ГОРЬКАЯ ЛЮБОВЬ

«Какое суровое лицо у вас! – воскликнул Короленко. – Трудно живется? Вы часто допускаете грубые слова, должно быть они кажутся вам сильными?»

Недели через две Короленко объявил, что у Пешкова есть способности, но писать надо с натуры, не философствуя. Мастер сразу разглядел талант: «Самое хорошее, что вы цéните человека таким, каков он есть. Я же говорил вам, что вы реалист. Но в то же время – романтик!.. У вас есть юмор, хотя и грубоватый! – добавил писатель. – А стихи ваши – бред!»

Постепенно стали приходить хвалебные отзывы на двухтомник рассказов Горького. Все было ново в нем: живые герои и необычные изобразительные средства, яркие лучи солнца и сверкающее море…

И вскоре случилось необыкновенное: портреты писателя-босяка появились везде, даже на коробках конфет и пачках папирос. Рассказы принесли молниеносную славу нижегородскому цеховому малярного цеха. Местà, виденные им, и слова, услышанные от простого люда, – он с жадностью впитал и вернул встреченное в живых, красочных образах. Кругом слышны были толки о новоявленном писателе. Когда слава о Горьком загремела по всей России, в Самаре и Нижнем не верили, что это тот самый бродяга в странной разлетайке.

– Мы присутствуем при рождении знаменитости! – воскликнул Богданович, прочтя очередную восторженную статью о талантливом друге. Слава Горького, неслыханная, какой не знал ни один русский писатель, росла, а вместе с ней улучшалось и материальное положение.

Постепенно в квартиру Пешковых стягивались все нити культурной жизни Нижнего. Здесь гостили: певец Ф. Шаляпин, художники, артисты, писатели.

Если муж отлучался, то постоянно писал домой:

«Сейчас получил твоё письмо – очень милое. Жаль, что в нём мало сказано о Максимке. Мне скучно без него и боязно, что он захворает. Пожалуйста, пиши, как и что он ест. Вчера, гуляя, я нашёл маленький мяч, привезу ему. Чехов говорит, что не видал ещё ребёнка с такими глазками».

В следующем послании Горький сообщал: «Спасибо, Катеринка, за письмо. Я приеду к пасхе, наверное, в субботу. Мы поедем вместе с Чеховым. Он очень определённо высказывает большую симпатию ко мне, очень много говорит мне таких вещей, каких другим не скажет, я уверен. Меня крайне трогает его доверие ко мне, и вообще я сильно рад, очень доволен тем, что он, которого я считаю талантом огромным и оригинальным, писателем из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества, – он видит во мне нечто, с чем считается. Это не только лестно мне, это крайне хорошо, ибо способно заставить меня относиться к самому себе строже, требовательнее. Он замечательно славно смеется – совсем по-детски. Видимся мы ежедневно…

Но мне за всем этим скучно без тебя и Макса…

Кажется, я пойду к Льву Толстому. Чехов очень убеждает сделать это, говоря, что я увижу нечто неожиданно огромное.

Тут за мной ухаживают барыни – я попробую утилизировать их пустое время. Но, хотя и ухаживают – ты не беспокойся, ибо самой сносной из них лет за сорок, а самая молодая – харя и глупа, как лягушка… Опиши мне как-нибудь Максимкин день, час за часом…

Горький приезжал в Петербург, где встречался со столичными знаменитостями, пришедшими познакомиться с самородком. Бунину обрисовали молодого писателя: ражий детина, в шляпе с громадными полями и с пудовой дубиной в руке. В Ялте, где Чехов свел их, Бунин впервые увидел Горького:

Под крылаткой желтая шелковая рубаха, подпоясанная

длинным и толстым шелковым жгутом кремового цвета,

вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только

не детина и не ражий, а просто высокий и несколько сутулый,

рыжий парень с зеленоватыми, быстрыми и уклончивыми

глазками, с утиным носом в веснушках, с широкими ноздрями

и желтыми усиками, которые он, покашливая, все поглаживает

большими пальцами: немножко поплюет на них и погладит…

В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к

себе, Горький позвал меня зайти к нему… Показал мне, морща

нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой,

карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках,

Теперь это был совсем другой человек, чем на набережной, припотом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами: – Это, понимаете, я на кофточку ей купил… этой самой женщине подарок везу…

милый, шутливо-ломающийся, скромный до самоунижения,

говорящий уже не басом, не с героической грубостью, а каким-то все

время как бы извиняющимся, наигранно-задушевным волжским

говорком с оканьем.*

Стали зарождаться знакомства с артистами, писателями. Горький делился с женой о встречах с Львом Толстым:

Он похож на Бога, на этакого русского Бога… Его интерес ко мне -

этнографический. Я, в его глазах, особь племени, мало знакомого ему,

и – только. Он много раз и подолгу беседовал со мною; когда жил в Крыму

я часто бывал у него, он тоже охотно посещал меня, я внимательно и

любовно читал его книги, – нет человека более достойного имени гения,

более сложного, противоречивого и во всем прекрасного…

Провожая, он обнял меня, поцеловал и сказал:

–– Вы – настоящий мужик! Вам будет трудно среди писателей, но вы

ничего не бойтесь, говорите всегда так, как чувствуете, выйдет грубо -

ничего! Умные люди поймут…

О женщинах он говорит охотно и много, как французский романист,

но всегда с тою грубостью русского мужика, которая – раньше – неприятно

подавляла меня. …

Сегодня в роще он спросил Чехова:

–– Вы сильно распутничали в юности?

Антон Павлович смятенно ухмыльнулся и, подергивая бородку, сказал

что-то невнятное, а Лев Николаевич, глядя в море, признался:

– Я был неутомимый…

Он произнес это сокрушенно, употребив в конце фразы соленое

мужицкое слово и продолжал:

– Есть такие минуты, когда мужчина говорит женщине больше того,

что ей следует знать о нем. Он сказал – и забыл, а она помнит. Может

быть, ревность – от страха унизить душу, от боязни быть

униженным и смешным? Не та баба опасна, которая держит за…, а

которая – за душу.

Вечером, гуляя, Лев Николаевич неожиданно произнес:

– Человек переживает землетрясения, эпидемии, ужасы болезней и

всякие мучения души, но на все времена для него самой мучительной

трагедией была, есть и будет – трагедия спальни…*

Горький, с некоторым удивлением, говорил жене:

–– Знаешь, Катерина, он любит ставить коварные вопросы: что вы думаете о себе, любите ли вашу жену? Лгать перед ним – нельзя…

Ближе других Горький сошелся Чеховым. Однажды Антон Павлович, задумавшись, тихо сказал ему:

–– Такая нелепая, неуклюжая страна – эта наша Россия –

Это стыдно и грустно, а верно: есть множество

людей, которые завидуют собакам…

И тотчас же, засмеявшись, добавил:

–– Я сегодня говорю все дряхлые слова… Значит – старею…

Однажды его посетили три пышно одетые дамы;

наполнив его комнату шумом шелковых юбок и запахом крепких

духов, они  чинно  уселись против  хозяина.

–– А кого вы больше любите – греков или турок? – спросила она.

Антон Павлович ласково посмотрел на  нее и ответил с кроткой,

любезной улыбкой:

–– Я люблю – мармелад…  А вы – любите?..

– Вы славно беседовали! – заметил я, когда они ушли.

Антон Павлович тихо рассмеялся и сказал:

– Нужно, чтоб каждый человек говорил своим языком…

Никто не понимал  так ясно и тонко, как  Антон Чехов…

– Знаете – напишу  об учительнице, она  атеистка – обожает

Дарвина, уверена в  необходимости бороться с предрассудками и  суевериями народа, а сама,  в  двенадцать часов  ночи,  варит в бане черного кота, чтоб достать «дужку» – косточку, которая привлекает  мужчину, возбуждая в

нем любовь, – есть такая косточка…

– Знаете, почему Толстой относится к Вам так неровно? Он ревнует…

Да, да. Вчера он говорил мне: «Не могу отнестись к

Горькому искренно, сам не знаю почему, а не могу… Горький -

злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно

постригли в монахи …»

Рассказывая, Чехов досмеялся до слез и, отирая слезы

продолжал:

– Я говорю:  «Горький – добрый». А он:  «Нет, нет, я  знаю.

У него утиный нос, такие носы бывают только  у несчастных и

злых. И женщины не любят его, а у женщин, как у собак, есть

чутье к  хорошему человеку … Уметь любить – значит все уметь…*

Чехов наставлял молодого литератора. Знаменитый писатель, любивший начинающего автора, не был, например, в восторге от того, что в рассказе «Мальва» море «смеялось».

Чехов учил: море не смется, не плачет; оно шумит, плещется, сверкает. Читателям, однако, нравилось, что море может смеяться.

*                  *                 *

Мысли Горького, его чувства, дела, заслуги,

ошибки – всё это имело один-единственный корень -

Волгу, великую русскую реку, – и её стоны…

Ф. Шаляпин

Молодые супруги обожали музыку, посещали концерты. Врожденная страсть к музыке сближала их. Однажды отправились слушать оперу. Гастролер так понравился, что писатель запросто пошел за кулисы и выразил свое восхищение. Ранее они виделись лишь мèльком. На этот раз разговорились. Оказалось, что юность прошла где-то рядом: бродяжничали, грузили баржи, набирались ума…

На следующий день Шаляпин прямо с утра появился в квартире Пешковых и обитался там до конца гастролей, здесь же ночевал, питался и – к великому удовольствию супругов – пел. Проснувшись, он пробовал голос – «О-ого-оо!». Его мощный бас звучал так, что было слышно на улице, и под окнами собиралась толпа. На всю округу неслось – Эх, дубинушка, ухнем!..

Прохожие останавливались, как завороженные, никто не смел произнести ни слова: все наслаждались пением.

Затем, в ходе концерта, где был получен солидный доход, Горькому пришла мысль собрать денег на благотворительные цели. В честь полюбившегося артиста был дан ужин.

Шаляпин поднялся:

– Господа! Говорить – не петь, на это я не мастер, это не по моей части. Вот мастер слова – Алексей Максимович, наше солнышко красное. Я все время возле него вращаюсь: оно и светит и греет. Хорошее дело он затеял – постройку Народного Дома, а денег не хватает. Надо бы, чтоб каждый дал по средствам.

И благославляя, он затянул на церковный лад по-протодиаконовски:

–– Го-спо-оди!..

Покончив с гастролями и получив изрядный куш, Шаляпин пригласил Пешковых на пельмени. Шаляпин и Горький так близко сошлись, что о них, талантливых самородках, стали говорить, как о братьях-близнецах.

* * *

Время шло, и вдовец Адам Богданович стал заглядываться на младшую сестру Екатерины – Александру. Однажды, когда Пешковы уже легли спать, к ним заявились Александра и Адам. Они объявили родственникам, что решили пожениться. Новый год встречали уже двумя молодыми семьями.

Пока Горький писал «Фому Гордеева», Екатерина с сестрой катались на пароходе по Волге. Роман выдвинул Горького в ряд мастеров. Осенью он снова поехал в Петербург, где сошелся с революционерами и составлял прокламации, призывавшие к свержению царя.

Сёстры вернулись в Нижний довольные и отдохнувшие, Александра была беременна, но чувствовала себя хорошо. Ничто не предвещало беды, притаившейся совсем рядом. Через несколько дней Горький сообщил Чехову, чтозахворала сестра жены и, проболев три дня, – умерла. Тетка забрала племянника к себе, в честь матери назвали его Александром.

Наступил Новый 1900 год. Страшная, недавно пережитая трагедия, подавляла хозяйку и окружавших. Больше всех переживала Екатерина Павловна, горячо любившая сестру. Алексей Максимович пристроился в углу с Адамом Богдановичем и читал вслух «Даму с собачкой». Закончив читать, стали обсуждать – и вконец переругались. В этой атмосфере Горький написал откровенное письмо Чехову:

«Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками, возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни – черт бы ее побрал!

На меня Ваша дама подействовала так, что мне сейчас же захотелось изменить жене, страдать, ругаться и прочее в этом духе. Но – жене я не изменил – не с кем, только вдребезги разругался с нею и с мужем ее сестры, моим закадычным приятелем. Вы, чай, такого эффекта не ожидали?..»

Дочь Катя

После второго ареста мужа Екатерина Павловна дала знать Льву Толстому, который обратился к министру, уверяя, что заключение угрожает жизни литератора: «Я лично знаю и люблю Горького не только как даровитого, ценимого и в Европе писателя, но и как умного, доброго, симпатичного человека».

В результате Горький был выпущен и благодарил Толстого: «Спасибо Вам, Лев Николаевич, за хлопоты обо мне. Из тюрьмы меня выпустили под домашний арест, что очень хорошо, – ввиду близких родов у жены».

Через несколько дней родилась дочь, которую, как и мать, назвали Екатериной.

Мальчиком в семью Горького был принят С. Маршак. Пешковы приютили будущего поэта.

Гости были все знаменитые. Благодушный Репин, говоривший замогильно-

глухим голосом. Глазунов, молодой, но уже грузный… Ждали Шаляпина, старого знакомого Стасовых, с Горьким....

Горький оказался человеком огромного роста, слегка сутулым и совсем не

таким, как на открытке. Вместо блузы, на нем была короткая куртка, наглухо застегнутая… Глаза мне понравились – серо-синие, с длинными ресницами… Я следил за ним из угла, пока Глазунов играл на рояле, пока пел Шаляпин.

Только к концу вечера, после того как я продекламировал свои детские стихи, я очутился рядом с Горьким…

–– Хотите жить в Ялте? Ладно, я это устрою.

Через неделю я получил телеграмму из Ялты: ВЫ ПРИНЯТЫ ЯЛТИНСКУЮ

ГИМНАЗИЮ ПРИЕЗЖАЙТЕ СПРОСИТЕ КАТЕРИНУ ПАВЛОВНУ МОЮ ЖЕНУ

В Ялте меня ласково встретила Екатерина Павловна. С ней было двое ребят, шестилетний Максим и двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Народу был у них всегда полон дом, то и дело грели самовар.

Здесь я прожил года полтора. И свои, и чужие чувствовали, что всем

живется так славно потому, что в этом доме хозяйка – Екатерина Павловна, такая молодая и приветливая, такая строгая и молчаливая…*

Зимой на даче в Ялте по соседству с семьей М.Горького отдыхала с сестрой тринадцатилетняя Марина Цветаева. Сестры Цветаевы сдружились с пятилетней Катюшей и ее братом Максимом.

«Мы еще их мало знаем, – записала тогда в дневник Анастасия, – но Марина уже, кажется, заболевает очарованием Екатерины Павловны, этой молодой женщины, невысокой, стройной, с нежным смуглым лицом».

* * *

Пешковы возвратились в Нижний. На Волге снова увидели ставшего теперь знаменитым земляка, в блузе, подпоясанной ремешком, в сапогах с короткими голенищами, в которые он вправлял свои черные штаны.

В эту пору Горький написал «Песню о Буревестнике». Цензор доносил: стихотворение произвело сильное впечатление, причём самого Горького стали называть «буревестником революции».

Над седой равниной моря ветер тучи собирает.

Между тучами и морем гордо реет Буревестник,

черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам,

он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике – жажда бури!

Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе

слышат тучи в этом крике…

– Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний

над ревущим гневно морем,

то кричит пророк победы:

– Пусть сильнее грянет буря!..

Горьковский призыв стал крылатым. «Буревестника» переписывали от руки, заучивали наизусть. Клич – «Пусть сильнее грянет буря!» – стал символом грядущей революции.

Довольно быстро талантливый самородок выдвинулся в число первых литераторов России, по популярности встав в ряд с такими гигантами, как Толстой и Чехов. Они с теплотой отнеслись к молодому собрату по перу. В 1902 он был избран почетным членом Академии наук, но по требованию царя выборы были признаны недействительными, после чего в знак протеста А.Чехов и В. Короленко покинули Академию.

Поднявшись со дна, Горький стал наиболее знаменитой и обсуждаемой личностью. В 1903 году было продано более ста тысяч его книг. До этого только молва ходила о молодом прозаике, теперь же слава о нем гремела по всей стране. Даже его соперник, Иван Бунин, признал:

Я всегда дивился – как это его на все хватает: изо дня в день на людях, – то у него сборище, то он на каком-нибудь сборище, – говорит порой не умолкая, целыми часами, пьет сколько угодно, папирос выкуривает по сто штук в сутки, спит не больше пяти-шести часов – и пишет своим круглым, крепким почерком роман за романом, пьесу за пьесой! Очень было распространено убеждение, что он пишет совершенно безграмотно и что его рукописи кто-то

поправляет. Но писал он совершенно правильно… А сколько он читал, вечный полуинтеллигент, начетчик!*

* * *

Московский Художественный театр поставил пьесу Горького «На дне», и с того момента она начала путешествовать по многим странам. В ней рассказывается про несчастных, изгнанных из общества, которые ютятся в убогой ночлежке. Жена хозяина ночлежки старается уговорить своего любовника, закоренелого вора, убить мужа.

Среди центральных образов – странник Лука, пытающийся пробудить в отверженных надежду на лучшее. Лука для одних – проблеск, для других – просто юродивый. Многие считают: если правда слишком ужасна, лучше ее вовсе не знать. Однако, человеку необходимо мечтать о том, чего, возможно, никогда не будет, но ради чего стоит жить. Старец Лука обольщает обитателей «дна» утешительной ложью о якобы существующем где-то царстве Добра.

Что нужнее: приукрашенная ложь или суровая правда? – такова суть произведения.

«Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека!» – этим ответом Сатина, автор – на стороне правды. А зрителям невольно вспоминалось пушкинское:

Тьмы низких истин нам дороже

Нас возвышающий обман.

Вскоре после премьеры, между Горьким и Чеховым пробежала черная кошка. Антон Павлович пригласил приятеля на постановку «Чайки». Зал был полон. Когда они появились в ложе, зрители вскочили с мест и устроили бурную овацию, но не Чехову, а Горькому.

«Слава Буревестнику! – неслось со всех сторон. – Человек – это звучит гордо!»

Горький не знал, куда деваться от смущения. Он несколько раз пытался жестами остановить взбесившихся поклонников, кричал, что сегодня чествовать нужно не его, а Антона Павловича, но только подливал масла в огонь. Поняв, что людей не унять, Горький с виноватой улыбкой пожал Чехову руку и ушел.

Очень неуютно чувствовал себя Антон Павлович. Впечатление от постановки было безнадежно испорчено. В душе осталось чувство горечи и обиды.

II. АКТРИСА МАРИЯ АНДРЕЕВА

Театр и жизнь

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче – всё косится в стóрону!

Вчера еще до птиц сидел, –

Все жаворонки нынче – вóроны!

М. Цветаева

Посещая театр, Горький познакомился с актрисой Марией Андреевой. Ровесница писателя, на 10 лет старше его жены, Мария, следуя по стопам родителей, выбрала театр. Барышне помогали природные данные: редкая красота и музыкальность. Мария вышла замуж за крупного чиновника, который почти вдвое был старше ее. Родился сын, затем – дочь.

В Художественном театре талантливая актриса играла главные роли, это приносило ей успех и любовь публики. Сама великая княгиня писала портрет актрисы, которую принимали во всех великосветских салонах. Ее красоту запечатлел И.Репин.

Однако интересы актрисы были сколь широки, столь и необычны для дамы ее круга. Андреева вдруг заинтересовалась марксизмом и тайно вступила в ряды РСДРП. Она настолько рьяно увлеклась политикой, что, превратившись в активную большевичку, окунулась в революцию и стала личным другом Ленина. Вождь дал ей партийную кличку «Феномен».

Ранее у нее завязался бурный роман с фабрикантом Саввой Морозовым.

Теперь, получая от Морозова деньги, актриса передавала их большевикам, а они писали заведомую ложь о положении рабочих на фабриках миллионера: якобы люди там жутко голодали и умирали от непосильного труда. Такова оказалась их «благодарность» тому, кто давал деньги и прикрывал от полиции партийцев, занимавшихся тривиальным бандитизмом вплоть до ограбления банков.

Когда Горький появился в ее жизни, об этом узнало все общество. Вместе с актрисой примкнул к большевикам и писатель.

"К ним я и примазался", – сообщал он о себе.

Их первая встреча состоялась на гастролях Художественного. Симпатизировавший актрисе Чехов вместе с Горьким отправились на спектакль; первым шел Антон Павлович, за ним тянулась высокая фигура:

в рубашке, длинные волосы, большие рыжие усы.

–– Как вы великолепно играете! – пробасил Алексей Максимович

На нее глянули его голубые глаза, губы сложились в обаятельную улыбку, своим обаянием он неумолимо завораживал собеседниц. Они стали видеться, и вскоре Горький уже не мог без нее, ощущая, как душа разрывается от захватившей страсти.

Когда она взмахивала длинными ресницами, Алексей Максимович видел в ее темных глазах обжигающий блеск, который вдохновлял его и с каждым свиданием еще больше разжигал увлечение. Алексей спешил к ней, словно на крыльях. Ее муж и дети были на даче. Мария сидела за роялем. Звуки наполняли огромную полуосвещенную комнату. Вошла горничная Олимпиада и сообщила, что пришел писатель.

–– И я полюбила вас.«Проси», – сказала хозяйка. «О, наконец-то, появился!» – нетерпеливо воскликнула она, протянув руку. Ее кожа чутко реагировала на малейшее прикосновение. Вся в белом, она улыбалась. Алексей почувствовал, что рука ее неестественно горяча и дрожит, темные глаза смотрели ласково. Ворот блузки был расстегнут и глубоко обнажал белую грудь. «В грозу музыка особенно волнует», – сказала она, не отнимая руки. Она говорила еще что-то, но Горький не слышал. Он легко приподнял ее со стула и обнял. Склонясь над ней, прижался губами к ее алеющему рту. Они утонули в бесконечном, страстном поцелуе, заставляющем забыть все на свете. Он целовал ее плечи, грудь и слышал ее учащенное дыхание. – Я безумно вас люблю, – шептал гость.

– Боже мой, – тихо сказала Мария, еще плотнее прижимаясь к нему.Сердце ее раскрылось навстречу его страсти, он услышал ее тревожный вопрос: – Что с вами? – Не знаю, – ответил он, охватил ее талию руками и прижался щекою к бедру.

«Что же будет? Что будет с мужем, с Саввой?» – пронеслось у нее в голове. Для него же любовь и смерть были связаны неразрывно. Переживая новую любовную драму, Алексей был близок к безумию. Дождь хлестал все яростнее, были слышны звуки захлебывавшейся воды, стекавшей по стеклам. Он поднял Марию на руки, а она, опрокидываясь спиной на постель, сжимала его и смотрела в его глаза ослепляющим взглядом. В его объятиях Мария ощущала радость. Он наслаждался ее ласками, в ней было что-то певучее. Мария любила, не закрывая глаз, неутолимо, радостно, не уклоняясь от его поцелуев, а наоборот – отвечая ему.

Он удесятерял ласки в стремлении дать ей полное блаженство и сам удивлялся, поняв, что силу эту дает ему Мария, ее горячее, неутомимое тело. Ему хотелось растрогать ее до слез, до необыкновенных признаний, чтоб она обнажила свою душу так же легко, как обнажила свое бунтующее тело.

– Мне кажется, что счастливы – не молодые, а – пьяные, – прошептала она.Встав с постели, она подошла к зеркалу. Поправляя прическу, руки ее дрожали, глаза были широко раскрыты. – Милая, – прошептал Алексей, чувствуя, что Мария с каждым днем становится ему ближе.

Горький был так захвачен новой страстью, что уже в начале 1904 года стало ясно: брак рухнул. Не считаясь ни с чем, он и Мария Федоровна мчались навстречу своему счастью. Горький дарил своей возлюбленной рукописи, на одной из них сделав дарственую приписку, возволявшую актрисе изготовить из сердца автора каблучки.

Мария Федоровна владела французским, немецким и итальянским, понимала масштаб дарования Горького, знала, что она нужна ему, как человек искусства. Она способна была понять и оценить его творения, помочь как читатель и советчик. К тому же она оказалась отличной хозяйкой и секретарем.

Морозов, влюбленный в Андрееву, как впоследствии и Горький, были втянуты ею в революционное движение. Она убедила Морозова поверить большевикам. Чтобы угодить возлюбленной, фабрикант передавал в партийную кассу большие деньги. Один из министров царского правительства заявил: «Морозов дал через актрису, за которой ухаживал, сожительницу Горького, несколько миллионов революционерам».

Когда Мария Федоровна сошлась с Горьким, для Морозова это было большим ударом, но он продолжал откликаться на прихоти красавицы, связанные с вымогательством денег для большевиков. Ревниво поглядывая на янтарный мундштук с бриллиантовой змейкой в руках Горького, знаменитый миллионер, с плоским лицом и калмыцкими глазками, зная что это подарок Андреевой, укорял ее: «Ну что ты, Мария, нашла в этом грубом безродном мужлане? Ну что в нем такого примечательного? Неужто я, с дипломом Кембриджа, хуже его?»