Колесо Времени. Книга 14. Память Света

Направляясь на север, ветер миновал людей с погасшим взором, сидевших на обочинах поодиночке или небольшими группами. Некоторые так оголодали, что не могли сидеть, и поэтому лежали, глядя в бурлящее грозовое небо. Другие брели дальше, а куда – и сами не знали. На север, на Последнюю битву, что бы это ни значило. В этих двух словах нет надежды, только смерть, но люди чувствовали, что обязаны быть именно там, на месте Последней битвы.

В вечерней мгле ветер добрался до громадного сборища далеко к северу от Кэймлина. За перелесками начиналось широкое поле, но теперь на нем выросли палатки – ни дать ни взять грибы на гниющем бревне. Десятки тысяч вооруженных людей ждали у костров, в пламени которых быстро исчезали росшие в округе деревья.

Ветер пронесся между ними, обдавая клубами дыма солдатские физиономии, на которых, в отличие от лиц беженцев, читалось не отчаяние, а благоговейный страх. Эти люди видели хворую землю, чувствовали гнет нависающих туч и понимали, что мир умирает. Они смотрели, как огонь пожирает дрова, уголек за угольком, и то, что некогда было живым, обращается в прах.

Бойцы одного из отрядов осматривали доспехи, на совесть смазанные маслом, но все равно начавшие ржаветь. Набирали воду айильцы в белых одеждах – бывшие воины, ныне отказавшиеся брать в руки оружие, несмотря на искупленный тох. Кучка перепуганных слуг, уверенных, что завтра грянет война между Белой Башней и Драконом Возрожденным, раскладывали припасы в дрожавших на ветру палатках.

В ночи мужчины и женщины нашептывали слова истины. «Конец близок. Мир обречен. Приходит конец всему сущему. Конец близок».

И тут кто-то громко рассмеялся.

Из большого шатра в центре лагеря лился теплый свет, выплескиваясь из-за поднятого входного клапана и вырываясь из-под парусиновых стенок.

А в этом шатре хохотал, запрокинув голову, Ранд ал’Тор – Дракон Возрожденный.

– И что она сделала? – отсмеявшись, спросил он и налил два кубка красного вина – один себе, другой Перрину, которого этот вопрос вогнал в краску.

«Он заматерел, – подумал Ранд, – но каким-то образом не утратил частицу присущей ему скромности». Настоящее чудо, вроде жемчужины, найденной в брюхе у форели. Перрин был могуч, но эта мощь не сломила его.

– Ну, – ответил кузнец, – ты же знаешь, какова наша Марин. Даже на Кенна смотрит так, будто он мальчишка, нуждающийся в материнской заботе. Когда она увидела меня и Фэйли на полу, будто двух бестолковых подростков… Наверное, она не знала, что делать – то ли смеяться, то ли отправить нас на кухню мыть посуду. Поодиночке, чтобы не наделали глупостей.

Ранд с улыбкой представил эту картину. Перрин – здоровенный, крепкий Перрин – настолько слаб, что едва ходит. Какой нелепый образ! Ранд предположил бы, что друг преувеличивает, но за Перрином такое не водилось. Он всегда говорил только правду. Как странно, он изменился так, что не узнать, но нутро осталось прежним. Удивительное дело.

– Как бы то ни было, – продолжил Перрин, отхлебнув вина, – Фэйли помогла мне встать, усадила на коня, и мы с важным видом стали гарцевать туда-сюда. Я, считай, пальцем о палец не ударил. Сражались другие, а я и чашку бы не смог ко рту поднести. – Он умолк. Взгляд золотистых глаз устремился куда-то вдаль. – На твоем месте я бы гордился ими, Ранд. Без Даннила, без твоего отца и отца Мэта, безо всех этих людей я не сделал бы и половины – нет, даже десятой части – того, что сделано.

– Верю, – сказал Ранд, рассматривая вино. Льюс Тэрин знал толк в этом напитке, и Ранд – вернее, тот закоулок его сознания, где хранилась память человека, которым он когда-то был, – остался недоволен этим винтажом. В нынешнем мире мало какое вино могло сравниться с лучшими образцами Эпохи легенд – по крайней мере, ни одно из тех, что ему доводилось пробовать.

Он сделал глоточек и отставил кубок. В глубине шатра, в той части, что была отделена занавеской, по-прежнему дремала Мин, но после увиденного во снах Ранд пробудился – и теперь был рад, что Перрин помогает ему отвлечься от мыслей о Тел’аран’риоде.

«Майрин…» Нет. Нельзя чтобы эта женщина отвлекала его. В этом, пожалуй, весь смысл его видения.

– Пойдем прогуляемся, – сказал Ранд. – Надо проверить кое-что перед завтрашним днем.

Оба вышли в ночь и в сопровождении нескольких Дев, державшихся немного позади, отправились к Себбану Балверу, чьи услуги Перрин предоставил Ранду. Балвера подобный поворот событий вполне устраивал, поскольку ему было свойственно тяготеть к наиболее влиятельным персонам.

– Послушай, Ранд, – начал Перрин, не снимавший руки с Мах’аллейнира, – я же обо всем рассказал. И об осаде Двуречья, и о сражении. Зачем спрашивать снова?

– Раньше меня интересовали события, Перрин. И я спрашивал о том, что было, но не о людях, с которыми это случилось. – Он взглянул на Перрина и сотворил светящуюся сферу, чтобы та озаряла дорогу. – Мне надо запомнить людей, Перрин. В прошлом я зачастую не обращал на них внимания, а так нельзя.

Неподалеку стояли лагерем войска Перрина. Порыв ветра принес запахи костров и звон кузнечных молотов по заготовкам для мечей. До Ранда доходили слухи, что вновь раскрыт секрет изготовления оружия с помощью Единой Силы. Люди Перрина работали без продыху, стараясь создать как можно больше подобных клинков, и два его Аша’мана совсем выбились из сил.

Ранд прислал Перрину всех мужчин, умеющих направлять Силу, без кого мог обойтись, – хотя бы потому, что к нему, едва прознав об этой новости, явились десятки Дев и потребовали снабдить их сработанными с использованием Силы наконечниками для копий. «Сам подумай, Ранд ал’Тор, – объясняла Берална, – кузнецы Перрина Айбара могут делать целых четыре наконечника вместо одного меча». Произнося последнее слово, она поморщилась, будто на вкус оно было как морская вода.

В отличие от Льюса Тэрина, Ранд не знал вкуса морской воды. В прошлом подобные воспоминания изрядно его тревожили, но теперь Ранд научился примиряться с ними.

– Уму непостижимо, что с нами стало, – продолжал Перрин. – О Свет, иной раз мне кажется, что с минуты на минуту объявится хозяин всей этой прекрасной одежды, наорет на меня, а затем велит не задирать нос и отправит чистить конюшни.

– Колесо плетет так, как желает Колесо, Перрин. Мы стали теми, кем должны были стать.

Перрин кивнул. Они шагали по тропинке меж палаток, освещенные сферой, что висела в воздухе над правой ладонью Ранда.

– На что… На что они похожи? – спросил Перрин. – Полученные тобой воспоминания?

– Бывало ли, что ты видел сон, а проснувшись, помнил его во всех подробностях? И эти образы не меркли, а оставались с тобой целый день?

– Да, – ответил Перрин с какой-то странной сдержанностью. – Могу сказать, что случалось такое.

– Со мной то же самое, – сказал Ранд. – Я помню, как был Льюсом Тэрином и делал то, что делал он, как мы помним поступки, совершенные во сне. Да, они мои, но не всегда мне нравятся – и вряд ли я поступил бы так в здравом уме. Но факт остается фактом: во сне эти действия кажутся рациональными.

Перрин кивнул.

– Я – это я, – продолжил Ранд. – И я – это он. Но вместе с тем мы – не единое целое.

– Ну, ты все еще похож на себя, – сказал Перрин, хотя Ранду показалось, что на слове «похож» он слегка запнулся. Может, хотел сказать «пахнешь собой»? – Изменился, но не настолько.

Ранд сомневался, что сумеет подобрать такие слова, чтобы Перрин не счел его сумасшедшим. Человек, которым он становился, когда выступал от лица Дракона Возрожденного… Это была не маска и не поза. Именно такова была его сущность. Он не изменился. Не преобразился. Он попросту принял все как есть.

Это не значило, что он узнал ответы на все вопросы. Несмотря на обретенные воспоминания за четыреста лет, Ранд все еще волновался насчет того, что ему предстояло сделать. Льюс Тэрин не знал, как запечатать Скважину. Его попытка привела к катастрофе – к порче, к Разлому Мира – и ненадежности узилища, печати на котором ныне стали хрупкими, как стекло.

Но один вопрос не шел у Ранда из головы. Опасный вопрос. Тот, которым не задавался Льюс Тэрин.

Вдруг суть не в том, чтобы снова запечатать Темного в узилище? Вдруг ответ, последний и окончательный, кроется в чем-то другом? В чем-то более постоянном?

«Да, – в сотый раз подумал Ранд. – Но возможно ли это?»

Они подошли к нужной палатке, где трудились писари. Девы рассыпались вокруг веером, а Ранд с Перрином ступили внутрь. Разумеется, писари еще не спали, и, увидев вошедшего Ранда, они не особо удивились.

– Милорд Дракон, – чопорно поклонился Балвер, стоявший у стола с картами и стопками документов.

Сухонький и невысокий, он нервными движениями раскладывал бумаги. Из прорехи в камзоле, который был ему великоват, то и дело выглядывал шишковатый локоть.

– Докладывай, – велел Ранд.

– Роэдран обещал быть, – ясным тонким голосом произнес Балвер. – Королева Андора послала за ним и обещала, что эта ее Родня откроет для него переходные врата. Соглядатаи при его дворе сообщают, что Роэдран гневается. Дескать, предпочел бы обойтись без ее помощи. Но настаивает, что ему надо здесь показаться – хотя бы для того, чтобы не выглядеть изгоем.

– Замечательно, – сказал Ранд. – Говоришь, Илэйн не догадывается о твоих шпионах?

– Милорд! – возмутился Балвер.

– Ты выяснил, кто из наших писарей шпионит на нее?

– Никто… – пролепетал Балвер, и Ранд улыбнулся:

– Кто-нибудь да шпионит, Балвер. В конце концов, Илэйн сама говорила, как вести подобные дела. Чуть ли не учила. Ну да ладно. После завтрашнего дня мои намерения станут известны всем и каждому, так что в секретах нет нужды.

«Кроме тех, что у меня на душе, сокрытых глубоко-глубоко».

– То есть на встрече будут все? – спросил Перрин. – Все важнейшие правители? И Иллиана, и Тира?

– Амерлин убедила их присутствовать, – ответил Балвер. – Если милорды желают взглянуть, у меня есть копия их переписки.

– Я бы ознакомился, – сказал Ранд. – Пусть документы принесут ко мне в шатер. Ночью пролистаю.

Земля вдруг содрогнулась. Писари стали хвататься за стопки бумаг, чтобы те не рассыпались, вскрикивая, когда вокруг падала походная мебель. Снаружи раздавались голоса, но людские вопли перекрывал звон металла и треск ломавшихся деревьев. В глубинах земли что-то зарокотало и застонало.

Для Ранда этот звук был чем-то сродни болезненному мышечному спазму.

Далеко в небесах, словно предвестником будущего, громыхнул гром. Дрожь земли улеглась, но писари так и стояли со стопками документов в руках, будто боялись, что те разлетятся по сторонам.

«Вот оно, – подумал Ранд. – Я не готов – мы не готовы… Но все равно – вот оно».

Многие месяцы он провел в страхе перед этим днем. С тех самых пор, как в ночи явились троллоки, с тех самых пор, как Лан и Морейн увели его из Двуречья, Ранд боялся того, что будет.

Последняя битва. Конец. Но теперь, на пороге Последней битвы, Ранд понял, что не боится. Он волновался, но страха не было.

«Скоро я приду за тобой», – подумал он и повернулся к писарям:

– Разошлите предупреждения. Расскажите людям, что впереди новые землетрясения. И бури, самые настоящие, чудовищные. Произойдет Разлом, и этого не избежать. Темный попробует стереть этот мир в порошок.

В свете фонарей писари закивали, с тревогой поглядывая друг на друга, а Перрин сделал задумчивое лицо, но тоже кивнул – едва заметно, будто соглашаясь с самим собой.

– Еще новости есть? – спросил Ранд.

– Не исключено, что сегодня ночью королева Андора что-то предпримет, – ответил Балвер.

– Слово «что-то», Балвер, мало что описывает, – заметил Ранд, и тот, слегка изменившись в лице, произнес:

– Простите, милорд, но точнее сказать не могу. Пока что. Я только-только получил это сообщение. Совсем недавно королеву Илэйн разбудили несколько ее советников. Зачем? Этого сказать не могу. У меня нет никого, кто был бы настолько приближен к ее особе.

Ранд нахмурился и положил ладонь на висевший на поясе меч Ламана.

– Может, это «что-то» она планирует на завтра, – предположил Перрин.

– Может быть, – согласился Ранд. – Балвер, если что-то выяснишь, дай мне знать. Спасибо. Ты молодец.

Секретарь приосанился. В мрачной атмосфере этих последних дней все старались принести какую-нибудь пользу. В своем деле Балвер разбирался как никто другой и был уверен в собственных силах, однако всегда приятно услышать об этом от нанимателя. Особенно если твой наниматель – не кто иной, как Дракон Возрожденный.

Ранд вышел из палатки. Перрин последовал за ним.

– Зачем бы ни разбудили Илэйн, – сказал он, – беспокойства у тебя прибавилось.

– Ее не стали бы поднимать с постели без весомой причины, – тихо отозвался Ранд. – С учетом ее положения.

Беременна. Носит его детей. О Свет! Об этом он только узнал. Почему же она сама не рассказала?

Ответ был прост. Илэйн чувствовала эмоции Ранда – так же, как он чувствовал ее эмоции, – и знала, каково ему пришлось в последнее время. До Драконовой горы, когда…

Понятно, она не захотела бы говорить о беременности, пока Ранд пребывал в подобном состоянии. Кроме того, он сделал так, чтобы найти его было не очень-то просто.

И все равно новость стала потрясением.

«Я стану отцом», – подумал Ранд. И эта мысль пришла ему в голову не впервые. Да, у Льюса Тэрина были дети, и Ранд мог вспомнить и детей, и отцовскую любовь, но это не то же самое.

Отцом станет он, Ранд ал’Тор. При условии, что победит в Последней битве.

– Илэйн не стали бы будить просто так, должна быть веская причина, – повторил он, возвращаясь к насущным делам. – Но беспокоит меня не то, что произошло, а то, что случившееся может отвлечь от главного. Завтра важный день, и, если Тень имеет хоть какое-то понятие о его важности, будет сделано все, чтобы не дать нам объединиться.

– Я знаю людей, близких к Илэйн, – поскреб бороду Перрин, – и они посматривают, что да как.

– Надо поговорить с ними, – поднял руку Ранд. – Сегодня у меня масса дел, но… Да, ситуация требует внимания.

И они сразу же, убыстряя шаг, направились к лагерю Перрина, а следом тенями скользнули телохранительницы Ранда с вуалями на лицах и копьями в руках.

Ночь была подозрительно тихой. Сидя в своем шатре, Эгвейн трудилась над письмом, адресованным Ранду, хотя и не знала, отошлет ли свое послание. Что не так важно. Главное – написать его, тем самым привести в порядок мысли и определиться с тем, что она хочет сказать.

Зашелестел плащ Стража, и в шатер снова ввалился Гавин, не снимавший ладони с навершия меча.

– На сей раз останешься? – поинтересовалась Эгвейн, обмакнув перо в чернила. – Или опять куда-то уйдешь?

– Не нравится мне эта ночь, Эгвейн. – Гавин бросил взгляд за спину. – Что-то с ней не так.

– Мир затаил дыхание, Гавин, и ждет событий завтрашнего дня. Ты сделал, как я просила? Отправил гонца к Илэйн?

– Да. Но она наверняка уже спит. Для нее слишком поздно.

– Посмотрим.

В скором времени из лагеря Илэйн прибыл человек со сложенной запиской. Эгвейн прочла ее и улыбнулась.

– Пойдем, – сказала она Гавину, встала, захватила кое-какие вещицы, взмахнула рукой, и воздух рассекли переходные врата.

– Предлагаешь Переместиться? – спросил Гавин. – Тут пешком-то всего ничего.

– Даже недолгая прогулка у всех на виду – это официальный визит Амерлин к королеве Андора, – объяснила Эгвейн, когда Гавин шагнул в переходные врата и осмотрелся на той стороне. – Иногда лучше не давать окружающим повода для ненужных вопросов.

«Суан все отдала бы за такую способность», – подумала Эгвейн. Сколько новых интриг сплела бы эта женщина, умей она так легко, быстро и скрытно навещать других?

Шагнув через переходные врата, девушка оказалась перед разогретой жаровней. Округлившийся живот королевы обтягивало светло-зеленое платье. Илэйн поспешила сразу же подойти и поцеловать перстень Амерлин. Сбоку, у входного клапана, стояла Бергитте: широкие небесно-голубые штаны, короткий красный жакет, руки на груди и золотистая коса через плечо.

– Удивлен, что ты не спишь, – заломил бровь Гавин, глядя на сестру.

– Жду донесения. – Королева повернулась к Амерлин и указала на пару мягких кресел у жаровни.

– Что-то важное? – спросила Эгвейн.

– Джесамин забыла прислать весточку из Кэймлина, – нахмурившись, ответила Илэйн. – Я строго-настрого велела ей присылать гонца каждые два часа, а она все тянет. О Свет! Наверняка ничего серьезного. Но я все равно отправила Серинию на площадку для Перемещения. Пусть выяснит, что к чему. Надеюсь, ты не против.

– Тебе надо отдохнуть, – скрестил руки на груди Гавин.

– Большое спасибо за совет, – заметила Илэйн, – который я проигнорирую, как проигнорировала в точности такой же совет Бергитте. О чем ты хотела поговорить, мать?

Эгвейн протянула ей письмо, над которым трудилась.

– Оно для Ранда? – спросила Илэйн.

– Ты видишь его в ином свете. Скажи, что думаешь об этом письме. Может, я и не стану его отправлять. Еще не решила.

– Какой… убедительный тон, – заметила Илэйн.

– На другой он, похоже, не реагирует.

Просмотрев текст, Илэйн опустила руку с письмом и промолвила:

– Может, позволим ему действовать по своему разумению?

– Сломать печати? – уточнила Эгвейн. – Освободить Темного?

– Почему бы и нет?

– О Свет, Илэйн!

– Разве это не должно произойти? – спросила Илэйн. – Я о том, что Темный собирается сбежать. Он уже практически освободился.

– Касаться мира – это одно, а освободиться – совсем другое. – Эгвейн помассировала виски. – Во время Войны Силы его так и не выпустили в мир по-настоящему. Скважина позволила Темному коснуться реальности, но эту дыру запечатали прежде, чем он успел вырваться. Окажись Темный на воле, само Колесо было бы сломано. Вот, хочу кое-что показать.

Она достала из сумки стопку заметок. Эти примечания были спешно составлены библиотекарями Тринадцатого книгохранилища.

– Я не утверждаю, что мы не должны ломать печати, – сказала Эгвейн. – Хочу лишь сказать, что в этом деле нельзя полагаться на Ранда и его безумные планы.

Илэйн нежно улыбнулась. О Свет, да она без ума от Ранда! «Я же могу на нее положиться – верно?» С недавних пор ответить на этот вопрос становилось все труднее. Ее выходка с Родней…

– К несчастью, в твоем библиотечном тер’ангриале не нашлось ничего, что относилось бы к делу. – Статуя улыбающегося бородача едва не вызвала в Башне самый настоящий бунт, поскольку каждой сестре хотелось прочесть содержавшиеся в ней тысячи книг. – Как видно, все тома были написаны до того, как проделали Скважину. Исследования продолжаются, но в этих конспектах содержатся все сведения, какие нам удалось отыскать, касающиеся узилища, печатей и самого Темного. Если сломать печати в неподходящий момент, боюсь, всему сущему придет конец. Вот, почитай. – Она передала Илэйн одну из страниц.

– Кариатонский цикл? – с любопытством произнесла Илэйн. – «Не станет света, не будет рассвета, и останется узник в темнице томиться». Узник – это Темный?

– Пожалуй, – ответила Эгвейн. – Пророчества всегда неоднозначны. Ранд намерен развязать Последнюю битву и сразу же сломать печати, но это чудовищная мысль. Впереди долгая война, и освобождение Темного ослабит нас и укрепит силы Тьмы. Если это необходимо сделать – в чем я по-прежнему не уверена, – лучше подождать до последнего момента. По самой меньшей мере, подобное деяние надо обсудить. Во многом Ранд оказывался прав, но, бывало ведь, и ошибался. Нельзя, чтобы он принимал такое решение в одиночку.

Илэйн пролистала примечания и задержалась на одном из них.

– «Его кровь даст нам Свет…» – Она задумчиво потерла страницу большим пальцем. – «Дождись Света». Кто добавил эту строчку?

– Этот экземпляр Кариатонского цикла в переводе Термендал принадлежал Дониэлле Аливин, – ответила Эгвейн. – В ученой среде ее собственноручно сделанные замечания породили не меньше споров, чем сами пророчества. Известно ли тебе, что она была сновидицей, единственной Амерлин, обладавшей этим даром? До меня, во всяком случае.

– Да, известно, – подтвердила Илэйн.

– Занимавшиеся исследованиями сестры пришли к тому же выводу, что и я, – сказала Эгвейн. – Возможно, в нужное время печати должны быть сломаны, но никак не перед началом Последней битвы, что бы ни думал себе Ранд. Надо дождаться подходящего момента, и только я, как Блюстительница печатей, буду решать, наступил этот момент или нет. Такова моя обязанность, и я не собираюсь рисковать целым миром ради драматических уловок Ранда.

– Да, есть в нем что-то от менестреля, – согласилась Илэйн, и снова с нежной улыбкой. – Твои аргументы убедительны, Эгвейн. Озвучь их Ранду. Тебя он послушает. Все-таки он не глупец, и его можно убедить.

– Посмотрим. Теперь же я…

Вдруг она ощутила всплеск тревоги Гавина и увидела, как тот разворачивается, заслышав конский топот. Слух у него был не лучше, чем у Эгвейн, но прислушиваться к подобным звукам входило в обязанности Стража.

Эгвейн обняла Истинный Источник. По ее примеру Илэйн поступила так же. Бергитте, схватившись за меч, уже откинула входной клапан шатра.

С коня спрыгнула взмыленная посланница. С широко раскрытыми глазами она кое-как доковыляла до шатра. Бергитте и Гавин тут же встали по бокам от нее – на случай, если подойдет слишком близко. Но женщина остановилась и, тяжело дыша, выпалила:

– На Кэймлин напали, ваше величество.

– Что?! – вскочила на ноги Илэйн. – Как? Неужели Джарид Саранд наконец…

– Троллоки, – перебила ее вестница. – Ближе к сумеркам.

– Быть такого не может! – Илэйн схватила женщину за руку и вытащила из шатра. Эгвейн выбежала следом. – Прошло больше шести часов! Почему мы узнали обо всем только сейчас? Что случилось с Родней?

– Мне не сказали, моя королева, – ответила посланница. – Капитан Гэйбон велел привести вас, и как можно быстрее. Сам он только что прибыл через переходные врата.

Площадка для Перемещения находилась неподалеку от шатра Илэйн. Там уже собралась целая толпа, но мужчины и женщины расступались, пропуская Амерлин и королеву.

Через несколько секунд те увидели открытые переходные врата и людей – в окровавленной одежде, почерневших от сажи и пахнувших дымом; они тащили за собой тележки с драконами – новым оружием Илэйн. Многие из новоприбывших едва держались на ногах, а некоторые теряли сознание, едва солдаты Илэйн приходили на помощь и подхватывали тележки. Очевидно, тянуть их должны были не люди, а лошади.

Поблизости открылись новые переходные врата, созданные Серинией Седай и сильнейшими женщинами из Родни, хотя Эгвейн по-прежнему не хотела думать о них как о подданных королевы Андора. Беженцы хлынули на Поле Меррилор, словно прорвавшая плотину река.

– Ступай, – сказала Эгвейн Гавину и сплела еще одни переходные врата, ведущие на площадку для Перемещения в лагере Белой Башни. – Пусть сюда бегут все Айз Седай, которых можно призвать. Скажи Брину, чтобы готовил солдат. По приказу Илэйн они Переместятся через переходные врата на окраины Кэймлина. Так мы проявим солидарность с Андором.

Гавин кивнул и юркнул во врата. Эгвейн закрыла их и направилась к Илэйн. Та стояла возле раненых солдат, с трудом понимавших, что происходит. Сумеко из Родни следила, чтобы все, чьей жизни грозила непосредственная опасность, были Исцелены.

В воздухе висел тяжелый запах дыма. Подходя к Илэйн, Эгвейн мельком увидела в проеме одних из переходных врат объятый огнем Кэймлин.

«О Свет!» На миг девушка обмерла, затем поспешила дальше. Илэйн говорила с Гэйбоном, капитаном гвардии королевы. Красивый, представительный мужчина чуть не падал от усталости. На руках, на форме – кровь. Похоже, он ранен.

– Приспешники Темного убили двух женщин из той четверки, что вы оставили для передачи донесений, ваше величество, – с трудом выговаривал он. – Третья погибла в бою. Но драконов мы спасли. А когда… когда сбежали… – Похоже, ему было больно об этом говорить. – Когда сбежали через пролом в городской стене, оказалось, что несколько наемничьих отрядов, обойдя город, подходят к воротам, которые защищали люди лорда Талманеса. По чистому совпадению наемники оказались совсем рядом и помогли нам отступить.

– Вы молодец, – сказала Илэйн.

– Но город…

– Вы молодец, – твердо повторила Илэйн. – Забрали драконов, спасли всех этих людей. Я прослежу, чтобы вас наградили, капитан.

– Лучше наградите бойцов Отряда Красной руки, ваше величество. Кто-кто, а они заслужили награду. И умоляю, если можете как-то помочь лорду Талманесу… – Он указал на беспомощного человека, которого только что вынесли из переходных врат несколько «красноруких».

Илэйн опустилась перед ним на колени. К ней присоединилась Эгвейн. Кожа Талманеса совсем почернела, и поначалу Эгвейн решила, что он мертв, но затем услышала прерывистое дыхание.