Полная версия
Клеймо
Аарон Комель
Клеймо
«Свобода! Сколько преступлений совершается во имя тебя!»
М. РолланВоинская часть № 2345 располагалась в верховьях быстрой своенравной реки Грива. В восьмидесяти километрах выше города Гривинска. Раньше здесь располагался полк ракетных войск. Теперь же остался один мотострелковый батальон.
Однажды утром рядовой Марги́н пришел после утренней зарядки в ванную комнату казармы. Он машинально посмотрел в зеркало и оторопел. Дыхание, учащенное после интенсивных физических упражнений, вдруг прервалось. Рядовой вдохнул и долго не мог выдохнуть. Он приложил, смоченную холодной водой, ладонь к глазам, чтобы убедиться, что это не сон. Несколько минут он стоял в оцепенении, держа в одной руке зубную щетку в другой тюбик с пастой. Когда он все-таки, преодолел страх и смятение, взгляд его был прикован к возникшему ниоткуда шраму округлой формы на левой груди. Это был именно слабо взбугренный красноватый шрам – след от ожога. И рядовой с ужасом подумал о том, что над ним опять издевались во время сна. Придя в казарму, рядовой пытливо вглядывался в лицо своего единственного друга – рыжеволосого Артура Дрозда.
– Ты что так смотришь на меня? – Дрозд усмехнулся.
– Да так. Ты ночью ничего не слышал?
– Нет. Начальства не было. Они ездили в город на гулянку.
Маргин облегченно выдохнул. Да и не мог он так крепко спать, чтобы не почувствовать боли от ожога.
– Что-то ты сегодня какой-то не такой. – Артур внимательно посмотрел на друга.
– Да снилась всякая ерунда, просыпался несколько раз.
Маргину приснилось, что он стал вороным длинногривым мустангом. Сновидение было настолько мимолетным, что он сразу не смог вспомнить его. Рядовой направил взгляд на стену, где над кроватью висели картинки, вырезанные из журналов, на которых были изображены любимые им лошади. Лошади были разных мастей и в разных ракурсах: купающиеся, бегущие, несущиеся, целующиеся, бунтующие, спокойно пасущиеся, стоящие на краю пропасти…
И он вспомнил то, что ему снилось. Он попытался найти причину этих сновидений, и он нашел ее. Последние две недели его мучила и угнетала тоска по дому – он скучал по любимому вороному скакуну по имени Демон, по гитарной музыке далекой Испании, записанной на магнитофон.
Последний, перед появлением шрама на груди, был отчетливый подробный сон, даже не сон, а туманное воспоминание о далеком детстве. Димке шел тогда восьмой год. Его самый близкий в ту пору человек – дед Кондрат, взял мальчика с собой на конюшню, где происходило клеймение молодых жеребца и кобылы. Димка видел, словно наяву, все детали происходящего действа. Он хорошо ощущал все душевные переживания, которые ему пришлось испытать тогда. Он вспомнил, как был сильно напуган надсадным, невыносимым ржанием лошадей в момент прижигания – прикосновения раскаленного до бела куска железа к шкуре бедного животного. А когда запах паленой лошадиной шкуры ударил ему в нос, Димка чуть не потерял сознание – его бросило в жар. Тогда это было настоящее потрясение для маленького мальчика, а может даже, это была настоящая психологическая травма! Целую неделю после этого Димка плохо спал ночами, просыпаясь по несколько раз за ночь, покрытый испариной. Утрами у него шла носом кровь. И тогда мальчик услышал, произнесенные дедом Кондратом слова, которые запомнил на всю жизнь:
– Клеймение для лошади – это экзамен, испытание, ломка. После клеймения лошадь начинает принадлежать человеку – хозяину, а до этого она принадлежит самой себе, природе, сотворившей ее. Клеймом определяется ближайшее будущее лошади, а может, и ее судьба…
Рядовой Маргин все это хорошо помнил, особенно сейчас, в условиях постоянно испытываемого депрессивного стресса и после участившихся ночных побоев и издевательств во время караулов.
Шел 12 месяц службы рядового Дмитрия Маргина. Терпение кончалось. Страданию, несправедливости, казалось, не было конца. Его главные истязатели – командир взвода Иродов и его друг, заместитель, старший сержант Издевкин остались на сверхурочную контрактную службу.
Весь день Димка был сам не свой. Что-то происходило с ним. Он точно не знал что. Но, кажется, он переставал бояться. Кого? Ненавистных ему сержантов?
Его начала обуревать, подчинять себе стихия дерзости и гордости.
«Может, это рождающееся чувство – решительное намерение сделать шаг в бездну – покончить со своей униженной, растоптанной жизнью?! В бездну свободы! Чувствуемой и ощущаемой свободы! Свобода – такое крылатое, напоенное ветром, топотом копыт и ржанием лошадей, слово»
«Нет! Нет! Нет!!»
«Мертвый, смогу ли я ощущать и чувствовать свободу? В смерти найду ли я покой? Нет! Даже смерть не погасит разгорающийся внутри огонь!» – Непрерывно спрашивал и сам себе отвечал Димка.
Димка мучил себя самокопанием. Он задавал себе вопросы, на которые не в силах был найти ответы. «Значит, я уже вырос? Значит – это знак! Этот знак – призыв к действию! Это символ другой жизни! Но какая жизнь здесь? Когда еще долгих двенадцать месяцев мучиться! Нет! Нет!».
Третий, четвертый день с клеймом, как в бреду.
И все же Димка, совсем по-детски еще, гордился клеймом. Ночью, засыпая, он долго поглаживал его рукой. Оно было для него живым существом, которому он мог доверить свои самые сокровенные мысли и чаяния. Но в тоже время Димка стал бояться сновидений. Просто он подметил странную закономерность. Чем явственней, отчетливее во сне он видел свое чудесное превращение в вороного скакуна, тем все отчетливее на груди проступало клеймо. В ночь с субботы на воскресенье он с ужасом подумал, что если сегодня ему приснится сон о его превращении, то утром во взводе во время зарядки обязательно увидят это клеймо. И, конечно, будут расспросы, смех. Но каждую ночь с субботы на воскресенье взводный командир ездил развлекаться в город, оставляя за себя кого-нибудь из своих верных «шестерок». К таковым относился друг Димки – Артур. Это обнадеживало. Артур мог бы освободить друга на один раз от выполнения обязательных физических упражнений, выполняемых в это время года с голым торсом.
Но одно событие, произошедшее в воскресение вечером, стало последней каплей терпения.
Димка спокойно сидел в библиотеке, в читальном зале. Читал, в который уж раз, свою любимую книгу «Дымка» В. Джемса. Эта книга была для Димки лошадиной библией – Книгой книг!
Вдруг он услышал, как из громкоговорителей, развешанных по фонарным столбам, полилась его любимая музыка. Гитарный перезвон пленил его душу и перевернул его сознание.
Димка испытал такой прилив сил и бодрости, что на какое-то время забыл, где он находиться, забыл все унижения и обиды. Он, кажется, воспарил над землей и кружил вместе с музыкой, с каждым звуком поднимаясь, отрываясь все выше и выше, прочь от земли!!
По воскресениям Димка приходил в войсковую библиотеку и долго сидел там с одной целью: любоваться библиотекаршей Ритой, Маргаритой Сергеевной. Это была рыжеволосая, веснушчатая девушка, лет двадцати, дочь командира части. Длинная челка ее свисала прямо на глаза. Но когда она убирала со лба волосы, плавным и легким движением, то миру являлась Мадонна, как земле является небо после грозы, как святому является бог во время молитвы. Димка любовался девушкой. Это занятие отвлекало его от мрачных мыслей о самоубийстве и о бесконечном преодолении себя в противоборстве против ненавистных сержантов.
Ребята сослуживцы говорили, что за Ритой ухлестывает сам командир взвода Иродов.
Артур, знавший о Димкиной «неразделенной любви», смеялся над ним:
– Ты ею любуешься, а он ее «трахает» прямо в библиотеке, как последнюю шлюху.
Музыка стихла. Сердце защемило у Димки. Он сжал скулы, заиграл желваками, ком привалил к горлу…
В читальном зале, кроме Маргина, сидели еще два солдата и листали какие-то цветные журналы, периодически посмеиваясь во весь голос.
Димка резко поднялся и пошел в коридор, опустив голову, глядя в пол, чтобы не встретится глазами с Ритой. Он вышел в коридор, сделал два шага и чуть не столкнулся лоб в лоб с сержантом Иродовым. Командир взвода был, как всегда по выходным дням, «навеселе». Рядовой Маргин козырнул, как положено.
– А-а, ты, доходяга. Ты что здесь ошиваешься?
Как обычно, сержант поднимал свою широкую ладонь, замахивался, резко бросал руку, останавливая ее перед самым лицом подчиненного, мол: «Если, мол, пикнешь – придушу». Так он заставлял себя уважать и бояться. Этот любимый жест сержанта был резким, ошеломляющим, что молодые сержанты пугались и машинально одергивали со страхом голову. И в этот раз Иродов замахнулся, чтобы в очередной раз, почувствовать и получить удовлетворение от власти, чтобы вознестись и унизить. Но Димка даже не шелохнулся и не моргнул глазом. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Он продолжал стоять, застыв на месте, играя желваками, направив свой дерзкий взгляд прямо в глаза потрясенного командира взвода. Такой наглости и прыткости Иродов, конечно, не ожидал.
– Ты что это, щегол, давно кровью не ссал, портянки слюной давно не стирал?
Димка молчал. Он весь напрягся и сжал кулаки. И здесь более сильный физически Иродов, исподтишка, снизу нанес левой рукой легкий, резкий удар в подбородок подчиненному, следом, правой рукой, ударил рядового в солнечное сплетение. Это был давно отработанный и излюбленный прием сержанта, владеющего боксерской практикой. Пока Димка, присевший на корточки, боролся с приступом острой боли и не мог вздохнуть, сержант поливал его бранной речью:
– Говнюк! Салага! Тварь! Мразь! Ты на кого ощетинился? Не забудь, что сегодня в ночь ты идешь в караул. Там я поговорю с тобой конкретно. Быдло вонючее. Лошадник хренов. Говнюк!.. Молокосос!..
Иродов умолк только тогда, когда за своей спиной услышал радостный, восторженный и трепетный возглас библиотекарши Риты:
– Саша! Саша! Я тебя заждалась.
Иродов обернулся и зло улыбнулся. Когда влюбленная парочка удалилась, Димка долго еще сидел, опустив голову, беззвучно плача, отирая слезы не разжатыми кулаками. Отпор был дан – первая маленькая победа! Но отчего она так горька на вкус?
* * *…В караул ходили по двое. Цель караула состояла в том, чтобы охранять склады с оружием и боеприпасами. Караульное помещение находилось за колючей проволокой, в три ряда по периметру обволакивающей складские здания. В двух углах этого периметра стояли старые, полуразвалившиеся смотровые вышки. Обход совершали по очереди. По одному часу.
В эту ночь дождь лил как из ведра. Он начался еще поздно вечером, с внезапной, возникшей ниоткуда грозы. Гроза перешла в непрерывный поток. Димка любил дождь. Во время дождя ему всегда становилось легче и светлее. Он вспоминал свой дом. Оставшись один в караульном, слабо освещенном помещении, он отвернул лацкан гимнастерки и подошел к маленькому окошку. Шрам на левой груди совсем округлился. Все его мелкие, разрозненные части срослись воедино, и Димка увидел внутри шрама первую заглавную букву своего имени: «D». Димка погладил шрам, так как он гладил своего коня Даймона.
… Когда Димка в очередной раз пришел в «караулку», чтобы смениться, Артур, похлопав друга по плечу, сказал:
– Отдыхай, Димон! Уже никто не придет, тем более в такой дождь. А я пойду на вышку.
Димка скинул с плеча плащ и сел на длинную лавку возле печки, выставив вперед ноги. Он просидел так недолго. Едва лишь по телу прошла первая волна живительного тепла, рядового свалил сон. Он лег на лавку, выпрямился и расслабил окоченевшее тело. Кто-то позвал его: «Даймон! Даймон!». Гнедая молодая кобылица с глазами библиотекарши Риты подошла к нему и прикоснулась губами к загривку. Конь встрепенулся и помчался сквозь ветер. Пламя от клейма обжигало все тело. Оно горело. «Что-то должно произойти. Только что?».
Дверь с визгом распахнулась. На пороге появился командир взвода Иродов со своим закадычным подпевалой Издевкиным. Сержанты были изрядно пьяны. Их качало из стороны в сторону. Шел третий час ночи. Димка вскочил с лавки. Выпрямился, приветствуя старших по званию согласно уставу. И тут же получил несколько ударов ногой в пах и в лицо. Рядового откинуло назад.
– Ты знаешь, Дева? (это было прозвище командира взвода). Этот слизняк сегодня в библиотеке огрызнулся на меня. – Сержант зло прищурил глаза. – Хватит ему в девственниках ходить, пора ему «ломать целку».
– Этим мы сегодня и займемся, – поддакнул Издевкин.
И оба по́шло загоготали.
Когда Димка, отдышавшись, спокойно поднялся и сел на лавку, отирая с лица кровь, Иродов бросился к нему словно зверь и, взяв за грудки, заорал:
– Принеси ведро воды и нагрей на печи. Подмываться будешь. Козел! – Сержант ехидно и высокомерно заулыбался, скривив губы.
Димка, не говоря ни слова в ответ, взял ведро и вышел. Артура не было видно. Он продолжал спокойно спать на вышке. (В части между солдатами, давно ходил слух, что склад давно пуст. Идущим в караул выдавали автомат и один «магазин» с тридцатью патронами. Когда охранники менялись, они передавали оружие друг другу. Единственная пригодная для укрытия вышка находилась в противоположном от караулки углу охраняемой территории).
– Бежать! – мелькнула первая мысль.
И что-то бросило Димку вперед. Выбежав в ночь, под проливной дождь, он долго не мог вздохнуть. Ком слез привалил к горлу. Он с яростью бросил ведро в дверь «караулки».
– Вот вам! Козлы!!! – сказал про себя рядовой. Сказал спокойно, без страха, как можно громче.
И выплюнул изо рта горечь обиды и унижения! Взбрыкнул, как дикий вороной мустанг! Зло и непокорно ухмыльнулся, глядя исподлобья на дверь «караулки», лихорадочно перебирая варианты дальнейших действий.
За дверью послышалась матерая ругань. Клеймо воссияло таким пламенем, что кажется, еще чуть-чуть бы и гимнастерка вспыхнула огнем. Адская боль пронзила тело, так что Димке, в момент промокшему под проливным дождем, стало нестерпимо жарко и душно! Он не помнил, как добежал до вышки. Слепая, смешанная с яростью волна ненависти захлестнула его. Подбежав к вышке, Димка истошно заорал:
– Артур!! Артур!! – Это уже был не то клич, не то рык зверя.
Друг спокойно спустился, позевывая, совершенно недоумевая, что может случиться в столь поздний час, да еще в столь ненастную погоду. Оружие Артур держал в руках.
– Автомат! Дай автомат! – Орал возбужденный Димка. Глаза его горели огнем.
– Ты что?! Димон?! Ты что?!
Не успел Артур опомниться, как Димка быстрым резким движением выхватил из рук изумленного сослуживца автомат и бросился обратно к караульному помещению. Он пробежал всего несколько метров, как в тусклом свете прожекторов, с трудом пробивающих ночную дождевую завесу, перед его глазами выросли две человеческие фигуры. Времени на раздумье не было. Димка опустил предохранитель и нажал на курок. Грянули выстрелы!!!
…Фигуры исчезли, растворившись в темноте. Артур, испытавший шок от страха, бросился к Димке.
– Ты что? Димон! – Губы его затряслись. Он испугался так, что даже не мог шевельнуть ногой. Артур упал в грязь, не добежав до стрелявшего несколько метров.
– Это конец! Это конец! – Беспрестанно причитал, периодически вскрикивая, бившийся в истерике, Артур.
Димка постоял несколько секунд в раздумье. Он начал понимать, что произошло. Но отчего-то в душе его вдруг стало легко и спокойно. Он не испытывал никакого страха. С достоинством и отвращением бросил автомат к лежащему в грязи Артуру и сплюнул. Тряхнул головой и рванулся назад к вышке.
Димка легко вбежал на площадку «скворечника» и, не раздумывая, прыгнул вниз. До земли было метров пять-шесть не более. Он пролетел над трехрядным колючим забором и, приземлившись на траву, покатился по земле, сделав несколько кувырков; быстро поднялся и побежал в потоке дождя, сквозь порывистый ветер.
Димка бежал легко, вдохновенно. Не бежал – парил. Падал, поднимался и опять бежал. В голове крутилась одна и та же мысль: «До утренней проверки еще три часа, еще три часа, три часа. Успеть уйти как можно дальше, дальше, дальше…».
Пока он бежал, дождь постепенно начал утихать, пока не кончился совсем.
Но силы постепенно покидали его. Тот первоначальный запал, который был в нем, таял, как снег на солнце. Пламя клейма холодело. Оно уже не согревало мокрое, измотанное тело…
Димка, в очередной раз упал, запнувшись обо что-то, ударился головой об дерево. И вдруг словно прозрел: «Река! Река!». В городе можно было укрыться, найти прибежище. Эта вера, наивная вера в спасение овладела им так, как навязчивая идея овладевает сознанием умалишенного.
Вниз по реке до города каких-то семьдесят-восемьдесят километров со всеми изгибами.
Он бежал по холмистой местности, через редкие подлески, сквозь высокую траву. На этих полях, служивших пастбищем для небольшого армейского подсобного хозяйства, обычно проводились боевые учения со стрельбами и марш-бросками. Поэтому местность была ему знакома. Он бежал до тех пор, пока не начало светать. Портянки сбились. В сапогах хлюпала вода. И каждый шаг доставался с болью – болью от стертых до кровяных мозолей ступней ног. Боль с левой груди всецело переместилась в ноги. Но жажда свободы была сильнее и выше этой боли.
Дорога от военного городка шла вдоль реки, пересекая ее по броду, выше которого находился широкий плес – излюбленное место городских рыбаков и просто любителей отдохнуть на природе.
Ниже плеса река начинала петлять, на пути ее вставали отроги невысоких, сглаженных гор. На этом отрезке река иногда протекала между высоких, отвесных скал. Многократно увеличивая скорость своего течения, вырвавшись из гор на свободу, к городу она подходила прямая и спокойная.
Река носила странное имя: Грива. И небольшой провинциальный городишко, расположенный по обоим берегам реки, носил имя Гривинск. В городе проживало не более тридцати тысяч человек. Единственным большим градообразующим предприятием был оборонный завод. Река делила город на две части: старый – деревянный, и новый – каменный, благоустроенный. Части соединялись красивым, железобетонным арочным мостом – главной достопримечательностью города.
В то время как Димка, добежав до реки, обессиленный упал на берег, в комендатуре уже начался переполох. Быстро ушла в штаб округа телефонограмма. Военная часть была поднята по тревоге. Димка, как ему показалось, даже услышал оглушительный вой сирены в военном городке. Он съежился весь, собрался в комочек, притянув ноги к груди, закрыл уши ладонями.
Беглец поймал себя на мысли, что с ним, вернее с клеймом, происходит что-то странное: как только он готов был испугаться, расплакаться от безнадеги, расписаться в своем бессилии, впасть в истерику, клеймо начинало гореть таким пламенем, что тело пронзала боль такой остроты, что страх и любые другие слабости забывались в момент. Клеймо стало его наставником и проводником.
Димке показалось, что он слышит рев солдатских машин. Эта, внезапно возникшая слуховая галлюцинация, вернула его к жизни из забытья. Он пополз к реке. Он слышал ее ласковое журчание и плеск волн, набегавших на берег. Он слышал спасительный шелест воды. Но когда он увидел на берегу лодку, привязанную веревкой к вбитому в землю колышку, сердце его затрепетало, как птица в ладонях. Он увидел лодку потому, что туман начал медленно подниматься над рекой. Солнечный свет и легкий теплый ветерок обнажали реку, также как вспыхнувшая в груди надежда обнажала и воскрешала Димкину душу. Его опять повлекло к свободе, да он и не сопротивлялся этому влечению.
Лодка была дюралюминиевая, с небольшими подкрылками. Когда Димка подполз к лодке, он увидел лежащие на дне ее весла и старые рыбацкие прорезиненные куртки. По всей видимости, где-то недалеко были рыбаки. Мотор в целях предосторожности они утащили с собой. И, действительно, через несколько минут, Димка увидел в метрах ста от себя среди редких берез зеленоватую провисшую крышу, вымокшей за ночь палатки.
– Наверное, спят. Много водки было. – С улыбкой подумал Димка.
Он скинул с колышка веревку и оттолкнул лодку от берега. Осторожно, бесшумно поднимая и опуская ноги, пошел к стремнине реки. Как только дно реки сделало резкий скачок вниз, он еще раз оттолкнулся ногой и забрался в лодку. У него еще хватило сил стянуть сапоги, портянки, брюки и гимнастерку. Он взял две куртки сухие изнутри и укрылся ими. Больше он ничего не смог.
Лодку потащило, повлекло по течению вниз по реке!
Погруженному в музыку и агонию душевного порыва, Димке казалось, что он сам извлекает эти волшебные звуки. Сердце его, казалось, стучало в такт музыке. На утреннем небосводе еще горели две звезды, но уже первые солнечные лучи достигли земли. Свет лучей, отражаясь от воды, превращал реку в сверкающий поток звезд. Река становилась похожей на млечный путь…
Димка не мог понять, сколько прошло времени с того момента, когда он начал свое одиночное плавание. Солнце уже клонилось к закату. Лодка стояла на отмели посреди реки…
Где-то на горизонте заблестели огни города.
Димка наслаждался свободой и дышал свежим речным ветром.
До города оставалось плыть не более двух-трех часов…
* * *…В жаркое июльское утро Аркадий Семенович Бобков вышел из своей квартиры, находящейся в старой деревянной «двухэтажке» барачного типа и пошел, как обычно, на утреннюю планерку. Он совершал свой вояж ежедневно.
Майор Бобков, а среди горожан просто Семеныч, был уже десять лет как на пенсии, но службу в органах не бросал. Когда-то он был самым лучшим сыщиком, а теперь работал простым участковым. У майора был самый тихий и лучший участок в городе. Хотя на его территории находилась, давно надоевшая милиции, Старая пристань – деревянное полуразрушенное здание.
… Полковник Демин – начальник городского отдела внутренних дел – был в плохом настроении, с суровым выражением лица.
– Итак, товарищи офицеры, я должен довести до вас, что сегодня ночью пришло извещение из военной прокуратуры – очередной беглец из военной части. Двухдневные поиски силами военных результата не дали, поэтому беглец объявлен в федеральный розыск. Хотя этим делом будет заниматься розыскной отдел, прошу также подключиться к розыску ППС и участковых. Все следы ведут в город, поэтому возможно беглец будет искать прибежища в нашем городе. Прошу все службы отнестись к данному инциденту ответственно и серьезно. После планерки прошу всех взять ориентировки. Особая просьба у меня к вам, Аркадий Семенович. На твоем участке самое большое количество злачных мест, где может укрыться преступник. Одна только старая пристань чего стоит. Сколько уж раз говорил мэру, что надо снести или сжечь этот сарай. Так нет, все руки не доходят. Вам в помощь я дам еще несколько сотрудников. Дезертир представляет опасность для общества и безоружный, он готов на все. При обнаружении преступника прошу принять меры по задержанию. Разрешено применение табельного оружия.
Семеныч погладил свои седые пышные усы и погрузился в раздумье. Семеныча уважали, но недолюбливали за честность и принципиальность. Эти качества, бывшие когда-то лучшими для милиции сейчас были не в моде. Семеныч это знал.
– Что, майор, озадачил я тебя. – Полковник прочитал неуловимым взглядом на лице Семеныча недовольство. – Сколько их ты переловил на своем веку?
– Да помню – двенадцать, если память мне не изменяет. Причем за последние пять лет семь или восемь человек. Что-то стали часто бегать из армии наши сынки.
– Вот тебе еще одна возможность отличиться. Уже второй год хлопочу о твоем звании, но думаю, скоро будет у тебя две звезды. Если в этот раз подфартит, то уйдешь на заслуженный отдых подполковником.
– …Старая пристань, старая пристань… – тихо бурчал себе под нос Семеныч, неторопливо возвращаясь к себе домой.
* * *Старая пристань – это старое деревянное полуразрушенное здание барачного типа, бывшее ранее речным вокзалом. Теперь же, когда новый современный город начал разрастаться, в двух километрах ниже по течению построили бетонный причал и новое кирпичное здание речного вокзала. Здание же Старой Пристани было без стекол, кое-где и без рам, без дверей. В весенне-осенний период Старая Пристань была надежным прибежищем для разного рода неформалов и другой вольнолюбивой публики.
Помещение барака было поделено на зоны влияния. И никто никогда не пытался нарушить целостность той или иной занятой территории. На первом этаже расположились фанаты рока, металла и джаза и других стилей и направлений музыки. На втором этаже тусовались любители травки и легких наркотиков, а также «толкиенисты» и неоязычники. Также сюда наведывались «конченные» – наркоманы, плотно подсевшие на иглу. «Конченных» недолюбливали и всячески старались от них избавиться. От них попахивало мертвечиной. А Старая Пристань имела в городе репутацию приюта, своего рода обители для свободолюбивых людей. Может, это свободолюбие выражалось странным образом, но это не главное. Как бы и в чем бы свобода ни выражалась, она всегда остается свободой – в своем главном предназначении – делать человека человеком. Пристань была отдушиной для безумной элиты города Гривинска.
