Хорошо в краю родном: пахнет сеном и говном

Анна Белик

Хорошо в краю родном: пахнет сеном и говном

Предыстория

Кто на свете всех жирнее,

Всех пушистей и наглее?

Действия происходят в поселке Луговое, расположенном примерно в 20 км от города. Луговое было основано в 50-х годах ХХ века. Сначала был создан колхоз, в котором работали жители окрестных сел, а потом региональные власти приняли решение о создании поселка рядом с колхозом, чтобы работников было удобно доставлять на работу.

Луговое построили на быструю руку: три продольные улицы, покрытые низкокачественным асфальтом, пять поперечных, а между ними – типовые шлаконаливные дома. В середине поселка – небольшой магазин (он же – пивнушка), почта, фельдшерско-акушерский пункт и заведение, объединявшее в себе школу, детский сад и библиотеку.

В таком виде Луговое просуществовало пару десятилетий, после чего произошло грандиозное (по меркам поселка) событие – к северу от Лугового был основан одноименный дачный кооператив, принадлежавший одному из крупных городских предприятий. Кооператив застроили небольшими аккуратными дачными домиками, куда летом приезжали отдыхать (или работать в огороде – кому как больше нравится) горожане.

Луговое превратилось в населенный пункт, состоящий из двух непохожих друг на друга частей. Непохожих не только архитектурно, но и ментально. Жители старой части поселка считали горожан снобами и лентяями, которые делают совершенно недопустимые вещи, например, спят до 10 утра, в то время как каждый уважающий себя житель деревни встает в 4 утра, чтобы подоить корову.

Жители новой части поселка считали «коренных жителей» недалекими деревенщинами и даже иногда дразнили: «Людк! А, Людк!», копируя при этом небезызвестную гримасу Гурченко. Со временем злые языки начали называть два района Лугового «Москвой» и «ЗаМКАДьем».

Начиная с 90-х годов в новом районе Лугового наряду с маленькими дачными домиками начали появляться двухэтажные особняки, в которых поселялись состоятельные горожане, желающие жить подальше от городской суеты. Луговое приглянулось им своим близким расположением к городу, чистым воздухом и живописной природой.

Между тем колхоз развалился, и старая часть поселка начала приходить в упадок. В какой-то момент ее единственными жителями оказались пенсионеры и депрессивная (по большей части употребляющая алкоголь и вещества) молодежь, которой не нашлось достойного места в городе. Теперь две части поселка начали разделять не только архитектура и менталитет, но и уровень благосостояния.

В новой части Лугового, на одной из приветливых зеленых улиц, в милом двухэтажном доме живет 44-летний бухгалтер/аудитор-фрилансер Наталья, работающая с крупными городскими компаниями. Вместе с ней живут сын Никита 12-ти лет, дочь Даша 9-ти лет, немецкая овчарка Джек и кот породы рагамаффин по кличке Вильгельм или просто Вилли. Он и является главным героем историй.

Вильгельм и прелестницы

Вильгельм, притаившись, наблюдал за надзирательницей. Она была занята работой и не замечала наблюдателя. Вильгельм отметил, что у нее сегодня добродушное настроение, а, значит, можно проявить смелость, не рискуя быть наказанным. Вернее, рискуя быть не сильно наказанным. Впрочем, Вильгельм знал, что обладает определенной властью над надзирательницей, и иногда хитростью и притворной лаской вынуждает ее делать то, что ему хочется. Не то, что этот дурак Джек! Вильгельм презирал его всей душой. Джек ведет себя с надзирательницей как послушный раб, и даже иногда приносит ей тапочки. И считает, что она всегда права, и что быть ее рабом – большая честь.

По комнате распространился пьянящий аромат любви. Сначала он был едва ощутимым, но потом усилился и стал почти нестерпимым. Все тело Вильгельма задрожало от вожделения. И вот появилась она! Ее нежно-розовое тело с мягкими аппетитными формами сводило его с ума. Она расположилась на гладкой белой поверхности, которая создавала контраст, подчеркивающий красоту ее форм… Глаза Вильгельма сузились, нос жадно втягивал запах.

А вот появилась вторая, и третья… Они расположились рядышком, плотно прижавшись друг к другу и источая божественный аромат. Вильгельм краем глаза покосился на надсмотрщицу, пристально наблюдавшую за прелестницами. И вот, наконец, она на секунду отвернулась. Вильгельм стремительно и бесшумно выскочил из засады, схватил одну из красавиц и пулей вылетел в коридор.

Надсмотрщица обернулась к объектам своей охраны и заметила убегающего Вильгельма.

– Ах ты наглая морда! – заорала она, и ее лицо исказила злобная гримаса, – Верни сардельку!

Но Вильгельм знал, что надсмотрщица не станет есть сардельку, побывавшую в его зубах. Поэтому он нашел укромное местечко во дворе, и уединился там для утех со своей вожделенной добычей

Ночной танец

Когда Вилли проснулся, в доме было темно и тихо. Обычно Наташа работала допоздна за компьютером, но сейчас и она уже спала. Вилли потянулся, зевнул и… почувствовал, что хочет есть. Он лениво спрыгнул с дивана и поковылял на кухню, к миске с кормом, но его остановил манящий волшебный аромат, который доносился со стороны стола. Вилли знал, что на стол запрыгивать нельзя, но также понимал, что это правило работает только если за ним наблюдают Наташа или другие двуногие. Но когда никого из них нет поблизости, можно безнаказанно делать все, что захочется.

Вилли заскочил на стол и в темноте уткнулся носом в нечто приятно пахнущее, но совершенно ледяное. Наступил момент разочарования… Видимо, Наташа достала прелесть из ледяного шкафа перед тем, как идти спать, чтобы прелесть разморозилась к утру. Но Вилли это совершенно не устраивало. Конечно, когда-то наступит светлое утреннее будущее, и Наташа, как в сказке, будет жарить рыбу, и даст кусочек картинно умирающему от голода котику, но Вилли жил не в светлом будущем, а здесь и сейчас – в темноте, на столе с замороженной рыбой в миске.

Он захотел запеть "Ой-ёёёё, и шире вселенной горе моёёёёё....", но получилось только пронзительное "Мяууууу…" Вилли услышал свой голос и испугался, что Наташа тоже могла его услышать. Он замер и прислушался – все было тихо. Похоже, что Наташа крепко спала.

Вилли начал тыкать носом в рыбьи бока, надеясь нащупать размороженный участок, но рыба напоминала айсберг – замерзший и неприступный. "Раз не откусить, то хоть полизать" – подумал он, но осуществлению этого плана мешала шуршащая пластиковая мантия, в которую была укутана рыба. Кожаные мешки называли такую мантию пакетом. Вилли попытался передними лапами разодрать пакет, чтобы добраться до рыбы, но ледяная глыба выскальзывала из замерзших лапок и в итоге с характерным звуком плюхнулась на пол.

Вилли соскочил вниз, теперь освободить рыбу от пакета было намного проще. Его желудок слегка сжимался от предчувствия Великого Нагоняя, который придется пережить утром, но соблазн был слишком велик для того, чтобы отказаться от планов. Удерживая рыбу лапками, Вилли разодрал пакет зубами и жадно лизнул добычу. Его язык чуть не прилип к ледяной поверхности, и он не рискнул лизать снова. Сама Вселенная была против него!

Вилли отошел на шаг от рыбы и почувствовал, что наступил на пакет. Он ткнул пакет носом и тот взлетел в воздух, а потом с легким шелестом опустился обратно, распространяя вокруг шлейф рыбного аромата. Вилли снова подбросил пакет, тот опять взмыл в воздух, и, совершая изящные пируэты на фоне лунного света, медленно опустился на пол. Вилли начал его подбрасывать снова и снова, любуясь захватывающим полетом и вдыхая неземной аромат рыбы. Он не заметил, как оказался с пакетом в коридоре, а потом – на лестнице, ведущей на второй этаж.

Вилли представлял, что это настоящий танец любви, где он – доблестный рыцарь, а пакет – его нежная, воздушная и очень изящная партнерша. Они кружились в счастливом танце, совершая пируэты и даже фуэте. Вилли чувствовал, что они движутся к неминуемой беде, как бабочка, летящая на огонь, но не мог остановиться. Он видел боковым зрением, что они, танцуя, впорхнули в комнату, но это было не важно… Почему эти глупые двуногие рабы называют столь прекрасные танцы ночным тыгыдыком? Ничего не понимают в красоте…

Пакет очередной раз вспорхнул, сделав в воздухе тройное сальто, и… опустился аккурат на лицо спящей Наташи. Она слегка заерзала, потом чхнула, а потом, просыпаясь, машинально отбросила пакет. Через секунду она уже сидела на кровати и орала: "Ах ты гад такой!" Вилли стремглав помчался по лестнице вниз, пытаясь увернуться от тапка, который полетел ему вслед.

Громко ругаясь, Наташа спустилась на кухню, включила свет, подняла рыбу с пола и положила обратно в миску, принесла швабру и убрала лужицу, образовавшуюся под тающей рыбой. Вилли прятался в темноте коридора, поджав хвост и изредка поглядывая на тень Наташи. Он знал, что надо переждать бурю, а утром подойди к хозяйке с видом самого несчастного на свете котика, потереться об ноги, дать подержать себя на руках… и почти гарантированно удастся заполучить-таки кусок жареной рыбы.

Цунами

Приближалось лето, и Вилли все чаще слышал непонятное слово «Бассейн». Поговорив со знакомыми котами, собаками и даже хомяками, он выяснил, что бассейн – это огромная ванна, в которой кожаные могут плавать как в реке. Эта ванна располагается или на нижнем этаже дома, или во дворе. Понимая, что в доме совсем нет места для бассейна, Вилли догадался, что он будет находиться на улице.

И действительно, вскоре во дворе появились двуногие в рабочей униформе и начали копать огромную яму. Они шумели строительной техникой, ругались матом, пахли потной человечиной, а главное, приближали появление этого ужасного бассейна. Любовь кожаных к ваннам была непостижимой. Наташа могла часами лежать в ванне, налив в нее вонючей жидкости с пеной, Никита с Дашей любили там плескаться, визжать, брызгаться и бить друг друга резиновыми уточками. А Вилли становилось дурно от одного только приближения к этой огромной емкости с водой. Наташа периодически его купала, и сложно представить более отвратительную и унизительную процедуру для гордой кошачьей натуры.

Когда строители прекращали грохотать лопатами, шуршать песком и хлюпать носами, и шли стучать вилками и чавкать едой, Вилли тихонько спускался в котлован, выкапывал ямку в песке, оставлял там сюрприз, а потом незаметно удалялся. Вскарабкавшись на ветку дерева, он с торжеством наблюдал за тем, как кто-нибудь из строителей натыкался на сюрприз и начинал громко материться, отдирая от подошвы обуви прилипшую субстанцию.

Но никакой мелкий протест Вилли не мог предотвратить неизбежное: к середине июня строители закончили свое черное дело. Посреди двора красовалось озеро с кафельными берегами и голубой водой. Озеро казалось огромным и бездонным. Двуногие говорили, что его размеры – 3 на 7 метров, а глубина 140 сантиметров, но Вилли плохо понимал, что означают эти цифры. Особой гордостью Наташи стало то, что бассейн был с подогревом. И самый большой в поселке! Оказывается, бассейны есть еще в нескольких дворах, но Вилли почему-то не знал об этом.

По доброй деревенской традиции любое важное событие должно быть обмыто, поэтому на ближайшую субботу был назначен сабантуй. Большинству соседей не терпелось посмотреть на бассейн, поэтому каждый день во двор заходило несколько любопытных зевак, а Наташа каждому из них с гордостью рассказывала историю появления этого сооружения.

– Класс! И поплавать можно, и с пивком посидеть! – сказал заглянувший в гости сосед Сережа по прозвищу Дистрофик, – И никаких тебе крокодилов, акул или цунами, как в Таиланде или на Бали.

Отдыхавший неподалеку Вилли заинтригованно приоткрыл глаза. Кто такие эти крокодилы, акулы, цунами, Таиланды и Бали? Друзья Сережи, что ли? Сережа умел подкидывать задачи коту! Чего только стоит его прозвище. Вилли все лапы отбил, бегая по поселку и пытаясь узнать, что означает слово «Дистрофик». С горем пополам выяснил, что так называют очень-очень худого человека. А еще узнал о таком явлении, как антифразис – когда какое-то явление обозначают словом, противоположным по значению. По утверждению самого Сережи, он «весит полтора центнера и не влезает ни в один аппарат МРТ», так что антифразис налицо.

Совершив очередной филологический рейд, Вилли выяснил, что Таиланд и Бали – это такие места, где много воды для купания и очень жарко. Двуногие такое любят, а коты – не особо. Крокодил – это большая зубастая ящерица, а акула – большая зубастая рыба. «Мир перевернулся!» – подумал Вилли. В его вселенной коты едят ящериц и рыбу, а во вселенной Таиланда ящерицы и рыбы едят котов и даже людей. Нет, Вилли точно не хочет в Таиланд.

Сложнее всего было узнать, кто такой цунами. Оказалось, что это очень-очень большая волна, такая большая, что может смыть целый город! Вилли даже представить не мог, что такое бывает. В общем, он укрепился в мысли, что не хочет ни в какие Таиланды, его и тут неплохо кормят.

Уставший кот прилег на берегу бассейна и задремал под легкий плеск воды и пение птиц. Внезапно в соседском сарае громко захрюкала свинья, а потом – другая, после чего раздался истошный поросячий визг. Было похоже на то, что свиньи не поделили то ли еду в кормушке, то ли теплую грязную лужу.

«Забавно!» – подумал Вилли – «Люди называют друг друга свиньями, когда хотят сказать что-то плохое. «Ты свинья», «Ты напился как свинья», «Поросячий визг», «Жирный как свинья»… Кстати, а почему никто не называет Сережу-Дистрофика жирной свиньей? Наверное, потому что его все любят. Вот не любили бы – называл бы! А любимое слово всех человеческих женщин – козёл. Это практически любой мужчина. А отношения с ним оправдывают фразой «любовь зла, полюбишь и козла». Упрямых называют ослами, крупных и неуклюжих – коровами, тупых и агрессивных – быками, плохих – собаками. Стервозных женщин называют почему-то сучками крашеными, а тех, кто громко топает ногами – конями. Даже Вилли так называют, когда он делает тыгыдык! Но, что интересно, котиками называют только тех, кого любят, кого считают милыми и хорошими. Человеческие мужчины еще почему-то используют слово «киска» по отношению к женщинам, но Вилли все никак не может понять контекст этого использования».

Настала суббота, и суматоха последних дней достигла своей кульминации. С самого утра во дворе стучали пластиковой и деревянной мебелью, стеклянными бутылками и тарелками, металлическим барбекю. Дистрофик Сережа в гавайской рубашке, шортах-бермудах и фартуке с надписью «Верховный приготовитель» нанизывал шашлык на шампура, пританцовывал и напевал: «И в поддержанье своей платформы я буду лично сниматься в порно», а закончив работу, куда-то исчез.

Через время началось то, что стало обыденностью в последние дни и очень расстраивало кота: в бассейн набились Наташины и соседские дети, они громко визжали, били руками по воде, прыгали с бортиков, пускали пузыри и дрались. Брызги воды разлетались далеко за пределы бассейна.

Через время Дистрофик вернулся, широко улыбаясь, и держа подмышками две огромные надувные фигуры. Он подошел к бассейну, громко сказал: «Хоть у нас и не Бали, но теперь есть свои крокодил и акула!», а затем бросил в воду надувные игрушки. Даша на правах хозяйки тут же вскарабкалась на крокодила и улеглась на нем как на надувном матрасе, а остальные дети устроили драку за акулу.

– Ты, главное, цунами не сделай! – ответил один из мужиков, расслаблявшихся с пивом и сигаретами в дальнем краю бассейна.

Вся компания засмеялась.

– Это я могу! – шутливо ответил Сережа и сделал вид, что собирается прыгнуть, а потом ушел вглубь двора.

Вилли, лежавший метрах в двух от бассейна, уснул. Шум-гам был ему неприятен, но одна из суперспособностей котов – спать в любой обстановке. Из мира грез его самым грубым образом выдернул громкий крик:

– Нет! Нет! Не надо! Не вздумай!

И хохот.

Казалось, что все двуногие кричали и смеялись хором. Вилли приоткрыл один глаз, и увидел, что у противоположного края бассейна пляшет Сережа в плавках, крутит задницей, шлепает себя ладонями по ляжкам и поет: «И целуй меня везде, восемнадцать мне уже». Вилли потянулся и собрался встать, чтобы удалиться со двора, но в этот момент Сережа сложил руки дельфинчиком, со всей силы оттолкнулся ногами от пола, взлетел вверх, а потом с ужасным грохотом обрушился в бассейн. Струя воды взмыла вверх на несколько метров, а потом с большой силой опустилась вниз и понеслась к противоположному краю бассейна.

Вилли не успел ничего понять, он только почувствовал, как мощный поток сбил его с ног, закрутил и сначала немного отбросил, а потом снова подхватил и с огромной силой понес в пучину. Кот не мог ни сопротивляться, ни кричать. В бассейне течение начало вертеть его как юлу и тянуть вглубь.

– Эй, кота унесло под воду!… – раздавались голоса откуда-то сверху, – Цунами унесло Вилли!… Быстрей вытаскивать!… Сережа дурак!… Кот хоть живой?…

Дальше Вилли ничего не помнил. Очнулся он на берегу, двуногие склонились над ним всей толпой и встревоженно теребили его. Кот с трудом открыл глаза и жалобно мяукнул, двуногие заулыбались: «Живой!» Потом Вилли долго вставал, еще дольше отряхивался. И мечтал покусать Сережу. Зато стал героем дня, и весь вечер получал лучшие кусочки со стола в качестве моральной компенсации.

Здравствуй, дедушка мороз!

Наступило 31 декабря, дух праздника витал в воздухе, вызывая у жителей Лугового чувство радостного предвкушения. Никита и Даша развесили носки для подарков над камином и закончили наряжать стоявшую рядом двухметровую елку. Даша обвела гостиную взглядом и остановилась на камине, который напоминал холодную каменную глыбу с черным от сажи ртом.

– Надо его зажечь, – сказала она.

– Ага… – ответил Никита, но в его голосе звучала лень, – отдохнем и сделаем.

Сказав это, он повернул ручку заслонки камина, после чего устало опустился на ковер, вытянул ноги и откинул корпус назад, опираясь на руки. Даша села рядом в позе по-турецки.

Камин по праву считался бесполезной достопримечательностью дома. Его сначала иронично называли «Эта конструкция», а после того, как Даша спросила: «Его название нельзя произносить, что ли?», камин начали именовать «Тот, кого нельзя называть», потом – «Волан-де-Морт», а после – просто Володька.

Наташа с детства мечтала о доме с камином – о том, что она, как Шерлок Холмс, будет по вечерам сидеть у огня в кресле-качалке и читать газеты. Но в старом маленьком домике Наташиных родителей была только печь-груба, мало напоминающая камин. Когда Наташа обзавелась земельным участком в новой части поселка, и решила, что построит на нем просторный и благоустроенный дом, она вспомнила о своей детской мечте о камине.

Архитектор отговаривал Наташу как мог, предлагал сделать современный электрокамин или вовсе его имитацию, но хозяйка будущего дома была непреклонна – только настоящий аутентичный камин.

Архитектор сдался и подготовил проект, в соответствии с которым камин размещался у стены в гостиной, а на втором этаже над камином располагалась небольшая терраса, на которую можно было выйти из коридора второго этажа. Труба дымохода выходила на эту террасу. Благодаря такому решению доступ к трубе получался удобным, а сама труба – короткой и широкой, поэтому ее можно было относительно легко чистить.

Наташа одобрила проект, и дом ее мечты был построен. Летом на террасу выносили два столика и стулья, и по вечерам отдыхали там, любуясь закатом. По факту это было единственной пользой от существования камина Володьки – живого свидетельства того, что не все детские мечты следует воплощать в реальность во взрослой жизни. Володьку зажигали редко, в основном, чтобы впечатлить друзей. Копоти от камина было много, а тепла – мало. Да и не требовалось каминное тепло – в доме установили современную систему отопления.

Уставшие дети смотрели на камин.

– А представь, что из камина вываливается Дед Мороз, – сказала Даша и захихикала.

– Ага, такой настоящий – в красном халате, с большим пузом и с мешком подарков, – поддакнул Никита.

– Точно! – ответила Даша.

– Только это вроде не Дед Мороз, а Санта Клаус. Хотя… какая разница?

– Да, представь, как круто было бы!

Дети засмеялись.

Тем временем по заснеженной улице шел Славик. По следам грязи на куртке можно было догадаться, что он недавно спал в придорожной канаве, а заношенные еще отцовские валенки были ярким напоминанием того, что покупка одежды стояла в приоритетах Славика далеко не на первом месте. Аромат, который источали вещи и тело Славика, свидетельствовал о том, что гигиенические процедуры у него тоже не в приоритете.

Время перевалило за полдень, а Славик еще не похмелился и не позавтракал. Он мучился от сильной головной боли и чувства тотального одиночества. Никто его не любит, никто ему не нальет. Славик раскинул руки в стороны, позволяя снежинкам падать на его ладони, запрокинул голову назад и начал громко декламировать грустные стихи собственного сочинения.

Идиллию прервал резкий и оглушительный сигнал автомобиля.

– Вали с проезжей части, Есенин недоделанный! – прокричала из автомобиля Марина – местная гламурная красотка, подруга Наташи.

У Славика заплелись ноги от неожиданности, и он чуть не упал, но все-таки смог удержаться в вертикальном положении и доковылять до обочины. Машина медленно проехала мимо него, сминая свежевыпавший снег. «К Наташке бухать поехала» – с завистью подумал Славик. Он помнил Маринку и Наташку прыщавыми школьницами, а теперь… «Дома понастроили, машины понакупили. Откуда у них столько денег?»

Чувствуя себя выброшенным не только на обочину дороги, но и на обочину жизни, Славик продолжал ковылять куда глаза глядят, пока не поравнялся с домом Наташи. Еще издалека он услышал женские голоса, а когда подошел ближе, то увидел, что на террасе второго этажа курят Наташка и Маринка и обсуждают подготовку к ночным гуляниям. Рядом стоит пластиковый стол, а на нем судочки с салатами и холодными закусками. Видимо, в холодильнике не хватило места для еды, и часть приготовленного вынесли на террасу.

«Да… серьезная пьянка намечается. Полдеревни припрется» – с раздражением подумал Славик, ведь его на этот праздник жизни не позвали. Он спрятался за соседским угольным сараем в ожидании того, что Наташка с Маринкой докурят и уйдут с террасы.

Славик был местной знаменитостью, а точнее – местным юродивым. В детстве он учился с Наташей в одном классе, и она помнила его милым, добрым и обаятельным мальчиком, который писал стихи и пытался быть рыцарем для девочек. После окончания школы он поступил на филологический факультет и уехал в город, там познакомился с девушкой и женился.

Жизнь начиналась хорошо, но в какой-то момент все пошло не так. Сначала у Славика появилось легкое недовольство тем, что преподаватели и коллеги-студенты недостаточно высоко оценивают его поэтический талант, а потом добавилось раздражение из-за того, что учебная программа перегружена неинтересными материалами. Да еще и дома жена пилит на тему «помоги по дому», «заработай денег»…

У Славика начало зреть раздражение на мир, он все реже ходил на учебу и все меньше уделял внимания жене, большую часть времени лежал на диване, уставившись в потолок, и мечтал. Мечтал о поэтической славе, о легкой и интересной жизни, о сказочных мирах… Закончилось все тем, что сначала его отчислили из института за неуспеваемость, а потом жена подала на развод и выгнала его.

Славик вернулся в родную деревню разбитым и погасшим. Мать пыталась поддерживать его, но он все так же лежал на диване и жаловался, что люди не понимают глубину его таланта. А потом к лежанию на диване добавилось сидение за столом с бутылкой. И чем дальше – тем больше. Славик периодически перебивался небольшими подработками – кому-нибудь картошку выкопает, компостную кучу соберет, сено перевезет… Но большую часть времени и жил, и пил на зарплату, а потом – на пенсию матери.

Напившись, Славик любил слоняться по деревне, декламируя свои стихи и проклиная жестокий мир. В конце концов, он заваливался в какую-нибудь канаву и там засыпал. Через время его находила мать и ценой долгих уговоров уводила домой. Впрочем, в какой-то момент она от этого устала, и позволила Славику спать где он хочет, кроме, конечно, случаев сильной непогоды, когда такая привычка могла стоить сыну жизни.

Славик был человеком компанейским, и, что удивительно, вполне интересным в общении, обаятельным и эрудированным, но только когда относительно трезв, а такое случалось все реже. Поэтому постепенно круг общения Славика сужался, пока совсем не иссяк.

Сильнее всего Славик ощущал свое одиночество в праздники, когда все гуляли, а он оставался один. И он развлекал себя как мог. Например, в день ВДВ решил последовать традиции и искупаться в фонтане. Но в Луговом фонтана не было, зато на перекрестке недалеко от магазина располагалась огромная лужа. Перекресток находился в низине, туда стекала вся дождевая вода, образуя на обочине огромную лужу, которая почти никогда не высыхала.