Невротическая личность нашего времени

Рассматривая страхи и защитные механизмы, я опасаюсь, что многие из читателей испытывают уже некоторое нетерпение, считая излишним обсуждать во всех подробностях, что представляет собой столь простая вещь, как невроз. Могу сказать в свою защиту, что психические явления всегда запутанны, так что простые по видимости вопросы никогда не имеют простых ответов, и что это затруднение, встретившееся в самом начале, вовсе не составляет исключения, а будет сопровождать нас в течение всей книги, за какую бы проблему мы ни взялись. Особая трудность в описании невроза состоит в том, что удовлетворительный ответ не может быть получен одними только психологическими, или только социологическими средствами, а требует привлечения поочерёдно тех и других, что и было сделано выше. Если бы мы хотели рассматривать невроз лишь с точки зрения его динамики и психической структуры, то нам пришлось бы сконструировать понятие нормального человека; но такого человека не существует. Мы сталкиваемся со всё возрастающими трудностями, пересекая границу своей страны, или стран с подобной культурой. Если же рассматривать невроз лишь с социологической точки зрения, как простое отклонение от стандартов поведения, принятых в некотором обществе, то мы грубо пренебрежём всем, что нам известно о психологических особенностях невроза, и ни один психиатр, ни в одной научной школе или стране, не признает такое описание соответствующим его привычному представлению о том, что называется неврозом. Примирение обоих подходов состоит в таком методе наблюдения, который принимает во внимание и отклонения в видимой картине невроза, и отклонения в динамике психических процессов, не придавая ни тем, ни другим первичного и решающего значения. Оба подхода следует соединить. По такому пути мы и следовали, отмечая, что страх и механизмы защиты от него являются одной из главных движущих сил невроза, но составляют невроз лишь в том случае, если они отклоняются в качественном или количественном отношении от страхов и механизмов защиты, стандартных в данной культуре.

Мы должны сделать ещё один шаг в том же направлении. Есть ещё одна важная особенность невроза – наличие противоборствующих стремлений в личности невротика, о которых сам он не подозревает, или, во всяком случае, не понимает их подлинного смысла, и с которыми он пытается достигнуть некоторого компромисса путём автоматического поведения. Именно эту последнюю особенность невроза, в её разнообразных формах, всегда подчёркивал Фрейд, считавший её неизбежной составляющей частью неврозов. Невротические конфликты отличаются от обычно существующих в данной культуре не своим содержанием, и не тем обстоятельством, что они преимущественно бессодержательны – обычные конфликты культуры могут не отличаться от них ни тем, ни другим – а тем, что невротические конфликты более остры и более выразительны. Невротическая личность ищет и находит компромиссные решения – не случайно именуемые невротическими – и эти решения менее удовлетворительны, чем решения среднего индивида; они достигаются с большим ущербом для всей личности человека.

В заключение этого обсуждения мы должны признать, что не можем ещё дать законченное определение невроза; но мы в состоянии уже его описать: невроз – это психическое расстройство, вызванное страхами и защитными механизмами от этих страхов, а также попытками найти компромиссные решения конфликтов между противоборствующими стремлениями. С практической стороны целесообразно называть такое расстройство неврозом лишь в том случае, если оно отклоняется от стандарта, свойственного данной культуре.

Глава 2

Причины, побуждающие изучать “невротическую личность нашего времени”

Поскольку нас интересуют преимущественно способы воздействия невроза на личность, объём нашего исследования будет ограничен в двух смыслах. Во-первых, невроз может развиться в индивиде, личность которого в других отношениях не нарушена и не искажена, в виде реакции на внешнюю ситуацию, наполненную конфликтами. Рассмотрев сначала природу некоторых основных психических процессов, мы вернёмся к таким случаям и опишем вкратце структуру этих простых ситуационных неврозов[15]. Мы интересуемся, главным образом, не ими, поскольку они не обнаруживают невротическую личность, а всего лишь свидетельствуют о временном отсутствии адаптации к данному трудному положению. Говоря о неврозах, я буду иметь в виду неврозы характера, то есть такие заболевания, при которых – хотя симптоматическая картина может в точности напоминать картину ситуационного невроза – главное расстройство состоит в деформациях характера[16]. Они являются результатом незаметного хронического процесса, начинающегося, как правило, в детстве и затрагивающего, с большей или меньшей интенсивностью, бóльшие или меньшие части личности. На первый взгляд, невроз характера также может показаться продуктом реального ситуационного конфликта, но тщательно собранные сведения о жизни человека показывают, что эти тяжёлые черты характера существовали задолго до возникновения некоторой затруднительной ситуации, что и сама эта трудность в значительной степени вызвана ранее существовавшими личными проблемами, и более того, что этот человек невротически реагирует на такую жизненную ситуацию, которая не вызвала бы у здорового индивида вообще никакого конфликта. Ситуация попросту обнаруживает наличие невроза, который мог существовать уже давно.

Во-вторых, нас не так уж интересует симптоматическая картина невроза. Нас интересуют главным образом сами расстройства характера, поскольку деформации личности составляют неизменно встречающуюся картину в неврозах, между тем как симптомы в клиническом смысле могут варьировать, или вовсе отсутствовать. Также и с культурной точки зрения образование характера важнее, чем симптомы, потому что именно характер, а не симптомы, определяет поведение человека. По мере нарастания знаний о структуре неврозов и понимания, что излечение симптома не обязательно означает излечение невроза, психоаналитики, вообще говоря, переместили свои интересы, уделяя больше внимания не симптомам, а деформациям характера. Образно выражаясь, можно сказать, что невротические симптомы – это не сам вулкан, а лишь его извержение, тогда как патогенный конфликт, подобно вулкану, запрятан глубоко в личности индивида и не известен ему самому.

Оговорив эти ограничения, мы можем задать вопрос, есть ли у нынешних невротических личностей столь существенные общие черты, чтобы можно было говорить о невротической личности нашего времени.

Что касается деформаций характера, сопровождающих различные типы неврозов, то нас скорее поражает их разнообразие, чем сходство. Например, истерический характер решительно не похож на компульсивный[17]. Впрочем, различия, столь бросающиеся в глаза, суть различия в механизмах, или, в более общей терминологии, различия в путях проявления двух видов расстройства и в способах разрешения соответствующих конфликтов; сюда относится значительная роль проекции в истерическом типе, по сравнению с интеллектуализацией конфликта в компульсивном типе. С другой стороны, сходства, которые я имею в виду, относятся не к проявлениям и не к путям их возбуждения, а к содержанию самого конфликта. Точнее, сходства заключаются не столько в переживаниях, генетически вызвавших расстройство, а в конфликтах, реально движущих человека.

Чтобы обнаружить движущие силы и их видоизменения, необходимо одно предварительное допущение. Фрейд и большинство аналитиков подчёркивали как основной принцип, что задача анализа выполняется путём раскрытия либо сексуальных корней некоторого импульса (например, специфических эрогенных зон), либо инфантильных образцов, повторением которых считается этот импульс. Хотя я разделяю убеждение, что полное понимание невроза невозможно без восстановления истории, доведённого до условий раннего детства, я полагаю, что генетический подход, при его одностороннем применении, скорее запутывает, чем проясняет рассматриваемый вопрос, поскольку он ведёт к пренебрежению реально существующими подсознательными стремлениями и их взаимодействием с иными наличными стремлениями, такими, как побуждения, страхи и защитные меры. Генетическое понимание полезно лишь в той мере, в какой оно содействует функциональному пониманию.

Исходя из такого убеждения, я обнаружила, что при анализе самых разнообразных видов личности, с различными типами неврозов, различающихся возрастом, темпераментом и интересами, происходящих из разных общественных слоёв, содержание динамически центральных конфликтов и их взаимодействия были во всех случаях весьма сходны[18]. Мой опыт психоаналитической практики был подтверждён изучением людей вне этой практики и персонажей литературы. Если освободить повторяющиеся проблемы невротиков от фантастических или нелепых черт, которые эти проблемы нередко принимают, то трудно не заметить, что они лишь количественно отличаются от проблем, беспокоящих нормального человека нашей культуры. В подавляющем большинстве все мы сталкиваемся с проблемами соревнования, страхом неудачи, эмоциональной изоляцией, недоверием к людям и к самим себе; и все эти проблемы, как и многие другие, встречаются при неврозах.

Тот факт, что большинство индивидов некоторой культуры сталкиваются с одними и теми же проблемами, приводит к заключению, что эти проблемы создаются специфическими условиями жизни, присущими этой культуре. Поскольку в других культурах движущие силы и сами конфликты отличны от наших, представляется очевидным, что наши проблемы вовсе не относятся к “природе человека” вообще.

Таким образом, говоря о невротической личности нашего времени, я не только имею в виду, что имеются невротические личности с существенными общими чертами, но также и то, что эти основные черты сходства выработаны, главным образом, трудностями, свойственными нашему времени и нашей культуре. И насколько это позволяют мои познания в социологии, я покажу в дальнейшем, какие именно трудности нашей культуры ответственны за наши психические конфликты.

Справедливость моих предположений об отношениях между культурой и неврозом должна быть проверена совместными усилиями антропологов и психиатров. Психиатрам следовало бы изучить при этом не только способы проявления неврозов в различных культурах, как это уже делалось с точки зрения формальных критериев, таких, как частота, интенсивность и типы неврозов; они должны были бы изучить их, в особенности, с точки зрения основных конфликтов, порождающих неврозы. Антропологам следовало бы изучить те же культуры с точки зрения психических трудностей, создаваемых ими для индивида. Один из способов, в которых проявляется сходство основных конфликтов, есть сходство установок, открытых для поверхностного наблюдения. Под поверхностным наблюдением я понимаю то, что хороший наблюдатель может обнаружить без использования психоаналитической техники, в применении к лицам, с которыми он хорошо знаком, – к самому себе, своим друзьям, членам своей семьи и своим коллегам. Я начну с краткого обзора таких возможных наблюдений.

Наблюдаемые при этом установки можно приблизительно классифицировать следующим образом: во-первых, это установки, относящиеся к способам давать и получать любовь[19]; во-вторых, установки, относящиеся к самооценке[20]; в-третьих, установки, относящиеся к самоутверждению; в-четвёртых, агрессивность; в-пятых, сексуальность.

Что касается первой из этих установок, то одной из преобладающих тенденций невротиков нашего времени является их чрезмерная зависимость от одобрения или от любви других людей. Все мы хотим нравиться людям, хотим, чтобы нас ценили; но у невротика зависимость от любви или одобрения других несоразмерна реальному значению этих других людей в его жизни. Все мы хотим нравиться тем, к кому испытываем симпатию; но невротик жаждет одобрения или привязанности, не делая различия между людьми, независимо от того, дорожит ли он этими людьми и ценит ли их мнение. Чаще всего он не отдаёт себе отчёта в этом беспредельном стремлении нравиться, но выдаёт свою установку проявлением ранимости, когда её не удаётся удовлетворить. Например, он может обидеться, если кто-нибудь не примет его приглашения, не позвонит ему по телефону в течение какого-то времени, или попросту разойдётся с ним во мнениях по какому-нибудь вопросу. Такая повышенная чувствительность может прикрываться установкой “безразличия”.

Далее, имеется заметное противоречие между потребностью невротика в любви и его собственной неспособностью любить. Чрезмерная требовательность в отношении собственных желаний может сопровождаться таким же недостатком внимания к желаниям других. Такое противоречие не всегда проявляется видимым образом. Может случиться, например, что невротик чрезмерно внимателен к людям и старается всем услужить, но в подобных случаях заметно, что он действует компульсивно, а вовсе не с теплотой спонтанного чувства.

Вторая черта невротика, бросающаяся в глаза при поверхностном наблюдении, – это его внутренняя неуверенность, выражающаяся в указанной уже зависимости от других. Во всех случаях неизменно проявляются ощущения неполноценности и неспособности. Они могут обнаружиться разными способами – как, например, убеждение в собственной некомпетентности, глупости или непривлекательности – и могут существовать без всякого реального основания. Представление о собственной глупости может быть у необычно умных людей, а представление о собственной непривлекательности – у самых красивых женщин. Такие ощущения неполноценности могут проявляться открыто в виде жалоб или озабоченности, или же предполагаемые недостатки считаются чем-то само собой разумеющимся, не заслуживающим размышления. С другой стороны, они могут прикрываться компенсирующей потребностью в самовозвеличении, компульсивным стремлением производить впечатление, воздействовать на других и на самого себя всевозможными атрибутами, доставляющими в нашей культуре престиж: деньгами, картинами старых мастеров, старинной мебелью, женщинами, связями с выдающимися людьми, путешествиями, или высокими познаниями. На переднем плане может оказаться та или другая из описанных тенденций, но, как правило, можно заметить присутствие обеих.

Третья группа установок относится к самоутверждению; они включают определённые виды заторможенности. Под самоутверждением я понимаю акт утверждения собственной личности или собственных притязаний; я применяю этот термин без часто связываемого с ним представления о неоправданном стремлении привлечь к себе внимание. В этом отношении невротики проявляют всевозможные виды заторможенности. Они испытывают торможение, когда выражают свои желания или о чём-то просят; когда делают что-то в собственных интересах; когда высказывают обоснованную критику; когда что-нибудь заказывают; когда выбирают себе знакомых, общаются с людьми, и так далее. Бывают также формы заторможенности, относящиеся, так сказать, к поддержанию собственной позиции: невротик часто не способен защититься от нападения; или не способен сказать “нет”, когда не хочет исполнить чьё-нибудь желание – например, продавщице, желающей продать ему ненужный товар, человеку, приглашающему его на званый вечер, или женщине, предлагающей ему “заняться любовью”[21] (то же касается, соответственно, сопротивления невротички аналогичному предложению мужчины). Бывают, наконец, торможения, относящиеся к знанию собственных желаний: трудность принять решение, составить собственное мнение, выразить стремление к собственной выгоде. Такие желания полагается скрывать: одна из моих знакомых в своих рассказах о себе помещает “кино” в раздел образования, а “выпивку” в категорию здоровья. В этой последней группе особенно важна неспособность к планированию[22] независимо от того, имеется ли в виду план какой-нибудь поездки, или план всей жизни: невротик позволяет себе плыть по течению, даже в таких важных решениях, как выбор профессии или вступление в брак; у него нет ясного представления, чего он хочет от жизни. Его подгоняют лишь некоторые невротические страхи, как это можно видеть в случае человека, старающегося накопить деньги из страха обеднеть, или вступающего в бесконечные любовные связи из страха найти себе конструктивное занятие.

В четвёртой группе установок речь идёт об агрессивности, под которой я понимаю, в противоположность установкам на самоутверждение, стремление совершать действия, направленные против кого-то, нападать, унижать, вмешиваться не в своё дело, вообще склонность к враждебному поведению. Расстройства этого рода проявляются в двух совершенно различных формах. Один из способов – быть агрессивным, доминирующим, сверхтребовательным, всем распоряжаться, всех высмеивать, у всех находить недостатки. Иногда люди с такими установками сознают, что они агрессивны; но чаще они ни в малейшей степени этого не подозревают, а субъективно убеждены, что они просто честные люди, всего лишь выражающие своё мнение, или даже скромны в своих требованиях, хотя в действительности они ведут себя оскорбительно и навязчиво. У других людей те же расстройства проявляются в противоположной форме. При поверхностном наблюдении у них заметна установка считать себя в любом случае осмеянным, угнетённым, оскорблённым, обманутым или униженным. Такие люди тоже нередко не подозревают, что это лишь их собственная установка, а исполнены горькой уверенности, что весь мир против них и старается всячески им докучать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Перевод книги Карен Хорни “Невротическая личность нашего времени” был выполнен А.И. Фетом около 1970 года по изданию The Neurotic Personality of our Time by Dr. Karen Horney, New York, WW Norton & Company INC Publishers. – Прим. Л.П. Петровой

2

Ср. H. Scudder Mekeel, “Clinic and Culture”, Journal of Abnormal and Social Psychology, vol. 30 (1935), pp. 292–300. [X. Скаддер Мекиль, “Клиника и культура”].

3

M.E. Opler, An Interpretation of Ambivalence of two American Indian Tribes in Journal of Social Psychology, vol. 7 (1936), pp. 82–116. [М.Э. Оплер, “Истолкование амбивалентности в двух племенах американских индейцев”].

4

Первая публикация относится к 1937 году. – Примеч. пер.

5

Ср. превосходное изложение антропологического материала в книгах Margaret Mead, Sex and Temperament in Three Primitive Societies [Маргарет Мид, Секс и темперамент в трёх первобытных обществах]; Ruth Benedict, Patterns of Culture [Рут Бенедикт, “Правила культуры”]; и в подготовляемой к печати книге A.S. Hallowell, Handbook of Psychological Leads for Ethnological field workers [А.С. Хэллоуэлл, “Сборник психологических указаний для полевых работников-этнологов”].

6

Edward Sapir, “Cultural Anthropology and psychiatry” in Journal of Abnormal and Social Psychology, vol. 27 (1932), pp. 229–242 [Эдуард Сепер, Культурная антропология и психиатрия].

7

Ср. Ruth Benedict, Patterns of Culture.

8

В работе “Некоторые психологические следствия анатомических различий между полами” Фрейд выдвигает теорию, по которой, вследствие неизбежных анатомических различий, каждая девочка завидует мальчику по поводу обладания пенисом. Впоследствии это её желание обладать пенисом преобразуется в желание обладать мужчиной носителем пениса. И тогда она завидует другим женщинам по поводу их отношений с мужчинами точнее, тому, что они обладают мужчинами так же, как первоначально завидовала мальчику по поводу обладания пенисом. Высказывая утверждения такого рода, Фрейд поддаётся искушению своего времени: делать обобщения о природе человека, относящиеся ко всему человечеству, по наблюдениям, сделанным в одной только культурной зоне. Антрополог не станет оспаривать наблюдения Фрейда; он примет их, как относящиеся к некоторой части населения некоторой культуры в некоторое время. Но он оспорит справедливость обобщений Фрейда, указав, что существуют бесконечные различия между народами в их установках по отношению к ревности, что есть народы, у которых мужчины ревнивее женщин, есть другие, у которых оба пола лишены индивидуальной ревности, и есть такие, у которых оба пола чрезмерно ревнивы. Ввиду существования этих различий, он отвергнет попытку Фрейда или кого-нибудь другого объяснить его наблюдения анатомическими различиями между полами. Вместо этого, он будет настаивать на необходимости исследовать различия в условиях жизни и их влияние на развитие ревности у мужчин и женщин. Для нашей культуры, например, следовало бы спросить, распространяется ли наблюдение Фрейда, относящееся к невротической женщине нашей культуры, также на нормальную женщину этой культуры. Этот вопрос следовало бы задать, поскольку психоаналитики, которым приходится изо дня в день общаться с невротическими личностями, теряют из виду тот факт, что в нашей культуре существуют и нормальные личности. Следует также задать вопрос, каковы психологические условия, вызывающие усиленную ревность или чувство собственности по отношению к другому полу, и каковы различия в условиях жизни мужчины и женщины в нашей культуре, объясняющие различное развитие ревности.

9

Зигмунд Фрейд, Тотем и табу.

10

Peter Freuchen, Arctic Adventure and Eskimo [Петер Фрейхен, Арктические приключения и эскимосы].

11

Robert Briffault, The Mothers [Робер Бриффо, Матери].

12

Многие авторы признавали важность культурных факторов, как определяющего влияния, входящего в психологические условия. Эрих Фромм [Erich Fromm] в своей работе “Zur Entstehung des Christusdogmas” [“К возникновению догмы о Христе”], [Imago, vol. 16 (1930), pp. 307–373] был первым в германской психоаналитической литературе, предложившим и развившим этот метод подхода. Позже его применили другие, например, Вильгельм Рейх [Wilhelm Reich] и Отто Фенхель [Otto Fenchel]. В Соединённых Штатах первым, кто увидел необходимость учитывать в психиатрии культурные условия, был Гарри Стэк Салливан [Harry Stack Sullivan]. В число американских психиатров, рассматривавших проблему с этих позиций, входили Адольф Майер [Adolf Mayer], Уильям А.Уайт [William A.White] (Twentieth Century Psychiatry [Психиатрия двадцатого века]), Уильям А.Хили [William A.Healy] и Огеста Броннер [Augusta Brenner] (New Light on Delinquency [Новый подход к преступности]). В последнее время некоторые психоаналитики, такие, как П.Александер [P.Alexander] и А.Кардинер [A.Kardiner], проявили интерес к культурным условиям психологических проблем. Из социологов с такой точкой зрения см. в особенности работы X.Д. Лассвелла [H.D. Lasswell] (World Politics and Personal Insecurity [Мировая политика и опасность для личности]) и Джона Долларда [John Dollard] (Criteria for the Life History [Критерии для жизнеописания]).

13

Предшествующие развитию сексуальных способов удовлетворения. – Примeч. пер.

14

Превращены в установленные правила – Примeч. пер.

15

Ситуационные неврозы приблизительно совпадают с тем, что И.Г. Шульц [J.H. Schultz] назвал Exogene Fremdneurosen [Экзогенные сторонние неврозы].

16

Фриц Александер [Fritz Alexander] предложил термин “неврозы характера” для обозначения неврозов без клинических симптомов. Мне такая терминология не кажется удачной, поскольку наличие или отсутствие симптомов часто несущественно для природы невроза.

17

Связанный с внутренним принуждением. – Примeч. пер.

18

Подчёркивание такого сходства никоим образом не означает пренебрежительного отношения к усилиям учёных, изучавших специальные типы неврозов. Напротив, я вполне признаю, что психопатология достигла значительных успехов в установлении отчётливых картин психических расстройств, описании их генезиса, их особых проявлений.

19

Переводчик отдаёт себе отчёт в неуклюжести этого оборота, но при переводе научной литературы точность мысли важнее лёгкости стиля. Английское слово affection, переведённое здесь как “любовь”, может означать “привязанность”, “любовь”, “расположение”, “нежное чувство” (см. Большой англо-русский словарь, М., “Русский язык”, 1979). Как видно из книги К. Хорни, в ней имеются в виду все эти значения; кроме того, латинское слово affectus, от которого происходит английское, означает также “душевное волнение”, “страсть” (ср. русское слово “аффект”). Русское слово “любовь” имеет столь же широкий, хотя и отличный от английского, диапазон значений. Мы остановились на нём, за неимением другого выхода; заметим, что affection не означает по-английски сексуальности в узком смысле, о которой отдельно говорится ниже. Выражения give affection, get affection мы переводим неуклюже, но буквально: “давать любовь”, “получать любовь”. Во всех дальнейших контекстах “привязанность” была бы хуже “любви”. — Примeч. пер.