Полная версия
Красное бедствие
Рита Хоффман
Красное бедствие
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Книга не пропагандирует употребление алкоголя. Употребление алкоголя вредит вашему здоровью.
© Хоффман Р., 2025
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2025
* * *
Пролог
Лаверну Первому казалось, что сын сдается.
Липкие щупальца безумия обвили его и с каждым днем утягивали все глубже в пучину страшных грез и мучительных фантазий. Глаза Лаверна-младшего горели потусторонним пламенем, щеки покрывал лихорадочный румянец, а на лбу выступала испарина. Казалось, что он болен, но Лаверн Первый знал, что болезнь эта поселилась не в теле, а в разуме его наследника.
Он знал, что безумие рано или поздно настигнет сына так же, как настигло его покойную жену, Лорейн. Ведущие свой род от союза человека и нуады, выродки Дома Алых Шипов никогда не славились крепким разумом, они всегда были слабы перед шепотом, который преследовал их с самого рождения. Но Лаверн надеялся, что его кровь окажется сильнее крови жены, что сын справится.
Он проклинал тот день, когда его ныне покойный отец решил связать кровными узами Дом Багряных Вод с Домом Алых Шипов.
В Дом-Над-Водой привозили множество женщин, Лаверн Первый, тогда еще совсем мальчишка, мог выбрать любую – и выбрал, даже подарил ей кровоцвет в знак расположения. Но старый Эллар, его отец, разорвал помолвку.
Лаверн Первый помнил тот день слишком хорошо. Эллар потребовал, чтобы Мэриэль из Дома Золота и Камней увезли из замка и вернули отцу. Ни мольбы, ни угрозы не помогли Лаверну вернуть возлюбленную. Лорд Дома Багряных Вод был непреклонен.
Вечером того же дня в Дом-Над-Водой приехала худощавая, болезненного вида девушка. Вуаль скрывала ее лицо, Лаверн не понимал, кто перед ним. Лишь по цвету формы сопровождавших ее слуг он догадался, что к ним явилась одна из дочерей лорда Дома Алых Шипов.
Лаверн пришел в ярость. Всю свою жизнь он ненавидел потомков Бедивира, и на то были причины: последний император утопил Объединенную Империю в крови, он без сожалений вырезал целые Дома, его безумие стоило жизни тысячам людей.
Чтобы свергнуть безумца, четырнадцать Домов объединились, а после объявили, что отныне на континенте не будет ни единой империи, ни императора. Город Шипов был разрушен, Большой трон Объединенной Империи сожжен. С тех пор земли на Фокасе были разделены между пятнадцатью Большими Домами, которыми правили лорды.
Но отец вдруг решил породниться с Домом последнего безумного императора!
Никто не спрашивал мнения Лаверна, его обрядили в роскошные свадебные одежды и заставили произнести клятвы верности пред ликом Трех. Его нареченная в то утро тоже не выглядела счастливой: она безразлично повторяла слова за Говорящим, и Лаверну казалось, что она даже не понимала, где находилась.
Тогда Лаверн решил, что девушка испугана и вскоре оттает, но шли месяцы, а она продолжала походить на тень. Порой он замечал, как она говорит сама с собой, обращается к кому-то, кого не видел никто, кроме нее самой. И приходил в ужас.
Эллара забрала болезнь. Он тихо умер в своей постели, и Лаверн стал новым лордом Дома Багряных Вод.
Вскоре у него родился сын, не проживший и нескольких дней. Рожденный намного раньше срока, он походил на сморщенного синюшного уродца. Увидев его, Лаверн невольно подумал, что сплетни, распускаемые слугами, походили на правду: чрево Лорейн действительно могло быть проклято, как и весь ее род. Но позже она все же подарила ему здорового наследника, которого Лаверн назвал в свою честь, надеясь, что имя станет переходить из поколения в поколение.
Лорейн никому не позволяла приближаться к ребенку. Она орлицей кидалась на каждого, кто пытался подойти к колыбели, даже на мужа. Порой Лаверн стоял под дверью ее спальни и слушал, как она говорила с кем-то, и от этих разговоров по телу бежали мурашки.
В сбивчивой речи жены Лаверн отчетливо слышал слова клятв и обещаний. Она клялась, что сделает все, о чем просил ее незримый собеседник, но умоляла дать ей время. Все чаще Лорейн говорила о крови, о багровых реках, что выйдут из берегов. Она каялась, словно пред ней предстали Трое, говорила, что слишком слаба, сетовала на отца, который оказался слишком глуп и избавился от нее. Порой ей вторил шепот, и Лаверн не понимал, кому он принадлежал.
Прошло пять лет со дня свадьбы. В последний год жизни Лорейн Лаверн предпочитал делать вид, что у него вовсе нет жены. Сперва он пытался предложить ей дружбу, заботу, даже любовь, он искренне верил, что сумеет полюбить ее, но все было тщетно – Лорейн мысленно находилась где-то далеко от Дома-Над-Водой, ее тело и разум словно расщепились, а глаза были пусты.
Последней каплей стали слова престарелой няньки, которая утверждала, что леди Лорейн учит маленького сына говорить с тенями и тот ей охотно подыгрывает. Тогда Лаверн велел забрать ребенка от сумасшедшей матери и запретил им видеться.
Но семя уже было посеяно. Годы спустя Лаверн увидел, как оно взошло.
Он зябко поежился и отошел от окна. Кости неприятно ныли, голова болела от курительных трав и настоев, которыми его пичкал лекарь. Он не был стариком, но чувствовал себя развалиной, а выглядел и того хуже. Что-то тянуло из него силы, над Домом-Над-Водой нависла угроза, и он не знал, как с ней справиться.
Тени сновали по коридорам, шепот раздавался по ночам из зеркал и стен. Замок заполнило нечто зловещее, кровь стыла в жилах, когда Лаверн слышал голоса, раздававшиеся отовсюду и ниоткуда одновременно. Он так надеялся, что после смерти Лорейн все прекратится… Но стало только хуже.
Лаверн женился на Мэриэль из Дома Золота и Камней сразу после того, как снял траур по первой жене. Многие осудили его за это, особенно сын, но Лаверн был влюблен и хранил эту любовь в сердце слишком долго, он успел утратить всякое терпение. Годы, которые они провели в разлуке, лишь укрепили их чувства; десятки писем, тайком отправленные с доверенными гонцами, Лаверн бережно хранил в шкатулке и много лет жил лишь надеждой на то, что успеет жениться на Мэриэль прежде, чем отец выдаст ее замуж за другого.
Воссоединение с возлюбленной стало самым счастливым моментом в его жизни, но и оно вскоре было омрачено: едва попав под крышу Дома-Над-Водой, Мэриэль стала чахнуть, словно цветок, который спрятали от солнца. В конце концов она покинула Лаверна – умерла в родах, подарив лорду второго сына. К сожалению, мальчик оказался калекой.
Но как он полюбил Савьера! В его ореховых глазах Лаверн видел отражение Мэриэль и хотел сделать для сына все, что мог. Он приставил к нему учителя, человека, которому доверял как себе, приказал оборудовать лестницы перилами, чтобы сын мог самостоятельно по ним взбираться, а кое-где велел установить подъемные механизмы, возле которых дежурили слуги, готовые в любой момент помочь Савьеру воспользоваться ими. Лаверн даже подумывал о том, чтобы исцелить сына с помощью жриц народа нуад, ведущих отшельническую жизнь на территории Дома Убывающих Лун, но не решился – слишком уж сильно он боялся их. Позже Лаверн нашел для младшего сына невесту, договорился с ее дядей о браке, устроил помолвку и… лишился последних сил.
Его разум затуманился, ему казалось, что он мыслит не так ясно, как прежде. Голоса сводили Лаверна с ума, он часами бродил по коридорам верхних этажей замка в поисках места, в котором шепот его не достанет. Но он звучал отовсюду.
Поддавшийся безумию сын словно впустил в фамильный замок незримую силу, которая поселилась в каждом темном уголке, в умах каждой служанки, каждого конюха, и если раньше шепот слышали только Лорейн и ее сын, то теперь он эхом отражался от стен и доносился до ушей всякого, кто осмеливался переступить порог Дома-Над-Водой.
Последний император был безумцем, его предшественники – кровавыми тиранами. Что, если голоса сводили с ума и их?..
Дверь открылась, и в комнату Лаверна Первого вошел его старший сын. Он вырос, превратился в мужчину, но глаза его были такими же пустыми, как глаза его умершей матери.
– Скоро, отец, – сказал он. – Осталось недолго.
Глава 1
Красный саван всколыхнулся в последний раз, и его поглотило пламя. Тело, завернутое в погребальный наряд, стало едва различимым за трепещущими языками огня. Черные клубы дыма взвились к серому небу.
Савьер зябко поежился то ли от холода, то ли от пробирающей до костей заунывной песни плакальщиц. Куда отправился отец? Приняли ли его Трое? При жизни он был хорошим человеком, Савьер надеялся, что это зачтется ему и после смерти.
Он украдкой посмотрел на брата, отдающего распоряжения слугам, и стиснул зубы. На лице Лаверна не было ни намека на скорбь, только самодовольство. Тронула ли его смерть отца? Тосковал ли он так же, как тосковал Савьер?
– Пойдем, ты подхватишь болезнь легких.
Старый, согбенный болезнью Фрий, приставленный к Савьеру отцом еще в детстве, протянул руку, чтобы помочь ему, но тот лишь отмахнулся. Разве может призрак болезни заставить его нарушить старинный обычай? Дети должны оставаться у погребального костра до конца. Но, похоже, Лаверн решил пренебречь этой традицией.
– Ты не останешься? – спросил у него Савьер.
Тот обернулся, и по выражению его лица Савьер все понял. Ему нет дела до похорон: брата интересует только грядущий ритуал передачи венца.
– Тебе тоже не стоит оставаться здесь, – бросил Лаверн, смерив Савьера взглядом. – Не хочу потерять еще одного близкого человека.
Лжец. Лаверн никогда не любил его, никогда о нем не заботился и, судя по сплетням, вообще не считал Савьера братом. Все детство он издевался над ним и наслаждался видом калеки, неловко волочащего за собой ногу.
Он похож на отца. Те же острые скулы, тот же ровный, длинный нос и густые брови, изгибающиеся подобно полумесяцам. Черные волосы и пронзительные серые глаза Лаверн унаследовал от Алых Шипов – родни со стороны матери. Жаль, что характер ему достался тоже материнский.
– Савьер, – настойчиво повторил Фрий, – ты должен вернуться в Дом-Над-Водой, погода стала совсем скверной.
– Ступай. – Савьер махнул рукой, провожая взглядом удаляющегося брата. – Хотя… погоди! Ты не знаешь, кто эти люди?
Трое незнакомцев в темных плащах показались Савьеру подозрительными. Они скрывали лица в тени капюшонов, стояли в стороне, подобно скульптурам, а сейчас зыбкими тенями бесшумно последовали за Лаверном.
– Гости из Дома Убывающих Лун, – тихо ответил учитель. – Твой брат приказал разместить их в…
– Забудь. – Савьер вздохнул. – Я понял.
Не было ничего странного в том, что на похороны прибыли представители Больших Домов. Они собрались, чтобы выразить соболезнования, вот только Лаверн явно не собирался предаваться скорби – по его приказу в главном зале замка уже готовили праздник в честь нового лорда Дома Багряных Вод.
– Пусть его примут Трое.
Савьер оторвал взгляд от носков своих сапог и попытался улыбнуться бледной худощавой девушке. Амели, племянница лорда Барелла. Они часто играли в детстве, ее дядя был хорошим другом отца – их связывали почти семейные узы.
– Я рад тебя видеть, – искренне сказал Савьер и протянул руку.
Амели тут же обхватила его ладонь своими холодными тонкими пальцами и прижала ее к сердцу. Дружба, что была между ними, почти исчезла с годами, и все же что-то еще осталось, едва ощутимое, но теплое.
– Я буду по нему скучать, – прошептала Амели, смаргивая слезы. – Лорд Лаверн был прекрасным человеком.
И обещал, что однажды они поженятся. Жаль только, что он стал затворником до того, как свадьба состоялась. Дядя Амели ждал до последнего дня и отказывал всякому, кто претендовал на руку племянницы, надеясь, что друг придет в себя и долгая помолвка закончится клятвами пред ликами Трех. Но ожидание ни к чему не привело – Лаверн Первый скончался.
Савьер знал, что лучшей партии ему не найти – Амели понимала его и никогда не смотрела так, как смотрели остальные. Она не видела в нем калеку. По крайней мере, ему хотелось так думать. Наследником Дома ему не стать, но кое-какое наследство отец ему оставил, так что они с Амели могли покинуть Дом-Над-Водой и уехать подальше от старшего брата и мрачной громады родового замка.
Посмотрев на Амели из-под опущенных ресниц, Савьер попытался разглядеть жалость в ее взгляде, но не смог. Она все еще считала его равным себе.
– Дядя надеялся, что успеет приехать к церемонии, – сказала Амели.
– Лаверн никогда не славился терпением, – тяжело вздохнув, ответил Савьер.
– Он будет таким же хорошим лордом, каким был ваш отец.
Савьер с сомнением покачал головой.
Волею судеб их старший брат умер в младенчестве, и теперь венец Багряных Вод достанется Лаверну. Тому, кто с самого детства страдал от мучительных головных болей, приступов необъяснимой ярости и шептался с зеркалами, как и его мать.
Стоило Савьеру представить брата на резном троне отца, как сердце тревожно сжималось в груди. Нет, ему не стать хорошим лордом. Лаверну никогда не заменить отца.
– Пойдем, становится холодно.
Бережно приобняв Амели, Савьер попытался выпрямиться и сохранить остатки достоинства.
Жалкий калека. Урод. Проклятый плод чрева Мэриэль из Дома Золота и Камней.
Он скривился, когда бедро сковала судорога. Ну же, еще один шаг! Только бы не упасть…
Тень старшего брата. Никчемный наследник незаслуженного имени. Лучше бы лорд Лаверн Первый избавился от него сразу после тяжелых родов жены…
Он подтянул ногу и криво улыбнулся Амели, когда та попыталась подставить ему плечо.
– Не нужно.
Ему хотелось сказать это твердо, но голос предательски дрогнул. Ему не нужна жалость, не нужна помощь, только не от нее!
Амели вздохнула, обхватила его за талию и силой заставила опереться на нее. Савьер ощутил жгучий стыд и отвернулся, чтобы она не увидела его горящих щек.
Все совсем как в детстве – он отстает от ребятни, а она возвращается за ним, чтобы помочь. Годы идут, но что-то остается неизменным…
– Спасибо, – хрипло пробормотал он, – но я давно не ребенок.
– Я вижу, – просто сказала Амели. – Ты стал юношей, и, как мне кажется, мой дядя все еще не прочь нас поженить.
– Ты считаешь это хорошей идеей? – Сердце Савьера застучало быстрее.
– Мне плевать на твою ногу. Нам всегда было хорошо вместе.
Она не сказала ни слова о любви, но мог ли он рассчитывать на это? Кто полюбит такого, как он? Хромого, калеку от рождения, едва способного подняться по лестнице. Собственное тело стало для него темницей, из которой не выбраться. Женщина, что станет его женой, обречет себя на унылое существование.
– Я почту за честь, если ты выйдешь за меня, – смущенно проговорил Савьер.
– А я с удовольствием стану Амели из Дома Багряных Вод. – Она подмигнула ему и вдруг улыбнулась открытой, беззаботной улыбкой. – Ну же, Савьер, ты ведь знаешь меня! Если бы я не хотела выходить за тебя, меня бы не заставили.
Он хотел сказать что-то теплое, поблагодарить ее, но вместо этого отвлекся, уставившись на низко нависшие тучи и пытаясь разглядеть что-то темное – фигуру, летящую высоко в небесах. Савьер сморгнул, пытаясь прояснить зрение, но тень уже исчезла, будто ее и не было. Неужели показалось? Должно быть, это была птица.
Громада Дома-Над-Водой накрыла их своей тенью. Савьеру всегда было неуютно в фамильном замке. Многие верили, что он проклят из-за того, что первая жена отца была из Дома Алых Шипов, но сам Савьер никогда не слышал ни шепота, ни голосов. Да, мрачные гулкие коридоры пугали его в детстве, но теперь он вырос, и глупые страхи остались в прошлом. Фрий тоже говорил, что сплетни – это всего лишь способ необразованных людей объяснить себе внезапную кончину сначала Лорейн, а затем и Мэриэль. Сам старый учитель верил, что в их смертях не было ничего необъяснимого: первая жена отца была слаба здоровьем, а мать Савьера и вовсе умерла при родах, ей просто не сумели помочь.
Но что насчет самого отца? Савьер часто задавался этим вопросом.
Лаверн Первый был крепок умом и телом и в достаточной мере заботился о своем здоровье. Смерть второй жены подкосила его, но затворником он стал много лет спустя. Статный мужчина, чьей выправкой Савьер восхищался все детство, просто исчез, превратился в запуганного старика, который постоянно кутался в теплый плащ и вздрагивал, когда к нему обращались.
Что-то выжгло из него жизнь, выпило всю силу и оставило пустую оболочку, годную лишь на то, чтобы быть сожженной на погребальном костре.
Савьер бросил неприязненный взгляд на Дом-Над-Водой и почувствовал, как поежилась Амели, когда шум реки стал слишком громким.
Огромную крепость, возвышавшуюся на скале, построили сотни лет назад. Багровая река огибала ее, потоки проносились мимо с оглушающим ревом, который можно было расслышать, даже находясь внутри. Подсвеченные изнутри окна источали слабое алое сияние, делая замок еще более устрашающим.
– И ты согласишься жить здесь? – спросил Савьер, медленно поднимаясь по высеченной в скале лестнице.
– Может, мой муж увезет меня подальше от этого жуткого места? – вопросом на вопрос ответила Амели и усмехнулась. – Мне становится не по себе каждый раз, когда я приближаюсь к нему.
«Мне тоже», – хотел сказать Савьер, но промолчал, решив, что и так выглядит достаточно жалко.
Они вошли в замок и расстались – Амели ушла искать сестру, а Савьер стал медленно взбираться по лестнице, проклиная свою жизнь.
Каждый шаг причинял ему боль – не такую острую, как прежде, но ощутимую и изматывающую. Держась рукой за приколоченные специально для него перила, он пытался сохранять достойный вид, чтобы ни один из гостей, прибывших в замок, не увидел его мучений. Он все еще стыдился своего увечья.
Савьер стиснул зубы и подтянул ногу.
Говорящие предлагали отцу расторгнуть брак и объявить ребенка незаконным. Но Лаверн Первый поступил как достойный лорд и мужчина – принял новорожденного калеку и похоронил жену, с которой пробыл в браке ровно десять месяцев.
Савьер никогда не видел мать – в замке не сохранилось даже ее портретов, – но отец часто говорил ему, что он на нее похож: что у нее были такие же непослушные кудрявые волосы цвета благородного дерева и темные глаза, сиявшие ярче звезд, когда она была счастлива.
Отец своим примером дал понять слугам, что младшего сына следовало любить и оберегать, потому никто не смел относиться к нему плохо.
Запыхавшийся и вспотевший, Савьер ввалился в свою временную комнату и упал на пол. Ногу свело судорогой, он принялся растирать ее, но боль становилась только сильнее. Тогда он просто уткнулся носом в ковер и лежал так до тех пор, пока судорога не прошла. Мысленно он трижды проклял черную плесень, покрывшую стены его комнаты на первом этаже и вынудившую его перебраться в другие покои до тех пор, пока от нее не избавятся.
– Господин!
Зоуи, его служанка, встала на колени рядом с Савьером и попыталась его поднять, но он отмахнулся, приподнялся на локтях и, отдышавшись, сказал:
– Приготовь ванну. Мне нужно выглядеть прилично во время церемонии.
Дождавшись, пока она уйдет, Савьер перевернулся на спину и уставился в украшенный искусной резьбой потолок.
Если эти мучения не закончатся, то лучше умереть. Эти мысли успокаивали его, ему нравилось думать о том, что он имеет полную власть над своей жизнью. Когда станет совсем плохо, он может шагнуть из окна или, на худой конец, утопиться в Багровой реке… Что, разумеется, осуждалось Говорящими и Тремя.
– Вода, господин.
– Помоги мне подняться.
Опираясь на плечо Зоуи, Савьер сумел встать на ноги и доковылять до скрытой за ширмой ванны. Усевшись на металлический край, он облизнул пересохшие губы. Хорошо. Подумаешь, пережил очередной постыдный момент, умоляя служанку о помощи! Из таких моментов, в конце концов, состояла вся его жизнь.
Возможно, он бы не краснел так отчаянно, не будь Зоуи ему симпатична. Он знал ее с позднего детства: отец велел Фрию найти кого-то, кого он сумел бы научить заботиться о младшем сыне, и однажды учитель привел Зоуи. Да, она была служанкой и большую часть времени молчала, потупив взгляд, но Савьеру этого оказалось достаточно, чтобы влюбиться.
Фрий не позволял им сближаться, пресекал любые попытки разговорить Зоуи, но Савьер не оставлял попыток, упрямо продолжая искать внимания хмурой девчонки с удивительными, небесного цвета глазами.
Когда он достаточно подрос для того, чтобы Фрий объяснил ему тонкости отношений между мужчинами и женщинами, Савьер потерял последнюю надежду на то, что Зоуи обратит на него внимание: кто захочет лечь с калекой? Даже ему было противно от себя, что уж говорить о девушках.
Конечно, он мог ее заставить, брат всегда так делал. Но Савьер не хотел этого. Фрий научил его уважать женщин: он рассказывал о воительницах, защищавших Пятнадцать Свободных Земель наравне с мужчинами, о леди, в руках которых была сосредоточена власть над Большими Домами. Поэтому Савьер не хотел брать Зоуи силой и принуждать ее к близости. А еще он любил ее. Глупой, безответной любовью.
Горячая вода помогла сведенным мышцам расслабиться, и Савьер испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Он провел в ванне куда больше времени, чем планировал, а когда попытался выбраться из нее, едва не свалился на пол, излишне понадеявшись на здоровую ногу. Чудом устояв, он мысленно поблагодарил Трех, обернул полотенце вокруг бедер и вернулся в комнату.
Зоуи развела огонь в камине, приготовила для него одежду и встала рядом с кроватью, готовая помочь ему одеться.
Как же это унизительно! Каждый раз, когда она видела его голым, Савьер сгорал от стыда.
Ему было интересно, что Зоуи думала о нем. Сравнивала ли с братом? Сдерживала ли тошноту, когда видела искалеченную ногу? Что она рассказывала подругам-служанкам, когда они оставались одни?
– Я справлюсь сам, – пробормотал Савьер, цепляясь за полотенце. – Мои штаны достаточно широки, чтобы…
– Мне несложно, – перебила Зоуи. – Это моя работа, милорд.
Кое-чего за эти годы Савьер все же добился – теперь она могла перебить его или выразить несогласие, когда они оставались наедине. Зоуи продолжала соблюдать границы, установленные для нее Фрием, но порой позволяла себе вольности, хитро прищуривая в такие моменты глаза.
Савьеру ужасно нравилось, когда она щурилась.
– Я уже не ребенок, – продолжал упрямиться он. – Или мне придется отвоевывать право самостоятельно надевать штаны так же долго, как я отвоевывал самостоятельное купание?
– Я до сих пор не могу простить себе то ваше падение, – пробормотала Зоуи. – У вас ведь шрам на подбородке остался. Если кто-то узнает…
– Не узнает, я ведь обещал. И пока ни разу не нарушил данного тебе слова.
Она прикусила губу, пытаясь принять верное решение. Это Савьер в ней тоже любил.
– Я отвернусь, – наконец сказала Зоуи, – но уходить не стану.
– Договорились.
Она послушно отвернулась и оперлась на один из столбиков кровати.
– Можешь сесть, – сказал Савьер, торопливо натягивая штаны. – Если хочешь.
Последние слова он добавил поспешно, чтобы Зоуи не подумала, что он приказывает ей.
Мало ему было искалеченной ноги, так он даже влюбиться в кого следует не сумел! Насколько проще было бы любить Амели. Будь его чувства к ней так же сильны, как к Зоуи, он бы давно заставил отца поженить их.
Но, к сожалению, их с Амели связывала лишь нежная дружба: они оба знали, что рано или поздно поженятся, и оба смирились с этим.
– Готово. – Савьер оперся на трость и выпрямился. – Что скажешь?
Цепкий взгляд Зоуи скользнул по его лицу, затем переместился ниже. Савьер надеялся, что выглядит хотя бы не жалко.
– Прекрасно, – заключила Зоуи.
Она подошла ближе и беззастенчиво принялась заправлять рубашку за пояс его штанов.
– Сейчас все носят так, чтобы похвастаться украшенными камнями пряжками ремней, – пояснила она, увидев замешательство на лице Савьера. – У вас тоже был такой, сейчас найду.
