, Феликс заметил край синей обложки. Там на кресле под парой потрёпанных книг лежала тетрадка из серой самодельной бумаги, сшитая вручную проволокой.

– А вот и бухгалтерия, – зашелестел он страницами, – правда, в необычном месте. И не спрятана как следует, и не на виду.

По мере того, как старик привыкал к неряшливому почерку и кляксам железных чернил, он менялся в лице.

– Что там такое? – Лобо вытянул красную от солнца шею.

– Пока не понял, но, если это то, о чём я думаю…

В глазах у Феликса мелькнула сталь, и он вмиг подобрался, как кот перед прыжком.

– Это я конфискую. Извини, даже тебе показать не могу.

Планшет коронера проглотил и тетрадку.

Силясь тоже найти весомую улику, егерский капитан напряг всё внимание, и вскоре ему улыбнулась удача. Он присел на корточки в прихожей, потёр деревянную половицу.

– Замытая кровь. Уже вторая лужа за сегодня.

Ковёр, скрывавший пятно, пришлось сдвинуть в сторону.

– Ого-гошеньки! Это тебе не палец порезать, а?

Феликс навис над бурыми разводами и присвистнул.

– Осколки блестят? Ну-ка…

Он отломал от веника прут, порылся им в щели. Оттуда показались мелкие стёкла.

– Здесь разбили зеркало и поранились. Совсем недавно, грязь между досок влажная.

Лобо схватился за подбородок. Мозги заработали со скоростью, от которой он давно отвык.

– Следы борьбы?

– Вот так «организовали свидание», – Феликс вытер руки о штаны. – Когда у Амьеро спросили возможный мотив, он сразу выпалил, что Инкриз вскипел из-за девчонки. А как стали глубже копать – сунул язык в задницу, мол, не при делах. С чего же тут кипеть, если всё по большой любви и согласию? Нет, Лобо. Такие, как Гиль, не дружат с чувством опасности и угрозы суда. Здесь били либо её, либо того, кто пытался её защитить.

– Звучит неплохо, но версия держится на соплях. Ты уж прости.

– Версий я ещё не высказывал, – мотнул головой коронер. – Просто кручу так и этак. Что ж, давай дальше расхлёбывать.

Стоило опросить соседей, но их тоже след простыл. Обязать их находиться дома было невозможно, да и что есть дом для живущего под тентом или в палатке? Ближайший контейнер оказался забит хламом и необитаем, в стоящем поодаль явно кто-то недавно трапезничал, но, увидев вооружённых офицеров, смотался, оставив на радость мухам бобовую подливу в миске. Феликс понаблюдал за тем, как насекомые пикируют к бурой жиже и проговорил:

– Время уже к обеду. Пойдём-ка по домам, капитан. Собирай вещи и пайки, готовь боеприпас. Сюда и в город отправим егерей, пусть опросят, кого встретят.

Остаток дня пролетел для Лобо невероятно быстро. Ещё сутки назад он и подумать не мог, что будет распутывать убийство с самим Феликсом. С момента его увольнения нового коронера так и не назначили. Капитану было стыдно, что, дослужившись до своего звания, имея в подчинении десяток дюжих ребят, он так ни разу и не столкнулся с матёрыми преступниками.

Маленькая квартира на углу Водовозной улицы встретила духотой. В прихожей он сбросил ботинки и выругался, наступив на острый незаметный камешек. Всякому холостяку иной раз лень подмести пол на неделе, не говоря уже о том, чтобы его как следует вымыть.

Запах застарелой гари и кофе исходил от маленькой жаровни, на которой с прошлого раза осталась джезва с гущей. Совсем не хотелось разводить огонь или доставать керосинку, и Лобо, глотнув воды из большого штофа, решил перевести дух на матрасе.

Скрипнули старые пружины, перед глазами покачнулся потолок. Как же достала жара… А ещё он сильно недоспал, и в затылке ныло.

Голые стены своей спальни он из года в год завешивал шкурами волков, с некоторых пор ставших настоящим бичом Экзеси, из-за чего местных жандармов и перевели в охотников. Пожалуй, такой добычей можно было гордиться, но, поступая во внутреннее войско, не о том мечтал юный Лобо. Он всё собирался переехать в Юстифи – настоящий большой город, полный перспектив и громких дел, но каждый раз что-то шло не так. В последние пару лет капитан стал понимать: он упустил своё время и намертво, как закисший болт, прикипел к Экзеси.

Сон оказался коротким и липким. Поднялся Лобо куда более разбитым, чем лёг. Резало в пустом желудке, и простыня пропиталась потом. Хорошо хоть рубашку догадался стянуть и бросить на табурет, служивший когда столом, когда вешалкой.

Пора было вернуться к сборам в дорогу.

«И всё же, выбиться в люди, как видно, не слишком сложно, лишь бы подвернулся случай или деньжата. Коронер – живой пример тому», – подумал капитан, считая ящички и патронташи в своём сейфе. Боеприпас он расходовал скудно, даже учитывая свои пострелушки по бутылкам и сусликам.

Лобо был почти уверен в высоком происхождении коронера, но он оказался таким же босяком с одним только именем. Высокородные, вроде истца Амьеро, всюду обозначали, к какой знатной фамилии принадлежат, в отношении остальных происхождение не играло никакой роли, всё равно у каждого было в придачу по нескольку кличек.

Он сгрёб все ящички и взвесил их в руках. Не так-то выходило тяжело, хоть все бери.

Решив, что разобрался с главным, капитан направился поужинать в «Чертовник», пока его не наводнили музыканты и их манерные громкие девки. Там подавали неплохие рёбрышки с фасолью, а в подарок – маленькую кружку лёгкого пива. Днём из-за жары совершенно не хотелось есть, а как только стало прохладнее, голод о себе живо напомнил. Лобо даже оттёр от стойки какого-то работягу, спеша заказать снедь.