Золотые Ворота

– Мне ничего не известно насчет этих подносов. Клянусь!

– Расскажи нам, что тебе известно.

– Думаю, что-то было не так, когда грузили пищу в мой фургон.

– В больнице?

– Почему в больнице? Я работаю не в больнице, а в фирме Селзника. Она поставляет провизию для мероприятий на открытом воздухе.

– Я знаю эту фирму. Ну так что?

– Когда я пришел, мне сказали, что еда уже готова. Обычно я загружаюсь и уезжаю через пять минут. В этот раз пришлось ждать три четверти часа.

– Пока ты ждал, ты видел кого-нибудь из сотрудников больницы?

– Никого.

– Ладно, ты сможешь прожить еще немного, если не станешь есть эту чертову пищу. – Брэнсон повернулся к О’Харе. – Итак, остаетесь вы, доктор, и хрупкая мисс Уэнсди.

– Вы намекаете, что один из нас знает секретные указания ваших предполагаемых отравителей? – осведомился доктор скорее с презрением, чем с удивлением.

– Именно. Приведите сюда мисс Уэнсди.

– Оставьте ее в покое! – резко произнес О’Хара.

– Вы, кажется, решили, что можете здесь командовать?

– Там, где дело касается моих пациентов, командую я. Если вы хотите доставить девушку сюда, вам придется ее нести. Мисс Уэнсди спит в машине под действием сильного успокаивающего. Вы что, мне не верите?

– Не верю. Ковальски, пойди проверь! Ткни ее пальцем в живот.

Ковальски вернулся через десять секунд:

– Начисто вырубилась.

Брэнсон посмотрел на О’Хару:

– Очень удобно! Может быть, вы просто не хотели, чтобы ее допрашивали?

– Вы плохой психолог, Брэнсон. Как вы знаете, мисс Уэнсди далеко не героиня. Неужели вы думаете, кто-нибудь доверит ей жизненно важную информацию?

Брэнсон не ответил.

– Единственное хорошее, что я о вас слышал, – вы никогда не издеваетесь над женщинами.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал об этом шеф полиции. У меня создалось впечатление, что он немало о вас знает.

– Вы подтверждаете это, Хендрикс?

– С чего бы я стал отрицать? – грубо отозвался полицейский.

– Значит, остаетесь только вы, доктор.

– В качестве главного подозреваемого? Вам изменяет интуиция, Брэнсон. – О’Хара кивнул на закрытое простыней тело Хансена, лежавшее на носилках. – Хотелось бы обойтись без громких фраз, но моя работа – спасать жизни, а не отнимать их. Я вовсе не желаю, чтобы мне запретили заниматься медициной. Кроме того, я не покидал свою машину с момента прибытия ужина и просто не мог бы одновременно сортировать эти проклятые подносы и заниматься пациенткой.

– Ковальски, что ты на это скажешь?

– Ручаюсь, что это так.

– Но все же вы общались с людьми после возвращения из больницы и до прибытия ужина.

Ковальски снова встрял:

– Он разговаривал с несколькими людьми. Мисс Уэнсди тоже.

– Забудем о ней. Нас интересует добрый доктор.

– Он общался кое с кем.

– Назови их имена. Меня интересуют те, с кем он разговаривал долго и серьезно.

Ковальски оказался необычайно наблюдательным человеком с удивительной памятью.

– Такое было три раза. Два раза с мисс Уэнсди…

– Бог с ней! Они могли вдоволь наболтаться в машине и в больнице. С кем еще он говорил?

– С Ревсоном. И довольно долго.

– Ты что-нибудь слышал?

– Нет. Они были от меня метрах в тридцати, и ветер дул в их сторону.

– Они что-нибудь передавали друг другу?

– Нет, – отрубил Ковальски.

– О чем вы говорили? – обратился Брэнсон к О’Харе.

– Это врачебная тайна.

– Другими словами, вы хотите сказать, что меня это не касается?

Доктор ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на Ревсона.

– Никаких врачебных тайн, – вступил в разговор Ревсон. – Мы болтали о пустяках. С момента прибытия сюда я общался с тремя десятками людей, включая членов вашей команды. Почему именно этот разговор вы считаете особенным?

– Я надеюсь, что это вы мне объясните.

– Мне нечего вам сказать.

– Вы совершенно спокойны, не так ли?

– Это результат чистой совести. Можете и сами как-нибудь попробовать.

– И еще, мистер Брэнсон, – вспомнил Ковальски. – Ревсон долго разговаривал с генералом Картлендом.

– О-о! И тоже о пустяках, генерал?

– Нет. Мы обсуждали возможность избавить этот мост от некоторых нежелательных элементов, – ответил Картленд.

– Начиная с вас, конечно. Беседа была плодотворной?

Генерал смерил Брэнсона презрительным взглядом.

Брэнсон задумчиво посмотрел на Ван Эффена:

– У меня такое ощущение – всего лишь ощущение, вы понимаете, – что к нам кое-кто просочился.

Ван Эффен встретил взгляд своего начальника все с тем же бесстрастным выражением на круглом лице и ничего не ответил.

Брэнсон продолжил:

– Полагаю, доктора следует исключить из подозрения. И дело не только в том, что мы уже проверяли его личность. Мне кажется, что по мосту разгуливает хорошо подготовленный агент. Это опять-таки исключает доктора, который оказался здесь совершенно случайно. Вы разделяете мои опасения?

– Да.

– Тогда кто?

Ван Эффен не колебался:

– Ревсон.

Брэнсон поманил к себе Крайслера:

– Ревсон утверждает, что представляет здесь лондонскую «Таймс». Сколько потребуется времени, чтобы это проверить?

– Через президентский узел связи?

– Да.

– Несколько минут.

Ревсон вмешался в их разговор:

– Если вы думаете, что я стану выражать бурное негодование, то ошибаетесь. Почему именно я? Почему не один из вновь прибывших медиков? Почему не один из ваших людей?

– Потому что я сам лично их подбирал.

– Наполеон тоже лично подбирал своих маршалов. А сколько их в конце концов пошли против него? Мне совершенно непонятно, как вы можете рассчитывать на верность кучки головорезов, даже лично подобранных.

– Скоро поймете, – успокоил Ревсона Ван Эффен. Он дотронулся до руки Брэнсона и указал ему на запад. – У нас не так много времени.

– Вы правы, – отозвался Брэнсон.

Со стороны Тихого океана надвигались тяжелые, темные грозовые облака. Пока они были еще довольно далеко.

– Телезрителям не понравится смотреть, как президент и вице-президент, не говоря уже об их нефтяных друзьях, мокнут под дождем. Прикажи Джонсону расставить телекамеры и рассадить публику.

Он подождал, пока помощник выполнит его указание, затем подвел его к стоявшему в одиночестве Ревсону.

– Ревсон сказал мне, что ты осматривал его фотоаппарат.

– Так и есть, но я не разбирал его на части.

– Возможно, это следует сделать.

– А может, и нет, – резко сказал Ревсон, впервые проявив неудовольствие. – Разве вы не знаете, что сборщики фотоаппаратов пять лет учатся своему ремеслу? Чем портить эту чертову штуку, лучше уж оставьте ее у себя на все время нашего пребывания здесь.

– Эта вспышка гнева только убеждает меня, что нужно разобрать фотоаппарат.

– Согласен, – отозвался Ван Эффен и успокоил Ревсона: – Этим займется Крайслер. Он настоящий гений по части техники. Крайслер ничего не повредит. – Он обратился к Брэнсону: – Я проверил его сумку, кресло, под креслом и полку сверху. Все чисто.

– Обыщи его.

– Обыскать меня? – Лицо Ревсона исказилось яростью. – Меня уже обыскивали.

– Только на предмет оружия.

Ван Эффен был способен отыскать даже рисовое зернышко, завалившееся за подкладку. Кроме ключей, монет и маленького перочинного ножа, он извлек из карманов журналиста документы.

– Все как обычно, – доложил Ван Эффен. – Водительское удостоверение, карточка социального страхования, кредитные карточки, удостоверения газет.

– Есть там удостоверение лондонской «Таймс»? – спросил Брэнсон.

– Вот. – Ван Эффен протянул документ своему шефу. – На мой взгляд, выглядит нормально.

– Если он тот, за кого мы его принимаем, то вряд ли стал бы прибегать к услугам худшего мастера по подделке документов в городе. – Он с хмурым лицом возвратил удостоверение. – Что-нибудь еще?

– Вот. – Ван Эффен открыл длинный конверт. – Авиабилет в Гонконг.

– Случайно, не на завтра?

– На завтра. Как вы догадались?

– Он мне сам об этом сказал. Ну, что вы думаете?

– Не знаю.

Ван Эффен рассеянно коснулся ручек Ревсона, не подозревая, что в этот миг они с Брэнсоном оказались всего в шаге от смерти. Но, поглощенный своими мыслями, он отложил ручки, взял в руки паспорт Ревсона и быстро его пролистал.

– Он много ездит по всему миру. Много азиатских виз, последняя двухлетней давности. Есть свежие визы стран Ближнего Востока. Английских или европейских отметок немного. Они там ужасно ленивые, в Западной Европе, и ставят печати, только если им хочется размяться. Что вы обо всем этом думаете?

– Все согласуется с его утверждениями. А вы что скажете?

– Если он агент, то прикрытие у него превосходное. Он, случайно, не родом из Милуоки? Или даже из Сан-Франциско?

– Вы из Сан-Франциско? – спросил Брэнсон.

– Это моя вторая родина.

Ван Эффен заметил:

– Кто бы стал двенадцать лет разъезжать по миру только для того, чтобы обеспечить себе тылы?

В этот момент к ним подошел Крайслер. Брэнсон удивленно посмотрел на молодого человека:

– Уже выяснил? Так быстро?

– У президента есть прямая линия с Лондоном. Надеюсь, вы не против? Ревсон чист. Он аккредитованный корреспондент лондонской «Таймс».

– Брэнсон хочет, чтобы вы разобрали мой фотоаппарат, – обратился к Крайслеру Ревсон. – Там внутри радиопередатчик и бомба с часовым механизмом. Смотрите, не взорвитесь. Было бы неплохо, если бы вам потом удалось его собрать.

Крайслер кивнул Брэнсону, улыбнулся, взял фотоаппарат и ушел.

– Это все? – поинтересовался Ревсон. – Или начнете отдирать фальшивые каблуки на моих туфлях?

Брэнсону было не до смеха.

– И все же я не удовлетворен. Откуда мне знать, что Киленски не в сговоре с отравителями? Что, если ему приказали найти только двенадцать подносов с испорченным мясом, чтобы усыпить наши подозрения? Здесь должно быть семнадцать подносов с плохой едой. И на мосту должен быть кто-то, кто сумеет отличить плохие от хороших. Я хочу, чтобы вы, Ревсон, попробовали еду с одного из подносов, объявленных Киленски безопасными.

– Вы хотите… А если существует ничтожный шанс, что Киленски ошибся, то вы убьете меня ботулизмом? Не стану я этого делать! Я вам не подопытный кролик!

– Тогда мы испытаем несколько подносов на президенте и его гостях. Королевские персоны в роли подопытных кроликов – это войдет в историю медицины. А если господа откажутся есть, мы накормим их насильно.

Ревсон собрался было сказать, что с тем же успехом они могли бы накормить насильно и его, но внезапно передумал. У Картленда, видимо, не было пока возможности сообщить пассажирам президентского автобуса, как отличить зараженные подносы. Кроме О’Хары, только Ревсон знал, как это сделать. Он развел руками:

– Бог знает, что еще вы придумаете, но я доверяю медикам, которые вели проверку. Если они говорят, что остальные подносы безопасны, то я им верю. Так что получайте вашего подопытного кролика из народа.

Брэнсон пристально вгляделся в его лицо:

– Почему вы передумали?

– Знаете, Брэнсон, ваша подозрительность переходит всякие границы. Судя по лицу вашего помощника, он со мной согласен. – Ревсону показалось совсем нелишним посеять несколько зерен раздора. – Некоторые могли бы даже счесть это признаком слабости или неуверенности. Я согласился, потому что вы мне что-то не очень нравитесь. Любая броня может дать трещину. Я начинаю думать, что ваша вера в собственную непогрешимость покоится на чересчур шатких основаниях. Кроме того, простых людей легко заменить, другое дело – короли и президенты.

Брэнсон неопределенно улыбнулся и повернулся к Тони:

– Поставь сюда десять незараженных подносов.

Тот выполнил приказание.

– Итак, Ревсон, какой из них вы желаете попробовать?

– Вы кое-что упустили, Брэнсон. Ведь вы подозреваете меня в том, что я знаю, как отличить подносы с отравленной едой. Может быть, вы сами сделаете выбор?

Брэнсон кивнул и указал на один из подносов.

Ревсон подошел, взял указанный поднос, медленно и осторожно обнюхал еду. Незаметно проведя кончиками пальцев по внутренней стороне ручек подноса, он не обнаружил никаких знаков. Этот поднос был нормальным. Ревсон взял ложку, вонзил ее в центр покрытого коричневой корочкой мясного пирога и попробовал начинку. Он поморщился, прожевал, проглотил, потом повторил все сначала и с отвращением отставил поднос.

– Не в вашем вкусе? – заметил Брэнсон.

– Будь я в ресторане, то отослал бы это назад на кухню. А еще лучше, вывалил бы на голову шеф-повара. Тот, кто это приготовил, не может считать себя поваром.

– Как по-вашему, пища отравлена?

– Нет. Просто невкусно.

– Вы не могли бы попробовать еду еще с одного подноса?

– Нет уж, спасибо. Вы говорили только об одном.

– Ну же, соглашайтесь, – настаивал Брэнсон.

Ревсон поморщился, но подчинился. Следующий поднос тоже оказался хорошим. Ревсон повторил с ним ту же процедуру, что и с первым, но не успел он закончить, как Брэнсон протянул ему третий поднос.

У этого на внутренней стороне ручки была пометка.

Ревсон ковырнул корочку, подозрительно принюхался, попробовал кусочек и сплюнул.

– Не знаю, отравлена эта еда или нет, но по вкусу и запаху она противнее двух предыдущих, если такое вообще возможно.

Он сунул поднос доктору Киленски, который обнюхал его и передал своему коллеге.

– Ну? – спросил Брэнсон.

Киленски нерешительно сказал:

– Может быть, здесь пограничный случай. Нужно сделать лабораторный анализ. – Он испытующе посмотрел на Ревсона. – Вы курите?

– Нет.

– Пьете?

– Только на днях рождения и на похоронах.

– Возможно, в этом все дело. У некоторых некурящих и непьющих вкусовые ощущения чрезвычайно остры, и они лучше чувствуют запахи. Видимо, Ревсон из их числа.

Никого не спрашивая, Ревсон обследовал еще шесть подносов, затем обернулся к Брэнсону:

– Хотите узнать мое мнение?

Брэнсон кивнул.

– Большинство, хотя и не все из этих подносов не годятся, что бы вы под этим ни понимали. Часть из них откровенно попахивает. Мне кажется, все они заражены, но в разной степени.

Брэнсон посмотрел на Киленски:

– Это возможно?

– Так бывает, – с досадой ответил врач. – Концентрация этих микробов в пище может быть различной. Только в прошлом году в Новой Англии отравились сразу две семьи. Десять человек обедали вместе. Среди прочего все они ели сэндвичи с мясным паштетом. Пятеро умерли, двое заболели, а троим ничего не сделалось. Там тоже был ботулизм.

Брэнсон и Ван Эффен отошли в сторонку.

– Ну как, достаточно? – спросил Ван Эффен.

– Вы хотите сказать, что нет смысла продолжать проверку?

– Боюсь, вас перестанут воспринимать всерьез, мистер Брэнсон.

– Согласен, хотя мне все это не нравится. Беда в том, что нам приходится полагаться только на слово Ревсона.

– Но он обнаружил в общей сложности двадцать подозрительных подносов. На три больше, чем нужно.

– И кто это говорит?

– Ревсон. Значит, несмотря ни на что, вы ему все-таки не доверяете?

– Он слишком спокоен, слишком непринужденно держится. Он хорошо обучен, прекрасно знает свое дело, и я абсолютно уверен, что это не фотография.

– В фотографии он тоже должен разбираться.

– Не сомневаюсь.

– Значит, вы продолжаете рассматривать это как случай умышленного отравления?

– Откуда это знать нашей широкой зрительской аудитории? Кто сможет мне возразить? Микрофон только один, и он у меня в руках.

Ван Эффен посмотрел в южный конец моста:

– Идет второй автофургон с едой.

Брэнсон в срочном порядке расставил телекамеры, рассадил почетных гостей и журналистов. Темные грозовые облака с запада продолжали неуклонно приближаться. В размещении тех, кто занимал стулья, произошла только одна перемена: место Хансена занял вице-президент. Камеры заработали, и Брэнсон, сидевший рядом с президентом, начал говорить в микрофон:

– Я призываю телезрителей Соединенных Штатов и всего мира стать свидетелями ужасного преступления, которое было совершено на этом мосту около часа назад. Надеюсь, это преступление убедит вас в том, что преступники – не обязательно те, кто преступает закон. Посмотрите на этот автофургон, на откидной стойке которого разложены подносы с едой. На первый взгляд безвредная, хотя и не слишком аппетитная еда – точно такую же подают пассажирам во время дальних авиарейсов. Но действительно ли эта еда безвредна?

Брэнсон повернулся к человеку, сидевшему рядом с ним с другой стороны, и камера показала их обоих.

– Перед вами доктор Киленски, ведущий судмедэксперт Западного побережья. Специалист по отравляющим веществам. Скажите, доктор, вся ли эта еда безвредна?

– Не вся.

– Говорите громче, доктор.

– Не вся эта еда безвредна. На некоторых подносах она заражена.

– И сколько таких?

– Половина. Возможно, больше. У меня нет здесь возможности сделать лабораторный анализ.

– Значит, еда заражена. То есть инфицирована. Что это за инфекция, доктор?

– Это ботулизм, главная причина серьезного пищевого отравления.

– Насколько серьезного? Может ли оно привести к смерти?

– Да, может.

– И часто ли такое случается?

– Довольно часто.

– Обычно такое отравление происходит из-за того, что пища испортилась, э-э, естественным образом?

– Да.

– Но эту культуру можно вырастить и искусственным путем, в лаборатории?

– Это слишком вольно сказано.

– Но мы рассказываем об этом случае людям, далеким от медицины.

– В принципе, да.

– Можно ли заразить такой искусственно выращенной культурой вполне доброкачественную пищу?

– Полагаю, что да.

– Да или нет?

– Да.

– Спасибо, доктор Киленски. Это все.

Ревсон, которому еще не вернули фотоаппарат, вместе с доктором О’Харой сидел в машине «скорой помощи».

– Для человека, который никогда не был в зале суда, Брэнсон великолепно разбирается в ведении судебного процесса.

– Это все благодаря телевидению.

Брэнсон продолжал:

– Довожу до сведения всех, кто сейчас нас смотрит, что власти – военные, полиция, ФБР, правительство или кто там еще – предприняли преднамеренную попытку убить или как минимум вывести из строя тех из нас, кто захватил президентскую команду и этот мост. На мосту находится человек, который знал, как отличить хорошую еду от плохой, и должен был проследить, чтобы подносы с отравленной едой попали тому, кому они предназначались, то есть мне и моим товарищам. К счастью, эта попытка провалилась, но произошел несчастный случай, о котором я расскажу позже. Тем временем обращаю ваше внимание на то, что сюда прибыла еще одна машина с едой.

Телекамера услужливо предложила этот факт вниманию зрителей.

– Кажется невероятным, чтобы власти были настолько глупы и попытались вновь разыграть тот же гамбит, но, с другой стороны, они уже показали свою глупость. Поэтому сейчас мы с вами выберем наугад три подноса – для президента, короля и принца. Если они останутся живы, мы сделаем справедливый вывод, что еда не заражена. Если же эти трое серьезно заболеют или, хуже того, умрут, то весь мир поймет, что винить в этом нужно не нас. Мы здесь поддерживаем постоянную связь с полицией и военными властями на берегу. У них есть одна минута, чтобы сообщить нам, заражена эта еда или нет.

Мэр Моррисон вскочил на ноги. Ван Эффен приподнял свой «шмайссер», но мэр его проигнорировал и обратился к Брэнсону:

– Не могли бы вы, несмотря на вашу личную неприязнь к президенту и его гостям, выбрать для ваших экспериментов людей, которые занимают не столь высокое положение?

– Например, вас?

– Например, меня.

– Дорогой мэр, ваше личное мужество неоспоримо. Однако ваш интеллект вызывает сомнения. Если на ком-то и проводить испытания, то именно на этих трех людях, которые сегодня особенно важны для Соединенных Штатов. Их преждевременный уход со сцены оказал бы максимальное воздействие на возможных отравителей. В старину рабы пробовали пищу своих господ. Будет очень забавно поменяться ролями. Пожалуйста, сядьте.

– Ублюдок с манией величия, – заметил Ревсон.

О’Хара кивнул:

– Брэнсон именно таков, и даже гораздо хуже. Он прекрасно знает, что новая порция еды не может быть испорчена, и тем не менее устраивает весь этот цирк. Он не просто наслаждается ролью шоумена, он испытывает поистине садистское удовольствие, унижая президента.

– Вы думаете, у него неладно с головой? Психическое заболевание?

– Я не психиатр. Брэнсон мог бы получить то, чего он хочет, без всяких театральных представлений и телешоу. Он наверняка имеет зуб против общества в целом и президента в частности. Конечно, эта авантюра затеяна им ради денег, но не только ради них. Брэнсон жаждет всемирной известности.

– В таком случае он действует правильно. Собственно говоря, он довольно далеко продвинулся. Похоже, он за что-то себя вознаграждает, бог знает, за что именно.

Они проследили за тем, как президенту и его гостям принесли три подноса с едой.

– Думаете, они это попробуют? – спросил О’Хара.

– Они все съедят. Они ни за что не допустят такого унижения, чтобы их насильно кормили на глазах миллионов телезрителей. Храбрость президента общеизвестна – вспомните его послужной список во время Второй мировой войны на Тихом океане. Кроме того, как президент, он должен быть примером для нации. Если сейчас он откажется есть, а его гости нет, то он с треском провалится на очередных выборах. Соответственно, и его нефтяные друзья могут потерять лицо, если президент будет есть, а они – нет.

И они ели, все трое. После того как Крайслер, выйдя из президентского автобуса, отрицательно покачал головой, Брэнсон кивнул в сторону подносов. Президент, который никому не позволил бы оттеснить себя на задний план, первым взял в руки нож и вилку. Нельзя сказать, что он ел с большим аппетитом, но все же методично уничтожил примерно половину и только после этого отложил приборы.

– Ну и как? – спросил его Брэнсон.

– Я бы не стал предлагать подобное блюдо своим гостям в Белом доме, но это было вполне съедобно. – Несмотря на глубочайшее унижение, которому его подвергли, президент сохранял удивительное самообладание. – Хотя немного вина не помешало бы.

– Через несколько минут вам подадут его сколько угодно. Думаю, что многие из присутствующих теперь также не откажутся подкрепиться. Кстати, к сведению тех, кто еще не потерял интерес: завтра в девять утра мы установим вторую порцию взрывчатки. А теперь нельзя ли направить камеры вон на те носилки?

У носилок, закрытых простыней, стояли двое мужчин. По знаку Брэнсона они откинули верхнюю часть простыни. Телекамеры крупным планом показали белое осунувшееся лицо мертвого человека, на десять бесконечно долгих секунд задержались на нем, а затем вернулись к Брэнсону, который сказал:

– Это Джон Хансен, ваш министр энергетики. Причина его смерти – ботулизм. Вероятно, впервые в истории преступник обвиняет законные власти в убийстве. Пусть это и непреднамеренное убийство, тем не менее я предъявляю им свое обвинение.

Хагенбах разразился потоком ругательств. Отдельные фразы, например «порочный извращенец, мерзкий, отвратительный ублюдок», еще можно было различить, но все остальные выражения были непечатными. Ньюсон, Картер, Мильтон и Квори мгновенно замолчали, но по их лицам было видно, что они полностью солидарны с суждениями директора ФБР. В конце концов Хагенбах, будучи всего лишь человеком, выдохся.

– Он выставил нас в очень дурном свете, – произнес Мильтон с замечательной в данных обстоятельствах сдержанностью.

– В дурном свете? – Квори остановился, словно подыскивая слова. – Если он еще раз устроит такое – если мы еще раз устроим такое, – то полстраны будет на его стороне. Что делать дальше?

– Подождем сообщений от Ревсона, – сказал Хагенбах.

– От Ревсона? – вяло протянул адмирал. – Он уже отличился.

– Сто против одного, это не его вина, – заявил Хагенбах. – И не забывайте, окончательное решение было за нами. Мы несем коллективную ответственность, джентльмены.

Все пятеро расселись вокруг стола, неся эту невыносимую ответственность, и каждый чувствовал себя атлантом, державшим на плечах свой собственный мир.

Глава 9

В этот вечер на мосту Золотые Ворота все происходило довольно быстро, но в определенном порядке. Прибыла специальная машина «скорой помощи» и увезла носилки с телом Хансена. Предстояло сделать вскрытие, что казалось напрасной тратой времени, но было обязательным по требованию закона, поскольку человек умер при необычных обстоятельствах. «Скорую помощь» с превеликой охотой сопровождали доктор Киленски и его коллега. Журналисты, заложники и захватчики поужинали, причем две первые категории ели без особого аппетита (это было вполне объяснимо), но зато так активно удовлетворяли жажду (это тоже было вполне понятно), что пришлось даже послать за пополнением запасов. Два телевизионных фургона покинули мост, и сразу вслед за ними уехали оба автофургона с едой. Последними отбыли вице-президент Ричардс и начальник полиции Хендрикс. Вице-президент провел долгий и серьезный разговор с глазу на глаз с президентом, а генерал Картленд – с Хендриксом. Брэнсон наблюдал за ними с насмешливой снисходительностью, но без особого интереса. По мрачному выражению их лиц было ясно, что оба разговора совершенно бесполезны. Другого результата и ожидать было нельзя. Вполне возможно, что после драматического эффекта вечерней телепередачи Брэнсон испытывал некоторую эйфорию, но это никак не отразилось на его лице.