Проклятие Гавайев

– Ну и что? – отозвался я. – Идея-то была не моя. Сам Уилбер мне и посоветовал.

– То-то и оно, – усмехнулся Скиннер. – Здесь, на Гавайях, следует держать ухо востро. Даже лучший друг тебя надует. Просто не сможет иначе.

* * *

Мы обнаружили Ральфа в баре открытого кафе «Хо Хо». Поникнув головой, тот сидел над стаканом, на чем свет костеря и дождь, и волны, и жару, и все остальное, что было в Гонолулу. Произошло же вот что: соблазнившись рассказами Уилбера о том, как здесь классно-де нырять с трубкой, Ральф полез в океан, но не успел он опустить голову в воду, как первая же волна подхватила его и с размаху бросила на коралловый риф, пробив дырку в спине и раздробив позвоночный диск. Скиннер попытался приободрить Ральфа байками о местных ужасах, но тот и слушать не хотел. Настроение у него было ужасное, а после того как Скиннер потребовал у него кокаина, Ральф совсем озверел.

– Какого черта тебе от меня надо? – завопил он.

– «Белой смерти», приятель, – ответил Скиннер. – А может, кекса? Или «белой лошади»? Или марафета? Уж не знаю, как он у вас называется, в вашей задрипанной Англии.

– Ты хочешь сказать – наркотика?

– Именно, дружище! Нар-ко-ти-ка! – проорал Скиннер. – А ты думал, я пришел сюда поболтать об изящных искусствах?

На этом все закончилось. Явно перетрусив, Ральф вскочил и смылся, а бармен долго пялился на нас, и в глазах его стоял неподдельный ужас.

Огонь в яйцах

Устроившись в баре, мы смотрели, как дождь хлещет пальмы, растущие по краям пляжа. Кафе «Хо Хо» открыто ветру с трех сторон, и каждые несколько минут очередной его порыв обрушивал на нас целые потоки теплого дождя. Мы были единственными посетителями. Бармен-самоанец с застывшей на лице дежурной улыбкой молча смешивал нам «Маргариту». Слева, на небольшой скале, установленной в центре бассейна с пресной водой, два кареглазых пингвина с важным видом стояли бок о бок и, не мигая, с любопытством разглядывали нас.

Скиннер бросил пингвинам кусочек сашими. Более крупная птица поймала его на лету и мгновенно проглотила, резким ударом короткого черного крыла отбросив в сторону ту, что была поменьше.

– Эти птички – сверхъестественные создания, – заметил Скиннер. – Я время от времени веду с ними занимательные разговоры.

Некоторое время Скиннер дулся на Ральфа за то, что тот не дал ему шанс вдоволь насладиться продуктами английской фармацевтической индустрии, но в конечном итоге он начал воспринимать этот факт как еще одно проявление полного отсутствия логики в том, что происходит на островах.

После двух или трех порций «Маргариты» его глаза загорелись привычным задором, и теперь Скиннер посматривал на пингвинов взором человека, которого не так-то просто заставить заскучать.

– Они – муж и жена, – предположил он. – Тот, что побольше, – мужик. Думаю, за пригоршню рыбки он легко сдаст задницу своей бабы в аренду. – Он повернулся ко мне: – Как ты думаешь, Ральф любит пингвинов?

Я в недоумении уставился на птицу.

– Не знаешь? – спросил он. – А я знаю. Он затрахает бедную птичку до полусмерти. Эти англичане трахают все, что шевелится. Все они извращенцы.

Бармен стоял к нам спиной, но я знал, что он прислушивается. Улыбка, застывшая на его лице, все больше и больше превращалась в гримасу. Интересно, а часто ли ему до этого приходилось, стоя за своей стойкой, слышать, как вполне респектабельные внешне люди собираются трахать пингвинов, принадлежащих отелю?

– И долго будет продолжаться этот проклятый дождь? – спросил я.

Скиннер бросил взгляд в сторону пляжа.

– Бог его знает, – ответил он. – Это то, что они называют «погода Коны». Ветры поворачивают вспять, и такая погода приходит с юга. Иногда она длится до семи-девяти дней.

В первый день декабря [тысяча семьсот семьдесят восьмого года]… он понял, что перед ним – величайший из открытых им островов. Название, которое острову дали местные племена, Кук записал как «Оухайхи». К утру следующего дня они подошли к живописнейшему берегу: массивные скалы, долины, заканчивающиеся мысами, белые ленты высоких водопадов, низвергающихся прямо к полосе прибоя, реки, которые одна за другой вытекали из глубоких долин. Внутри острова им открылись лощины с грохочущими потоками, ландшафт, где скудные земли перемежались цветущими долинами, а равнины постепенно поднимались все выше и выше к покрытым снегом вершинам. Снег в тропиках! Еще одно открытие, еще один парадокс. Здесь, как оказалось, скрывается доселе не известная никому богатейшая земля, размерами гораздо превосходящая Таити. Сквозь подзорную трубу он видел тысячи местных жителей, которые, выливаясь потоками из своих жилищ и с полей, поднимались на вершины скал и, глядя во все глаза, размахивали в воздухе белыми полосками ткани, словно приветствовали нового мессию.

Ричард Хау«Последнее путешествиекапитана Джеймса Кука»

Мне по большому счету было наплевать. На настоящий момент хватит и того, что я забрался достаточно далеко от снежных сугробов, которые регулярно заваливают крыльцо моего дома в Колорадо. Мы заказали еще по порции «Маргариты», чтобы хорошенько расслабиться и вдоволь поболтать. Я не спускал глаз с бармена, а Скиннер рассказывал мне о Гавайях.

Когда период дождей в Коне затягивается, люди становятся слегка раздражительными. После девяти-десяти дней высокой волны и затянутого тучами неба на улице в Гонолулу тебе запросто вышибут селезенку из тела только за то, что ты просигналил самоанцу, чтобы тот убрался с пути твоего автомобиля. Самоанцев на Гавайях много, и с каждым годом их присутствие становится все более заметным. Это крупные, опасные парни с темпераментом, не поддающимся контролю, и их сердца переполняет ненависть к звукам автомобильного сигнала – вне зависимости от того, кому сигналит автомобилист.

Нас, белых, гавайцы-аборигены называют «народом хаоле», и преступления на почве межрасовой напряженности – одна из наиболее популярных тем в ежедневных газетах и теленовостях.

Эти истории вызывают ужас, а некоторые из них, вероятно, достаточно правдивы. Из последних, которые все передают друг другу в Вайкики, самая жуткая – о «целой семье из Сан-Франциско», юристе, его жене и троих детях, которых изнасиловала банда корейцев, когда они на закате гуляли по берегу моря. Все произошло так близко от отеля «Хилтон», что люди, которые потягивали свои ананасовые дайкири на террасе отеля, до самой полуночи слышали крики несчастных, но они просто отмахнулись от этих криков, как будто это орали морские чайки, пирующие на прибрежных волнах.

– Даже не подходи к берегу после захода солнца, – предупредил меня Скиннер, – если, конечно, тебе все не осточертело.

Корейская диаспора в Гонолулу еще не созрела, для того чтобы полностью ассимилироваться. Их опасается «народ хаоле», их презирают японцы и китайцы, над ними глумятся аборигены, а иногда ради спортивного интереса на них охотятся самоанцы, которые считают корейцев паразитами, чем-то вроде портовых крыс и бродячих собак.

– И держись подальше от корейских баров, – добавил Скиннер. – Там полно этой мрази, этих дегенератов, этих маленьких жестоких, кровожадных ублюдков. Они отвратительнее крыс и намного крупнее, чем большинство собак, и они могут выбить мозги любому двуногому, за исключением, конечно, самоанца.

Я бросил быстрый взгляд в сторону бармена, перенеся вес на середину сиденья своего стула и опустив обе ноги на пол. Но тот крутил арифмометр, очевидно, не слыша бредовых речей Скиннера. Какого черта? Этот тип может схватить только одного из нас. Я забрал свою зажигалку с барной стойки и аккуратно застегнул карман, где держал бумажник.

– Мой дед был корейцем, – сказал я. – Где можно встретить этих людей?

– Что? – спросил Скиннер. – Встретить?

– Не беспокойся, – ответил я. – Они примут меня за своего.

– Да пошли они все в задницу, – вскипел Скиннер. – Они не люди. Пройдет еще сотня лет, прежде чем корейцам позволят общаться с человеческими существами.

Мне было немного не по себе, но я промолчал. Бармен все еще был поглощен своими денежными делами.

– Ладно, плюнь, – проговорил Скиннер. – Давай, я расскажу про негров, и ты на время забудешь про корейцев.

– Эту историю я слышал, – сказал я. – Про девчонку, которую спихнули со скалы, верно?

– Абсолютно верно, – кивнул Скиннер. – Все обосрались, когда узнали про это.

Он понизил голос и склонился ко мне.

– Я ее хорошо знал, – сказал он. – Она была настоящая красотка. Старшая стюардесса, летала в «Панамерикэн».

Я кивнул.

– Совершенно без всякой причины, – продолжил Скиннер. – Она просто стояла на краю скалы со своим бойфрендом, там, на самом верху, куда обычно водят туристов. И вдруг этот чокнутый ниггер подбежал сзади и столкнул ее. А там от вершины скалы до пляжа лететь тысячу футов.

Скиннер мрачно покачал головой.

– Пару раз она задела водопад, как раз на полпути вниз, а потом исчезла. И никто ее больше не видел, и следов тела не нашли.

– А почему? – поинтересовался я.

– Да кто же знает? – ответил Скиннер. – А этого типа даже не судили. Объявили «безнадежно безумным», и все.

– Точно, – сказал я. – Я помню это дело: «Черный дьявол в наушниках». Так? Это тот же самый парень, которого за несколько недель до этого забрали в полицию за то, что он пытался участвовать в Марафоне нагишом?

– Именно! Самый быстрый в мире чокнутый ниггер. Он полдистанции пролетел совершенно голый, пока его не поймали. Этот ублюдок точно умеет бегать, – проговорил Скиннер, усмехнувшись. – Десять копов на мотоциклах гнались за ним с сетью. Вообще-то до того, как он свихнулся, он был бегуном мирового класса.

– Ерунда! – сказал я. – Это его не извиняет. Этих чокнутых фриков, которых тянет всех убивать, следует кастрировать.

– Это точно, – кивнул Скиннер. – Теперь так и делают.

– Да ты что?

– Самоанцы, – сказал он. – Тут на шоссе была пробка… Слушай! А что, ты разве эту историю не слышал?

Я отрицательно помотал головой.

– Ладно! – ухмыльнулся Скиннер. – Это замечательная история как раз и говорит о том, что твои самые жуткие ночные кошмары в любой момент могут обернуться явью. Причем никто тебя заранее не предупредит.

– Отлично, – сказал я. – Давай послушаем. Я люблю такие байки, они пробуждают во мне мои самые тайные страхи.

– Еще бы, – довольно усмехнулся Скиннер. – Паранойя здесь – заразная болезнь.

– Так что там про самоанцев? – спросил я.

– Про самоанцев?

Скиннер пару мгновений внимательно рассматривал свой стакан, потом глянул на меня.

– Всех шестерых освободили, – сказал он. – Никто не согласился давать свидетельские показания… В общем, один бедолага в воскресный день попал в пробку на шоссе Пали, а перед ним – пикап, набитый пьяными самоанцами. Его машина раскалилась как чайник, но сделать было ничего нельзя – выйти не может, припарковаться и сбежать – тоже. Самоанцы разбили ему фары, мочились ему на капот, но он держался почти два часа – с закрытыми дверями и поднятыми окнами, – пока не вырубился от изнеможения и не упал грудью на кнопку гудка…

Скиннер выдержал паузу и продолжил:

– Самоанцы мгновенно взбесились. Железными прутьями они разбили этому парню лобовое стекло, вытащили его и кастрировали. Пятеро держали его на капоте, а шестой отхватил ему яйца – воскресным днем, прямо посередине шоссе Пали.

Теперь я наблюдал за барменом самым пристальным образом. Мне показалось, что мышцы его спины напряглись, но я не был в этом вполне уверен. Скиннер развалился на своем стуле и вряд ли был бы способен отреагировать достаточно быстро. Лестница в вестибюль была от меня всего в двадцати футах, и я прикинул, что успею добраться туда до того, как этот зверюга-самоанец достанет меня своими лапищами.

Но он держался совершенно спокойно. Скиннер заказал еще по одной «Маргарите» и попросил счет, который и оплатил золотой картой «Америкэн экспресс».

Неожиданно телефон за стойкой бара взорвался оглушительным дребезжанием. Это была моя невеста, позвонившая из комнаты.

Звонили спортивные журналисты, сказала она. До них дошел слух, что мы с Ральфом участвуем в Марафоне.

– Ничего не говори этим ублюдкам, – предупредил я ее. – Любое лишнее слово, и у нас – куча проблем.

– Я уже поговорила с одним, – ответила она. – Он постучался в дверь и сказал, что его зовут Боб Эйрум.

– Все хорошо, – сказал я. – Боб – нормальный парень.

– Только это был не Эйрум, – уточнила моя невеста. – Это был тот самый придурок из «Нью-Йорк пост», которого мы встретили в Лас-Вегасе.

– Никому больше не открывай дверь, – сказал я. – Это Марли. Скажи ему, что я заболел. Что меня сняли с самолета в Хило. И ты не знаешь имени доктора.

– А что говорить про соревнования?

– Об этом не может быть и речи, – ответил я. – Мы оба больны. Оба! Скажи им, чтобы оставили нас в покое. Внимание публики и прессы нас доконало.

– Ты идиот, – констатировала моя невеста и задала новый вопрос: – Что ты разболтал этим людям?

– Я? Ничего. Это все Уилбер. Совсем не умеет держать язык за зубами.

– Он, кстати, звонил, – сказала она уже спокойнее. – Приедет на своем лимузине, чтобы забрать нас на вечеринку.

– Какую такую вечеринку? – спросил я и жестом привлек внимание Скиннера. – Сегодня вечеринка, посвященная Марафону, что ли? – шепотом спросил я его.

Скиннер засунул руку в один из своих многочисленных карманов и вытащил лист белой бумаги.

– Вот программка, – ответил он. – Да, это приватное сборище в доме доктора Скаффа. Ужин и коктейли для бегунов. Мы приглашены.

Я снова поднес трубку к уху.

– Какой у нас номер комнаты? – спросил я. – Через минуту буду. Там точно намечается вечеринка. Не пропусти лимузин.

– Ты бы лучше поговорил с Ральфом, – сказала моя невеста. – Ему очень плохо.

– Ну и что? – отпарировал я. – Он же артист!

– Ты негодяй. Тебе не мешало бы заботливее относиться к Ральфу. Он прилетел из самой Англии, да еще жену с дочерью привез, и все – только потому, что ты просил его приехать.

– Не беспокойся, – ответил я. – Он получит то, за чем приехал.

– Что? – завопила она. – Ты, вонючий пропойца! Немедленно пошли подальше этого маньяка, своего приятеля, и отправляйся к Ральфу. Ему совсем плохо!

– Это ненадолго, – ответил я. – Не успеет Марафон закончиться, как Ральфа можно будет отправлять багажом.

Моя невеста бросила трубку, а я повернулся к бармену:

– Сколько тебе лет?

Бармен напрягся, но промолчал.

Я улыбнулся.

– Ты, наверное, меня не помнишь, – сказал я. – А я был губернатором.

Я предложил ему «Данхилл», но он отказался. Потом, взглянув на нас, спросил:

– Губернатором чего?

Скиннер быстро встал и, обратившись к бармену, проговорил:

– Ну-ка, выпьем за старые добрые времена! Этот джентльмен был губернатором Американских Самоа лет десять, а может быть, и двадцать.

– Я его не помню, – отозвался бармен. – Тут много всякого народа ходит.

Скиннер рассмеялся и хлопнул на стойку бара двадцатидолларовую бумажку.

– Все это дерьмо, – сказал он. – Мы врем, чтобы жить, но мы ведь приличные люди, не так ли?

Скиннер перегнулся через барную стойку и пожал руку бармену, который был счастлив, что мы наконец отваливаем. По пути в вестибюль Скиннер протянул мне отпечатанную на ротапринте копию программы Марафона и сказал, что встретит нас на вечеринке. Радостно помахав мне на прощание рукой, он просигналил мальчишке посыльному, чтобы тот пригнал его машину.

Спустя пять минут, все еще пребывая в ожидании лифта, я услышал металлический рев скиннеровского «понтиака», который выехал на дорогу за отелем. Вскоре шум дождя поглотил шум мотора. Подошел лифт, и я нажал кнопку последнего этажа.

Он не был одним из нас

Когда жена Ральфа ввела меня в его номер, с ним работала массажистка, пожилая японка. Восьмилетняя дочь Ральфа сидела, злобно уставившись в телевизор.

– Постарайся не расстраивать его, – предупредила меня Анна. – Он думает, что сломал себе спину.

Ральф лежал в спальне на каучуковом мате и жалобно стонал, в то время как старая карга долбила его по спине. На буфете стояла бутылка скотча, и я налил себе выпить.

– Что это был за жуткий бандит в кафе? – спросил меня Ральф.

– Да это Скиннер, – ответил я. – Наш менеджер в Марафоне.

– Что? – взорвался Ральф. – Ты сошел с ума? Он же наркоман. Ты слышал, что он мне сказал?

– О чем?

– Ты все слышал! – вопил Ральф. – Он сказал про «белую смерть».

– Ну и дал бы ему немного! – отозвался я. – По-моему, ты поступил невежливо.

– Это все твоя работа, – зашипел Ральф. – Это ты его притащил ко мне.

Ральф упал на каучук, закатив глаза и оскалившись в гримасе, вызванной очередным болевым спазмом.

– Черт бы тебя побрал! – простонал он. – Все твои приятели – больные люди, а теперь ты еще и с грязным наркоманом сошелся.

– Да успокойся ты, Ральф, – сказал я миролюбиво. – Они тут все наркоманы. Нам повезло, что мы встретили хорошего. Скиннер – мой давний друг. К тому же он аккредитованный фотограф Марафона.

– О Боже! – продолжал стенать Ральф. – Я себе все так и представлял…

Я глянул через плечо – не смотрит ли его жена – и с силой шлепнул его по затылку, чтобы привести в чувство. Он рухнул на мат… и в этот самый момент в спальню вошла Анна с плетеным подносом, на котором стояли чайник и чашки, заказанные ею в ресторане.

Чай успокоил Ральфа, и он принялся рассказывать. Двенадцать тысяч миль от Лондона до Гавайев были для него дьявольским испытанием. Жена попыталась сойти с самолета в Анкоридже, а дочка всю дорогу проревела. Дважды при снижении в Гонолулу в самолет ударила молния, и огромная черная женщина, которая сидела рядом с Ральфом, забилась в эпилептическом припадке.

Когда они наконец приземлились, их багаж оказался потерянным, таксист содрал с них двадцать пять фунтов за поездку в отель, где регистратор забрал их паспорта потому, что у Ральфа не было американских денег. В целях безопасности менеджер отеля поместил его фунты стерлингов в сейф, но помог ему со снаряжением для плавания, которое Ральф и взял в пункте обслуживания серфингистов на пляже возле кафе «Хо Хо».

В это время ему так хотелось укрыться от всех и побыть одному, сказал он, так хотелось отдохнуть и расслабиться у моря, что он надел свои ласты и погреб в сторону рифа. Тут-то его и подхватила волна. Приподняв, она шваркнула Ральфа о зазубренную скалу, пробив ему дырку в спине и оставив барахтаться в прибрежной водичке подобно тонущему животному.

– Какие-то люди притащили меня в какую-то лачугу, – сказал он. – Потом они накачали меня адреналином. Когда я смог добраться до вестибюля, я выл от боли и с меня градом катил пот. Обслуге пришлось дать мне успокоительного и на руках отнести в лифт.

Только отчаянный звонок Уилберу избавил Ральфа от тюремной палаты в городской больнице где-то на другом краю острова – менеджер отеля уже готов был отправить его туда.

Ужасная история. Для Ральфа это была первая поездка в тропики, и он мечтал о ней всю свою жизнь. А теперь в результате всего этого он умрет или навсегда останется калекой. Его семья, стонал он, полностью деморализована. Вряд ли кто-нибудь из них когда-нибудь сможет вернуться в Англию, хотя бы для того, чтобы быть похороненным с соблюдением приличий. Они подохнут как собаки, причем без всякого к тому повода, на дикой скале посередине абсолютно чужого моря.

На протяжении нашего разговора дождь бился в оконное стекло. Не было похоже, чтобы шторм, который бушевал уже несколько дней, когда-нибудь прекратился. Погодка еще хуже, чем в Уэльсе, сказал Ральф, а из-за боли в спине он пил не прекращая. Анна рыдала всякий раз, когда он просил виски.

– Это ужасно, – проговорил он, – но за прошлый вечер я выпил целый литр скотча.

Ральф всегда не в своей тарелке, когда ему приходится работать за границей. Я бегло осмотрел его спину и позвонил вниз, в магазин сувениров при отеле, чтобы нам принесли алоэ.

– Прямо сейчас, – сказал я продавщице. – И нам нужно будет что-нибудь, чтобы раскрошить его. Большие ножи у вас есть? Или топорики для рубки мяса?

Несколько мгновений на том конце провода молчали, потом послышались крики и звуки потасовки. Наконец раздался мужской голос:

– Сэр, вам нужно оружие?

Я сразу понял, что имею дело с деловым человеком. По голосу он был явно самоанец – его выдавал глубокий квакающий тембр, – но по манере брать быка за рога он сошел бы и за швейцарца.

– А что вы мне можете предложить? – спросил я. – Мне нужно измельчить алоэ.

Пауза, затем:

– Могу предложить великолепный набор кухонной посуды: семьдесят семь предметов с превосходным мясницким ножом.

– Ну, это я могу взять и у обслуживающего персонала, – сказал я. – Что у вас есть еще?

Вновь долгая пауза. Где-то в отдалении завопила женщина, что-то вроде: «…сумасшедший… отрубит нам всем головы…»

– Ты уволена! – заорал мой собеседник, не слишком озабоченный тем, что его слышу и я. – Мне надоело твое идиотское нытье. Какое тебе дело до того, что они покупают? Мотай отсюда! Давно надо было тебя выкинуть вон!

Снова раздался шум потасовки и злобные крики. И снова голос вернулся в трубку телефона.

– Я думаю, у меня есть то, что вам нужно, – сказал он. – Это украшенная резьбой боевая самоанская дубинка. Настоящее черное дерево, восемь шипов. С ее помощью вы сможете измельчить даже пальму.

– И сколько в ней весу? – поинтересовался я.

– Весу? – он задумался. – А, понимаю… у меня есть почтовые весы. Минуточку…

В телефоне раздался грохот, потом опять голос:

– Она очень тяжелая, сэр. Тяжелее, чем можно взвесить на моих весах.

Он хихикнул и продолжил:

– О да, сэр, очень тяжелая. Думаю, около десяти фунтов. Бьет не хуже кувалды. Ею можно убить что угодно, все, что пожелаете.

– И сколько стоит? – спросил я.

– Полтора доллара.

– Полтора доллара? – переспросил я. – Полтора доллара за простую палку?

Сперва он не ответил. Потом вымолвил:

– Вы не правы, сэр. Вещь, которую я держу в своих руках, – не просто палка. Это боевая самоанская дубинка, и ей не меньше трехсот лет. Кроме того, это ужасно грозное оружие. – И добавил: – С ее помощью я мог бы легко разбить вашу дверь.

– Спасибо, мне все ясно, – обрезал я его. – Пришлите мне дубинку прямо сейчас вместе с алоэ.

– Непременно, сэр, – с готовностью отозвался он. – Как будете оплачивать? Внести вам ее в счет?

– Без разницы, – ответил я. – Мы очень богатые люди, деньги для нас – ничто.

– Отлично! Через пять минут я буду у вас.

Я положил трубку и повернулся к лежавшему на каучуковом мате Ральфу, которого скрутил очередной спазм боли.

– Все схвачено, – сказал я. – Я тебя в мгновение поставлю на ноги. Сейчас придет парень из магазина с алоэ и смертоносной боевой самоанской дубинкой.

– О Господи! – простонал Ральф. – Еще один самоанец!

– Ну! – ответил я, наливая себе очередную порцию скотча. – Смертоносный самоанец. Я чувствую это по его голосу. Нам придется, наверное, каким-то способом умилостивить его.

Я отрешенно улыбнулся и продолжал:

– Но нам же нужно как-то выбить из тебя твое зелье, правда? Почему не сейчас?

– Какое зелье? – заорал Ральф. – Ты же знаешь, я не пользуюсь наркотиками.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.