Записки из трудовой книжки. Из найма в самозанятость и обратно

Ольга Анохина

Записки из трудовой книжки. Из найма в самозанятость и обратно

Два первых года

Я человек системный. Родилась в Советском Союзе, тогда всё было системой: детский сад, школа, институт. Будущее предопределено. Родителям это помогало воспитывать детей. Поколение с ключом на шее и варежками на резинке, я и мои ровесники. Родились в 80-е, взрослели в 90-е, создавали семьи и рожали детей в 2000-е. Мне нравилось быть в системе – она заботилась, она защищала. Иногда даже лучше родителей.

Садик помню плохо, почти всё затерлось. Из яркого только насилие едой: меня не клали спать, пока не съем суп. Глупенькие воспитатели! Нужно было сделать наоборот. Ещё одно яркое воспоминание: за шоколадку я показывала мальчику то, что у меня в трусиках. Было подозрение, что это не совсем честно, но шоколадом меня дома не баловали, а до норм морали я ещё не доросла.

Школа встретила неприветливо – сбой в системе. Я не умела читать, а мама думала, что в школе всему научат, – тоже глупенькая. Школа была элитная, немецкая, кого попало не брали. Нас с братом взяли по адресу. Мы жили совсем рядом, так что они не могли не взять. Блатных, правда, было много, и они создавали конкуренцию. Поэтому первые четыре года я болталась в классе «Г», стараясь адаптироваться к системе. У меня плохо получалось, в среднем на троечку, иногда с плюсом.

В средней школе повезло больше: классная руководительница стала мне второй мамой, первая даже ревновала иногда. Это было нормой – учителя в СССР заменяли многим родителей. Воспитание, досуг, образование – всё было на школе. Родители успевали только работать и иногда проверять домашнее задание для демонстрации своих родительских полномочий.

Школа записала меня во всевозможные кружки:

– поделки из природных материалов;

– мягкая игрушка;

– музыкальная школа.

Я не пропускала ни одного объявления о наборе и тут же записывалась.

Когда стала постарше, меня ждал вожделенный кружок по химии, тимуровцы и искусство составления японского букета – икебана. Из платного был только бассейн и ипподром. Мама считала, что всем детям нужно обязательно научиться плавать, хотя в горном Таджикистане плавать было почти негде.

С лошадьми у меня не задалось. Мне было очень страшно, но я продолжала ходить, пока не слетела с коня и чуть не сломала руку. Это был хороший повод бросить, и я бросила, тем более, мама настаивала.

А руку я всё-таки сломала – на лёгкой атлетике, вернее на футболе, который был вместо разминки. В атлетику я пришла после шести лет художественной гимнастики.

В общем, вы поняли, детство советских школьников было весёлым. Школьное время чередовалось каникулами, и нас отправляли во всевозможные детские лагеря: летние, зимние и осенне-весенние.

После девятого класса нас всех ждал УПК – учебно-производственный комбинат. За время старшей школы нам давали профессию. Я по рекомендации моей классной пошла в пионервожатые. Всё лучше, чем на заводе рабочую профессию осваивать.

Мы все были детьми системы, праздношатающиеся не приветствовались. Я не хотела праздности, мне всё было интересно. Таким образом, сформировалась привычка быть постоянно занятой. Школа, кружки и секции структурировали мой день. Даже в университете, на вечернем я не могла себе позволить безделье и пошла на парикмахерские курсы, на всякий случай. А ещё на компьютерные и на английский.

Так мне было спокойнее. Много свободного времени меня утомляло.

Всем заочникам и вечерникам требовалось работать по специальности. Мне не очень повезло, я училась на бухгалтера, а мечтала быть психологом. Но правила есть правила. Со второго курса я устроилась в сельскохозяйственный кооператив «Сапеда», это было моё официальное первое место работы, где я сама себе и выписала трудовую книжку.

Птицеферма «Сапеда»

Моя должность – главный бухгалтер. Мне восемнадцать, и я почти ничего не знаю про бухгалтерский учёт, кроме того, что я учусь на экономическом в Таджикском университете на вечернем отделении. На первом курсе практически нет спецпредметов, бухучёта точно нет, так что в бухгалтерии я полный ноль.

Кроме меня в кооперативе есть ещё один человек – Фазыл Махмудович Муродов, мой шеф. Он мне сразу не понравился. По возрасту около пятидесяти, среднего роста, с красным бугристым лицом, малиновым в области носа. Всё это великолепие лоснится жирным блеском. Голос слащавый, ощущение опасности в его присутствии.

На собеседование пригласил меня в самый пафосный ресторан «Таджикистан», недалеко от площади Ленина. Мы сидели за столиком с белой скатертью, сервированным на четверых. «Сосватала» мне его мама. Она тогда работала начальником планово-экономического отдела и имела связи. Фазылу Мухановичу нужен был «недорогой» бухгалтер, я училась по специальности, так что всё сошлось.

Мне не хотелось с ним работать, интуитивно чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет, но я заткнула внутренний голос и согласилась. Всё-таки, это была моя первая работа.

Офиса у кооператива не было, мы встречались в ресторане. Он приносил какие-то документы и просил внести данные в квартальный отчёт. Я понятия не имела, как его делать, а сроки подпирали. От отчаяния я пошла в налоговую на консультацию. Со слезами на глазах я просила о помощи.

В налоговой «служили» молодые юркие парни, одному из которых я приглянулась. Он сжалился и показал, как сделать «нулевой» баланс с учётом остатка денег в кассе и на расчётном счёте.

Потихоньку я начала разбираться, что такое бухгалтерский учёт. Жажда практических знаний резко возросла, так что учиться я стала с двойным усердием.

Первая работа мне совсем не нравилась, и я периодически жаловалась об этом маме.

– Твой Фазыл Махмудович всё время документы теряет, я не могу нормальный баланс составить. То одно, то другое вылезает. В налоговой скоро с меня натурой будут брать за консультации.

– Ничего-ничего, поработай ещё немного, для стажа, потом я тебя ещё куда-нибудь пристрою.

– Мама, он меня за руки хватает! – истерично завизжала я.

– Ещё два месяца – к лету освободится место кассира в Лесной опытной станции. Оформим тебя по переводу, – спокойно ответила мама. Мне ничего не оставалось, как ждать и приводить в порядок дела.

Лесная опытная станция

В Лесную опытную станцию (ЛОС) меня приняли в понедельник двадцать седьмого июля 1992 года. Запись в трудовой книжке: «Принята на должность бухгалтера-кассира». Слава Богу, ее сделала не я. Наигралась в бирюльки, больше не хотела.

Отделом кадров заведовала прекрасная «цыганка» Есения. Был в 1971 году сериал такой, мексиканский. Небольшой спойлер: «Есения была воспитана цыганами и с детства лишена всего, что принадлежит ей по праву. Черные очи и гибкий стан красавицы Есении навек сразили хладнокровного покорителя женщин, капитана Освальдо».

Наша «цыганка» и правда была черноока, с прекрасными темно-каштановыми волосами. Стройная, с тонкой талией и тоненькими ножками на каблучках. Юбка три четверти. К этому богатству прилагалась непропорционально большая грудь, которая делала Есению визуально не устойчивой.

Легенду о «цыганке» в ЛОСе знали все. Есения, несомненно, была центральной фигурой в этом научном заведении. К ней стекалась вся информация, официальная и не очень. Меня, как "блатную", сразу приняли и полюбили. Есения взяла меня под своё крыло, мы часто болтали в перерывах от напряжённой бухгалтерской деятельности.

Меня посадили в кабинет к главному бухгалтеру. Это был мужчина старше средних лет, в чёрных бухгалтерских нарукавниках, тучный и молчаливый. Рядом с ним всегда лежали огромные счёты с деревянными костяшками. Даже в девяностые это воспринималось как раритет. Точно такие счёты лежали на столе у меня.

Бухгалтера звали Михаил Юханович и, похоже, он был человек целеустремленный. Это выражалось в его стремлении научить меня считать на счётах. Мы повторяли эту процедуру ежедневно. Иногда он выходил из кабинета покурить или на совещание к директору, а я, пользуясь моментом, спала, положив голову на стол. Каждый раз, когда он возвращался, я резко вскидывала голову и делала вид, что работаю.

Конечно, он не в восторге был от «блатной соплячки», которую ему спустили сверху. Но делать было нечего.

Работы он мне никакой не давал. В мои обязанности входило заполнение кассовой книги и выдача заработной платы наличными. В банке с наличкой были перебои, и зарплату нужно было «выбивать». Таджики – народ, коррумпированный от природы. Никто и никогда ничего не получал просто так. Нужны были связи, знакомства и протекции. Весь ЛОС молился на меня в день зарплаты.

– Оля, Олечка, ну пожалуйста, привези денег!

Дважды в месяц, в аванс и зарплату, меня провожали, как на войну. За мной стояли около сотни работников лесной опытной станции: старшие и младшие научные сотрудники, ответственные секретари, руководители отделов и даже дворники и уборщицы. Все в меня верили и ждали зарплату.

Мы ездили в банк с Михаилом Юхановичем на оранжевом «Москвиче» и, если повезёт, то привозили деньги в брезентовом мешке с большим металлическим зажимом.

Везло не всегда, но с моим поступлением на работу стало везти чаще. Сначала я не поняла, в чём дело. Главный бухгалтер составлял ходатайственное письмо директору банка с просьбой выделить наличность для выдачи зарплаты ЛОСовцам. Письмо просил меня передать лично из рук в руки. Директор банка – большой, грузный человек, ещё не старый, в хорошо сшитом тёмно-синем костюме – задавал мне неожиданно много вопросов. Да, я была молодая, светловолосая, симпатичная, но поначалу не понимала, к чему он клонит.

Тогда Михаил Юханович стал прямым текстом мне говорить:

– Ты только не перечь ему, улыбайся. Если будет приглашать в ресторан, сразу не отказывай. И проси денег, он это любит.

«Боже, опять! За что мне это? Почему я?» – думала я каждый раз, когда приходилось ехать в банк. Я терпела его сальные шутки и многообещающее улыбалась.

В ЛОСе никто, конечно же, не знал, как Оля добывает деньги. Никто, кроме Есении. Именно с ней мы «проклинали» его всеми возможными способами, обсуждая сложившуюся ситуацию за чаем.

Так я протянула ещё год и наскребла почти два года стажа в трудовой книжке.

Двадцать восьмого июня 1993 года я была освобождена от занимаемой должности по собственному желанию.

Миссия ООН

Туда я попала не сразу, а как водится в Таджикистане, по знакомству. Ради этой временной работы, мне пришлось уволиться из полюбившегося мне ЛОСа. Трудоустраивали на месяц, по контракту, зарплата за месяц столько, сколько я бухгалтером за год получала. Платили в долларах. Двести долларов в месяц – деньжищи.

Как я об этом узнала? От Ирки, моей подружки со школы. Последние несколько лет мы провели за одной партой. Она не поступила в университет и уже второй год работала секретарём. Ей по блату предложили эту работу. Но Ирка не знала английского, ведь мы с ней учились в немецкой школе. Зато она знала, что я занималась с репетитором по английскому уже три месяца.

– Ольга, а хочешь в миссии ООН работать? Меня не взяли, я английский не знаю. Пойдёшь на собеседование? – по дружбе предложила мне Ирка.

– А что там делать надо? – неуверенно спросила я.

– Ну, как что? Работа секретаря, печатать нужно документы всякие на компьютере. Ты ведь и компьютер освоила?

– Ну да, операционные системы DOS и Windows.

– Это то, что надо, не пропадать же такому месту. Представь, месяц отработаешь – и на год денег хватит! – продолжала уговаривать меня подруга.

– Ну, хорошо, схожу я на это собеседование, хуже не будет.

Собеседовал меня представитель миссии ООН в Таджикистане, бразилец американского происхождения мистер Ливью Ботто. Смуглый, слегка полноватый мужчина за пятьдесят, с лёгкой сединой в бороде и тёмных коротко остриженных волосах.

Он вёл со мной какую-то непринужденную беседу на английском языке. Я кивала и поддакивала, как мне казалось, в нужных местах. Резюмируя наш разговор, я поняла, что мне требуется:

– работать за компьютером;

– отвечать на телефон;

– и прекрасно выглядеть.

Больше из его болтовни я не поняла ни слова. Тем не менее, меня взяли.

Кроме босса, в нашей команде был переводчик Марсель. Имя редкое для Таджикистана. Марсель прекрасно говорил по-русски, по-английски и, кажется, был татарином, но это не точно. Ему шеф платил триста долларов в месяц, неслыханные для Таджикистана в то время деньги, 1993 год. Ливью платил нам из собственного кармана, ему, конечно, Организация объединенных наций платила гораздо больше. Кодекс чести представителя миссии не позволял обходиться без секретаря и переводчика.

Каждый день я перепечатывала какие-то списки с медикаментами и гуманитарной помощью. В то время в Таджикистане шла гражданская война, пик конфликта пришёлся как раз на 1992-1993 годы. Этим занимался мой шеф, я же основное время проводила в офисе. Иногда забегал Марсель, обычно он сопровождал шефа по важным делам.

По пятницам Ливью Ботто водил нас с Марселем в ресторан, обедать. В тот самый пафосный ресторан «Таджикистан» рядом с площадью Ленина. Совсем неподалёку был наш офис. За обедом мы болтали, в основном Марсель и Ливью.

Шеф показывал нам фото своей прекрасной жены, которая была лет на двадцать его моложе, семилетнего сына и говорил, что очень скучает по семье.

– Olga, you are beautiful today! (Ольга, ты очень красива сегодня!) – говорил он мне, глядя в глаза. И потом сразу, повернувшись к Марселю:

– Nothing, nothing! She doesn’t even understand compliments! (Ничего, ничего! Она даже не понимает комплименты!)

Я действительно, очень плохо его понимала, его английский с бразильским акцентом.

Тем не менее, месяц пролетел очень быстро, расставаться не хотелось, шеф и правда был очень добрый человек. Контракт окончен, Ливью возвращается домой, к семье, а мы с Марселем остаёмся без работы. В последний день мы тепло прощались.

– Olga, you need a letter of recommendation?! (Ольга, тебе нужно рекомендательное письмо?)

Я, как всегда, соглашалась невпопад, силясь понять, что мне хочет сказать шеф.

– Он готов дать тебе рекомендации, они тебе требуются? – лениво перевёл Марсель.

– Yes, yes, of course (Да, да, конечно), – закивала я.

– Bulgarian Borislav Ivanov is coming instead of me, would you like to work for him? (Болгарин Борислав Иванов приезжает вместо меня, хотела бы ты работать с ним?) – предложил шеф.

– Perhaps (Наверно), – задумчиво ответила я.

– Perhaps?! – почти вскрикнул Ботто.

– Дурочка, соглашайся, не глядя, – тоном знатока бросил мне Марсель.

Конечно, я согласилась. С Бориславом было уже не так весело. Он всё время жаловался, что в Душанбе негде купить простой чистой воды в бутылках, а ещё он очень скучал по болгарскому йогурту. В Таджикистане ничего такого не было и в помине. Кефир с местного молочного комбината не могли пить даже местные.

Борислав передал меня «по наследству» молодому американцу с лошадиным лицом, который говорил на чистом американском английском. Ничего не понятно, но это уже никого не волновало.

Через три месяца после окончания всех контрактов я вышла несказанно богатая, в моем кошельке трепетно шуршали шестьсот американских долларов – три мои годовые зарплаты заработанные за три месца. Я готова была ехать покорять Санкт-Петербург.

Корейская фирма

Мы с мамой приехали в Петербург в августе 1993 года, немного погостили у моей тёти, потом сразу в Лодейное Поле, небольшой городок в Ленинградской области. Там работы не было совсем. Папа приехал на два года раньше и устроился сначала шофёром, а потом сторожем на деревообрабатывающий комбинат. Зарплату задерживали и почти не платили. Брат приехал с отцом, учился на художника в академии им. Мухиной и подрабатывал дворником за служебное жильё. Мама только вышла на пенсию и после получения статуса вынужденного переселенца оформляла её в России.

Я приехала с «женихом», так называл его папа. Мой «таджикский» сувенир по имени Расул. До сих пор не понимаю, как меня угораздило. Папа и Расул не ладили, я дёргалась между ними, стараясь гасить конфликты. Надолго меня не хватило, и я сбежала к брату в Петербург. Пока я знакомилась с будущим цветом петербуржских художников в коммуналке на Моховой, Расул случайно познакомился с корейцами таджикского происхождения. Русскими корейцами. В Душанбе он работал в парикмахерской рядом с «корейским посёлком» и часто их стриг.

Они предложили ему работу на ферме, а мне – в бухгалтерии в Питерском офисе. Обещали обеспечить служебным жильём. Это казалось подарком с небес, после трёх месяцев в 15-ти комнатной коммуналке с братом.

Мы с Расулом переехали в общежитие, и я вышла на работу. В моей трудовой книжке было уже две записи: главный бухгалтер и бухгалтер-кассир, плюс два года стажа и три года в университете по специальности. Честно говоря, я всё ещё плохо разбиралась в бухучёте, но дело кассира уже освоила.

Корейцы были душками, очень тепло меня приняли. У них была оптовая компания, они закупали товар и продавали партиями в магазины. Дела шли неплохо, они снимали большой офис рядом с Невским, по праздникам всех сотрудников приглашали в корейский ресторан и учили есть палочками. Мне у них нравилось. Молодая кореянка Алла, по мужу Пламенская, была главным бухгалтером и опекала меня, как могла. Мы подружились. Она учила меня жить шикарно. Водила в меховые магазины и предлагала мерить все шубы подряд, делать это достойно и не подавать виду, что у нас на это нет денег.

Иногда она приглашала меня в гости, так я познакомилась с её мужем Сашей, представителем махровой питерской интеллигенции, и её сыновьями-погодками семи и восьми лет. Их звали Роберт и Артур.

Я почти никого не знала в Петербурге, и такие знакомства были очень кстати. Семья Пламенских проживала в уютной коммуналке на Петроградке и занимала две большие комнаты, которые выходили окнами на Большой проспект.

У корейцев я обрела и работу, друзей и приличную зарплату. Но, как в сказке, счастье не могло продолжаться вечно. Однажды к нам нагрянула проверка из налоговой полиции, с автоматами. Всем сотрудникам велели встать лицом к стене, широко расставив ноги. Было по-настоящему страшно. Компьютеры вырубили из сети и забрали на проверку вместе с документами.

После проверки вскрылось несколько неприятных фактов, в том числе небольшая недостача по кассе. Как это вышло, я не знаю, наверное, обсчиталась, когда выдавала зарплату. Тогда было всё наличными, никаких карточек.

Это был конец, меня прилюдно обвинили в воровстве и уволили «по собственному желанию», угрожая статьёй.

Одновременно я потеряла работу, друзей и хорошую зарплату. В довершение ко всему, мы с Расулом больше не могли оставаться в общежитии, так как срок аренды закончился, и оно возвращалось к законному владельцу – профессионально-техническому училищу, по-простому ПТУ.

Спойлер: там-то и была моя следующая работа, но об этом расскажу уже в новой главе.

ПТУ

ПТУ, путяга, путяжка. Так его звали мы: я и девчонки, молодые преподаватели из общежития. Начну по порядку.

Я была подавлена после увольнения. Периодически тоска переходила в отчаяние. Нас просили съехать с общежития до конца месяца. Ни работы, ни жилья, просто "отлично".

К родителям в Лодейное возвращаться не хотелось, там с работой ещё хуже. Сидеть дома без дела тоскливо, гулять не хотелось. Расул, слава Богу, работал, и это обнадеживало. Я болталась по гостям, по соседним комнатам. Напротив жила Таня, очень красивая девушка с короткой стрижкой под француженку. Она тоже была без работы.

– Оль, а я на работу устроилась! – радостно сообщила она как-то вечером.

– Правда, куда?

– Да в нашу путяжку, общежитие снова под ними, так что вариантов немного.

– И кем будешь работать? – уточнила я.

– Ну, кем-кем? Уборщицей. Кабинеты начальства буду мыть, – ответила она немного с вызовом и посмотрела в окно.

– Это здорово, что тебя взяли, из общаги теперь не выгонят, – сказала я, стараясь её поддержать. – А меня вот не взяли…

– В смысле не взяли? – уточнила Таня.

– Я просилась на место мастера производственного обучения в группу бухгалтеров, но меня не взяли. Директор сказал, мест нет.

– Понятно, – на выдохе протяжно сказала Таня.

– А можно я сегодня с тобой пойду полы мыть? Надоело дома сидеть, скучно…, – попросилась я.

– Конечно можно, будь готова к семи.

Мы с Таней мыли кабинет замдиректора и болтали. Возможно, слишком громко. Вдруг дверь открылась, и вошёл директор – Владимир Сергеевич, высокий, статный мужчина, похожий на Джеймса Бонда из ранних выпусков.

– Вы, кажется, Ольга, верно?

– Да…

– Убираетесь, значит?

– Ну да, решила подруге помочь, я не знала, что нельзя.

– Да нет, можно, можно. Подруге помочь – дело хорошее.

– А мастером к нам не хотите пойти на группу бухгалтеров?

– Так вы же сказали…

– Ну да, сказал, что «мест нет», но сегодня выяснилось, что мастер скоро уходит в декрет.

– Ну что, готовы приступить, у вас ведь профильное образование?

– Да, высшее экономическое. Незаконченное пока, ФИНЭК.

– Это хорошо, вы нам подходите. Приходите в отдел кадров с документами завтра с утра.

Короче, меня взяли, и я была о-о-очень счастлива! Больше не нужно было работать бухгалтером, и можно не уезжать из общежития. Но меня ждали сюрпризы внутреннего характера. Оказалось, не всё так просто, как казалось.

Жанна, беременная мастер, скрывала факт беременности до последнего. Меня взяли на группу параллельно с ней и разделили наши ставки. Из-за этого её зарплата «пострадала». Группа девушек-бухгалтеров резко разделилась на два лагеря. Часть поддерживала Жанну, а другая часть – меня. Началось внутреннее противостояние. Ощущалось это непросто, в воздухе витало напряжение внутригруппового конфликта.

Когда Жанна ушла в законный декрет, стало полегче. Её группе поддержки не обязательно было показывать ярое неприятие в мою сторону.

Постепенно девчонки привыкли, и мы стали, как родные. Всё, что давали мне в университете, я несла свои крошкам в училище, параллельно разрабатывала планы и программы, готового ничего не было. Со второго года, по совету коллег, я перебралась в преподаватели. Мне «выдали» несколько предметов: бухгалтерский учёт, экономика, финансы и анализ, до кучи ещё обществознание и охрану труда. Иногда выходила заменить учителя по английскому, но это неофициально.

Четыре с половиной года пролетели незаметно, у нас был очень хороший, молодой и дружный коллектив. Владимир Сергеевич собирал нас, как бриллианты, некоторые особо одарённые студенты оставались мастерами после учёбы и сразу поступали в институт, на "вышку". Директор очень гордился нами, поддерживал и интересовался личным.

– Ну что, Ольга, как дела у тебя? Расул не обижает, всё хорошо?

Расул, теперь уже мой муж, устроился вместе со мной, его взяли мастером к столярам-краснодеревщикам. У него, правда, хорошо получалось, приносил домой разные красивые деревянные штучки.

Всё шло неплохо, пока Расул не начал потихоньку спиваться. Вечерами мы часто сидели на нашей общежитской кухне, вместе готовили, выпивали, конечно, иногда. Я не помню, когда всё стало критичным. Помню, что была беременна старшей дочерью, денег не хватало, а Расул приходил пьяным всё чаще. В один из дней он не пришёл с работы, девочки-коллеги, сказали, что его увезли на скорой в институт травматологии.

Он попал в станок. Отрубило почти все пальцы на правой руке.

Дальше всё шло, как в тумане: я беременна, муж на длительной реабилитации без шансов восстановления, инвалид второй группы. Он стал пить ещё больше. Я родила и занималась только ребёнком. Денег не было, только детское пособие. Нужно было как-то жить.

Я достала ножницы, машинку и стала стричь соседей. Постепенно по сарафанному радио ко мне стали приходить жильцы с первого по пятнадцатый этаж общежития. Работы было много, особенно по выходным.

Через полтора года пришел срок выхода на работу. Первое время помогала мама, нянчилась летом с дочкой. С осени она пошла в садик, а я – на работу. Рановато, конечно, но я тогда не видела никакого другого выхода и очень радовалась, что, наконец, могу опять преподавать.

В 2000 году общежитие сняли с баланса училища, и нас опять попросили всех съехать. Пришлось срочно искать новое жильё и новую работу, которая позволит оплатить аренду квартиры.

Об этом расскажу в следующей главе.

Аванти – зеленый свет

Всё, я решила, на фиг бюджет, если я не могу аренду жилья оплачивать. Пора взрослеть, у меня трёхлетняя дочка на руках.

Поначалу было страшно, конечно, искала самое бюджетное. Решила снять комнату рядом с детским садом. Ребёнок только-только привык, менять нельзя. Опять болезни, волна адаптации. Я не могу себе этого позволить.