Двойчатки: параллели литературной жизни

И наконец, мы подходим к важнейшей лексеме пушкинского текста, к слову «меч», о котором мы подробно говорили чуть ранее. У Одоевского меч становится отнюдь не символом чести и достоинства личности, а оружием борьбы, освященным, если читать «православный народ», воспоминанием о славянской воинственной древности. «Меч» возникает уже в первой строфе:

К мечам рванулись наши руки,И – лишь оковы обрели, —

и делается наиболее значимым в последней. Эта строфа изобилует революционными словами-сигналами, и на первом месте стоит меч, потом идут: пламя, свобода. Именно мечом будет осуществлена грядущая революция, наступит царство «свободы» и благоденствие народов – очевидно, подразумевается – народов России:

Мечи скуем мы из цепейИ пламя вновь зажжем свободы:Она нагрянет на царей,И радостно вздохнут народы36.

Упования и надежды, столь оптимистично, у каждого автора по-своему, высказанные в двух разбираемых стихотворениях, оказались тщетными. Царь Николай, в отличие от «пращура» Петра и старшего брата, не стал реформатором. Декабристы не были прощены и не вернулись к общественной жизни. Хорошо известно, чем обернулись спустя почти столетие упования Одоевского на свободу и благоденствие народов России в результате вооруженной борьбы.

Два окончания трагедии

Почему Пушкин изменил последнюю ремарку в «Борисе Годунове»

Трагедия Пушкина кончается знаменитой ремаркой «Народ безмолвствует»37. Она давно стала крылатым выражением, и каждый грамотный человек в России знает ее. Она вошла в словари крылатых слов38. Знаменитый абзац Белинского закрепил ее величественное звучание в сознании интеллигентного читателя:

Это – последнее слово трагедии, заключающее в себе глубокую черту, достойную Шекспира… В этом безмолвии народа слышен страшный, трагический голос новой Немезиды, изрекающей суд свои над новою жертвою – над тем, кто погубил род Годуновых…39

Между тем всем филологам, хоть немного занимавшимся Пушкиным, известно, что эта ремарка появилась только в единственном прижизненном издании «Годунова» (1831). Во всех рукописях трагедия кончалась ремаркой: «Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович!»

Печатная концовка, несомненно, более эффектна, кажется более величественной и зловещей. С нашей точки зрения, завершенная в Михайловском 7 ноября 1825 года рукопись заканчивалась более страшным и глубоким текстом, чем эффектный конец печатной версии40. Ниже мы попытаемся обосновать свое предположение.

Начинается трагедия с обсуждения врагами Годунова его притязаний на царскую власть41. Боярская оппозиция формулирует основной метод борьбы с неугодным претендентом: «Давай народ искусно волновать…» Так в трагедию вводится тема народа, которая становится важнейшей (может быть, самой важной). Народ – это та сила, опираясь на которую можно осуществлять любые повороты в управлении государством. Понимают это, как мы увидим, и Годунов, и его противники.

Что же это за сила? За первой сценой следует маленькая «Красная площадь», где Бориса продолжают уговаривать принять корону. А затем следует важнейшее для замысла трагедии: «Девичье поле. Новодевичий монастырь». Здесь появляется тот самый народ, которому суждено сыграть роковую роль в дальнейшем развитии действия.

Толпа показана в некой перспективе. Мы (зрители) как будто наблюдаем за ней сверху. Сначала слышим тех, которые впереди, ближе к основному месту действия. Они понимают (им объяснили) сценарий происходящего: «Они <то есть бояре> пошли к царице в келью… Упрямится, однако есть надежда…» Наш взгляд отодвигается к задним рядам. Здесь картина совершенно другая. Перед нами те, кто не слышал объяснений. И мы видим, что никто ничего не понимает, и слышим признание: «То ведают бояре, не нам чета». При этом непонимающие тут же присоединяются к предыдущим, которые, похоже, тоже мало что поняли: «Народ завыл, там падают, как волны. / <…> Дошло до нас; скорее! На колени!» Вакханалия взаимного участия в непонятном действе завершается знаменитым, с виду комичным, а на деле достаточно мрачным диалогом: «Все плачут, заплачем, брат, и мы». – «Я силюсь, брат, да не могу». – «Нет ли луку? Потрем глаза». И все это верноподданническое буйство заканчивается дружным «радостным» криком, к которому мы еще вернемся: «Борис наш царь! Да здравствует Борис!» Из прочитанного следует только один вывод: перед нами толпа, легко управляемая, ничего не понимающая, абсолютно конформистская. Дальнейшее развитие действия показывает, что это впечатление не было ошибочным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Мандельштам Н. Воспоминания. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1970. С. 208–209.

2

Лучшим и наиболее тщательным и подробным анализом этого разговора являются работы Н. Я. Эйдельмана: Секретная аудиенция // Новый мир. 1985. № 12. С. 190–217. Более подробная и информативная: Пушкин. Из биографии и творчества. 1826–1837. М.: Худож. лит., 1987. С. 9–174.

3

Ю. М. Лотман предположил, что именно Пушкин подсказал Николаю эту важнейшую идеологему его царствования, что давало возможность противопоставить действия нового самодержца ошибкам и неудачам предшественника. См.: Несколько добавочных замечаний к вопросу о разговоре Пушкина с Николаем I 8 сентября 1826 года // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство – СПб, 1995. С. 366–368.

4

Позднее в Table-talk (XII, 162–163) Пушкин подробно пересказал эту историю. Здесь и далее все ссылки на сочинения Пушкина в тексте по изданию: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 18 т. 1994–1996. Римская цифра указывает том, арабская – страницу.

5

Ср. оксюморонное название содержательной книги Якова Гордина о декабристах: Мятеж реформаторов. Когда решалась судьба России. СПб.: Амфора, 2015.

6

Шильдер Н. Император Николай Первый. Кн. вторая. М.: Чарли, 1996. С. 12. См. также: Выскочков П. В. Император Николай I. Человек и государь. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2001. С. 274–282.

7

Еще 10 июня 1826 года Пушкин писал Вяземскому: «Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи со всеми и в переписке со многими из заговорщиков» (XIII, 286). Конечно, Пушкин понимал, что письмо почти наверняка будет прочитано чужими глазами, но о бунте и революции он писал вполне искренно, так же, как и об интеллектуальных связях с декабристами.

8

Курсив мой.– М. А.

9

Впрочем, истинная принадлежность этой фразы (из записок Корфа) самому Николаю достаточно сомнительна. См.: Эйдельман Н. Пушкин из биографии и творчества. С. 171, примеч. 12.

10

В «Арионе» черновая строка читается: «Спасен дельфином я пою» (III, 593). Учитывая автобиографические мотивы текста, можно считать, что речь идет о свидании с царем. В не очень авторитетных «Записках» А. О. Смирновой-Россет (1929) Пушкин вспоминает об их разговоре: «<Николай> говорил со мной в Москве, как отец с сыном, в 1826г…». Цит. по: Немировский И. В. Декабрист или сервилист (Биографический контекст стихотворения «Арион») // Легенды и мифы о Пушкине. СПб.: Академический проект, 1995. С. 186. (NB. Царь и поэт были почти ровесники.)

11

Летопись жизни и творчества Александра Пушкина / Сост. М. А. Цявловский, Н. А. Тархова: В 4 т. Т. 2. М.: Слово/Slovo, 1999. С. 218–219.

12

А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1974. Т. 1. С. 215.

13

Летопись. С. 222–223.

14

Стихи были написаны 13 декабря 1826 года во Пскове у сестры Пущина. Автограф (не сохранился) был обнаружен в 1842 году. См.: Летопись. Т. 2. С. 212–213.

15

Курсив мой.

16

Пущин И. И. Сочинения и письма. Т. 1. М.: Наука, 1999. С. 71.

17

Много позже (1848) Николай вспоминал об этом договоре в очень недоброжелательном контексте: «Что бы вы сделали, если б 14 декабря были в Петербурге?– спросил я его между прочим.– Был бы в рядах мятежников,– отвечал он. Когда потом я его спрашивал, переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием – сделаться другим» (Эйдельман Н. Пушкин: Из биографии и творчества. С. 171).

18

Чернов А. Длятся ночи декабря. Поэтическая тайнопись: Пушкин – Рылеев – Лермонтов. СПб.; М.: Летний сад, 2007. Некоторые замечания автора перекликаются с основными тезисами настоящей заметки. Совпадения случайны: я познакомился с книгой Чернова, когда предлагаемый вниманию читателя текст был уже написан. Может быть, совпадения в наших наблюдениях подтверждают их истинность.

19

Цит. по: Азадовский М. К. «Во глубине сибирских руд…» (новые материалы) // Азадовский М. К. Статьи о литературе и фольклоре. M.; Л., 1960. С. 445 – со ссылкой на: Нечкина М. В. О Пушкине, декабристах и их общих друзьях // Каторга и ссылка. 1930. Кн. 4 (65). С. 25.

20

Из пушкинианы П. И. Бартенева / Публ. и коммент. М. Цявловского // Летописи государственного литературного музея. Кн. 1. М., 1936. С. 312.

21

См.: Смирнов-Сокольский Ник. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М.: Изд-во Всесоюзной книжной палаты, М., 1962. С. 137.

22

Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь умственные плотины. М.: Книга, 1972. С. 24. Авторы полагают, что это были «Цыганы» (Там же. С. 25).

23

Из пушкинианы П. И. Бартенева. С. 312.

24

См.: Летопись. Т. II. С. 215; Алексеев М. П. К тексту стихотворения «Во глубине сибирских руд» // Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л.: Наука, 1984. С. 442–443, примеч. 53.

25

В автографе первого варианта помета: «22 декабря 1826 год. У <В. П.> Зубкова» (Летопись. Т. II. C. 218).

26

Мортоховский А. Н. в сб. Язык и культура: Вторая международная конференция: Доклады. Киев. 1993. С. 66–79.

27

Пушкин // Библиотека великих писателей / Под ред. С. А. Венгерова. Т. IV. СПб., 1910. С. XXIII. Цит. по: Непомнящий В. Судьба одного стихотворения // Вопросы литературы. 1984. № 6.

28

Мейлах Б. Пушкин и его эпоха. М.: Худож. лит., 1958. С. 375–376.

29

Вопросы литературы. 1985. № 7. С. 115–175.

30

Фомичев С. А. Служенье муз. О лирике Пушкина. СПб.: Академический проект, 2001. С. 183–185. См. также: Фомичев С. А. О стихотворении Пушкина «Во глубине сибирских руд…» // Русская литература. 1989. № 2. С. 183–186.

31

Вопросы литературы. 1985. № 7. С. 160.

32

Из пушкинианы П. И. Бартенева / Публ. и коммент. М. Цявловского // Летописи Государственного литературного музея. Кн. 1. М., 1936. С. 312.

33

Ю. М. Лотман комментирует эту фразу: «офицер, намеревавшийся танцевать, отстегивал шпагу и отдавал ее швейцару еще до того, как входил в бальную залу» // Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб.: Искусство – СПб, 1994. С. 360.

34

Толстой А. К. Полн. собр. стихотворений: В 2 т. Т. 2. Стихотворные драмы. Л., 1984. (Библиотека поэта. Большая серия). С. 462.

35

См.: Одоевский А. И. Стихотворения. Л., 1954. (Библиотека поэта. Большая серия). Интернет-издание.

36

Представляется очень интересной гипотеза А. Чернова (см. с. 65 вышеупомянутой его книги), что «Арион» (16 июля 1827, см.: Летопись. Т. II. С. 284) является ответом Одоевскому. Это предположение хорошо объясняет строку: «А я, беспечной веры полон, / Пловцам я пел…» – как обращенное к человеку, входившему в тот круг, в котором создавались знаменитые вольнолюбивые пушкинские тексты. А строка: «Я гимны прежние пою», – вызывающая по сию пору столько спекуляций по поводу верности поэта революционным идеям ранней юности, находит объяснение в сибирском послании, в котором Пушкин говорит о ценности, необходимости для России многих размышлений и идей декабристов.

37

Подробный рассказ об этом финале см: Алексеев М. П. Ремарка Пушкина «Народ безмолвствует» // Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л.: Наука, 1984. С. 227–244.

38

Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. М., 1955. С. 354. См. также: Мокиенко В. М., Сидоренко К. П. Словарь крылатых выражений Пушкина. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. С. 376–379. Позволю себе маленькое смешное воспоминание. В университетские годы мои сокурсники сочинили пьеску-фарс из студенческой жизни, отталкиваясь от «Годунова», «Фауста» и других текстов мировой литературы. Пьеска заканчивалась ремаркой: «Народ треплется».

39

Белинскии В. Г. Полн. собр. сочинении: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 7. С. 534.

40

Г. А. Гуковский писал: «Первая редакция концовки: „Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“ – была не менее устрашающей, чем окончательная» (Гуковский Г. А. Пушкин. Проблемы реалистического стиля. М., 1937. С. 36).

41

Мы будем работать с первой редакцией, которая называется: «Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве», которая была завершена в Михайловском 7 ноября 1825 года и кончалась первой ремаркой. Она напечатана в: Пушкин А. С. Полн. собр. сочинений: В 20т. Т. 7. СПб.: Наука, 2009. В дальнейшем: ППСС и указание на том и страницу. Ранее эта редакция вышла отдельной книгой: Пушкин А. С. Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. 1825. Париж; СПб.: Изд. Гржебина; Нотабене, 1993. Печатная редакция 1831 года имела существенные изменения, о которых речь пойдет в дальнейшем.