Полная версия
Поэзия на все времена
И Речь, заплетаясь: На озеро Рица
Приедет автобус, так, в Семьдесят первом
Там мальчик, он станет…посыльным иль нервом,
Протянутым между Москвой и Мариной,
И память о повести в книге старинной
Лучи осветят – первых звёзд Ориона…
И живы, все живы! И тополя крона
Укутает тенью их всех, и улыбки
Сияют, прощайте, рассвет близко, зыбкий
Туман – всё объёмнее, глубже и гуще…
(1) И гаснет экран
со строкою бегущей.
(2) И гаснет экран,
за строкою бегущий.
Цикл «Февраль»
1.
Как гуща звёзд, ночующих над веком,
Обожжена молчанием моим –
Души безветрие – цыганский взмыв Алеко*
Над плоской плотью скучных пантомим –
Так груда мыслей, жадных и ослепших
От пламени свечи – кромешный вид:
Идут сгоревшие надежды пеших,
Дымами пепелищ простор обвит –
Сошла на нет, умолкла, прекратила
Доверие к реальности, свелась
К мерцаниям, как будто сжёг Аттила
Упавший облик Рима, будто связь
Земли и неба, догорев, исчезла:
Опоры нет, сорвался в высоту
Мятежный взгляд, из-под удара жезла –
Сноп искр! Я древом древности расту
В пространстве : без углов, без форм, без розни,
Где всё условно, будто облака.
В разгар улыбки делаясь серьёзней,
Не ведая что значит далека
Любая суть иль образ сути, стану
Великой оторопью, обмороком, сном:
Будто фонтан, взметнувший струй султану,
Будто вода, вдруг, ставшая вином,
Прозренья всплеск – всё в наших силах в этом
Обычном дне в начале февраля!
Я возношусь, шагнув в окно, поэтом,
Листаю ночь крылами журавля –
Высокий воздух… Я скликаю словом
В чертоги слов – всех потерпевших ввысь,
Счастливых, обживаясь в небе новом,
Вдруг, вижу как, откуда ни возьмись,
В глубокой высоте витает что-то
Такое… мы зовём это полёт?
Февраль. Второе. Ночь. Москва. Суббота…
Вновь Пастернак чернила в стих прольёт:
Вот-вот уже, нависла, с чувством риска,
Строка и потускневшее перо
Выводит, будто грани обелиска,
Трагичное, как голос у Пьеро,
Признание – лирически истошно:
–Мы все погибнем здесь! Искать! Найти
Иные берега! Расслышать можно
Как гаснет вскрик в кромешности пути…
*Алеко – Суть трагичности, на мой взгляд, образа главного героя поэмы “Цыганы” А.С.Пушкина, в его несоответствии окружению.
2.
Это никогда не кончится! –
Голос шарахнулся эхом и сгинул… -Что ты,
Заточивший душу в тело, разинул рот!
Ветра февральского конница
Высвобождает : уста, усталость, зевоту,
Завывает в спину, бьёт по лицу народ.
Это на ступенях корчится
Нищий денёк немощи старой, пережила
Молодое счастье, веру в людей даже.
Вьюжит, как воркует горлица.
Ты! – теперь смерти ждёшь, как избавленья от зла,
Взглядом провожающая… ночь со стажем.
3.
Приносит ночь февральская украдкой
Едва угаданную свежесть, молодую –
Ещё морозную весну, на счастье падкой
Жизнь оказалась, бродит по′ двору, задую
Звезду заветную, свечу – дыханьем речи –
Созвучной звёздам, долгожданною такою,
Пусть снежной нежностью и немощью перечит
Метели – брезжущее утро и с тоскою
Пусть провожает взгляд былое – сколько веры
В придуманного страхом бога из легенды!
Ростов: в шеренгах по четыре, офицеры…
Сантьяго: в флаг обёрнутый, застыл Альенде.
И мальчик плачет на бегу в Семьдесят третьем –
О будущем, в котором прошлое случится.
И каждый может стать мальчишкой этим,
Бегущим, сквозь тысячелетия и лица,
По мраморным ступеням вниз к высотам слова,
В каком-то феврале, что в ночь украдкой
Приносит с ветром свежесть вешнего укора
И звук, в котором скачет карусель лошадкой;
Пусть белые, как снег последний, станут скоро
Забыты в снежной круговерти карусели,
Февральская весна клокочет, рвётся в окна:
В которых детские печали обрусели.
Покой, как будто только что гвоздь в крышку вогнан…
Безумствуя, дрожит похмелье поколений:
И гибель ждёт проснувшиеся рано ветки.
Охвачен снегом зиккурат, в котором Ленин
Вдыхает трудно запах тлена, злой и едкий…
Приносит утро тишину, если не тронешь.
Никто, ничто не изменилось, только громче
Воронами, о, mon ami, богат Воронеж.
И в Мандельштама тычет пальцем Кормчий!
Но что-то есть во всём – далёкое, как птицы,
Взмывающее, вешнее и выше неба!
Февральскими снежинками простор толпится.
О вышнем не забыть, о вешнем мне бы…
Цикл «Облики голоса»
1.
В окрестностях моря
А помнишь, в парке – острый шелест в нише :
Колодезная яркость звёзд, морских, тростник,
Блуждали рыбины и обсуждался Ницше,
И вместе с ивою, склонился и поник
Наш Млечный путь, журчание беседы,
Уединённая витала темнота.
В ней, на правах наидобрейшего соседа,
Благоухала ночь. И взглядами снята
С насиженного места – речь взмывала
К высотам смысла потаённой глубины…
Под рокот чувств об скалы, поворот штурвала –
Страницы детства были в ранг возведены
Легенд библейских, ласково качали
Качели волн – слова, вольготные как сон,
Ввысь нарисованы: вбивая в пол печали,
Танцует век фокстрот, пугает слух клаксон…
Обуреваемая, в цвет магнолий,
Глубокой радостью присутствия на всём,
Торжествовала ночь, мечтами обогнули
Укромный пруд… Уходим, значит, вознесём
Шагов уход – на свой этаж над морем.
Распахнут настежь : шелест волн и сон морской.
Под мерный шаг времён, не просыпаясь вторим
Мирам, не тронутые смертью и тоской.
2.
Облик преткновения
Белеет облик – очертаньями заметен –
Фасад старинный и ступени перед домом.
Пожары звёзд – на небосклоне горсть отметин.
И продлевать существованье передумал
Огонь свечи – почти погас, качнувшись вправо,
Исчез в глубинах зазеркалья бальной залы.
С могучих крючьев прилегающей дубравы –
Незримый шелест – ввысь паденье рассказала,
Роняя тихие удары, колокольня:
Остановились : птицы, песня, прихожане.
И распогодилась – от Вологды до Кёльна –
Душа на сон грядущий : в кресле и в пижаме
Дремала старость, погружённая в былое…
– Была я счастлива? – раздался голос слабый.
Шальная грусть, из-под поверхностного слоя
Воспоминаний, счастье выкрасить смогла бы
В весенний кобальт неба – только всё же
Светает ночь, восходит к звёздам, оглянитесь:
Фасад, до боли одинокий, россыпь писем
От не вернувшегося навсегда и пикой витязь
Пронзает воздух гобелена и зависим
Край краткой ночи – от бескрайности огляда,
От кроткой пристальности, пристани на Каме,
От ВОХРы с северной надбавкой для оклада
И вихря судеб с подноготной понуканий;
От смеха толики, от голых хвойных досок,
Пригревших холод сна его, еле ж и в о г о…
– Тяжёлый дым взвалил на плечи, недоносок! –
Крик в спину доктору… За «Чеховым» – «Живаго»
На книжной полке спит, в утробе расселённой
Страны, где молодость, где в доме двери настежь –
Белеет память и ладонь коснулась клёна…
– Ну почему ты, ночь, слезами утро застишь! –
Раздался шёпот одинокий. Звёзды тлели…
Фасад с колоннами. Зелёный запах «Шипки».
Сон разбросал десятилетья на постели.
И маховик времён накапливал ошибки.
Бездонный сон – всё близко к сердцу, глушь заметна :
Вот, шаг в окно глухонемой, вот выстрел мечен
Лишь алой струйкой – этот сон, как будто Этна,
Вдруг, грохотнула – больше незачем и нечем
Гордиться, бодрствуя, спокоен, обездвижен,
Сон навсегда теперь. И голос звёзд глубокий –
Весной… Багровые, как будто капли вишен,
На белом – выстрелы… Вставайте, лежебоки,
Воспламените ночь огарком чувства долга!
Пусть будет смутность, будет с истиною схожа :
Луны сияние в задумчивости долгой
И тишины подлунной шёлковое ложе.
3.
Кровоточащее сердце моё, ты послышалось, нет ли
Хоть бы кому-то из них, в этой прорве огней в никуда?
Что же ты хлещешь дождями, как кровью, осенняя, медли,
Жизнь постаревшая, участь, на цепь посади города!
Мне с аксельбантами быть адъютантом в зарницах былого,
Просто собою закрыть Май-Маевского, кануть в бою
В нашей Гражданской.
.. Мой слух тихим снегом был так избалован,
Что навсегда о России слезами глаза оболью!
Сколько мечты позади – только к звёздам, мальчишкой старея,
Падает в небо душа… -Эй, изношенный сердцем старик!
–Вы это мне? Против танков с крестами – в упор батарея,
Вздрогнула русская смерть… И земля… И оглох чей-то крик…
Слушаем пристально Блока и в лучшее верим в «Трёх сёстрах».
Вдруг, китайчонок манто падаёт в Сан-Франциско, аккорд
Клавиш расшатанных – лезвий для взрезанных вен мало острых –
Кровоточащее сердце моё, чтоб спокоен и горд:
Нищей судьбою – счастливый последний троллейбус маршрута:
От Разгуляя до самого синего детства очей.
Пенится сушь охлаждённого временем памяти брюта…
Светятся свечи, средь шумного бала времён, горячей…
4.
Уединение ночное.
Как одиноко и минорно
Пробило полночь, вдруг, начну я –
Вслед стрельчатым восходам тона,
На белом чёрную строку
Записывать… как будто тонна
Цветов приснилась старику.
Жизнь не сбылась? Ещё возможно
Что что-то сбудется со всеми
Раз окунали босы ноги
В глубокий снег, что клён Есенин
В окне оплакивал для многих –
Неизлечимо одиноких…
Уединение ночное.
Когда гремит в ответ молчанье.
Когда не Чацкий, а Молчалин
Творит историю, начну я –
Весну сначала,
Оттолкну, как корабли от кромки Крыма,
начну путь дыма от причала…
И, наточив оттенок дымки,
Набросок сделаю пустующей Ордынки,
Что протянулась и растаяла, как дым…
Прощальным взмахом, влажным и простым,
Мелькнут в порыве ветерка
Какие-то, уснувшие слегка,
Немые грозди слабых веток… Где ты,
Ходок по изразцам печей планеты,
Читатель ветра, убиенных друг?
Ночная прорва царствует вокруг:
Гудками эшелонов, тихим стоном
Уткнувшихся в подушки матерей…
И будто просит: Уведи детей, скорей,
Подальше от окна, где одичалый
Стареет позабытый, с клёном вид.
Но, может быть, проснусь, начну сначала
Весны начало… Путь не позабыт.
5.
Мой старший брат
Остановить словами – тень от мысли,
Взмах крыльев, промедленье ветерка
В картине Левитана, где зависли
Лучи в глубокой грусти и слегка
Исчезла точка зрения, и стало
Невидимая видимость смелей?
Блуждать в объятьях сумрака кристалла.
В слова вмещать : хруст крови тополей,
Которые ещё под топорами,
Ещё вот-вот и упадут к ногам?
Могу, и значит то – вовсю пора мне:
В ипатьевском подвале под наган
Ввысь опадать, в дыму расстрельной гущи,
Так медленно, как падали княжны
И мальчик на руках, в тот век бегущий,
И в письмах многоточия важны
Отныне будут мне, и вид верблюжий
Приспущенных ресниц, напев гнедой,
Беззубый рот, – мне тайну слов навьюжит
Мой старший брат – дождливою водой
Прольётся речь, свершит обряд потери
Сюжета слов – лишь голос, голос гол
Покажется, распахнутым, как двери,
Как ветром поперхнувшийся щегол
В преддверии высокой звонкой трели,
Мой старший друг, вдруг, сумрака глотнув,
Не о расстреле судеб, о Растрелли –
О сводах вод, покачивая клюв,
Ввысь запоёт, заверит, подвывая,
Подстраиваясь горлом к роднику,
Меня лишь в том, что вывезет кривая,
И хватит горя на своём веку –
Здесь каждый: Пой, мой мальчик, не смолкая
Не прекращай мелодию камней!
Трамвай, руками в будущность толкая,
Губами учимся ценить сильней:
В слова вмещённые потуги горловые,
Потоки ливней, взглядов, фонарей…
Свистят вдогонку бурлакам городовые
И гладят звон стиха ладони звонарей.
Сон
1.
Мне снится всё это,
Мне это только снится?
С ладони подхватила корм синица –
Вспорхнула бережно среди проталин марта
И долгую дорогу в дюнах Марта
Оплакивает взглядом вековым…
Пьеро на сцене, с гримом восковым,
Поёт Вертинского – и мёртвым, и живым –
Его легко услышать, тенор терпко длится…
Мне снится : громко вздёрнулась землица,
Взлетели комья, рухнули на плечи,
Прервали сон, закутанный в шинели,
Кого-то рядом сталью искалечит…
А сосны закружились, зашумели,
И вот уже, я, собственной персоной,
Снюсь вам, в долине полусонной:
Поэт. Один. И ветер с вороньём.
И вы – не знающие – каждым божьим днём –
Зачем, за что такие творческие муки –
За горизонт уводят, путь потерь сулят…
Цветы кладут на памятники внуки,
По осени считавшие цыплят…
Взгляд обгоревший мой бредёт-гудёт вдоль пепла
Сгоревших заживо – улыбок, деревень…
И это только сон? Прохладой, помню, крепла
Ночь многозвёздная, с печами набекрень.
Молчанье – где-то голосами моросило,
Бродило тенью с огоньками папирос,
Бинтом свисало окровавленным с носилок,
Глазами детскими вздымало в ночь вопрос…
Как хорошо, что всё это, наверно,
Лишь только сон, я неудобно лёг,
Уснув над приключением Жюля Верна!
Всё это только сон или пролог
Свершённого грядущего, да нет же,
Не может быть, чтобы реальность так…
Линованные правила сольфеджио
И настежь брошенный, распахнутый чердак,
Сменяли в кинозале стрёкот кадра:
Чапаев в бурке, вдох перехватив,
В грудину скачет… Русская эскадра,
Цусима, в топки сбросивши кардиф,
В пучину поглощает броненосцы,
Цвет русской чести – волглый, волновой;
Белеет чайка, жалобно проносится
Над пьесой Чехова, над спящею Невой…
2.
Я сплю.
Я вижу сон.
Проснусь, быть может,
Когда-нибудь, вернусь в родные дни,
Туда, где солнце, пёс забавно гложет
Обглоданную кость и ребятни
Доносится, и птиц весёлый гомон,
И жизни впереди, хоть отбавляй…
Когда-нибудь проснусь,
а нынче комом
Подходит к горлу –
Тихий Разгуляй,
Краюха города, в котором все уснули,
Нет никого – пустых людей стада
Пасутся, мёдом пахнет мёртвый улей
И косами, зловещая страда,
Последние сбирает урожаи:
Усопшие, уснувшие навек…
Надежды подворотни нарожают…
Вновь прибывшие – очередь калек,
Растянется к иконам без улыбок,
Конца и края нет таким хвостам!
Мой одинокий сон,
к рассвету зыбок
И вскриком тихим должное воздам:
Стареющим секундам, что по кругу
Выгуливает римский циферблат…
Во сне – цветы на грудь – любимой, другу;
Во сне – воображением богат
Мятежный дух,
Проснуться бы, отныне:
В веках иду, блаженным нищим, хохочу,
До слёз, из рук рывком судьбу отнимет
Суровый молодец, я к земскому врачу:
Молю – душа озябшая, больная…
Мне сон бы этот страшный – умертвить!
Вдруг, в пелену молчанья пеленаю
Высокий вскрик и плачущая нить
Вернувшегося клина среди свежи
Притягивает взгляд, и даль близка:
Со вспененным разливом побережий,
С взмывающим раздумьем костерка…
Я сплю во сне,
в котором вьётся песней –
Высоких дум прозрачный хоровод
И пробуждение, и плавность крыл чудесней,
И смерти нет, разлук смертельных наперёд!
Религий нет, нет государств и будней,
Нет миллионов, плоскостью простых!
Я сплю от всех,
всё глубже, беспробудней,
Восходит в жизнь нерукотворный стих…
3.
Среди ходячих истуканов,
Среди «За Родину!» стаканов,
Там, где пьют молча третий тост,
Где разговор о жизни прост,
Мой брезжит сон,
Как ветерок под Вязьмой в Сорок первом,
Насыщен гарью, стонами, бинтом
Охвачен, с перебитым взрывом нервом,
С отложенным до завтра, на потом,
На старость лет: «куда живём все?» вскриком,
Мой сон укрыт шинелью в поле диком.
Витает над уснувшей головой,
Доносит цвет оживший, луговой…
Во сне : летаю на коне на красном, воздымая
Охрипший голос – к Богу, к солнцу дней.
Пью с жаждою пустыни воздух мая,
И нет на свете – преданней, верней –
Порывов к счастью, чем мои исканья двери,
Ведущей в оторопь, в случайность, в смутный ряд
Свободных бликов – мне свечой в ладони верит –
Романтик века, и со мной заговорят,
Во сне, конечно, птицы, звери, побратимы
Пространства торжества метаморфоз.
Полёты рук моих неукротимы!
Мне мёртвый на телеге мир привёз –
Уставший сон,
в нём в унисон,
как на груди медали под Берлином,
Звенят, звонят слова колоколов,
Вечерняя заря в наряде длинном
Хрустально прикоснулась: «Будь здоров,
Спи, мой хороший, сладко и вальяжно,
Всё только сон, забудь, воспрянь, воспей
Возлюбленности, искренней и влажной,
Пой беззаветно, словно соловей!»
И я остался в этом сне благословенном,
На все четыре стороны исчез,
Лишь пением ночей, в предместьях Вены,
В предместьях памяти, где горестей в обрез,
Я жил во сне..
Но, вдруг, решил проснуться:
Вокруг опять : мещане, пустота.
И бьют на счастье головы об блюдца,
И речь и мысль – до воровства проста!
Но нет судьбы иной : Голгофа, выбор:
Бессонница, забвение, двора
Весенний воздух, отражает Выборг
И Петербург – удар из-за бугра;
Горит Москва, Смоленск, пошли ракеты
Последние, в ночную прорву глаз…
Все обнялись, спокойно, сон мой, где ты! –
Губами молвить.
В распоследний раз.
Цикл «Исполнение слова»
Мандельштамовское понимание слова: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны…».
"Поэтическая материя не имеет голоса. Она не имеет формы точно так же, как лишена содержания, по той простой причине, что она существует лишь в исполнении"
Осип Мандельштам
«Полон музыки, музы и муки..»
Осип Мандельштам
1.
Уста работают, улыбка движет стих,
Умно и весело алеют губы, к нёбу
Язык прижался и концерт «от сих до сих»:
Сейчас начнётся Гайдн, близко к небу.
Коснутся скрипки глаз моих смычком.
Святой елей из недр виолончели
Прольётся в бездну, смолью с молочком
Ночной туман опутает качели
Взмывающих и падающих рук
Колдующего дирижёра в чёрной рясе.
Глаза вернутся к звукам, сделав круг…
Висок пульсировал. И смысл на вдохе трясся,
Пытаясь в форме писем уцелеть
Отца к блуждающему в долгих дюнах сыну,
И жажда стала жалостью на треть,
Приманивая слух, как костью псину,
Молитвой звуков, кончен звукоряд:
Прощался залпом с залом : Франц Иозеф Гайдн.
Прощались с жизнью, столько лет подряд,
Глаза, озвученные в слове, к славе найден
Великой тайны путь – видна тропа богов –
Там назван зов и звук поименован,
Там нарастают волны южных берегов
И Бог насвистывает Баха в стиле новом.
2.
Шаги секундной стрелке в такт, в окне, вручную, занавеска
Сдвигает тишину и ключ, вращением в замке к шумам примкнёт;
И чайник на плите задумчивость освистывает резко,
И клавиш чёрно-белый строй – аккордом вопросительным примнёт
Владелец пальцев тонких и усталых глаз, вздымая Грига
Под потолок небес, в объём, где плач рыдал вослед аресту только что.
И топот лестниц вниз, разлука под конвоем, немощь вскрика –
Дополнят шум – тумана, с рукоятками наганов, решето…
Ввысь сходит лавою молитвенная сага –
Колеблющимся смыслом, словно пламенем, объят
Словесный небосклон. Молниеносное молчание зигзага
Случайности – строка : старик вновь видит кувыркающихся львят
На побережье сна, в окрестностях Хемингуэя, Ойкумены…
Вдруг, жернова губастых жирных жадных ртов
Храп перемалывают, мерностью отменный,
И кровь агонии всех загарпуненных китов –
Гул сотворят – тысячелетний лязг иль хорда –
Гиперболы моей – двуногий ужас тьмы больной!
Конквистадоров в алебарды вера твёрда
И бранденбургский шаг с шинелью за спиной –
Наполнят воздух дробью б а р а б а н а :
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.