В городе Е

Телефон подал признаки жизни. Подруга уточняла, что будет уже сейчас через пятнадцать минут. Иринка улыбнулась. Она еще не знала, что подарит ей спектакль, но благодаря подруге, одну жемчужину она уже положила сегодня в шкатулку откровений.

Лучший разговор с городом – это разговор наедине. Не упускайте возможности поговорить с ним по душам, и он поведает что-то ценное.

***

Начало декабря было теплым и переминалось с ленивого снегопада в слегка минусовую температуру на мягкую морось под немного выше нуля. Время не для прогулок, мягко говоря, но это не остановило Марину. Она давно хотела рассмотреть ближе стрит-арты, расположившиеся на боках, плечах и ладонях города. Они только дразнили Марину в окно автобуса, то тут, то там выглядывая из-за угла яркими вспышками и, обозначив свое существование, но не дав рассмотреть себя, оставляли легкую оскомину недосказанности, которая медленно унималась, но вновь возвращалась в следующую поездку по городу.

Но когда Марина отважилась на изучение этих самых картин, ее ждало разочарование. Экскурсовод, обутый не по погоде в кеды, повел свою немногочисленные группу не к ярким муралам, которые влекли Марину, а по подворотням, заверив, что именно там обитает настоящее уличное искусство. Они двигались, останавливаясь у стен гаражей, голубятен, заброшек и площадок для мусорных контейнеров. Марина шла в гости к городу с ожиданием вдохновенной беседы о красоте и дыхании жизни, а дверь ей открыл не джентльмен в галстуке, а малоприятный тип в несвежей футболке с застарелыми пятнами, в выцветших спортивках с вытянутыми коленками и, ничуть не смущаясь своего вида, улыбался, выставляя напоказ свои немногочисленные гнилые зубы.

Марина становилась мрачнее, глядя на стены и ограды красивых, но неухоженных зданий, на разноцветные заплатки краски на их поверхности, которыми коммунальщики не успевали замазывать стихийные граффити. Группа останавливалась среди всего этого, чтобы посмотреть на изображенных уродцев, на густую вязь странных письмён, как будто претендующих на какой-то смысл, но лишенных его ввиду невозможности их прочесть. В увиденном Марина не находила ничего, кроме нарочитого желания подчеркнуть всё то неприглядное, что добрые люди прячут, когда встречают гостей. «Любят ли эти художники город? Любят ли людей, которым шлют свое послание?» – думала Марина глубже зарывая в шарф зябнущее лицо.

Проходя мимо мурала, изображающего подводный мир и его обитателей на стене детского дома творчества, экскурсовод презрительно хмыкнул:

А вот это официальный фестиваль стрит-арта. Разве это искусство?

Но разве это не здорово, что дети завернув за угол, вдруг найдут кусочек волшебного подводного мира, а не блеклую глухую стену? – не поняла Марина.

Им это не надо, они все равно обпишут, – поддержал экскурсовода его товарищ, затесавшийся в группу, указав на пошлые надписи поверх рисунка.

Они двинулись дальше, Марина молчала, но внутри ее бурлило возражение, которое спустя квартал она выразила так: «Раз мы думаем, что дети все равно все испортят, следует ли оставить им тусклую стену с облупившейся штукатуркой, размалеванную неопознаваемой инописью и унылыми пугалами? А что они в свою очередь оставят своим детям?». Но вслух высказывать это было уже поздно, и Марина молча проглотила свое возмущение.

На проспекте Ленина красивые дома эпохи конструктивизма выставляли щеки округлых выступов и прямые профили углов. Местами эти здания были приведены в порядок, другая часть только ждала своей очереди, печально зияя оголенными кирпичами. Группа Марины подошла к ограде, где в прямые черные линии прутьев были впаяны чужеродные желтые кольца, кричащие: «А мы не такие! Мы другие». Выглядела эта композиция, как стайка вызывающе орущих подростков, осмелевших от того, что сбились в кучку. Экскурсовод весело рассказал историю о том, как пенсионер, живущий в доме напротив, возмущался и писал письма в администрацию с просьбой убрать цветное непотребство.

Марина живо представила, как старый могучий Свердловск, оставшийся без зубьев своих ровных оград, выломанных 90-ми, терпеливо ждал, когда окрепнет поколение, которое поможет ему с починкой. И вот когда казалось, что пришла помощь, он обнаружил, что над ним посмеялись. Нет, ему не помогли восстановить поредевшие ряды его черных оград, вторивших своим цветом художественному чугунному литью, не вернули по праву принадлежащую ему первозданную строгость линий. Они влепили туда цветастых фигурок, проистекающих, между прочим, из того же самого авангарда, что и конструктивизм, но это не помогало им прижиться. И дед мог только бессильно браниться на молодчиков, которые гогоча объявили ему, что так нынче модно. Может ли быть в этом искусство? Отгрызть то, что было создано прошлым, и заполнить его своим: «А мы другие»? Можно ли позволить молодому стрит-артеру мазнуть баллончиком на полотне классика? Марину не смешила эта история.

В конце экскурсии они подошли к стене, где была изображена арфистка в средневековом наряде. Особенность этого арта была в том, что арфистка появилась как дополнение к пятну краски, которая, струйками стекая по стене, натянула струны «арфы». Это изображение не радовало красками или высокохудожественным исполнением, но что-то заставило Марину сделать фото, наверное то же, что не дало коммунальщикам закрасить его, обновляя фасад здания – арфистка и ее арфа остались нетронутыми.

Получив оплату за экскурсию, ведущий с приятелем заторопились распрощаться, группа разошлась. Марина какое-то время шла в одну сторону с молоденькой Аней.

Аня, скажи, а как ты думаешь, что такое искусство?

В искусстве главное – сделать что-то новое, скандальное и стать известным, – отозвалась Аня уже готовым ответом.

И всё?

Да, как Дали, например, – уверенно ответила Аня.

«Сделать что-то скандальное и стать известным,» – повторила про себя Марина, как будто пытаясь извлечь из этой фразы какой-то дополнительный смысл, но его не было, как не было в этих словах и правды, и красоты.

Попрощавшись с попутчицей Марина зашла в ближайшую кофейню согреться. Тепло нужно было не только ее телу. После этой прогулки, сырой стала не только обувь, отсырело что-то внутри. Получив горячий кофе, Марина открыла на телефоне последнюю фотографию. Что ее задело в этой арфистке? Во—первых, она сильно выбивалась из ряда того, что видела сегодня Марина. Она пришла не из модных тенденций, не из современных протестных настроений, не из желания прокричать о себе… Она была призвана из другой эпохи, откуда из хранилища вечных женских образов. И призвала ее арфа, которую извлек из пятна художник. Он заставил убогое пятно, чью-то грубую оплошность или странную злонамеренность, петь звуками арфы! Он преобразил низшее в высшее, увидел красоту, и заставил увидеть нас. Вот это магия!

«Нет, нет, – думала Марина, – они ошибаются. Искусство не в новизне, не в умении выделиться, искусство не в бунте, не в желании сделать все наоборот, и первое, и второе, и третье – порождается не самыми высокими человеческими проявлениями и простым умствованием. А искусство протягивает нам красоту замысла и формы, чтобы поднять нас к чему-то не всегда новому, но вечному и высшему. Наверное так.»

Но утвердившись в этой мысли, Марина тут же стала себе возражать. Ведь есть же, есть эти угрюмые, обшарпанные, незаслуженно запущенные дома, есть уродливые стороны жизни и человека. Можно ли их игнорировать в искусстве? Созревший было ответ опять выскользнул из ее рук и ушел под нескончаемые воды противоречий.

Выйдя из кофейни, Марина попала в предвечерний город. Густо-голубое небо, дойдя до горизонта светлело и перетекало в оранжевое, переплетались темные силуэты домов и деревьев. Невольно залюбовавшись, Марина остановилась и через какое-то время обнаружила, что дыхание ее стало глубже, а губы впервые за несколько часов тронула улыбка. «Вот у кого нужно учиться искусству!» – решила она, не назвав у кого именно. Она долго шла по проспекту Ленина. Дом Севастьянова, блики на вечерней Исети, старинные, заботливо обновленные здания, обратившие свои лица к проспекту, огни вечерней иллюминации, щедро залившие улицы…Быстрый шаг сделал легкими тело и мысли, которые приподнялись над дневным возмущением и помирили ее с любимым городом, который снова повернулся к ней любимой стороной. «Любовь, – подумала Марина, – да, любовь, пожалуй, самый лучший маркер настоящего искусства. Если в изображении не живет любовь к людям, к городу, к миру, к красоте ничто не сможет его оживить. Пусть будут бунтари и мраколюбцы, видно они – одна из тех лопастей, что двигают к развитию формы и смыслы, но ось вращения другая. И я буду держаться ближе к оси.»

Родимые пятна не всегда украшают город, но изучая эти его приметы, можно что-то узнать о себе и мире.

***

Существованием красивых муралов, занявших пространство обширных глухих стен, Екатеринбург обязан фестивалю уличного искусства «Стенография». На первый взгляд такое остроумное название происходит от «графика на стене», но на самом деле название отражает не результат, а процесс: художники стенографируют в своих картинах мысли города.

Маша и Степан в силу своего юного возраста неутомимо доказывали себе, друг другу, и всему миру, что они хороши. Лучшим способом доказательства они считали неутомимые споры на ту или иную тему, ведь это прекрасный повод продемонстрировать свою эрудицию, красноречие, оригинальность мышления, а также невзначай подкинуть несколько фактов о своих достижениях.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.