Полная версия
Отвлеклась. Рассеянно посмотрела на бутылку. Сколько лет не пила алкоголя? Два года. Время от времени позволяла себе бокал шампанского (на новый год), вино (на свадьбе подруги). Но ничего крепкого очень давно. Ни-че-го.
Мама умерла.
Мама, мамочка… Ни разу не виделись с того момента, как Надя ушла из дома – беременная, без копейки в кармане, без телефонов и адресов. А потом редко созванивались. Стремительные холодные обрывки фраз. Обе понимали, что пора перестать обижаться, что надо бы встретиться и поговорить, но никто так и не переступил черту, не сделал первый шаг. Ведь всегда страшно быть первым, верно?
Она подошла к окну, вглядываясь в серость и туман. Город, конечно, уже проснулся, но люди походили на лунатиков, бесцельно бродящие по заснеженным тротуарам, едущие по заснеженным же дорогам. Целый город замерзших зимних лунатиков.
Словно в противовес одноцветному пейзажу выпорхнуло воспоминание – одно из встревоженных, так старательно спрятанных – яркое, весеннее.
Раннее утро. Из окна дома виден лес. Изумрудные шапки деревьев, лениво шевелящиеся от ветра. На горизонте поднимается изгиб неокрепшего, темно-красного солнца. В эти месяцы на улице еще холодно, но очень хочется, чтобы было тепло, чтобы ветер не морозил щеки. Надо бы одеться просторнее, не натягивать теплые носки, шапки, варежки. А солнце и голубое небо на рассвете обманывают. Глядя на них, веришь, что если выйти на улицу, то можно окунуться в стремительно приближающееся лето…
…Надя спускается со второго этажа, обнаруживает в гостиной накрытый к завтраку стол: тушеная картошка, заварочный чайник, бутерброды и вазочка с конфетами. Особенно яркое воспоминание. Мамы нет. Зато висит в воздухе сладковатый и густой запах воска. Надя знает, где в таком случае надо искать маму…
«Черт бы тебя подрал! Влезать в мою жизнь!»
Завибрировал телефон, возвращая в реальность, едва не упал, и Надя подхватила его, расплескав из кружки коньяк. Звонили из полиции, говорили об опознании, о похоронах, о том, что надо опросить людей. Спрашивали, есть ли еще близкие родственники (никого нет, кроме Нади), как быстро сможете приехать (бывший муж после работы будет у вас, он все сделает), нужна ли помощь (нет, все в порядке). После полиции звонили из морга Знаменского, потом пару раз неизвестные люди назывались мамиными близкими друзьями и выражали сочувствие.
Откуда у них номер?
Началась суета, от которой Наде было некомфортно. Она всю жизнь бегала от суеты, пряталась в норках мелких кабинетов, квартир, салонов такси. А тут навалилось всё и разом. Появилась тоскливая мысль – когда же закончится? После похорон? Мама доставляла хлопоты и после смерти…
Надя прошла в зал, долго рылась в полках старого шкафа, куда по старой привычке складывала сотни ненужных вещей. Выбрасывать вроде бы было жалко, а оставлять – бесполезно. Там лежали стопками старые учебники, школьные тетради, одежда, из которой дочка стремительно вырастала, книги, коробки с новогодними игрушками, обувь, сломанный ноутбук и много-много чего еще. Среди хлама Надя искала то, о чем давно забыла, а теперь, вот вспомнила. Несколько раз ее отвлекали звонками. Незнакомые голоса спрашивали, правда ли Надя дочка Зои Эльдаровны, а потом принимались бубнить что-то о большом горе, непоправимой утрате, желали держаться и не горевать, ведь мама теперь в куда лучшем мире. На пятом или шестом звонке Надя не выдержала и перевела телефон в режим полёта.
В нижней полке за стопками старых простыней она нашла пухлый альбом в красной бахроме. Вернулась с ним на кухню, положила на стол. Обложка альбома покрылась пылью. Сколько его не открывали? Десять лет? Пятнадцать?
Снова далёким эхом раздался мамин голос из прошлого: Шлюшку из тебя изгоняю! Давно пора!
Этот альбом – единственная вещь, которую Надя когда-то давно попросила привезти Грибова из маминого дома. Сорок страниц воспоминаний о счастливом детстве. Застывшие мгновения. Впрочем, она давно забыла об этом альбоме, и, наверное, не вспоминала бы, если б не мамина смерть. А теперь…
Надя открыла альбом на первой странице. Старая черно-белая фотография: на стуле сидит мама в платке и тапках, в длинной юбке и толстых цветных гольфах выше колена. Рядом папа – полноватый мужчина с пышными усами, одет в широкие черные брюки и расстегнутую рубашку с высоким воротом. На руках держит крохотный белый сверток. Взгляд у папы возбужденный и счастливый.
Он исчез примерно через месяц, после Надиного рождения. Уехал на казенном грузовике в командировку на юг и не вернулся. Пропал вместе с грузовиком. Мама рассказывала, что папу даже объявляли в розыск, думая, что он угнал машину и продал где-нибудь, но потом сгоревший «Камаз» нашли под Воронежем. Папы в нём не было.
Надя наполнила кружку коньяком до краев. Взяла из чашки конфету.
Следующая страница. Еще одно черно-белое фото. Мамин двор. На заднем плане летняя кухня с распахнутой дверью. В дверях стоит какой-то высокий и сутулый мужчина в темных брюках и белой рубашке с рукавами, закатанными до локтей. На переднем – улыбающаяся Надя. Ей здесь года два, не больше. Торчат частоколом зубы. Большие темные глаза. Виден край дома с кухонным окном. А из окна выглядывает мама в черном платке, тоже улыбающаяся и счастливая. Платки сильно ее старили. Вроде бы на этом фото ей тридцать семь, а с первого взгляда как будто все шестьдесят. Если приглядеться, то видно, что морщины еще не тронули маминого лица, она в самом расцвете сил, но одеваться, конечно, не умела совсем. Вернее, одевалась по-деревенски. Как все в Шишково.
Коньяк вскружил голову, сделал мысли легче. Надя отпила немного, надкусила сладкую конфету, из-за которой во рту скопилась вязкая слюна. Плакать уже не хотелось, горечь немного отступила. Воспоминания со старых фотографий, вкупе с опьянением, ввели Надю в состояние ностальгии. Она перелистала несколько страниц, разглядывая фото, и ощутила грустное спокойствие. Злость, которая сидела где-то в душе много-много лет, стала рассасываться, будто застарелый синяк.
Глоток коньяка. Конфета.
На последней фотографии – мамин дом. Двухэтажный, из красного кирпича. Шиферная крыша, печная труба, веранда, которую разобрали незадолго до Надиного ухода (побега!).
Снято со стороны улицы. Невысокий забор наполовину скрывал два окна (синие рамы – вспомнила Надя). Хорошо видно крыльцо. Дверь открыта, а на пороге мама. Она уперла руки в бока, кокетливо позируя. Кажется, что сейчас крикнет: «Надя, зараза! А ну быстро домой!». А Надя побежит через дорогу, чувствуя, как в босые пятки впиваются мелкие камешки, а к голым ногам цепляется трава.
Запах воска всплыл в памяти, защекотал ноздри.
Надя моргнула. Ей показалось, что изображение на фотографии наполнилось красками. Или это воспоминания подбросили нужную информацию.
Мама на фото была живая: щеки налились румянцем, кожа потемнела от загара. Мама больше не улыбалась, а злилась.
Её окрик: Иди в дом, шлюха! Поговорим!
2.
Надю сморило на половине бутылки. Коньяк был дорогой, хороший. Не бил в голову сразу, а окутывал, придавая сознанию ощущение сонной воздушности, подготавливал к плавному переходу ко сну.
Она не заметила, как задремала на диване в зале. Проснулась спустя три часа, когда где-то в подушках под головой, завибрировал телефон. Звонила Наташа.
─ Мам? Ты чего не открываешь? Я уже три раза домофон набрала. Ты вообще дома?
─ Да, да, конечно, ─ в голове шумело. Надя потерла висок ладонью. – Я уснула, дорогая. Мне не хорошо… Сейчас открою, подожди секунду!
Тяжело поднялась, путаясь в колючем пледе, нажала кнопку домофона и сразу отправилась в кухню. Убрала коньяк, кружку, схватила альбом.
В коротком страшном сне ей привиделось, что из альбомных фотографий кто-то лезет. Темная, высокая тень с длинными руками и скрюченными пальцами. Надя запомнила яркую белозубую ухмылку и растрепанные волосы. Существо несколько раз звонко шлепнуло в ладони, и из-под ладоней разлетелись по комнате водяные брызги.
Надя мотнула головой, разгоняя остатки кошмара, после чего затолкнула альбом подальше на холодильник, чтобы никто его не смог найти. Не надо нам здесь страшилок.
Когда Наташа зашла в квартиру, гремя музыкой из динамиков телефона, Надя чистила в ванной зубы. Высунулась, растрепанная, с белой пеной на губах:
─ Обед в холодильнике, разогрей!
Надя умылась, посмотрела на себя в зеркало. Помятое лицо, усталость. Голова к тому же раскалывалась. После сна мысли сделались вялыми и неторопливыми. Депрессия, чтоб ее, навалилась, не отпускала. Старая Надина подруга. Столько вместе с ней было выпито алкоголя…
На кухне Наташа разогревала в микроволновке тарелку с супом.
Надя застыла на пороге невольно любуясь дочкой. К шестнадцати годам Наташа успела усвоить важное правило – надо всегда быть женственной. Совсем недавно она была неказистой, мелкой девчонкой, а тут вдруг в ее манерах появилась изящность, плавность, присущая очаровательным обольстительницам из кинофильмов. Она научилась томно моргать, делать губки «уточкой» и капризничать при мальчиках. Её гардероб быстро наполнился обтягивающими платьями, туфлями на каблуках, белыми блузками и лифчиками самых разнообразных форм. При этом характер Наташи был непредсказуем, как ураган. Какая-то мелочь могла вывести её из себя до истерики, до воплей и ненависти к родителям, миру и жизни вообще. Надя лишний раз Наташу не дёргала, потому что много читала про переходный возраст и взросление. Считала, что лучше в такой ситуации держать нейтралитет. Но иногда, конечно, случалось.
─ Как дела в школе?
─ Нормально, ─ ответила Наташа. Ногти у нее были выкрашены в ярко-голубой. И когда успела? ─ Кушать будешь?
─ Нет, спасибо. Я уже.
─ Что-то случилось? ─ Наташа села за стол. – Ты про бабушку узнала, да?
Кольнуло в сердце.
─ Откуда ты?..
С Наташей такое случалось. Черт знает как, но, бывало, опережала на мгновение, смахивала с губ еще не высказанную фразу. Как-то раз в три с половиной года она спросила у Грибова, серьезно заглядывая ему в глаза: «Пап, а ты плавда не хочешь больше сестличек и блатиков?». Все тогда здорово посмеялись, вот только Надя и Грибов за час до этого обсуждали на кухне, что не собираются больше заводить детей. Наташа не могла этого слышать, поскольку мирно спала за двумя дверьми, а родители разговаривали шепотом. Откуда узнала? Как догадалась?
Потом тоже случалось, не часто. Наташа предсказывала погоду, знала, когда в школе внезапно отменят занятия, а однажды за завтраком сообщила Наде, что та может не торопиться на работу, потому что «туда придут милиционеры и всех арестуют». Необъяснимо перепугавшаяся Надя тут же позвонила директору, который, конечно, посмеялся над предсказанием, но спустя полтора часа был арестован сотрудниками управления экономической безопасности. Надя узнала об этом, стоя в пробке, за полкилометра от офиса. Она до сих пор помнила, как по затылку будто провели ледяной иголкой.
Каждый раз, когда у Наташи случались такие вот видения, Надя думала о маме, которую в посёлке считали ведьмой. Что это, наследственное? Бывает вообще такое?
В то, что у мамы был какой-то дар, Надя верила, но с оговорками. Да и в Наташин верила, чего уж. Просто старалась не погружаться в эту тему, не делать жизнь сложнее, чем она есть.
─ Бабушка умерла, да. – произнесла Наташа таким тоном, будто обсуждала погоду.
─ Ты меня сейчас пугаешь, ─ пробормотала Надя. – Папа звонил?
─ Вот еще, ─ Наташа шевельнула плечом. – У него вечно много дел.
Надя выдохнула.
─ Бабушка умерла, верно, ─ сказала она. ─ И Цыган вместе с ней. Ужасная история. Он с ума сошел, ударил бабушку топором, потом… потом сам тоже умер.
─ Кошмар, ─ сказала Наташа и, потеряв интерес, сместилась с тарелкой супа к кухонному столу. Села на табурет, поджав одну ногу, положила перед собой телефон. На телефоне крутилось какое-то видео.
─ Наташа, милая, ─ Надя пыталась тщательно подобрать какие-то умные и важные слова. – Это большое горе для всей нашей семьи. Хотя бы покажи, что проявляешь немножко сочувствия.
Наташа опустила ложку, тяжело посмотрела на Надю:
─ Мама, милая, ─ произнесла она, сомнительно искажая интонации. – Ты не видела бабушку шестнадцать лет. Только я к ней и мотаюсь каждое лето, да по праздникам. Поэтому позволь мне самой выбирать, как переживать, а как нет. Хорошо?
Это был апперкот без предупреждения.
─ И зачем ты так со мной?
─ Захотелось. – Наташа снова зачерпнула ложкой суп. – Не бери в голову, плохое настроение.
─ Плохое настроение? Ты серьёзно? То есть для тебя вот это всё – плохое настроение? Бабушка умерла, а ты?.. Подожди-ка… ─ Надя внезапно кое-что заметила. – Это, блин, что такое?
Надя провела рукой по волосам девочки, прежде чем та успела одернуть голову.
Кто-то состриг Наташе челку, прошел ножницами по вискам и затылку. Неумело, криво, вырвав клочья волос то тут, то там. Неровные срезы, торчащие волоски. Наташа пыталась скрыть уродливые патлы, кое-как причесавшись – но разве такое скроешь?
─ Кто это сделал? – Надя почувствовала, что начинает злиться. Это была уже совсем другая злость – материнская. Острые иголки сквозь тупую ноющую боль в голове. Впрочем, нетрудно было догадаться, что произошло. – Снова подралась?
За последние два месяца Надю вызывали в школу трижды. Наташа, освоив приёмы женственности, тут же начала флиртовать с мальчиками из старших классов. Одноклассницам вышеупомянутых мальчиков это не нравилось, и они приходили на переменах «разбираться». Ну, а где словесные перепалки, там и драки. Наташа после драк ничему не училась, флиртовала вновь и нарывалась на очередную драку в туалете или за школой. Умела конфликтовать, в общем. Вся в мать.
Надя не знала, как решить вопрос. Пару раз она звонила родителям старшеклассниц, угрожала, что вызовет полицию, поднимет вопрос перед директором школы, но эффекта никакого не было. Тем более, если начистоту, Наташа тоже была виновата. Строить глазки взрослым мальчикам… ох уж эти подростки.
─ Мам, все нормально, ─ шевельнула плечом Наташа, не отрываясь от экрана телефона.
─ Они же тебя изуродовали!
─ Не драматизируй. Я все равно хотела постричься. Завтра схожу в парикмахерскую, сделаю нормальную прическу.
─ Это снова те девчонки из старших классов?
Иголки злости больно впивались в виски, в затылок, в кончики пальцев.
Наташа промолчала.
Это всегда так. Детям кажется, что они способны разобраться со своими проблемами и без взрослых. До поры до времени. Пока не становится слишком поздно.
─ А если бы они тебе глаза выкололи? – спросила Надя, сжимая и разжимая кулаки.
Наташа ответила едва слышно:
─ Мы разобрались.
─ Как? Ты вообще понимаешь, куда можешь впутаться? Это мальчишки должны драться, а не вы. Хочешь, чтобы я снова позвонила? У меня все телефоны давно есть. Разберемся!
Надя неосознанно провела пальцами по Наташиным волосам, ощущая неровность срезов. Наташа осторожно отпрянула:
─ Мам, ─ сказала она снова. – Я знаю, что ты хочешь позвонить Машиным родителям, поругаться, покричать. Не надо. Это не самое лучшее решение. Я постригусь и постараюсь больше не ввязываться в драки. Договорились?
Надя тяжело вздохнула. Навалилось всё сразу. Сначала бабушка, теперь вот челка. Неравносильно, конечно. Вспомнила, как сама в детстве частенько хватала за волосы деревенскую забияку Ленку Шестакову из параллельного класса. Ох и понаставили они друг другу синяков.
Детская жестокость – это в какой-то мере нормально. Тренировка перед взрослой жизнью. Оттачивание, так сказать, мастерства.
─ Ладно, ─ сказала она. – Наташа, надо постричься сегодня. Так ходить… безобразно. Будь выше. Сейчас покушаешь и сходи, сделай нормальную прическу. Чтобы лучше всех, хорошо?
─ Не надо больше звонить никому, ─ еще раз попросила Наташа. – В прошлый раз все равно не помогло.
Прошлый раз произошел две недели назад, когда Надю вызывали в школу по поводу драки. Одна из старшеклассниц, Маша Семенцова – высокая, стройная девочка с хорошо проглядываемой большой грудью и с абсолютно волчьим взглядом на красивом веснушчатом лице – поймала Наташу в туалете и попыталась макнуть ее головой в раковину, под струю кипятка. Наташа сопротивлялась, но Маша была сильнее, и в итоге у Наташи долго не сходили с шеи красные пятнышки от ожогов… Тогда Надя не сдержалась. У классного руководителя она взяла телефон Машиной мамы и долго, зло кричала в трубку все, что думает о Маше, и о ее родителях. Потом, впрочем, она поняла, что кричать бесполезно. На другом конце её слушала безразличная тишина. Тишина, исходящая от человека, которому было плевать. Сухой и тихий голос спросил: «Вы всё сказали?» и повесил трубку. Машина мама не приходила в школу, а на родительские собрания посылала пузатенького лысоватого мужа. Надя подозревала, что Машина мама вообще редко опускается до общения с кем бы то ни было.
Надя вышла из кухни в зал, села на диван, сжав в руках сотовый телефон.
В ухо шепнула мать: «Шлюшка расплачивается за свои грехи»
Это фразу Надя слышала, когда выбегала из родительского дома шестнадцать лет назад. Крик в спину из комнатки под лестницей. Запах воска. Мама лепила из расплавленных свечей круглые неровные шарики и бросала их в таз с теплой водой. В тазу плавали пучки трав, деревянные щепки, черные, обугленные яйца. Мама опускала в воду руки, перемешивала так, что в центре таза появлялась миниатюрная воронка и, глядя на Надю большими темными глазищами, бормотала: «Негоже порядочной девушке спать с двумя мужиками! Шлюшка и есть! От одного ребенок, от второго – репутация! Весь поселок о тебе говорить будет, если мамка не предпримет меры! Но мамка у тебя умная. Слышишь? Это ты дурочка, а я-то знаю, что делать!»
И Надя видела (или по прошествии лет убедила себя, что видела), как вода в тазу начинает пузыриться, словно вскипает, и из нутра накрученной воронки поднимается белый свет.
«Нет, мама! Это же мой ребенок! Это же мой…»
«У шлюшек не бывает детей! Ты даже не знаешь, кто отец! Артем или Коля? А раз не знаешь, то я тебе подскажу и покажу! Стало быть, надо узнать, надо решить!
Надя вздрогнула и сообразила, что сидит на диване в зале своей квартиры. Она уже взрослая, самостоятельная… и сколько лет прошло, да? Пора бы забыть всё.
Помотала головой, отгоняя слишком живые воспоминания.
Запах воска. Словно только что вдохнула…
Картинки перед глазами поблекли, стали сначала черно-белыми, как фотографии из старого альбома, потом растворились совсем. Прошло много лет. Прошлого не вернуть. Мама мертва. Со всех сторон навалилось настоящее – осязаемое, близкое.
─ Я не шлюшка, – пробормотала Надя.
Она набрала сохранённых две недели назад номер, вслушивалась в гудки, а когда щелкнуло соединение и женский голос спросил: «Да?», начала бормотать негромко, чтобы Наташа не услышала:
─ Здравствуйте. Я мама Наташи. Ваша дочь сегодня угрожала моей ножницами. Я хочу сказать, что если вы не поговорите с Марией, то мне придется обратиться с заявлением в прокуратуру…
3.
Наташа чётко знала время, когда бабушка умерла.
В половину второго ночи детская комната погрузилась в беспросветную вязкую темноту, а на грудь Наташи будто запрыгнул тяжеленный кот и впился коготками в кожу. Наташа открыла глаза, но ничего, конечно же, не увидела. Темнота просачивалась сквозь стиснутые зубы, заполняла уши и налипла на веки.
Такое уже бывало. Можно привыкнуть, если захотеть.
Внутри головы зародился шум, будто прокручивались шестеренки старого механизма: далёкий скрип, скрежет, тяжёлый медленный стук. А потом – раз – и детская комната исчезла. С черноты сорвали одеяло, мир насытился красками, обрёл пугающую реалистичность, плотность, осязание.
Наташа поняла, что лежит на кровати, но уже не в комнате, а в гостиной бабушкиного дома. Холодный ветер вдруг накинулся с жадностью одичавшей собаки, растрепал волосы, задрал одеяло. Наташа быстро подобрала ноги, села, оглядываясь.
Она сразу увидела бабушку, лежащую на кафельном полу. Руки её были раскинуты в стороны, один тапок слетел с ноги, обнажая фиолетовый носок. Голова оказалась как-то неестественно вывернута, левой щекой бабушка упёрлась в пол, стеклянным глазом смотрела куда-то в бок. Рот был приоткрыт, несколько выбитых зубов прилипли к потрескавшейся губе.
Из-под бабушки медленно расползалась лужа крови, похожая на скользкого тёмно-красного монстра.
А рядом валялся топор – большущий, с массивной рукоятью, лезвие которого тоже было в крови. Капли, рассыпанные по полу, напоминали божьих коровок. Остро запахло смертью – Наташа не знала, как пахнет смерть, но почему-то была уверена, что этот коктейль должен содержать в себе запахи гнили, пота, протухших яиц. Взболтать, но не смешивать.
Еще Наташа увидела тень, будто где-то за пределами гостиной стоял… кто-то… хозяин топора. Бесформенный и страшный. Выжидал… Он готов был воспользоваться топором ещё раз, в любой момент, только дайте повод… И он каким-то невероятный образом почувствовал присутствие Наташи. Понял, что она видит гостиную, видит бабушкин труп. Хотя на самом деле Наташи там не было.
Она уловила движение воздуха, повернула голову в тот самый момент, когда размытая тень метнулась в её сторону. Успела увидеть длинные руки с изогнутыми пальцами, услышала треск ломающихся механизмов, а потом пронзительно завопила.
На мир стремительно накинули чёрное покрывало, вопль растворился в вязкости воздуха, и спустя секунду (или чёрт знает сколько времени?) Наташу вышвырнуло обратно в её милую, хорошую, родную детскую комнату.
Настольные часы с мягкой зеленоватой подсветкой показывали без двадцати два ночи. За окном сонно прошуршал шинами автомобиль. Где-то в горле застрял обрывок крика. И ещё был запах смерти. Он как будто прилип к ноздрям. Его нужно было вдохнуть, иначе не избавиться.
Наташа осторожно втянула носом воздух, закашляла. Сердце колотилось, как бешеное. Подушка была влажная от пота. Наташа встала с кровати, подбежала к окну и быстро закрыла его, потом задёрнула шторы.
Сон сделался размытым, не реалистичным. Но Наташа знала, что всё, что она увидела в нём – правда. Бабушка мертва, её убили, а какая-то злобная тень спряталась в доме, поджидая… кого? Новых гостей?..
Прямо у окна Наташа вдруг расплакалась. Она размазывала сопли и слёзы вспотевшими ладонями, беззвучно тряслась от накатившего страха.
Вспомнилось, как несколько лет назад бабушка сказала ей:
– Как только меня убьют, тебе придётся встретиться лицом к лицу с очень большим злом. Держи в уме, хорошо?
Сказано это было невпопад, за ужином, когда бабушка с Цыганом распивали из гранёных рюмочек холодный самогон. Наташа в тот момент ковырялась вилкой в яичнице и смотрела по телевизору «Поле чудес». Она даже не сразу сообразила, что бабушка обращается к ней. А когда поняла, неловко рассмеялась, потому что бабушкины слова были нелепые и какие-то совсем неправильные. Следом рассмеялся Цыган и хриплым голосом попросил не пугать ребёнка на ночь глядя. Только бабушка не смеялась. Она держала на весу рюмочку и смотрела на окно, укрытое деревянными ставнями.
…слезы закончились быстро, и Наташа вернулась в постель, забравшись под одеяло с головой. Она прихватила с собой телефон и наушники. Запустила на репите «Нирвану» и тихонько уснула под хриплый голос Курта Кобейна, который пел что-то про призраков и детей.
Глава 3
1
Наташа вышла из автомобиля первой.
Ее немного укачало – почти час пришлось трястись сначала по трассе, потом по деревенскому бездорожью. Даже плеер и громкая музыка не спасали. Голос Саши Васильева дрожал и подпрыгивал на кочках, словно солист был пьян и плохо попадал в ноты. Обычно, когда Наташа ездила к бабушке на лето, поездка не казалась такой муторной и долгой. А теперь вот так… Дело, наверное, было в том, что теперь Наташу никто не ждал.
Мама, как всегда, застряла где-то в глубине салона. Запихивала в сумку вывалившиеся вещи, искала черные очки. Копуша.
– Ну же, не тяни резину, – едва слышно пробормотала Наташа, поправляя лямку рюкзака.
Папа обошел автомобиль, хрустя подошвами по ломкому насту, и сразу же закурил. Окинул взглядом Наташу, задержался на обкромсанной ножницами челке, тяжело вздохнул. Наверное, хотел что-то сказать. Что-нибудь утешительное, но Наташа поспешно отвернулась. Папа не умел утешать, да и не до него сейчас было.
Возле бабушкиного двора стояло несколько автомобилей, вгрызшись колесами в наметенные за несколько дней сугробы. На лавочке у калитки расселись бабушки, каждой из которых было лет по сто, не меньше. Сквозь приоткрытые ворота Наташа разглядела людей, суетящихся во дворе. Как много, оказывается, у бабушки было друзей!
– Мам, я пойду в дом, – сказала она. – Холодно тут стоять. Догоняй.
