Афганский рубеж

Михаил Дорин

Афганский рубеж

Глава 1

Свинцовые облака с каждым часом всё ниже. Видимость падает, а в воздухе уже появляется небольшая морось.

Слегка отворачиваю нос вертолёта вправо, чтобы был лучше виден обзор площадки для приземления. На указателе скорости 120 км/ч, вертикальная – 2 м/с.

Подходим ближе. Ручку управления вертолётом отклоняю на себя. Сбрасываю скорость до 60 км/ч. Постепенно подтягиваю вверх рычаг шаг-газ. Правую педаль аккуратно отклоняю, чтобы не попасть в левое вращение.

Вертолёт вибрирует, но медленно и верно зависает над площадкой, выложенной из металлических плит К-1Д. Аккуратно приземляю вертолёт и зажимаю тормозную гашетку.

– Готовимся к выключению, – дал я команду по внутренней связи, вывернув левой рукой рукоятку коррекции.

– Или к повтору, Саныч? – весело отвечает из передней кабины нашего Ми-28 мой лётчик-оператор Денис.

– Сплюнь, Дэнчик. А то «ЖПСКу» отберу, и ты весь маршрут по карте будешь вести, – ответил я.

– Понял, командир.

Смотрю влево на двигающихся в нашу сторону техников в огромных сапогах поверх чёрных утеплённых штанов. Раскисшая земля не даёт им быстро добежать до боевой машины. Но видно, как они стараются это сделать.

Открыл дверь своей кабины, впуская прохладу нашего полевого аэродрома. Смотрю по сторонам. Всё как обычно – вертолёты, лесопосадка, слившееся серое небо с промёрзшей землёй и небольшие сопки.

– Саныч, командир к себе зовёт, – передал мне техник, когда я спустился на шершавую поверхность площадки.

– Хорошо. Температура скачет в правом двигателе. Разница в оборотах на запуске имеется. Настолько мы технику угрохали? – спросил я, расписываясь в журнале.

– Работаем на износ, – улыбнулся техник.

– Здраво мыслишь! Спасибо за матчасть, – ответил я, похлопав его по плечу.

Шлем я сунул в специальную синюю сумку с шевроном родного училища. Надел приготовленные чулки химкостюма и «пошлёпал» к Петру Ивановичу – моему командиру полка.

Кажется, сейчас меня ожидает серьёзный разговор.

Войдя в штабную палатку, я оставил вещи на входе у связистов и подошёл ближе к столу командира.

– Нет. Не устал… Да вы послушайте! Товарищ командующий… Да какие к чёрту лица? Есть строгий выговор! – громко сказал комполка и силой повесил трубку жёлтого телефона с двуглавым орлом.

При этом он вскочил на ноги и придавил трубку сильнее.

– Чего?! А, Клюев, заходи. Извини, Сан Саныч. Пока с этим де…

Вновь зазвонил жёлтый телефон, и полковник взял трубку.

– Белов! Я, товарищ командующий. Служу России! Да. Есть, ждать, – громко ответил комполка, повесил трубку и вновь придавил её.

– Так что там, командир?

– Да пока с этими друзьями поговоришь, всё из головы вылетит. Лучших офицеров не узнаю.

– Вы мне льстите, – улыбнулся я.

– Не зазнавайся только! Садись, сынок, – посмеялся Белов.

Пётр Иванович был из тех, на ком держится армия и страна. 54 года, а до сих пор в кабине вертолёта. По нему можно историю локальных войн изучать.

– Я чего тебя позвал. Документ на тебя пришёл из штаба округа. Хочешь почитать? – показал он мне телеграмму, отпечатанную на жёлтой бумаге.

– Можно в кратком изложении, командир?

– Конечно! Я направил на тебя представление о назначении на вышестоящую должность. В 171 м полку сильно командный состав выбило. Ни одного замкомэска не осталось. Предложил тебя назначить.

Вот командир сюрпризы умеет делать! К 33 годам мне действительно пора бы уже и двигаться дальше, а то я уже пять лет как командир звена.

– Спасибо.

– Чего уж там! – швырнул на стол телеграмму Белов.

Видимо, не совсем всё гладко прошло.

– Удивляюсь я тебе. Медаль Нестерова, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени и орден Мужества. За 10 лет службы офицером! Кого так можно было послать, что я тебя двинуть не мог три года?

Пожимаю плечами.

Ответ прост – замолвить слово некому. Детский дом, кадетский корпус, а потом лётное училище. За это время родственников у меня не объявилось, а друзья до больших звёзд ещё не успели дорасти.

– Ладно. У меня батя тоже в Афгане и звезду Героя имел, и ордена. А дальше командира эскадрильи не продвинулся. Не любил лизать… что обычно лижут.

– Я пойду?

Только я собирался уйти, как «заверещал» телефон связи с командным пунктом группировки. Белов поднял трубку и молча слушал. Быстро что-то записывал себе в тетрадь и поглядывал на карту.

– Понял. Работаем! – повесил он трубку и посмотрел на меня. – Новая задача прилетела. Готовимся к вылету. Ты со мной.

Мой лётчик-оператор шёл рядом и продолжал на ходу прокладывать нам маршрут до района выполнения задания. После запуска двигателей у него будет немного времени, чтобы внести точки в навигационную систему.

– Сан Саныч, там как бы не совсем всё гладко. Площадка открытая, прикрыться складками местности не получиться, – шептал он мне.

Я и без него знал, что эвакуировать группу спецназа в окружении, не самая лёгкая из задач.

– Мы своих не бросаем, Дэнчик. Придётся попотеть, – похлопал я его по плечу.

Края вертолётной площадки из металлоконструкций уже порядком закиданы грязью, которую мы носим уже десятый или… потерял счёт дням.

– Саня, без геройства там. Пока мы забираем, вы прикрываете, – объяснил комполка и пошёл быстрым шагом к вертолёту Ми-8.

Он тоже давно не спит, но работать некому. На базе сейчас лётчиков выше третьего класса он, я, и… достаточно. Так ему в кадрах сказали в штабе округа, когда формировали новую бригаду в округе и забрали у нас опытных офицеров.

Чулки от химкостюма свернули в пакет и передали техникам, чтоб бросили рядом с ящиками с запасным имуществом. Заняли места в кабинах – я в задней, а лётчик-оператор в передней. Машины аэродромного пускового агрегата (АПА) на месте.

Выполняю проверку систем. На правом многофункциональном индикаторе высветилось «ЗАПУСК РАЗРЕШЁН».

Кулак поднял вверх, означающий готовность к запуску вспомогательной силовой установки.

– 103й, готов, – доложил мой ведомый.

– 102й, готов, – за ним повторил я.

– 001, группе запуск, – дал команду Белов.

Мой Ми-28 загудел. Обороты вспомогательной силовой установки начали расти, как и гул снаружи.

Приборы контроля запускаются. На индикаторе идёт обратный отсчёт до конца прогрева.

Правая нога на педали. Ручка управления в нейтральном положении. Несущий винт расторможен.

– От винтов! – дал я команду техникам и перевёл СТОП-КРАН в положение ОТКРЫТО.

– Левый двигатель запускаем первым, – проговорил я по внутренней связи и показал указательный палец технику.

Нажал кнопку запуска. Пошла раскрутка винтов – первые признаки оживания винтокрылой машины.

Вертушку слегка начинает вести в стороны, но мелкими нажатиями на кнопку триммера, сбалансировал вертолёт.

– Правый двигатель, запуск, – показал я два пальца технику и тот переместился в правую сторону, чтобы наблюдать за двигателем.

Двигатели запущены. Прогрев выполнен. Двери закрыты, а кабина загерметизирована.

Теперь ждём команды на взлёт. Есть небольшое волнение. Оно всегда присутствует перед боевым вылетом.

Только двигатели вышли на нужные обороты, сразу мы начали взлёт. Каждый раз думаю, что с такой системой управления как на вертолёте, мы напоминаем комбайнёров.

В принципе, мы чем-то схожи. Такие же рабочие и трудяги.

Почти одновременно поднялись в воздух втроём. Командир в Ми-8 секунду выдержал вертолёт на висении, наклонил нос и пошёл в разгон.

Ручку управления отклоняю вперёд, поддерживая при этом вертолёт рычагом шаг-газа. Правую педаль начал отклонять. Нос вертолёта слегка опустился, и мы начали разгон.

Зашумели винты. Небольшая просадка, а потом снова ускорение. Тот самый переход с осевой на косую обдувку лопастей несущего винта пройден.

Вокруг всё шумит, вибрирует, но главное – вертолёт летит. Не обращаешь уже внимание на разницу в оборотах двигателей больше нормы.

Снаружи проносятся холмы и лесопосадки. Ниже летаешь – дольше летаешь. Эту мысль я уяснил давно.

Сбить могут на каждом километре маршрута. Если учесть, что здесь не Ближний Восток, где всё видно, то в каждой лесополосе может сидеть террорист с ПЗРК совсем не отечественного производства.

– 103й, не отставай, – заметил я, как ведомый оставляет левый борт Ми-8 открытым.

– Понял. Прибавляю.

– АСО в готовность, – дал я команду, и Денис в передней кабине приготовился работать с панелью отстрела ловушек.

Входим в район работы. Командирский Ми-8 начинаем подбирать площадку.

– 103й, встаём в круг. За «зелёнкой» особо смотри, – подсказал я ведомому, обратив внимание на густую лесополосу справа.

Проходит десять минут, но никого не нашли. Вокруг только чёрные клубы дыма, разрушенные строения и горящий транспорт.

– 001, группу наблюдаю. Развалины в километре на Север, – доложил командир Ми-8 и начал заходить на посадку недалеко от лесополосы.

– Понял. Прикрываем.

– 103й, принял.

Облетаю район и смотрю по сторонам. В 8ку затаскивают одного раненного, второго. Противника не видно.

– Всё спокойно, командир, – доложил Денис.

– Гляди-гляди. Они на взлёте могут ударить. Им сразу гасить вертушки нет смысла.

Делаю один круг. За ним второй, а потом началось.

На окраине лесополосы возник сизый дым, и потянулся спутный след от ракеты.

– 103й, по тебе пошла! – громко сказал я в эфир и тут же развернулся к «зелёнке» носом.

Первая ракета мимо прошла.

– Пуск! Манёвр! – скомандовал я, увидев, как и в мою сторону потянулась сизая «змея».

Резко ухожу влево и у самой земли задираю нос к облакам. Даже слегка к креслу придавило от перегрузки. Яркий отстрел ловушек выручил, но ракета не последняя.

– Уходим вправо! – крикнул мне штурман.

Разгоняю вертолёт, снова уходя вниз. Тут же вывожу его у самой земли. Вновь отстрел ловушек. Взрыв и вертолёт слегка уводит в сторону.

Никаких повреждений нет. Все параметры в норме. Начинаю смещаться боком. Так сложнее попасть стрелкам.

– 102й, вижу позиции. Работаю! – доложил ведомый и начал заход на цель.

Секунда и в его носовой пушечной установке загорелось пламя от выстрелов. Лесопосадка мгновенно обзавелась небольшой поляной, но теперь с других направлений начали работать крупным калибром.

Целят в командирский Ми-8, а они ещё не закончили погрузку.

– 102й, ещё пуск! – громко сказал в эфир ведомый.

Ещё один спутный след наблюдаю с земли. Ныряю вниз и тут же влево, проношусь над кромками деревьев. Выполняю резкий отворот вправо и горку с отстрелом ловушек.

Перед глазами весь каскад манёвров пролетел в считанные секунды. Не успеваешь вспотеть за это время.

Взрыв где-то рядом произошёл, но по фюзеляжу попали только осколки. С правой стороны будто камни по отсеку двигателя начали стучать.

Захожу на цель.

– Работаю, – доложил я.

Прицельная марка на индикаторе лобового стекла наложена на цель. Время идёт на секунды.

– Ухожу влево, – доложил я, нажав кнопку ПУСК.

Раздался глухой стук справа и слева. Четыре ракеты ушли, оставляя сизый дымовой след после себя. Со всех сторон продолжают стрелять. Выявляем ещё одну позицию. С неё бьют уже по 8ке из автоматического гранатомёта. Накрывают всю площадку, но Ми-8 героически взлетает и уходит обратным курсом на базу.

– Курс 60°. Начинаю отстрел, – доложил Денис.

Пристраиваюсь слева к командирскому Ми-8 и вижу, как из его двигателя валит чёрный дым. Может недотянуть, если будет хоть ещё одно попадание.

– 001й, левый дымит.

Во все стороны летят яркие огни ловушек. Пока ещё в районе нахождения банд, нужно стараться всеми способами себя прикрывать.

Белов начал запрашивать руководителя полётами на площадке.

– Фиалка, 001й, идём тремя единицами. Группа на борту. Взлёт произвели. Я на одном правом двигателе, – доложил командир.

В эфире тишина. Руководитель полётами, видимо, уже даёт указания личному составу на готовиться к аварийной посадке.

– 001й, понял вас. Встречаем, – ответил РП.

– 001й, вертолёт управляем? – запрашиваю я.

– Пока да. Правый тоже начинает хандрить.

Ещё минуту нам нужно выдержать на этом курсе, чтобы выйти из зоны противника. Потом можно и слегка расслабиться.

– Подходим к рубежу. Выходим из опасной зоны, – сказал мой оператор. – Сделали. Фух!

И правда, задачка не из лёгких. Смотрю на левую руку, а она вздрагивает с каждым ударом пульса. Во рту пересохло, а лицо обливается потом.

– Подходим к площадке, командир, – сказал лётчик-оператор.

– Управление берёшь? – спросил я.

– Точно так… или, как по-вашему – здраво! – радостно сказал Денис.

Первым на посадку зашёл Ми-8, мигая бортовыми аэронавигационными огнями (БАНО). Его уже ждали два УАЗ «Таблетки», готовые увезти в госпиталь раненых. Ведомого тоже пропустили вперёд, чтобы он не мешал тренироваться.

– И как учили. Автовисение не включаем. Тренируйся, – сказал я лётчику-оператору.

Денис выровнял вертолёт по горизонту.

– Сам заходи. Я подстрахую, – сказал Денису, держа ногу на правой педали.

Лётчик-оператор начал постепенно снижаться. Чувствую правой ногой, как он отклоняет педаль, чтобы компенсировать реактивный момент на несущем винте.

Ручка управления вертолётом слегка отклонена на себя, чтобы создать угол тангажа на гашение скорости.

Вертолёт снижается, есть небольшая вибрация, но он уже тормозится.

– Плавнее. Вертолёт может и сам зайти. Ты только ему не мешай.

Ми-28 замедлился и завис над площадкой на высоте в пару метров. Вот только Денчик разболтал вертолёт.

– Не раскачивай. Он висит сам, если ты его хорошо оттриммируешь. Давай покажу. Управление взял, – сказал я и несколько раз щёлкнул кнопку триммера на ручке управления. – Только пальцем его удерживаю.

Вертолёт в этот момент висел, слегка качаясь вниз-вверх.

– Круто! – сказал Дэнчик.

Минуту провисев, мой лётчик-оператор приземлил вертолёт, и мы начали выключаться.

Уже совсем стемнело. Техники освещают вертолёт с помощью фонариков, а я не тороплюсь выходить из кабины.

– Саныч? – спросил Денис, спрыгнув на поверхность площадки.

– Немного посижу, – ответил я, снимая шлем.

Задумавшись о чём-то вечном и неизвестном, я посматривал вокруг. Непроглядная темнота. Тишина, прерываемая разговорами техсостава. Где-то вдали слышны разрывы, а в воздухе стоит запах керосина.

В промежутках между лесопосадками на горизонте появились мощные яркие вспышки.

– Выход! – прозвучал крик одного из техников.

Обстрел!

Одним движением я успел отстегнуть себя от кресла, чтобы выпрыгнуть из кабины. Мощный удар, а потом ещё.

Чувствую, как меня что-то обжигает. По телу тут же бежит даже не холод, а мороз. Ног уже не чувствую.

Какие-то крики вокруг, а во рту солёный привкус. И через секунду – темнота.

Прихожу в себя тяжело. Голова раскалывается. Дышать больно. По ягодицами пробежал холод, а на губах что-то мокрое. И голова… мёрзнет.

– Саня! Сашка! – слышу я незнакомый голос, но глаза открыть не получается.

Мне кажется, что на лице у меня лёд, а ветер задувает в ухо. Открываю глаза, но пока только белая пелена.

– Санёчек! Родной! Как же так?! – слышу причитающий голос рядом с собой.

Вроде начинаю возвращаться в реальный мир. Изображение настроено. Один глаз не видит. Будто я лежу в снегу. Какой же может быть снег, если сейчас лето и грязь?! Она и пахнет по-другому.

Второй глаз даёт понять, что мир вокруг переменился. Нет, вертолёт и здесь есть. Только это Ми-8. Такой расцветки не припомню в нашем полку. Да и вообще это старая модификация. Вон, рулевой винт справа!

Он лежит на боку, вокруг него пляшет и вздыхает мужик в старом зимнем обмундировании. Такое я даже в училище не застал. А самое интересное, на улице день!

Вроде не сильно и повреждён вертолёт. Стойки подломаны, пара лопастей смяты, и блистер сброшен со стороны лётчика-штурмана. Но ничего не горит. Запаха керосина нет. Грубая посадка, ничего больше.

Пока я пытался понять, кто это ходит возле вертолёта, ко мне подошёл ещё один человек.

– Саня, ну ты как?! Мы думали тебе хана. Тебя вон выбросило метров на 30 из кабины.

Надо мной встал парень в чёрном зимнем шлемофоне с разбитым носом. Руки у него дрожат, хоть он ими и пытался меня осмотреть.

– Так понятно же. Взрыв какой был, – прокряхтел я, усаживаясь на землю. – А ты кто?

– Да не было взрыва и хорошо. Так хоть есть шанс нам отписаться. Бортовой говорит, что вертолёт восстановлению подлежит.

Отчего отписаться? Теперь ещё и обстрел нам в вину поставят?!

– Ты кто, воин? – повторил я вопрос.

Начал себя ощупывать. Я тоже в лётном обмундировании старого образца. Шлемофона на голове нет, но на шее ларингофон закреплён. Что за «старая школа»?

А ещё шишка на голове такая, будто у меня мозг перестал помещаться. Как я вообще мог вылететь из кабины?

– Слушай, ну ты был придурок, но не думал, что из-за удара головой рассудок потеряешь, – покачал он головой.

– Кто придурок?! – возмутился я, вскочил на ноги и схватил за грудки парня.

– Совсем уже страх потерял?! На своего командира звена руку поднимаешь? – возмутился парень, крича на меня и не сдерживая свой поток слюней.

– Какой мой командир?! Что тут происходит?! – крикнул я.

– Дима я! Старший лейтенант Батыров! Тебя ко мне, дурака, определили! А мы с тобой вертолёт посреди леса разложили!

Я оглянулся по сторонам.

Вокруг как-то всё слишком мирно. Белый снег, яркое солнце слепит в глаза. Я на какой-то большой поляне в лесу. И форма не та, в которой… умирал. А я именно умирал!

– Здраво я головой приложился, Димон. А когда снег выпал?

– Я не люблю, когда меня Димоном…

– Громкость убавь, Димон. Когда снег выпал? – повторил я.

– Уже три месяца лежит. Надоело лопатой работать на стоянке. Ты вообще помнишь, что произошло?

– Вертолёт взорвался… вроде. Летел я куда-то. Остальное в тумане всё, – ответил я, взяв снег и приложив его к шишке. – А чё на тебе такая форма? И где оружие?

– Мда, ну ты Клюковкин и шандарахнулся, – посмеялся Дима. – Что Советская Родина дала, то и ношу.

– А в каком году тебе форму выдали?

– Как в каком? В этом. В 1980 м.

Стойко перевариваю услышанное, сидя задницей в снегу. Проверяю нагрудные карманы. Нахожу удостоверение личности и читаю, как меня зовут: Клюковкин Александр Александрович, 1957 года рождения.

Глава 2

Я продолжал смотреть на фотографию в удостоверении личности. С виду документ особо не отличается от того, что мне выдали на выпуске в лётном училище.

Человек на фото очень похож на меня. Что за реинкарнация такая?!

Я смотрел по сторонам и с каждой минутой понимал, насколько всё реально.

Через пару минут на поляне появились машины. Первой по бездорожью «скакал» ГАЗ-69. Я таких «козликов» видел только на картинках. Следом за ним ещё два автомобиля – вполне себе современные УАЗы «Таблетки».

– Клюковкин, давай вставай. Это Батя. А с ним Хорьков ещё едет, – подбежал ко мне Дима и начал поднимать с земли.

– Ты чего пристал? Кто это такие? – спросил я, отталкивая своего первого знакомого в этом мире.

– Хочешь, сиди. Заодно и самое ценное себе отморозишь, – сказал Батыров.

Я и так уже собирался встать. Достоинство нужно не только иметь, но и беречь.

– Ладно. А то и, правда, простужусь. Так кто это такие?

– Да так, ничего особого. Командир полка и начальник штаба, – с иронией ответил Дима и махнул рукой.

Какой-то он удручённый, нервный и совсем не командирского склада. Наверняка, либо проявил себя в теории, либо кто-то его «продвинул». И теперь он переживает, что про него скажут родственникам.

– Главное, что живы, а с аварией разберёмся, – шепнул я, когда рядом с нами остановились машины командного состава.

– Конечно! – цокнул Димон.

Его нытьё уже надоело. Взбодрить бы его надо, да из машины уже начали выходить начальники.

Первым захрустел по снегу высокий и стройный офицер в меховой лётной куртке и повседневной фуражке. Головной убор зелёного цвета с голубым околышем и кокарда с красной звездой. Такие точно не носят в Воздушно-космических силах Российской Федерации.

– Тебе нужно говорить, кто это?! – прорычал мне на ухо Димон.

Только он это сказал, как в памяти у меня что-то щёлкнуло. Оказывается, я знаю, что это командир 171го отдельного транспортно-боевого вертолётного полка. Зовут его Геннадий Павлович Медведев.

Мне даже вспомнилось, как Клюковкин вошёл к нему в кабинет, представляясь по случаю прибытия к новому месту службы. И тут же был выдран по самые помидоры. В гражданке зашёл представляться!

Командир медленно пошёл осматривать вертолёт. Бортовой техник нашего навернувшегося вертолёта весь подобрался, вытянулся в струнку и приложил руку к голове, на которую был надет шлемофон. Пока командир полка выяснял, что произошло, к нам уже спешил второй офицер, который явно уступает командиру в статности.

– Этого ты должен знать. Ты у него в «любимцах», – подсказал Батыров.

Начальник штаба полка подполковник Иван Николаевич Хорьков. И он встречался с Клюковкиным чаще, чем врач перед лётной сменой.

Хорьков был маленького и скрюченного телосложения. Лицо скривил, будто унюхал испражнение человека. Шапкой-ушанкой он быстро прикрыл свою лысину. Шинель тёмно-серого цвета подполковник застёгивал уже на ходу. Торопился к нам так быстро, что едва успел накинуть на шею серое кашне.

– Живо доклад! Всё по минутам. Нет! Секундам! И ничего не пропустите. Это же надо так умудриться! – затараторил Хорьков.

Смотрю и не знаю, что меня в нём больше бесит – голос или его родинка на лбу. Напоминает красную точку бинди, что в Индии означает принадлежность к какой-то касте.

– А тебя, Клюковкин, ничего не спасёт! Всё! Фенита ля… короче, фенита тебе! Сегодня же начну заниматься твоим делом. Никто не поможет!

Выговорился, так выговорился Хорьков! Наверное, давно уже он хотел от Саши Клюковкина избавиться. Пока только один эпизод всплыл в памяти – Клюковкин, стоя в наряде, поехал в райцентр на УАЗике начальника штаба и попал в аварию. Виновником ДТП был на удивление не Клюковкин, а «синий» водитель синего трактора. Ноо… начальник штаба сей факт во внимание не принял. Наказания Сашка не избежал.

– Товарищ подполковник, докладываю, что во время полёта… – начал говорить Батыров, а меня слегка повело в сторону.

Виски завибрировали. Голова начала болеть от свалившейся на меня информации и картинок прошлого. Причём не моего, а этого самого Клюковкина.

На борту произошёл отказ и… этот Димон растерялся. Бортовой техник начал докладывать, что у нас отказали насосы. Вижу, как гаснет зелёное табло «РАСХОД. БАК».

– Согласно инструкции экипажу, выполнили подбор посадочной площадки с воздуха и начали заход, – продолжал докладывать Дмитрий.

Всё так, да только он неверно определил отказ. А потом и вовсе встали два двигателя. В кабине сразу стало тихо, и Димон впал в ступор. Ничего не предпринимал.

Ему бортовой техник кричит, что нужно садиться на режиме самовращения несущего винта, а он ни в какую. Всё пытался двигатели запустить. Высоты уже нет.

Тогда в дело и вступил Клюковкин. Перехватил управление и посадил на эту поляну. Получилось не очень, но зато живы остались. А так, воткнулись бы в землю и сгорели.

В глазах до сих пор показания вертикальной скорости снижения, которые были выше всех эксплуатационных ограничений.

– При отказе двух насосов тяга вертолёта падает не менее чем на 1000 кг, – перешёл от практики к теории Батыров.

Ну что за ботаник! Смотрю, а у него до сих пор рука трясётся. Вроде немолодой парень, а с нервами плохо.

Командир полка закончил беседовать с нашим бортовым техником у вертолёта и подошёл к нам. У Геннадия Павловича острый взгляд, прямая осанка и уверенная походка. Глаза зелёно-карие, излучают доброту и спокойствие.

– Вот, Геннадий Палыч, докладывает старший лейтенант Батыров и мне всё понятно, – похвалил Димона начальник штаба. – Пожалуй, теперь с Клюковкиным вопрос стоит решить в ближайшее время.

Высокий и вибрирующий голос начштаба раздражал. Всё время ожидаю, что он вот-вот впадёт в истерику.

– Я слышал про Клюковкина. Сначала разберёмся с аварией. Батыров тебе и тираж назвал из инструкции экипажу Ми-8Т? – спросил командир полка, подойдя вплотную к Димону.

– Не настолько полным был ответ, – сказал Хорьков, переминаясь с ноги на ногу.

Медведев пожал руку сначала Батырову, а затем и мне.

– Травмы? Жалобы? – спросил Геннадий Павлович.