Ломберный столик. Или Поговорим за Достоевского

Гаврилов Алексей

Ломберный столик. Или Поговорим за Достоевского

Достоевский. Начало

(Рассказ почти фантастический. Ничего серьёзного, просто шутка)

 И в лёгкости пера познаешь глубину,

И мысли нет серьёзней,

Чем шут порой случайно обронил.

И шутке доброй тоже улыбнитесь,

Не делая обиды,

Коль друг её от сердца подарил.

(не Герцен)

Пришёл как-то раз Григорович к Некрасову:

– А пойдёмте, Николай Алексеевич, к Фёдору Михайловичу. Достоевскому. Чай пить.

Они-с весьма и весьма презабавную книжечку написали. Целую повесть! И как хорошо написано-то! И так они в ней про бедных людей всё описали – страсть как интересно. Риторика, да и только. Всё так лаконично обрисовано и по порядочку – оторваться невозможно. А местами так за жалость берёт, что аж плакать хочется. Слезы сами проступают на глазах, и читать перестаёшь, пока не протрёшь платком. Во как! Никто ещё так про бедных людей не писал. А тут, оказывается, они есть. И знаете, привесёленькие места встречаются. Забавные. Читаешь и не замечаешь, как улыбаться начинаешь. Так и льётся в сердце.

– К Фёдору Михайловичу?… А пойдёмте! Непременно пойдёмте, Дмитрий Васильевич! Я как раз и сам к нему собирался, да не знаю – удобно ли в сей ранний час с визитом? Хочу выразить ему мой искренний восторг и восхищение! Я до самого утра книжечку эту читал, оторваться не мог. Да Вы же сами мне рукопись намедни принесли, запамятовали что ли?

–Никак нет-с, не запамятовал. Просто подумал – а захотите ли? А то, может, и не читали ещё-с? Отложили в сторонку, да и забыли-с. Так я уж чтоб напомнить, на всякий случай.

– Что за разговор? Идёмте скорее! Мне уже не терпится пожать руку новому светильнику русской литературы. Да что там светильник – канделябр! Люстра! Светоч!  Его произведение – это,,, Это…Канделябр! Настоящий полновесный, тяжелый, всё пробивающий канделябр! Неоспоримый аргумент, утверждающий приход, новое имя в отечественной и мировой культуре! Вы даже не представляете, какое новое Солнце литературы встаёт над Россией-матушкой и над миром! Это скромное ныне имя будет греметь в веках! Вот увидите. Идёмте! Я хочу первым поздравить и объявить ему об этом!

И Некрасов, схватив с вешалки пальто и шляпу, выскользнул на лестничную площадку. Он торопился вниз по лестнице, на ходу просовывая руки в рукава непослушного пальто.

– Постойте, Николай Алексеевич, постойте! Вы меня забыли! Я с Вами! – и Григорович устремился вслед за низбегающим по ступеням Некрасовым.

 Они вышли, высыпались из парадной и, возбуждённые нетерпением, пошли быстрыми шагами вдоль по безлюдной в это время улице.

– А то, что рано – так это ничего. Я так думаю, они-с не спят. Волнуются – понравилось их произведение или нет? Так мы уж сразу их и похвалим. То-то он рад будет! Идёмте, – Григорович несколько волновался, как бы приличия и правила хорошего тона не настигли, не догнали бы вдруг Некрасова и не взяли над ним верх и не заставили его вернуться и ждать до обеда.

Они шли по улице, эмоционально жестикулируя и, ни секунды не прекращая, говорили, обсуждая прочитанное, проговаривая и указывая друг другу на наиболее понравившиеся места в рукописи и обращая внимание на красоту слога и речи, какими была написана эта новая в русской литературе книжица. Иногда они на миг останавливались, поворачивались друг к другу, что-то быстро говорили и тут же снова шли дальше. Видимо, настолько единодушны они были в своих суждениях, что воцарившееся между ними согласие не требовало дополнительных слов и аргументов. Они  были полностью под впечатлением от прочитанного, что, кажется, не замечали ничего вокруг, и было очень забавно наблюдать со стороны за этой странной, жестикулирующей,будто пантомиму, парочкой.

Новое, яркое солнце поднималось над горизонтом и вставало над Петербургом. Значит, короткая белая ночь только закончилась, но друзья были в нетерпении и не хотели ждать, а потому решили отложить на время по такому случаю принятые в обществе приличия и нанести столь ранний,необъявленный визит.

Повернув на проспект, они увидали впереди себя важно вышагивающую фигуру Белинского. Вот что значит белые ночи – люди гуляют, когда захотят и совсем не смотрят на часы. Решительно не знаешь, где и когда кого застатьи где можно встретить. Всё перепуталось и смешалось в Петербурге. Кто-то ещё обедает, а кто-то уже завтракает, кто-то пытается безнадёжно уснуть при свете то ли дня то ли ночи, а кто-то просто не спеша прогуливается по проспекту, раздавая вежливые поклоны встречным мало-мальски знакомым и незаметно разглядывая прогуливающихся скромных, хорошо разодетых дам и молоденьких барышень. Ах, Петербург! Строгий проказник. Сколько тайн ты умел сотворить и затем сохранить в секрете.

Белинский шёл по проспекту уверенной, самоутверждающейся, твердой походкой, размеренным шагом вдавливая мостовую, осознавая свою вселенскую важность и эпохальную ценность, и оценивающе поглядывая, на редких в это время, встречных прохожих, казня и милуя несчастных своим строгим, проницательным взглядом

Григорович бросился за ним в след, догоняя удаляющуюся было от них фигуру этакого монстра литературного Петербурга.

– Виссарион Григорьевич! Виссарион Григорьевич! Постойте!

 Григорович настиг Белинского и, не вдаваясь в формальности и церемонии, сразу же объявил:

– Виссарион Григорьевич, пойдёмте к Достоевскому. Чай пить. Мы с Николаем Алексеевичем к Фёдору Михайловичу в гости идём, так и Вы бы уж с нами заодно. Фёдор Михайлович книжицу написали. До того замечательную. Вот сами увидите. Почитаем. Пойдёмте?

– Как же, как же, уже наслышан. Хотя ещё и не читал. Я и сам хотел требовать его к себе, но раз уж так вышло, пойдёмте непременно. А что и как было на самом деле, потом перепишем для истории… Знаете, господа, я решительно хочу требовать его к себе!

И они втроём зашагали по Невскому. Григорович и Некрасов наперебой рассказывали Белинскому о книге Достоевского, как замечательно она написана, какие удивительные моменты там есть и каким красивым и необыкновенным языком всё в ней изложено и высказано. Белинский слушал молча и только восхищался временами, не находя повода для возражений и соглашаясь, что это хорошо. Ему уже не терпелось самому взять в руки рукопись и прочитать эту повесть.

– Ане зайти ли нам в кондитерскую на Конюшенной? – вдруг предложил он, – Возьмём что-нибудь к чаю. Не с пустыми же руками идти в гости. А там очень даже хорошие булочки. И ассортимент. И недорого. И в разливчик кое-что есть. А если хотите, то и обед. А кондитерницы какие! Просто прелесть что такое! Я там частенько бываю. Чай кушаю. С эклерами.

– А давайте, конечно, зайдём! – Некрасов с восторженной готовностью поддержал эту внезапную идею такого, с виду, холодного и сурового товарища, – С пустыми руками действительно как-то не ловко-с на чай.

– Знаю я эту кондитерскую, – Григоровичу захотелось подтянуться до уровня знаменитого критика, – Там ещё над ней вывеска-калач висит. А на ночь её снимают, не летом, конечно, в остальное время. Чтоб не унесли.

– А Вам почём знать, Дмитрий Васильевич, что убирают? Вы там ночами, что ли, гуляете, открытия ждёте? – Некрасов немного приземлил Григоровича, чтобы тот своей тенью не затмил свет.

– Нет, просто знаю, – Григорович пустился в объяснения, – Я как-то раз ночью мимо с лестницей проходил, гляжу, а калача уже нет. Вот потом и узнал.

– Помилуйте, батенька, – Некрасова явно развеселила этакая забавная коллизия, – Да на что Вам среди ночи лестница потребовалась-то?

– Просто. Так просто… – несколько стушевался Дмитрий Васильевич, – ему не хотелось быть осмеянным, пусть даже друзьями, – Я, как-то раз, вечером прогуляться вышел. А у дворницкой под аркой лестница стоит. А дворник куда-то запропастился, шельмец.Так я об ту лестницу чуть не запнулся в темноте. Дай-ка, думаю, проучу его маленько, на будущее. Шутку над ним устрою. Чтобы впредь не манкировал своими обязанностями. Вот и забрал лестницу с собой, гулял с нею по городу. Даже к одной знакомой в гости заходил. То-то её удивлению не было предела. И так, знаете ли, забавно вышло-с: открывает она дверь, а тут я на пороге стою, с лестницей-с, Вы только представьте себе, какая комичность ситуации из всего этого вышла, – и Григорович улыбнулся всем сердцем, а затем продолжил, – Вот так прогулялся я с лестницей по городу, часа полтора-два, не меньше, затем вернулся и поставил лестницу на положенное ей место, чтоб другие не запнулись. Только дворник, кажется, ничего такого подозрительного тогда и не заметил: тихо было. И никто не орал, не бегал, не искал.

– Эк, Вы, батенька, впросак попали, – Некрасов практически уже смеялся, еле сдерживая себя в рамках приличия – такая ситуация, приключившаяся с его другом, явно раззадорила степенного Николая Алексеевича, но меру он знал, и перешагивать за неёне хотел. Вместо того, он решил выказать своё расположение к оконфузившемуся, так случайно, товарищу и собрату по перу, – Презабавный анекдотец у Вас вышел, Дмитрий Васильевич. Коллизия! Что ни на есть. Надо будет непременно его Фёдору Михайловичу пересказать, пусть повеселится. А то томится сейчас там у себя, должно быть, как узник в замке, думы тяжёлые отгоняет. Вот мы его и развеселим Вашими ночными похождениями.

И друзья направились к маленькой уютной кондитерской, расположившейся в доме в конце Большой Конюшенной, сразу за афишами театра.

– То-то Фёдор Михайлович обрадуется! – во всю дорогу восторг плескался из Григоровича как из переполненного кувшина.

 Они выбирали на прилавке из ассортимента разные, но все такие самые вкусные, ароматные, тёплые булочки, когда Григорович вдруг предложил:

– А не взять ли нам с собой Наполеона?! С Наполеоном куда как интереснее в гости ходить.

– Хорошая идея! – поддержали Григоровича товарищи. – Давайте возьмём Наполеона. Непременно возьмём! Сударыня, дайте нам «Наполеон». И заверните его, дабы не смущать досужих обывателей ненужными домысламив сей ранний час.

Вам, может быть, покажется странным, что кондитерская была открыта и торговала в столь ранний час, но, видимо, белые ночи задавали тон не только праздно гуляющейпо проспекту публике, но и всей жизни города одновременно.

Решив, таким образом, дело, друзья с Наполеоном и корзинкой булочек направились дальше. Григорович шел впереди и нёс, даже несколько церемониально, в руках перед собой торт, представляя, как торжественно, ярко и многозначительно он будет выглядеть в глазах Достоевского, когда Фёдор Михайлович откроет дверь и увидит на пороге его, сияющего от радости и с «Наполеоном» в руках, и рядом с ним ещё двух закадычных его товарищей. Радужные мечты Григоровича прервал Некрасов:

– А не пригласить ли нам с собой Николая Васильевича Гоголя? – предложил он.

– Да где его сейчас найдёшь? – усомнился Григорович, которому уже не терпелось предстать с тортом и в компании перед Достоевским и прочитать в его глазах удивление и неописуемый восторг одновременно.

– Да он должен быть тут, в сквере неподалёку, – возразил ему Белинский, – на скамейке, в тени под старыми липами. Он часто там и подолгу просиживает. Ему мёртвые души покоя не дают. Давайте заглянем туда. Это рядом, недалеко.

И они направились в сторону сквера.

Целеустремлённая компания литераторов шла по Невскому. Но в какой-то  момент, проходя мимо палатки «РосЪимПечать», Григорович несколько сбавил шаг. Можно было подумать, что он залюбовался на саму будку, как и всё в Петербурге исполненную инженерно и полновесно, с любовью и особым строгим шиком, подобно творению некоего зодчего. Круглая будка из точеного дерева лаконично и строго отделанная, отлаченная в дубовый цвет и будто отполированная, была словно вдавлена на четверть одним своим краем в угол дома на перекрёстке, как надрезанная соразмерно головка сыра, доведись её приложить на этом месте. Между тем Григорович объявил друзьям:

– А знаете, какую я тут недавно штуку узнал, господа! Сейчас расскажу. Довелось мне не так давно проходить мимо вот такой вот палатки. Дай, думаю, попытаю счастья и куплю билетик лотереи «Деревянное лото». Подхожу, спрашиваю киоскёра: «Дайте-ка мне, любезный, один билетик на выбор». И знаете, что он мне ответил? Вы даже представить себе не можете. Этот шельмец мне говорит: «На выбор не получится, Ваше благородие. Давеча заходили барин, Фёдор Михайлович Достоевский, так-с все красные нечётные билетики и купили-с. Будете выбирать из того, что осталось?»  Вот тут мне и подумалось: «А Фёдор Михайлович-то игрок, однако-с. Да ещё и какой! Азартен-с. Думаю, мы ещё о нём услышим. И не раз. Он даст о себе знать. Так или иначе», И вот вам, пожалуйста. Сегодня книжицу написал, а что же будет дальше? Помяните моё слово, господа – это только начало!

– Ну, так, а Вы что же? – спросил Григоровича Белинский, – взяли в тот раз билетик?

– Взял-с.,. – немного стушевавшись и сбавив задор, ответил Григорович. – Взял чёрный с окончанием на нуль, да только пустое всё. Ну, да ничего, может, когда-нибудь ещё возьму, и тогда мне непременно повезёт. Надо только с чувством подойти. Вот как почувствуешь – сейчас или никогда, так сразу и надо брать. Хотя… другие вон, на сдачу билет берут, и выигрывают. Как тут угадаешь? Одним словом – рулетка всё это. Колесо фортуны…Иллюзорность непредвиденного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.