Далеко-далеко

А ещё любовь дело очень затратное, тратится всё, деньги, время, нервы… Даже простой день рождения, выбивает из колеи. Вот идëшь к какому-нибудь безразличному для тебя человеку на День. Р. Сунешь ему открытку, да финтифлюшку какую ненужную, которая ещё с прошлого года завалялась, и всё, иди себе спокойно кушай, выпивай… С любимым человеком так не выходит, думаешь, голову ломаешь над подарком, чтобы понравился обязательно, да чтоб с намëком был на нежное отношение, а такие подарки и стоят дорого, да их ещё и поискать приходится, побегать, а потом приходишь, а любимая нос воротит, не того цвета, или ещё какой изъян обнаружит, и всё. Нервы на минус, и кулебяка праздничная в глотку не лезет, и водка горькая.

Трудное это дело, любить кого-то.

А можно любить и не человека, а другие какие штуки, и любить также трепетно и нежно, пожрать, например, или котиков, Родину любить тоже почëтно. И вот это уже никакой химией не объяснить. Зря учëные лягушек резали, не достичь таким путём просветления. Нужно просто Любить.

Дед

Был у меня один знакомый, принципиальный бомж. У него квартира была, и пенсия, но он не пользовался ни одним, ни другим, жил он зимой в работных домах, а как только солнышко начинало пригревать, перебирался в аллейку одну, там многие обретались, приезжие, которые деньги и документы потеряли, наркоманы и алкоголики разных мастей, в Москве было дело, на окраине, пили умывались водой из родника бьющего неподалёку. Утром уходили на промысел, вечером собирались под деревьями, делились добычей, ели, выпивали, рассказывали истории из своей и чужих жизней, общались. Правоохранители там как-то не появлялись, хотя место было вполне обжитое, до метро минут десять ходьбы, и дома жилые тоже недалеко стояли, иногда даже жители к нам приходили, кто покушать принесëт, кто покурить, или выпить, один приходил стриг машинкой всех желающих, бесплатно совсем. Вот, а знакомый этот мой был там как бы постоянным жителем, на промыслы он не ходил, смотрел за вещами, и уточек кормил которые там жили, в обиду не давал. Уважаемый человек был, и кличка была у него – Дед. И много этот дед за свою жизнь повидал, да не обо всём рассказывал, в основном мелочи какие-нибудь житейские, он больше слушать любил, вот выслушает историю какую-то, и рассуждать начинает, и сидишь слушаешь историю чью-то и рассуждения эти, как-будто книжку почитал с комментариями. Интересно.

Жили мирно, ни разу на моей памяти конфликтов не было, никто не крысятничал, не кичился силой там, или тем, что умеет больше, нет, помогали друг другу, поддерживали, я правда недолго с ними был, в мир вернулся, столкнулся опять и с обманом, и грязью, и высокомерием. Но теперь знаю, что может быть иначе. Могут люди мирно жить, даже если они отщепенцы.

А Дед умер, прямо там на скамейке. В тëплый сентябрьский день, лëг спать после завтрака, разморило его от ста граммов и на солнышке, лëг, и уже не встал. Приехали полицейские, и общину бомжевскую разогнали. Меня уже не было, узнал о случившемся, случайно встретив одного из наших. Может и сейчас собираются там люди, которым больше некуда пойти, но без Деда, скорее всего, там уже всё не так.

Мир его праху.

ШАБАШ

На самом западе нашей необъятной страны, в двухстах километрах от древнего города Дебрянска. В глухом лесу, расположилась небольшая полянка, ныне редкий грибник или охотник появится в этих местах, но во времена оны, праздных посетителей тут не было вовсе. Поляну эту, облюбовали ведьмы, так как там было место выхода силы, и родник с превкусной водой. Ведьмы собирались там регулярно, попить пива, и посудачить о делах мирских, да житейских. С лëгкой руки священнослужителей сборища эти назвали шабашем, что в корне не верно. Слово шабаш произошло от еврейского слова Саббат, то есть суббота, и не отражает реального положения вещей. Конечно, в других краях были свои полянки, или холмы, но я наслышан именно об этой, о ней и расскажу.

Пожилые, почтенные ведьмы добирались на заветную полянку с максимумом удобств, в креслах, а то и вовсе в кроватях, а молодые, неопытные пользовались швабрами, мëтлами, и прочим инвентарëм. И только самые старые и могущественные колдуньи пользовались прямым телепортом.

Посреди поляны разжигался костëр, конечно же колдовской, потому что никому не хотелось всю ночь следить за огнём, и лазить по буеракам в поисках удобных дров. А потом начинался праздник, сначала как водится официальная часть, ведьмы рассказывали общему собранию что с ними произошло со времени последнего шабаша, и как они поступали в том или ином случае, для молодых колдуний это было вроде семинара, и экзамена одновременно. А для пожилых возможность поделиться своими знаниями, и блеснуть каким-нибудь нестандартным решением, что конечно же очень ценилось

Ну а затем начиналась часть неофициальная. Ведьмы разбивались на групки по интересам, и симпатиям, беседовали, пели песни, танцевали, пили пиво и закусывали жареным на колдовском огне мясом поросят и ягнят. Которых привезли с собой. Собственно, из-за этих-то самых животных и поползли жуткие слухи о младенцах, и кровавых жертвоприношениях, которых, разумеется, не было и в помине. Наобщавшись, и наевшись, ведьмы прощались друг с другом, и летели по своим домам, ведь многие из них жили обычной жизнью, не афишируя своих талантов. И им надо было рано вставать, управляться по хозяйству.

И так до следующего шабаша, которые проходили четыре раза в год. Нынче же то ли ведьмы измельчали, то ли напротив стало их слишком много, но специальных шабашей почти и не проводится, может оно и к лучшему, но всё же мне кажется, что этот мир потерял какую-то важную составляющую с утратой традиции ежегодных шабашей.

Прогулка

Сегодня чудесная погода, моросит мелкий дождик, тепло, и ветра нет. Так подумал червяк и решил пойти погулять. И пошëл. По-своему, по червяковски, то есть ползком.

Вокруг простирались зелëные травяные джунгли, воздух был насыщен ароматами трав и цветов. Но это никак червяка не трогало, потому что глаз у него не было, как и носа. Так и полз червяк сквозь влажную тьму, совершая свою неторопливую прогулку.

Ворона с высоты увидела червяка, у неë-то как раз глаза были, и очень зоркие, но вороне было попросту лень спускаться, желудок был полон найденными на помойке остатками гамбургера, с неба капал дождь, и ворона спешила спрятаться под какой -нибудь навес, и подремать. Ну или хотя бы поругаться с какими-нибудь голубями. А червяк всё полз.

Ëжик пробегающий мимо, только презрительно фыркнул, нет, конечно, в обычное время он бы не побрезговал и червяком, но сегодня у ëжика было день рождения, и ему хотелось съесть чего-нибудь необычного. А червяк полз.

Вот он перевалил через невысокую горку и плюхнулся в воду, так как всё равно не видел дороги. Там его и съел голодный карась, у карася не было дня рождения, зато был здоровый аппетит.

ЭПИТАФИЯ НА СЛИВНОМ БАЧКЕ

Когда умрëт последний человек. И мясо его съедят Черви, кости рассыпятся в прах под лучами больного солнца, и прах развеет безжизненный ветер. Тогда прилетят на пустую землю инопланетяне, и долго будут переводить человеческие надписи, и переведут. И останется непонятой фраза начертаная кирпичом на сливном бачке расколотого унитаза.

«Да, пошло оно всё…»

Контакт

История эта началась внезапно, как первый весенний дождь. Приближался май, и люди были майские, праздничные, пахло выходными, и шашлыком. Петрович шëл по тротуару на свой родной завод. Выходными пока только пахло, а сегодня необходимо было смену отработать. Не то чтобы завод не мог без него обойтись, Петрович не мог обойтись без завода. Многолетняя привычка заставляла утром подниматься, и направляла Петровичевы стопы в нужном направлении. На заводе Петрович крутил Ручку, попеременно с напарником, конечно. Что это была за Ручка, и для чего еë нужно крутить по восемь часов, согласно КЗОТу, не знал, пожалуй, даже важный начальник цеха. Который похоже, зато знал всë остальное на свете, и знаниями своими охотно делился, цитируя. К месту, и не к месту при этом классиков Марксизма-Ленинизма. Впрочем Петрович подозревал, что эти цитаты важный начальник выдумывал сам, так-как ни в одном томе собрания сочинений, высказываний этих Петрович не нашëл. Многотомник этот, Петрович получил в дар на двадцатилетие Кубинской революции, праздник, который отмечали в его городе с размахом, не уступающим празднованию Первого Мая, дня весны и труда, который как раз завтра имел место быть.

С другой стороны города, в общественном транспорте, ехал в сторону завода Семëныч, напарник Петровича. Автобусом он пользовался редко, в целях экономии, но сегодня время поджимало. Пол ночи Семëныч настраивал свой самодельный приëмник на микроволнах, и сегодня банально проспал. Когда-то Семëныч, ходил в радиокружок, а потом ещё и служил в частях связи и радиоперехвата доблестной Красной Армии. И на всю жизнь вынес любовь к проводочкам и полупроводникам. А сейчас, вот уже почти год, он собирал супер приëмник, чтобы услышать далëкую планету Марс, куда недавно был отправлен космический аппарат новейшей конструкции. И наконец что-то стало получаться, аппарат выдал некую последовательность звуков, которые никак не могли быть случайными помехами. И теперь Семëныч спешил поделиться этим с лучшим другом Петровичем, который пристально и с любопытством следил за экспериментом.

– Свершилось!!! – выкрикнул Семëныч с порога. Петрович, переобувавшийся в это время, от неожиданности покачнулся. И чтобы не упасть ухватился за дверцу шкафчика. Шкафчик, давно стоял покосившись, и не ожидал такого коварного нападения. Разумеется, он рухнул, издав душераздирающий грохот. Ноги Петровича в рваных зелëных носках описали в воздухе замысловатую кривую, в которой Семëныч опознал синусоиду.

– что свершилось-то? – пропыхтел Петрович, безуспешно барахтаясь в обломках шкафчика.

– я принял сигнал – понизил голос до интимного шëпота Семëныч.

– и? Поинтересовался Петрович. Но тут пронзительно зазвенел сигнал на начало работы. – после поговорим. Скороговоркой пробормотал Петрович, направляясь к Ручке. Семëныч согласно кивнул. Но поговорить им удалось только после работы, так как в обеденный перерыв заявился важный начальник, и целый час проникновенным голосом распинался о значимости верчения Ручки для завода в частности, и построения социалистического общества в целом.

Зато после работы ничто не мешало двум друзьям с головой окунуться в проблемы межпланетных сообщений. Оба были неженаты, впереди маячили праздничные выходные, поэтому всё ближайшее время было решено потратить на расшифровку загадочного сигнала, и употребление жигулëвского пива с вяленой воблой, которую Семëнычу привëз какой-то дальний родственник с берегов Волги.

Придя к Семëнычу домой, напарники вооружились карандашом, листом бумаги, воблой и поллитровыми банками, в которых, за неимением бокалов, плескалось желтоватое пиво. И вплотную приступили к вылавливанию из необъятного эфира, космического сообщения, однако долгое время сообщение никак не хотело вылавливаться. И только когда уже опустела третья трëхлитровая банка жигулëвского, а чешуëй от воблы был завален не только стол, но и сам чудо-приëмник, наконец послышались долгожданные попискивающие звуки межпланетного послания.

Осоловевший Петрович торопливо царапал карандашом листок бумаги весь заляпаный жирными пятнами, и нестерпимо воняющий воблой. Из-под руки у него волнами выходили загадочные закорючки отдалëнно напоминавшие письменность Майя с китайским уклоном. Семëныч сидел затаив дыхание и только слегка покачивался от волнения, страшась нарушить торжественный миг. Вскоре писк прекратился, и из динамиков навалилась космическая тишина.

Петрович молча сидел, глядя на исчерканый листок. А на нëм азбукой Морзе которую знал каждый пионер, красовалась резкая как удар хлыста надпись: -ЗЕМЛЯНЕ, ИДИТЕ НА ХРЕН. – и подпись – МАРС…

Грустно

Грустно, невыносимо грустно, когда обманывает симпатичный тебе человек. Казалось бы обман, он и есть обман, Ан нет. Когда обманывает какая-то неприятная личность, ты подспудно готов к обману, и нету диссонанса, и мир всё также прочно стоит на черепахе своими слоновьими ногами. Другое дело, когда человек вызывавший симпатию, вдруг поворачивается к тебе харей упырьей, и мгла застилает взор, и птичий щебет обращается хриплым вороньим граем.

Вот был у меня хороший знакомый, мы давно общались, хорошо можно сказать общались, и обманул он однажды доверие моë, крепко обманул. Как именно это и не важно, не в том суть, а суть в том, что и на других своих знакомых я глядеть со страхом стал. Когда, мол, обманут? Отравил меня тот мой знакомый.

К чему это я? А к тому, что не обманывайте людей, не надо, вдруг и вы кому-то симпатичны. А потом раз, и всё перевернëтся. Грустно это, ой как грустно…

«Совы» и «жаворонки»

Людей условно делят на «сов» и «жаворонков», дескать так называемые «совы» не спят по ночам, и отсыпаются днëм, чем несказанно раздражают «жаворонков». А те в свою очередь необычайно активны с утра, и потухают к ночи. Чем выбешивают «сов».

«Жаворонки» утром шаркают по квартире, гремят чайником и кастрюльками, скрипят дверцами шкафов. Особо радикальные «жаворонки» рассылают смски с пожеланиями доброго утра, не разбираясь в орнитологической принадлежности оппонента.

«Совы» допоздна смотрят телевизор, гремят чайником и кастрюльками по ночам, и шлют в три часа ночи смски с глупейшим вопросом-" Ты спишь? «Так же не особо интересуясь какой птице придëт это сообщение.

«Жаворонки» считают «сов» мрачными лентяями,» совы» же уверены, что «жаворонки» -жизнерадостные придурки. Как ни странно, ошибаются обе стороны, за исключением совсем уж одиозных личностей, и «совы» и «жаворонки» на самом деле вообще не птицы, и модель их поведения нельзя объяснить одним словом. Тут тебе и привычка, и окружение, и жизненные обстоятельства.

При необходимости» сова» может стать «невыспавшимся жаворонком», и наоборот «жаворонок» вполне превращается в «уставшую сову». И оба они при этом могут являться» надоедливым дятлом», или «жирным, глупым пингвином с поехавшей кукушкой».

Мир птиц удивительно многообразен. Мир человеков-птиц ещё и удивительно нелеп. Настоящий орнитолог вполне может бесконечно наблюдать за метаморфозами птице-людей, получая истинное наслаждение, и не догадываясь что сам является объектом наблюдения какого-нибудь зоолога в качестве «редкостной обезьяны», или» той ещё свиньи». В общем вопросами этими пусть лучше занимаются филологи, а ещё лучше компетентные психиатры. Ну, пожалуй, кроме «человеков-овощей», с теми и так всё ясно.

ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Наступает утро. Вещи собраны, одежда одета, ждëм машину, но машины нету. (Позже выяснится, что внезапно!!! кончился бензин и пришлось срочно ехать на заправку, ну чë, бывает) ожидание затягивается, нервы как струна. Китайские часики неотвратимо отщëлкивают секунды. Они отлетают как дымящиеся гильзы отстрелянных патронов. За окном ещё темно, на душе темно.

Но чу… Зашуршали шины, раздался весëлый голос клаксона, вмиг разогнавший тягостную дремотность ожидания. И забурлило, началась суета, кто-то тащит вещи по две, три сумки зараз, кто-то обнимается, все толпятся, мешают друг другу, но никто не в претензии, всем хорошо и радостно. Я скромно стоял в уголке, прижимая к груди кошку, чтобы её не затоптали в толчее, и с умилением смотрел на своих родных, они ехали к морю, отдыхать, и набираться полезных витаминов, столь необходимых в нашей Северной стране. Я не ехал, мы с кошкой решили остаться, и в этом была своя прелесть, покой и умиротворение, поселившиеся в квартире после отъезда значительной части домочадцев, стоили, несомненно стоили денег потраченных на путëвки.

Вот теперь-то никто мне не будет мешать и отвлекать, теперь я наконец могу заняться своими делами. Починить колонку, написать серьëзный рассказ о жизни, о любви, о цветах и смерти, который прославит моë имя в веках.

Может быть начну наконец-то бегать по утрам, и брошу курить.

Но прошëл день, потом второй, а за ним и третий. Рассказ по-прежнему плавал беззаботно по волнам мирового эфира, колонка покрывалась пылью. Я не пугал по утрам кошку спортивными телодвижениями, сигареты в пачке убавлялись даже быстрее обычного, диван и телевизор скрашивали моë одиночество.

И тогда я подумал, а ведь не семья, мешает моим планам, я сам, моя лень, моë безразличие. Семья же напротив давала стимул жить, творить, стараться.

И восстал я с дивана, и вытер пыль везде, и помыл посуду, и сел и написал вот этот вот рассказ, пусть не эпохальный, но честный.

И на прогулку вышел. И ожидание стало радостным и плодотворным, я предвкушал как обрадуются мои родные по приезду, увидев новые обои в прихожей, увидев чистоту и порядок.

И только супруга моя загадочно улыбнëтся улыбкой Моны Лизы, и я прозрею, она знала, конечно, она всë знала заранее, но в мудрости своей не сказала мне, позволив достичь просветления самому. ибо ценность победы многократно умножается если достигается своими силами.

ВЫСТАВКА

Ходил я как-то на выставку, я иногда посещаю выставки разные и даже музей, в планах, так сказать, общего развития. Вот и на эту выставку пошëл желая приобщиться к прекрасному.

Но разочарование меня подстерегало уже на входе, на дверях листок висел, и на нëм маркером от руки надпись – «в верхней одежде не входить». Не, надпись правильная, я не спорю, нефиг в шубах картины глядеть, тело должно дышать легко и свободно, впитывать, так сказать атмосферу искусства. Но вот оформление… Полная Жжж… жесть чë, художники нарисовать не могли объявление? Или они только за деньги? Ну, ладно, разоблачился я, куртку свою бабуле-божьему одуванчику в обмен на номерок отдал, и пошëл искусством наслаждаться.

Прямо возле входа, я был немилосердно озадачен некоей чугунной раскорякой, трижды вокруг обошëл, ничего не понял, хотел уже на четвëртый круг зайти, да тут девочка подошла, из местных, из художников. Я у неë поинтересовался, что за хрень такая без подписи?

Вешалка – равнодушно ответила девочка-художница.

– какая удивительная концепция – подавлено пробормотал я, пытаясь сгладить конфуз. Девочка возмущëнно фыркнула и ушла подëргивая плечиком. А я поспешил к экспонатам.

Подробно описывать я их не буду, критики и искусствоведы сделают это намного лучше. Замечу только, что тезис о том, что искуство элитарно, как нельзя лучше подходит для данного паноптикума. К примеру, я бы не хотел, чтобы хоть одна из представленных композиций украшала мою скромную обитель. Тут нужен размах, и как минимум трëхэтажный особняк, дабы не натыкаться взглядом на… Это вовремя, скажем, приëма пищи, или не дай бог, ночного посещения клозета.

В общем ушëл я с выставки весьма переполненный впечатлениями, должно быть это всё-таки искусство, так как задачу свою вызвать эмоции, и поразить воображение оно успешно выполнило.

Больше всего меня поразило то, что это ещё и продаëтся, причём за бешеные деньги, наверное, я всё-таки чего-то не понимаю.

Приятного аппетита.

Люблю сладкое. Знаю, знаю, сейчас начнëте, мол все любят, даже собачки и котики, не говоря уж о мышках, крысках, и прочих тараканах, и нету в этом ничего экстраординарного. Вот если бы я горькое любил, и горчицу ложками ел, перцем приправленную, да ещё и рекламировал еë знакомым и незнакомым, как рекламируют веганы свои шпинатно-капустные диеты, но нет, я просто люблю сладости.

И может от этого характер у меня лëгкий, весëлый, и даже в чëм-то легкомысленный. Но трудно быть угрюмым букой держа во рту чупа-чупс. Приходится соответствовать. Правда чупа-чупсы это не наша сладость, это заграничое изобретение, наши это леденцы на палочках, незаслуженно забытые петушки и рыбки. Где, в какой глухой тайге ныне влачат своë существование наши исконно -посконные, наши простые и милые, немилосердно вытесненные жестокими рыночными отношениями и агрессивно аляповатыми обëртками, наши полезные и несомненно более присущие Русскому духу сладости? Где-то они есть, а у меня есть чупа-чупс, и это гораздо лучше, когда у человека есть чупа-чупс, нежели, когда его нету. И пусть девушки отказываются от сладостей, в попытках сохранить свои талии тонкими, и пусть давятся веганы капустой брокколи, и морковным котлетами. До тех пор, пока кусок мяса, и сладкая конфета приносят мне мгновения счастья, я не намерен им изменять в угоду модным тенденциям. Мода преходяща, а вкусная еда, будет ещё долго залогом хорошего настроения. А с хорошим настроением и общение между людьми становится легче, и общий уровень счастья на планете повышается. И вывод мне в голову приходит вполне однозначный. Вкусная пища автоматически становится полезной если не для отдельно взятого организма, то уж для общества в целом, точно.

Так что приятного аппетита, дамы и господа, мадам и месье, леди и джентльмены, а также котики, собачки, мышки и крыски, муравьи и таракашки. Приятного аппетита.

ВОТ!

Вот некоторые частенько употребляют фразочку, что мол ничто человеческое им не чуждо. Ск, аж бесит. Это для них что человеческое? Водку жрать? Подличать, обманывать? А Горький писал, что человек это звучит гордо. И я ему верю. Как ни крути, а Горький – это фигура. Писатель. Вон как пингвина описал, сразу обывателя узнаëшь, мещанина. И сразу меняться хочется, лучше становиться, не быть глупым, жирным пингвином, а летать гордым сильным буревестником. Ну, это конечно не у всех выходит, и слава богу. А то вот ещё говорят, – любите, говорят, меня чëрненьким, мол беленьким и так полюбят. Каюсь, и я так говорил, теперь стыдно. На кой ты мне чëрненьким нужен? Пусть не белым будь, хоть в полосочку, как зебра, ну или в крапинку, аки рысь леопардная, ну ты хоть постарайся, стремись быть лучше, белее. Нет, станут в позу, Наполеоны хреновы, нос кверху, и как будто, так и надо. Повторяю, сам такой был, но понял, осознал, теперь стремлюсь быть лучше. Получается, или нет, не мне судить, да и так ли это важно?

А ещё вот, говорят… Впрочем хватит, много чего говорят. Много говорят, да мало делают. Пойду чего-нибудь поделаю. Начинать надо с себя. Вот!

Шëл снег. В лесу выли волки и барабанили зайцы. По заброшенной лесной дороге неспешно ехала тройка, запряжëнных в расписные сани, белоснежных коней. В санях задумчиво развалился в богатой шубе, бородатый старик.

Дед Мороз тоскливо размышлял о том, что вот и ещё один год прошёл, и снова надо собираться на работу. Работа, конечно, не сложная, знай морозь себе, да снегом посыпай. Несложно, да, но вот надоело. -А некому больше-мрачно насупил брови старик. -Снегурке такое не доверишь, молода, одни наряды на уме. А надо ведь не только красиво, но что бы и польза была, поля укрыть, медведи чтобы спали, а не шатались по лесу. Злые да голодные. Да-а-а. Некому делом заняться, одни праздники на уме. А некоторые несознательные граждане ещё подарков требуют, ладно дети, несмышлëныши что с них взять? Так ведь и взрослые туда же. Дай, подари, сделай… Тьфу. – окончательно рассердился старик. -не будет вам Нового года. И зимы не будет. Спать пойду – Дед Мороз принял решение. Развернул белоснежных коней, и через полчаса уже был в своей избушке. Снял парадную шубу, да и спать завалился.

А в окружающем мире люди и звери удивлëнно озирались. Шëл дождь, слякоть чавкала под ногами и пыталась стащить с ног сапоги. Медведи в лесу ворочались, а зайцы перестали тарабанить. Почуяв тепло, робко выглянул, сначала один подснежник, за ним потянулись остальные. По примеру подснежников остальные растения начали одевать нежные, зелëные листочки.

– значит весна, – решили звери и начали заниматься обычными весенними делами.

А дед Мороз сладко спал в своей избушке, и снились ему вьюги и метели.

Звонит мне намедни супруга, бывшая, но тоже не чужой человек? Я трубку поднял, и спрашиваю сходу, так сказать на опережение, – Сколько?

– тьфу на тебя, – ответствует супруга, – у меня к тебе, совсем другое дело, и не денег от тебя надобно, а совсем напротив нечто человеческое, короче помощь требуется. Приходи, мол, после работы ко мне, кое-что покажу.

И трубку повесила. Заинтриговала, зараза. Пошëл, конечно, я ж любопытный как кот, всюду надо нос засунуть. За что и получаю периодически по этому самому носу, но это другая история, потом может расскажу. Пошëл значит, мне с работы до неë пять км топать, во как любопытство разобрало. Не, я конечно и доехать мог, не в лесу живëм, и автобусы ходят, и такси вызвать можно, и даже деньги на это имелись в наличии. Но пешком пошëл, и экономно, и погода благоприятствовала, а пешком променады гулять я в общем-то люблю, да и для здоровья полезно.

Прихожу, значит, – Показывай – говорю – что там такого интересного, что моего присутствия требует, и ждать не может.

Показала, да-а, и впрямь без меня никак. Маленький, такой, пушистый комок, чëрно-бурого цвета, в котором при наличии некоторой доли воображения можно было бы признать существо собачьей природы, но неопределëнной породы.