Второй практикум. Пятнистая маска

Он скатился по мокрой лестнице и направился к огороженной забором церкви. Здание выглядело мрачно. Всё пространство вокруг было завалено каким-то буреломом и мусором. Попытки прибрать всё это явно были, но пока – исключительно безуспешные.

Политый дождём кирпич стен потемнел до кровавого цвета, ажурный рельеф фасада вызвал у Виктора какую-то физиологическую ассоциацию. Стоящие у стен строительные леса приобрели серо-чёрный цвет.

В некоторых зарешёченных крест-накрест окнах отсутствовали стёкла. Промокшие посеревшие листы фанеры закрывали проёмы. Вокруг никого не было. Одна створка огромных тяжёлых ворот была приоткрыта, изнутри не доносилось ни звука.

Виктор осторожно поднялся по трём низким разбитым ступенькам и заглянул внутрь. Глаза его ещё не привыкли к темноте, и он подслеповато щурился, вертя головой из стороны в сторону.

Идти в непроглядную тьму было откровенно боязно, а уж во тьму внутри заброшенной церкви, разорённой в советском прошлом – так и вовсе жутко. Виктор мялся на крыльце, пока где-то не хлопнула ставня, заставив его подпрыгнуть и выйти из мистического оцепенения.

Войдя, Виктор попал в сводчатый коридор, опоясывающий центральное помещение. Тусклый свет, падавший из окон, освещал выложенный шахматной плиткой пол. Стены были густо расписаны побледневшими от времени фресками, разобрать, что на них изображено, было совершенно невозможно. Виктор осмотрительно прошёл в решётчатые ворота и попал в огромное помещение, заставленное по периметру строительными лесами. В воздухе витали запахи краски и мокрой штукатурки.

Он ступал, стараясь не споткнуться о забытые рабочими вёдра и швабры. В полутьме почти ничего не было видно. Виктор смог рассмотреть только три яруса пустых арок иконостаса, взбегающих высоко к потолку.

Шаги учителя гулко отдавались в пустоте. Виктор вышел в центр помещения, огляделся и задумался, какой бес вообще дёрнул его прийти сюда. Храм был тёмен, захламлён, полузаброшен, сыр и мрачен. Никакие эстетические струны его души не были задеты. Восторженных дифирамбов своей учительницы он так и не понял.

Постояв немного, Виктор развернулся, чтобы уйти. Вдруг под потолком захлопали птичьи крылья, в гулкой тишине звук раздался неожиданно громко. Под самым потолком промелькнула сизая тень.

Вспугнутый невесть кем голубь, заполошно метался под куполом, ища выход. Наконец, он нашёл какое-то окно с недостающим стеклом и выпорхнул наружу, задев прикрывавшую дыру тряпицу.

В тот краткий миг, когда крохотное пернатое тельце пролетело сквозь окно, в небе образовался просвет, и золотой солнечный луч ударил точно в приоткрывшийся просвет. И всё ожило.

Свет озарил голубые, вспыхнувшие яркими красками стены, сверкнуло первозданной красотой золото на стенах. Казалось, сам воздух заискрился, а лики на стенах наполнились жизнью. Пахнуло ладаном. Виктору на мгновение даже послышалось пение.

Под самым потолком вспышкой проявилась прозрачная радуга. Но она не встала неподвижной аркой, а извивалась, будто змея. На грани слышимости раздался заливистый женский смех. У всех птиц на фресках нестерпимо ярко вспыхнули перья.

Миг – и всё исчезло. Ошарашенный Богданов стоял столбом, в его глазах до сих пор плясали зайчики, как бывает, если посмотреть на яркий свет. Он заполошно повертелся на месте, пытаясь найти источник вспышки, но вокруг никого не было.

Так же ажурные ворота прикрывали пустой портал, за грязными разбитыми окнами шёл дождь, серая хмарь закрывала небо, не пропуская ни единого луча света. В церкви не было ни души.

Постепенно зелёные пятна в глазах Виктора гасли, к нему возвращалось нормальное зрение. С потолка, кружась в воздухе, чуть не на нос учителю упало голубиное пёрышко. Виктор машинально подхватил его и задумчиво побрёл на выход.

Зарядил затяжной дождь, порывистый ветер обрывал пожелтевшую листву с деревьев. Золотые листочки прилипали к мокрому асфальту, к стенам, машинам, автобусам, и казалось, что кто-то брызнул на город золотой краской.

На Ярославль опускался вечер. Последнюю лежавшую в кармане сотку Виктор разменял, купив себе пирожок в булочной на Большой Фёдоровской. С поиском квартиры не склеилось, делать в общем-то было больше нечего, и Виктор скрепя сердце поплёлся в сторону Московского проспекта, на остановку.

Домой ехать ужасно не хотелось. Всё-таки Богданов мечтал уже вечером получить ключ от нового жилища и отправиться домой за вещами с видом победителя. Но, ничего не попишешь – жить в опасных условиях Виктор был не готов даже ради гордости.

Петляя по переулкам, Виктор выбрался на Нагорную и пошлёпал прямо по лужам, в ботинках и так хлюпало, когда его внимание привлёк покосившийся деревянный дом. Точнее, даже не сам дом, а одинокая комнатка третьего этажа, нахлобученная на самом краешке его крыши.

Крохотная остеклённая комнатка была, будто лишний кубик, кривовато водружённый на уже готовую конструкцию. Дом немного врос в землю, так что подоконники первого этажа теперь находились на уровне коленей. На крыше торчали две дымовые трубы. И эта дурацкая комнатка. Как скворечник, честное слово.

Виктор обошёл домик и улыбнулся, увидев странные украшения на его стенах. На деревянном доме с резными наличниками совершенно в старорусском духе в качестве украшений висели какие-то шестерёнки, молотки и настоящий штурвал. «Вот было бы органичное логово для молодого физика», – хохотнул Виктор.

И тут ему на глаза попался кое-как приляпанный к двери домика клочок посеревшей от времени бумаги. Всего одно слово: «Сдам», и телефон на отрывных хвостиках. Все хвостики были на месте. Виктор хмыкнул, но почему-то полез в карман за мобильным.

Гудки шли и шли, Виктор уже собирался было завершить звонок, когда на том конце всё-таки зашуршало. Уверенный голос сказал:

– Алло?

– Алло! – обрадовался Виктор. – Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, это Вы сдаёте в аренду дом со штурвалом?

В трубке удивлённо замолчали, повисла пауза. Виктор даже отнял телефон от уха, чтобы проверить, не оборвалась ли связь.

– Н-ну да… Пожалуй, сдаю, – ответили ему. – А Вы хотите снять?

– А сколько стоит? В месяц… – на пробу спросил Виктор.

– Хм-м-м… Да, пожалуй, пять тысяч рублей.

– Всего? – изумился Виктор.

– Так, чай, не хоромы, – хохотнули в трубке.

В голове Виктора быстро заработал счётчик. Если он поселится здесь за пять тысяч рублей, то ему, пожалуй, хватит даже на еду до зарплаты.

– А можно посмотреть? – с надеждой спросил он.

– Сейчас? – удивился собеседник.

– Ну да, сейчас! Я тут рядом стою.

– Хорошо, – хозяин дома был ошарашен. – Сейчас подойду, я тут недалеко.

Виктор остался ждать на тротуаре. Он рассматривал дом и не мог понять, что его так привлекло. Окна дома большей частью были закрыты фанерой, а имеющиеся стёкла были грязны. Тропинка к входной двери полностью заросла травой. Дом немного покосился и явно требовал ремонта.

Но он был тёплым. Там точно не водились старые ведьмы, да и опасных соседей не было. До школы опять же всего полчасика пешком. Поживёт две недельки, а там уже и присмотрит новую квартирку.

Спустя минут пятнадцать к нему подошёл пожилой мужчина какой-то удивительно уютной наружности и спросил:

– Это Вы что ли дом снять хотите?

С этими словами мужчина осмотрел Виктора с головы до ног, будто снимал с него мерки, не то на костюм, не то на гроб.

– Я, – ответил Виктор. – Комнату хотел, не весь дом. Сдадите?

– Надолго?

– Да я… Не знаю. На месяц, наверное. Как получится…

Виктор замялся. Почему-то ему было стыдно признаваться, что он не собирался задерживаться в этом доме. Хозяин проницательно посмотрел на него и веско сказал:

– Комнату не сдам, а сдам весь дом. И бесплатно, если приберётесь там. Давно заботливой руки требует!

– То есть, как бесплатно?

Виктор с подозрением посмотрел на хозяина. После подписания ненавистного трудового договора он, во-первых, опасался бесплатного сыра, который ему так настойчиво суют в нос, а во-вторых, не хотел брать на себя никакие обязательства.

– А вот так. Бартер. Я Вам дом, Вы мне – чистоту в нём. А буде мелкий ремонт какой – так оплачу материалы.

Виктор посмотрел хозяину в глаза. Он не знал толком, что хотел в них увидеть, но чего точно не хотел, так это видеть того же огонька, который он видел в глазах Стаха Глебовича в тот злосчастный день, когда вляпался в трудоустройство. Его там не было.

– Согласен! – наконец сказал Виктор.

– Да Вы посмотрите сначала! – хохотнул хозяин.

Он продрался сквозь траву, погремел ключом и с натугой и скрипом открыл старую-престарую рассохшуюся дверь. Дом встретил их запахом сырости, темнотой и холодом.

– Не топили давно, – пояснил хозяин. – Вы печку топить умеете?

– Печку? – Виктор немного насторожился.

– Да, тут же ни воды, ни отопления. Только электричество. Да и то не везде. Удобства во дворе…

– А где воду брать? – удивился Виктор.

– Так колонка во дворе… Я собирался было к воде да к канализации подключить дом, да всё как-то не дошло.

Виктор вслед за хозяином спустился в прихожую. Дом был заставлен старой мебелью века этак девятнадцатого. Платяные шкафы с финтифлюшками, узкие кровати, массивные столы. Виктора разбирало любопытство.

Они ударили по рукам, и Виктор вышел, чтобы оторвать с двери объявление о сдаче дома. Бумажки на двери не было, следов клея – тоже.

[1]Удача сопутствует смелым (лат.)

[2]Церковь Иоанна Предтечи в посёлке Толчково в Ярославле – единственная в России пятнадцатиглавая церковь. Входит в состав музея-заповедника.

Эксперименты

Виктор ждал, пока 7Б класс рассядется по местам, и смотрел в окно на школьный стадион. Там, невзирая на отвратительную погоду четверо мальчишек резались в бола. Виктор впервые увидел эту игру здесь, очень заинтересовался и спросил как-то у Харитона Корнеевича, учителя физкультуры, в чём её смысл.

Оказывается, игра была на силу и меткость. На земле расчерчивали квадратное поле три на три метра, в центре квадрата рисовали мишень из трёх концентрических кругов, как для игры в дартс. Ещё мишени, похожие на трёхполосные радуги, были во всех четырёх углах поля.

Играть полагалось тремя видами мячей размером с яблоко, которые мальчишки мастерили из двух пар обыкновенных носков. Один носок набивали мелкими монетками, и он получался тяжёлым и кривым, второй набивали песком, а третий, самый лёгкий, мяч получался из двух носков, засунутых один в другой. Мячи не взвешивали и не измеряли, всё было на глаз. Главным было то, что носки должны быть разного цвета, чтобы потом ничего не перепутать.

Мячи можно было бросать, катить или любым другим способом помещать на поле. Мячи соперника можно было расталкивать, вышибать или сдувать, если получится. Но с одним условием: бросающий игрок должен стоять строго за своим углом вне поля и не трогать лежащие на поле мячи руками.

Играли один на один или команда на команду, игроки заранее выбирали два противоположных угла и рисовали за ними две блямбы, на которые полагалось встать. В одном коне они по очереди бросали шесть мячей на поле, а потом подсчитывали очки и менялись мячиками, чтобы ни у кого не было преимущества.

Понятное дело, дороже всего стоил угол под самыми ногами соперника – десять, семь и пять очков по мере удаления от самого угла. По семь, пять и три очка давали за попадание в мишень в центре поля. Боковые углы могли принести восемь, шесть и четыре очка. А угол под ногами самого игрока стоил меньше всего – три, два или одно очко, поскольку любой мяч туда можно было просто положить. За попадание в любую точку поля вне мишени тоже присуждали одно очко.

Играть можно было до простого преимущества после определённого количества конов, до ста очков, до отрыва в сто очков или пока не надоест. В общем, здесь полёт фантазии был совершенно не ограничен.

Харитон Корнеевич долго пытался объяснить Виктору что-то про баллистику, духовную силу, стратегию, тактику и разницу в технике швыряния тяжёлых и лёгких мячей, учёт ветра и положения светил на небосклоне. Виктор даже кивал, но не понял, если честно, ни черта.

– Итак, мои юные студиозисы, прямолинейное равноускоренное движение! Про равномерное прямолинейное мы с вами уже поговорили. Что такое равномерное прямолинейное движение? Даша Медведева!

– Э-э-э-э…

– Садись! Стыдобень! Рисуй дальше!

Даша села и зарделась. Она и вправду разрисовывала тетрадь по физике, вместо того чтобы слушать объяснение. В физике она откровенно плавала, а вот к искусству у Даши определённо был талант. В первый раз, когда Виктор увидел нарисованный в её тетради букет цветов, он попытался взять его в руки, до того талантливо было нарисовано. Класс, конечно, расхохотался.

Правда, когда они объяснили Виктору, что все сначала принимают рисунки Даши за настоящие вещи, учителю стало не так стыдно. Вот и сейчас девочка выводила что-то в тетради, закрывшись волосами от учителя.

Вообще, ничего зазорного в разрисовывании тетрадей не было. В школе №42, как с удивлением узнал Виктор, альбомы для рисования заменяли школьные тетради. Правила школы предписывали рисовать на страницах тетрадей и дневников прямо по соседству с академическими записями.

Когда он впервые увидел это чудо, он тут же спросил у учительницы изобразительных искусств, Бури Макаровны, почему не оставить под рисунки столь привычные всем альбомы для рисования.

– А вдруг они захотят творить? Вдохновение приходит внезапно! С чего это Вы решили, что Ваша физика для них важнее моего изобразительного искусства? – тут же ответила Буря Макаровна.

Виктор хотел было ответить, что, конечно же, так оно и есть, но в последний момент понял, что молодая учительница на такое точно обидится, и захлопнул рот. Выглядело это так, будто вместо ответа Виктор попытался поймать ртом несуществующую муху. Буря Макаровна, глядя на него, так задорно расхохоталась, что Виктор смутился.

Надо сказать, он вообще постоянно смущался в присутствии Бури Макаровны. И было из-за чего. Для начала Виктор совершенно не мог взять в толк, каким невероятным образом такую девушку, как она, звали не Мчумба Мулелевна, [1]а Буря Макаровна. Кожа учительницы была чёрной, как уголь, хотя она говорила по-русски без малейшего акцента.

А ещё она была просто-таки непозволительно красивой, одевалась цветасто и ярко и украшала себя звенящими браслетами и ожерельями. И в довершение сногсшибательного образа, с её лица никогда не сходила ослепительная белозубая улыбка, от которой у Виктора случалась слабость в коленях и неконтролируемая икота в самые неподходящие моменты.

В общем, если раньше Виктор и был уверен в превосходстве физики над всеми другими школьными дисциплинами, то в присутствии Бури Макаровны высказать этого не мог. Он в её присутствии вообще с трудом говорил.

Как-то Богданов сдуру отважился спросить девушку, правда ли её зовут Буря Макаровна. Она ответила, что, конечно же, именно так её и зовут, а папу её зовут Макар Кузьмич, поскольку её предки приехали в Россию ажно в тысяча семьсот пятом году то ли из Камеруна, то ли из Абиссинии, то бишь, Буря Макаровна – самая настоящая русская в кхе-кхедцатом поколении.

Глядя на поплывшую физиономию Виктора, она снова расхохоталась. Но это было не важно, поскольку на середине её ответа Виктор забыл, о чём спрашивал.

– Так, что такое равномерное прямолинейное движение? Да! – кивнул Виктор мальчику, поднявшему руку.

– Это движение, при котором объект за равные промежутки совершает равные перемещения.

– Правильно!..

– А почему не надо говорить, что объект движется по прямой? – перебила Виктора ещё одна ученица.

– Потому, что фраза про перемещения это и имеет в виду. Перемещение – это вектор. То есть, отрезок, у которого есть направление. Одинаковые векторы – это такие, у которых одинаковая и длина, и направление. Если составить друг за другом равные векторы, то вы и получите прямую. Вот.

Виктор нарисовал на доске «ёлочку» из векторов.

– Этим прямолинейное равномерное движение отличается от просто равномерного движения. У точки, движущейся равномерно, но не прямолинейно, только численная величина скорости и путь будут одинаковыми. А векторы скорости и перемещения могут быть за каждый промежуток времени разными. Ферштейн[2]?

Виктор обернулся и воззрился на класс. Степень осознанности бытия в глазах учеников варьировалась от полного транса до живого интереса, но по крайней мере класс не возразил. Виктор продолжил:

– Про криволинейное движение мы с вами поговорим попозже. А сейчас – про прямолинейное, но неравномерное. Это такое движение, когда за равные промежутки времени точка совершает разное перемещение. При чём, направление перемещения не меняется, а величина – меняется. Сообразили?

Класс смотрел выжидательно.

– Поезд на прямых рельсах тормозит, самолёт по взлётной полосе разгоняется… – пояснил учитель.

В глазах ребят появилось понимание, некоторые закивали, как болванчики.

– Как вы думаете, в чём главное отличие прямолинейного равномерного от прямолинейного неравномерного движения? – спросил Виктор и уставился на первые парты, откуда обычно всё-таки отвечали.

– Ну… Скорость… – послышалось из класса.

– Что скорость? – поощрил Виктор.

– У равномерного скорость одинаковая, а у неравномерного – нет.

– Совершенно верно! А почему скорость объекта может изменяться?

Класс затих.

– Ну! Вспоминайте первый закон Ньютона! Ньютон первое строчит: «Коль не пнёшь – не полетит!» – продекламировал он, подняв руку, как римский оратор.

– Если на тело не действует никакая сила, или действие всех сил компенсирует друг друга, то тело либо покоится, либо движется прямолинейно и равномерно, – отозвался мальчик с первой парты.

– Правильно! Поясню, зачем такой странный закон вообще нужен. Про покой, вроде, понятно, да? А как быть с прямолинейным равномерным движением? – Виктор с видом заговорщика вздёрнул бровь. – Оглянитесь вокруг. Чтобы бежать равномерно, вы тратите силы. Машина тратит бензин, чтобы ехать с постоянной скоростью. А значит, для поддержания скорости требуется постоянное воздействие силы. Очевидно же?

Ребята переглянулись и неуверенно кивнули. А Виктор продолжил ещё более убедительно:

– Ну конечно, очевидно! Самолет и поезд тратят топливо, чтобы поддерживать скорость. Очевидно! – Виктор осмотрел озадаченные лица учеников и, ткнув пальцем в потолок, издал победное: – Ха!

Класс подпрыгнул на стульях от неожиданности.

– Аж до шестнадцатого, ребята, века, все физики думали, что для того, чтобы тело двигалось прямолинейно и равномерно, к нему надо прикладывать постоянную силу. Так им подсказывал здравый смысл! Кораблю требуется ветер, который будет дуть в его паруса, чтобы он плыл с постоянной скоростью. Телеге требуется лошадь, чтобы двигаться с постоянной скоростью. Это о-че-вид-но!

Виктор выдержал театральную паузу.

– И в корне неверно! – добил он.

Класс с интересом слушал. Тишина, накрывшая кабинет, стала абсолютной, где-то жужжал забывший впасть в осеннюю спячку комар.

– Вспоминайте об этой истории, когда вам будут настойчиво советовать принимать решения, согласуясь со здравым смыслом!

Виктор принялся вышагивать вдоль доски, заложив руки за спину, и стал рассказывать:

– Здравый смысл – понятие субъективное! Любой вывод, сделанный на основе лишь умозрительных заключений, это только предположение! То есть, ваши выводы – это только ваши выводы. Они могут быть ошибочными!

Ученики увлечённо записывали его объяснения в тетради.

– Только объективный ответ имеет вес! Природа объективна! А эксперимент – это вопрос, заданный напрямую природе. Всё должно быть подтверждено экспериментально. Работает, кстати, не только с физикой!

Виктор подождал немного, пока ребята закончат строчить.

– Только Галилео Галилей, то самый, которого чуть не сожгли инквизиторы, догадался экспериментально проверять и подтверждать наблюдения и выводы, сделанные древними учёными. Это, ребята, шестнадцатый век! Только он усомнился, что для прямолинейного движения нужна подпитка энергией извне!

– Так первый закон Галилей придумал?

– Он его предположил, – согласился Виктор, – а сформулировал – Ньютон. А до них все-все-все прославленные натурфилософы занимались исключительно наблюдениями. И да, все они считали, что для движения тело надо постоянно толкать. Догадаетесь, где они все ошибались?

В классе ненадолго повисла тишина.

– Самолёту нужно преодолевать сопротивление воздуха, чтобы лететь… – тихо сказал кто-то со средних рядов.

– Именно! Именно! – вскричал Виктор. – Постоянное воздействие силы в данном случае требуется не для того, чтобы тело двигалось, а для того, чтобы компенсировать воздействие других сил, которые сопротивляются поддержанию этой скорости! Море толкает корабль назад, трение в частях автомобиля заставляет его остановиться, но двигатель прикладывает к нему такую силу, что результирующая всех сил равняется нулю, и движение продолжается!

– А что такое «результирующая»?

– Это сумма всех сил, которые воздействуют на тело. Очень удобно. Я буду вам задавать задачки, в них надо сначала найти результирующую всех сил, а потом один раз посчитать, сколько и куда проедет тело. Так вот, для того чтобы покоиться или двигаться равномерно, телу нужно отсутствие сил. А если оно движется не равномерно?

– Значит, есть какая-то сила! – немного вразнобой отозвались сразу несколько учеников.

– В яблочко! И мы плавно подошли ко второму закону Ньютона, – Виктор встал у доски лицом к классу и продекламировал, – «С фенам, но без панталон, он открыл второй закон!»

Лица ребят вытянулись, а потом грянул хохот.

– Что-о-о? Каким феном?

– Не феном, а фенам! А, ускорение, равняется эф, силе, делёной на эм, массу тела, к которому она приложена[3]. Фе на М! Ну, или сила, приложенная к телу, равняется произведению массы тела на его ускорение. Запишите!

– Про фен? – весело спросил штатный шалопай с последней парты.

– Про фен тоже можно, – улыбнулся Виктор. – Мнемонические стишки полезны, особенно, если они смешны. Так вот, фен… В смысле, этот… Как его? Второй закон Ньютона – это из динамики. То есть, он поясняет причину того, почему точка движется тем или иным образом. А теперь о кинематике этого процесса. То есть, об описании самого движения. Итак, что же такое ускорение, как вы думаете?

– Ну-у, это то, насколько быстрее точка стала двигаться, – неуверенно протянул мальчик с первой парты.

– Не обязательно быстрее. Можно и медленнее.

– Но это же ускорение, – чуть гнусаво возмутился мальчик.

– Ну так вот называется, – развёл руками Виктор. – Ускорение бывает и отрицательным, то есть точка замедляется. А бывает вообще непостоянным, но мы с вами рассматриваем только равноускоренное движение. То есть, такое, у которого ускорение всегда одинаковое.

Виктор сделал паузу, чтобы проверить. Слушают ли его до сих пор. Слушали.

– Ускорение – это изменение скорости движения тела за единицу времени. То есть, оно равняется разности скоростей движения тела, поделённой на время между замерами этих скоростей[4]. Отсюда можно найти и мгновенную скорость.

Виктор вспомнил ещё один стишок:

– Вспомнить легче во сто крат: скорости кричим «Виват!». То есть, мгновенная скорость, вэ один равна начальная скорость, вэ, плюс произведение ускорения, а, на время, тэ.[5]Ви, в, ат.

В классе заскребли ручки и карандаши. Виктор подождал немного и продолжил.

– Ну вот, два закона Ньютона рассмотрели. Последний остался. Ньютон третьему нас учит: «Как толкнуло – так получит!». Нормальными словами: сила действия равна силе противодействия. То есть, если я бью ногой по мячу, то мяч бьёт мою ногу в ответ. При чём, с такой же силой, которую я прикладываю к нему. Взаимодействие всегда идёт в обе стороны!

– Это как так? – выкрикнул кто-то с дальних рядов.

– А так. Вы идёте по Земле. Ногами вы толкаете Землю назад, но она же в ответ толкает вас вперёд! Земля такая большая, что ей на ваши попытки в общем-то плевать. Зато ваше движение очень заметно!

Последний окрашенный пониманием происходящего ученический взгляд расфокусировался. Виктор вздохнул и стал расписывать:

– Если в бассейне толкнёте кого-то, то отлетите сами. Намерение, то есть действие, только ваше, а эффект на обоих. Корабль, стоящий на якоре, зацепленном за камень, тянет камень, но и камень тянет корабль назад. Понимаете?

Класс нестройно загомонил утвердительно, но Виктор не купился. Он взглянул на часы и понял, что времени от урока осталось не так и много. Можно было и остановить скучную теоретическую лекцию.

– Так! Домашка: выучить законы Ньютона, вывести формулу перемещения при прямолинейном равноускоренном движении. Если не получится, то найти формулу в учебнике и «размотать» до известных вам формул. Только после этого читаем параграф шесть.