Илья Муромец и Сокольник

Гулким эхом отразилось последнее слово, будто кто-то из леса повторил его.

Ужас сковал селян, предчувствие страшных бед обрушилось на разум.

Бежать! Но куда?

Кто встретит их в чужих краях? Где обрести кров?

– Значит, кто-то помог Жнецу найти нас. И это они! – зарычал Кузьма, указывая на Илью и Сокольника. – Они приехали вчера под покровом ночи!

Кузьма во время исполнения обряда и чтения молитвы терпел, как мог, но больше не получалось вынести давящую изнутри ненависть и боль.

– Они виноваты в смерти Златыгорки! – завопил он, и крик сорвался в поросячий визг, настолько он жаждал обратить селян против богатыря и его сына.

Селяне, однако, не спешили с поддержкой. Они переглядывались и пожимали плечами. Всё-таки в Пестобродье не абы кто, а дружинник самого князя прибыл. Всё-таки ж и сын домой вернулся. Как можно их винить?

Кузьма махнул рукой, выругался и ушёл, со злостью оттолкнув ткачиху Настасью, стоявшую на пути.

– Жнец нашёл нашу деревню. И теперь каждый день он будет убивать, – паясничал Мямля. – Вы поможете ему убивать? Жнец находит и не спрашивает нас, хотим мы этого или нет. Жнец находит сам, по следам, по словам, по запаху.

Последний всполох костра лизнул ночной воздух и пропал, оставив людей в темноте завершать обряд и ночевать с новыми страхами.

***

Вторую ночь в Пестобродье Илья провёл в тревогах, глаз не мог сомкнуть. Жнеца не боялся – пожил на своём веку, много страшного повидал: и волхвов, и чудищ, и людей, которые куда хуже чудищ. Конечно, с такими древними духами сражаться не приходилось…

Видимо, придётся.

Слово дал сыну.

От слова нельзя отрекаться, какие бы преграды ни лежали на пути.

Потому и не думал Илья уезжать. Даже если Жнец убил Златыгорку без умысла, а просто новую жертву нашёл, дабы продлить бессмертие, нельзя его прощать и красивыми словами искать отступления.

Он поймает Жнеца, биться с ним станет. Оттого на стене прикроватной и повесил оружие: меч да лук со стрелами.

А коли не Жнец это? Завтра же надо б дурачка местного – Мямлю – сыскать да выспросить хорошенько, откуда он понабрался чертовщины этой. Не в книгах же премудрых прочитал. Ну и, конечно же, не сам дух нечистый ему свои планы выболтал!

Петухи прокричали о наступлении нового утра – только за мутным пузырём окна виднелась одна лишь тьма. Но рад был утру Илья – вместе с бессонной ночью приходили ненужные вопросы.

Тяжело поднялся с жёсткой кровати, на которой спала в последнюю ночь свою Златыгорка.

Сокольник ещё спал.

Оделся богатырь, дверь тихонько притворил и отправился на поиски Мямли. Мокрый ветер неприятно бил по щекам и стремился стащить шишак с головы богатыря, но Илья придерживал его правой рукой.

Дурачок отыскался на удивление быстро: сидел возле курятника, прятался от ветра и грыз баранью кость.

– Непогода нынче злится, – подсел к юродивому Илья и сразу схватил того за запястье, – будто сделали мы неугодное дело.

Знал он, как поступать с такими людьми: везде они подвох чуют и сбегают, даже если ты с ними о погоде говорить начинаешь. Как звери. Пока не подкормишь, ластиться не станут.

Мямля и, правда, тут же дёрнулся, но крепкая хватка удержала тощую руку, и дурачок, поскользнувшись, кувыркнулся. Кисть неестественно вывернулась, однако осталась целой. Беглец понял, что не отвертеться. Собрал тело в кучу и вернулся на прежнее место.

– Ты так не думаешь? – продолжил разговор Илья, будто и не произошло сейчас ничего. – Я про погоду-то…

– Дык оно и понятно. Плачет небо, – тихо ответил Мямля, оскалив жёлтые редкие зубы и подобрав не до конца обглоданную кость. – Жнец придёт за жертвой. Вчера пришёл ночью. А сегодня, мож, на закате явится…

– Твой Жнец ещё не знает, что я здесь. Я народ честной в обиду давать не позволю. Да и отмстить хочу за злодейство его, – проговорил Илья, сурово глядя прямо в глаза Мямле, отчего последний съёживался в страхе. – Отпущу, коли пообещаешь не сбегать. А с тем, кто обещания нарушает, у меня разговор короткий. Обещаешь сидеть?

– О-бе-ща-ю.

– Вот и славно, – сказал Илья, освободил Мямлино запястье и отряхнул от сухой лозы его плечо. – А теперь давай поговорим. Ты вот вчера целое представление на похоронах Златыгорки устроил. Про Жнеца всё рассказывал. Вот и объясни мне, откуда ты столько всего знаешь. Я в два раза больше твоего на свете прожил, а первый раз такую чудную историю слышу.

Ветер задул сильнее, с полей летела пожухлая листва и сухая трава.

– Есть инде люди, кто больше твоего прожил.

– Не спорю, – согласился Илья, пока Мямля обсасывал хрящик бараньей кости. – Значит, ты с каликами перехожими говорил?

– Говорил, – причмокивая, подтвердил юродивый. – Вчерась заходил один. Мы с ним вот здесь же и сидели. Здесь же я и говорил с ним. Здесь же я и рассказал, что убили Златыгорку. Слышал, как в народе всё утро это друг другу пересказывали. Здесь же и калика перехожий мне и объяснил, что Жнец это. Описал его подробно. Они ж калики много больше нашего знают. Много больше!..

– И не говори… – согласился Илья, вспоминая, как в былые годы они излечили его от хвори всего лишь глотком святой воды. – Есть среди них такие, с кем бы и я силушкой переведываться не смел. Иванища может одной рукой побить войско целое, а Глебка Шальной бродит по свету и всегда в нужный момент…

– Я знаю, богатырь, знаю, – проговорил Мямля и вцепился сам в руку богатыря. – И просил здесь же я помочь нам. Просил здесь же! Я просил у самого, понимаешь?! Но он не помог. Не помог. Здесь же сказал, что не справится даже он. Бессилен сам калика перехожий перед древним злом. От Жнеца, говорит, только одна есть управа – бежать подальше. Здесь же опасно оставаться. Он придёт за каждым, пока не пожнёт последнего.

– Отчего ж ты сам не бежишь прочь, Мямля? Разве тебе не боязно? – Взгляд Ильи спустился от юркого зрачка в единственном видимом из-под волос глазу до чавкающего рта: с губ стекала кровь, меж гнилыми зубами застревали прожилки.

– А зачем мне бежать? – Рот тут же скривился в зловещей улыбке. – Калика сказал, что Жнец святых и блаженных не трогает. Калика сказал, он сначала грешников: прелюбодеев, блудниц…

– Не смей! – предостерёг Илья, сжимая кулак для удара. – Я не Жнец и не посмотрю, что ты блаженный.