Я, Хобо. Времена смерти

– Почему так думаешь?

– По ощущениям, капитан. Если БВС не ответит, возьму на абордаж балок. Временный штаб стройки должен быть там. Больше не вижу, где.

– Понял, здесь Мьюком. Час отдых, понял. Выход проводить во взаимодействии со мной по НРС, повторяю, только во взаимодействии со мной проводить операцию.

– Понял вас, операцию проводить гласно с вами по НРС. Конец сообщения, флаг.

Я выплыл из-за своего пульта назад, перевернулся. Нота включила в рубке верхний свет.

– Моемся, питаемся, бездельничаем, – сказал я. – Целый средний час. Кирилл, набросай на стол.

– Где, в столовой?

– Мальчики, давайте без перемещений, – попросила Нота. – Сил моих больше нет.

– Голова? – спросил Кирилл.

– Просто ужасно, – сказала Нота. – Как по мне топтались. Приношу самые нижайшие.

– Кирилл, помассируй её, – сказал я. – А на стол я, так и быть, сам соберу.

– Ой, массировать не надо! – сказала Нота. И добавила: – И есть я очень не хочу.

– (…)[14], никаких шансов, – сказал я ласково. – Деваться-то некуда. «ОК», я первый, к связи!

– БВС-ГЛАВНАЯ.

– Контакт с БВС стройки искать. Продолжать внешнее наблюдение. Продолжать сброс автофайлов к титану в прежнем интервале.

– ВЫПОЛНЯЮ.

Я полетел на кухню. Набрал из стенного ящика стандартов в охапку, толкаясь и руля ногами, вернулся в рубку. Нота громко стонала и повизгивала, я даже удивился, пока, приглядевшись, не убедился, что Кирилл делает ей именно массаж. На правой руке у него не было указательного пальца под самый корень. Я откинул столик, рассовал под ленты на столешнице стандарты, включил водогрейку, немедленно выключил, проверил её, накачал воды, снова включил.

– Кирилл, Нота, заканчивайте. Всё на столе. Мрия, жрать будешь, это приказ.

– Марчик, не хочу-у…

– Всегда был против баб в Космосе, – сказал Кирилл неожиданно.

Я засмеялся. Мы развисли за столом, сняли маски. Кирилл, часто моргая, плеснул в воздух воды, намочил руки и протёр глаза.

– Сухо у нас, да… Но лучше уж сухо, чем потно. Насыпка-то в колодцах свежая, – сказал я. – Носи очки, если так быстро сохнешь.

– Да ладно. В космосе проморгаюсь, – сказал Кирилл, напуская воды в желобок выбранного стандарта. – Коньяк нам положен, Марк?

– Да, точно! – воскликнула Нота.

– Кагор, – сказал я. – И то радуйтесь, что не малина.

– Фу-у-у! – сказал Кирилл. – При наличии таких невыносимых тягот и лишений я просто вынужден отказаться от выполнения задания партии и правительства. Неужели никто ещё не продаёт в подпалубах самогон? Долго что-то.

– Какой партии? – спросила Нота. Упаковочку она вскрыла и кушала, надо заметить, с энтузиазмом. – Спасательной? Или геолого-разведочной?

– Старая хохма, – заметил Кирилл. – Удивительно, что она сохранилась. Крови на ней, видать…

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Это у меня теория, – сказал Кирилл важно. – Если легенда – или хохма – родилась в результате трагедии со многими человеческими жертвами, то она и живёт вечно. В качестве компенсации. Или мифа.

Я попил водички из соска.

– Отныне, Кир, я буду звать тебя – Склонен Пофилософствовать, – сказал я.

– Склонен Потрепаться… – жуя, проворчала Нота.

– Я предложу это имя и эту фамилию моим знакомым бройлерам, – безо всякого напряжения сказал Кирилл. – На вахте Склонен Пофилософствовать! Нормально звучит.

– У тебя есть знакомые бройлеры? – спросила Нота.

– Нет, конечно. Но будут же. Как же нам в Новой земле без бройлеров? Друзья мои, это невозможно. Где-то и неприлично. Без бройлеров в Новой земле. Ха! Вся наша Трасса стоит на бройлерах! На этих малых сих. Иногда я думаю, не создать ли мне партию любителей бройлеров? Знамя наше будет цыплёнок табака. Под него встанут все рабы алчности и биотехнологий. Под ним они объединятся. И вышибут нас с Трассы. Объявят суверенитет…

– Сорок лет будут сопротивляться, – подхватила Нота. – А потом все забудут, с чего всё началось, заключат всеёбщий мир, ну и далее по тексту.

– Какой ты имеешь в виду текст? – спросил Кирилл укоризненно.

– Ты кагор будешь? – спросил я его, держа в руке мягкую бутылочку.

– Нет, – сказал Кирилл. – Потом от сахара не отплеваться.

– А ты?

– А я буду.

Я отдал ей бутылочку.

– Вот взять меня, – продолжал Кирилл. – Простого среднего космача. Славянина по происхождению, ноля лет по рождению, первоклассного гражданина Солнечной Империи, первоклассного гуманоида, стандартного вероисповедания, с востребованной исповедальностью, с высшим специальным образованием, недурного пустолаза, растущего динамика…

– Когда сказать нечего, но поговорить хочется, космач читает свою анкету, – заметила Нота.

– Ты остановила его на самом интересном месте, – сказал я, прибирая за собой со стола.

– Гетеросексуален, полигамен, генетически открыт! – немедленно сказал Кирилл, обращаясь к Ноте.

– Говорю же: сказать-то нечего, – сказала Нота.

– Ты к кому приписан, Кир? – спросил я.

– Туча Эйшиска мой шкип.

– А, ты по малому динамик?

– Ну да. Не доросли до миллионов тонн.

– Жаль, – сказал я, – что ты уже чей-то.

– Пригласить к себе хотел?

– Формирую свою команду, – значительно сказал я.

– Обязательно расскажу тётке Туче, – сказал Кирилл ухмыляясь.

– Зачем это? – спросил я.

Нота рассмеялась.

– Она тебя, Марк, убьёт. Придушит, и все дела. И ей ничего не будет.

– Обязательно расскажу, – повторил Кирилл.

– Ну ладно, расслабились! – шкиперским голосом сказал я. – Закончили жрать, подчинённые. Оправляться, обтираться. Полчаса гальюнного времени. Форвард!

– Теперь он мне покажет, – заметил Кирилл. – Мать и мачеху.

– Ты сам виноват, – сказала Нота. – Прогневил батюшку-серьёза.

– Да, кстати! – воскликнул я. – Я и забыл. А ну, младые, полетели! А я пока позвоню.

нрс-23.40.19.05.01 МТС

ок-тм к будапешту/ здесь аб вызываю шкаба

здесь мако/ подожди минутку марк позову

на связи шкаб/ как у тебя там парень

нормально в сводках всё есть

что ты хотел

ничего проверка связи

я должен быть тронут

как вам угодно шкаб

тогда я тронут парень/ удачи осторожнее

понял флаг

Нота и я пытались связаться с БВС стройки несколько часов. Мы перепробовали всё. Безуспешно. Мы ничего не понимали. Несущая с пометкой «стройка Зенит» в колонтитуле по одиннадцатому каналу неслась, и рабочий обмен данными БВС с управлением генератора мы отыскали, но на наши запросы ИСКИН не реагировал, а попытки заглушить телеметрию и хотя бы так привлечь внимание подавлял великолепно отстроенным дикликером. Загадка, хотя в ряду остальных – ничего выдающегося. Я отправился в шлюз готовить выход, а Кирилл – в склад, готовить скафандр. Абордаж был неминуем, поскольку необходим. И вот тут выяснилась ситуация, из тех, что невозможно описать словами красивей, чем они, ситуации, уже есть натурально, по умолчанию. И попытка описать ничтожна. Начинаешь пытаться – и сразу ощущаешь удушье в центре фантазии, путаешься в наличном словаре, умолкаешь, долго стыдишься сам с собой. В отчёты, составлять кои космачам преподают одновременно с азами техники использования АСИУ, подобные ситуации попадают под номерами. Каждая из них уникальна и редко повторяется. В художественной литературе, особенно запрещённой на Трассе, их иногда предсказывают великие писатели. Я не великий и не писатель, я скажу просто: на грузовозе не оказалось скафандра, подходящего Кириллу по размеру. Точней, он был (LXX), но был отказной. А Кирилл в спешке его не проверил перед стартом, он прибежал в последнюю минуту. А я скафандры проверял – но не на «ОК», а на «Будапеште». Ну и вылетело, что корабль поменялся с тех пор. (Интересно, что свой «Пеликан» я с «Будапешта» в «ОК» перенёс.) А личного скафандра у Кирилла не было. Точней, был, но он его оставил дома, в Касабланке.

На абордаж должны были идти он и Нота. Кирилл – основной оператор выхода, Нота – страховка. Я – пилот, личность неприкосновенная. Расписание.

Но Нота по физике была невыходная. Кровотечение мы остановили и вкачали в Ноту, сколько доктор посоветовал, физраствора, но за борт ей, конечно, было нельзя. А Матулин, взятый специально для на абордаж, был без скафандра. Нуивот, как любил говаривать Шкаб.

Некоторое время мы сообща, развиснув в рубке, гадали, как про сё докладывать. Угрюмый, красный от стыда Кирилл предложил потянуть жребий. Я махнул рукой и вызвал титан, как огонь, на себя.

Ну, дальше – было так.

– Почему не начинаете забортные! – спрашивает, значит, Мьюком. Именно спрашивает, я подчёркиваю, вопросительные-восклицательные окончания агент расставляет наобум, в меру своего десятикилобайтного разумения. Мне несколько легче оттого, что его слова транслирует синтезатор. Я бы с удовольствием сменил тембр войс-агента на женский – будь у меня свободное время. Или на детский, если нашёлся бы в библиотеке.

– Байно, обстановку доложи мне…

– Попытка удалённого контроля интеллектроники стройки безуспешна, – говорю я. Мьюком аж делает паузу.

– Байно в чём у вас дело.

– Не знаю, как сказать, товарищ капитан, – честно говорю я. – Словом, на абордаж у нас тут некого.

– Проще Байно? – Мьюком, окружённый свидетелями, спокоен и сосредоточен. Где-то даже и благожелателен. То есть мне так кажется. То есть я на это надеюсь.

– Мелани-По больна. После перегрузок. Кровотечение только остановили, – объясняю я. – А Матулину не в чем выходить в вакуум. Скафандра на него нет. Размеры не подходят, товарищ капитан.

– Скажи: скафандр забыл! – восклицает шёпотом Матулин. Он способен на шутки! Он так себя успокаивает. Я показываю ему палец над спинкой кресла.

– И ты находишь всё это смешным, парень, – говорит Мьюком.

– Возможно, когда-нибудь, если останемся в живых, мы и посмеёмся, товарищ капитан, – говорю я, поскольку терять нечего.

– Я с тобой согласен? – говорит Мьюком. – Н-да! Твои предложения? парень… Или ничего не приходит в голову? Скажи я пойму?

– Идти могу только я, – говорю я. – А осмотреть стройку необходимо. Предлагаю нарушить устав.

– Мелани-По может тебя хоть с корпуса поддержать?

– Я считаю, что могу, товарищ капитан! – встревает из-за моего плеча Нота.

– А ты девочка? заткнись, – говорит Мьюком и говорит справедливо. – Я разговариваю не с тобой? Байно слушаю тебя.

– Нет, товарищ капитан, она не может меня поддержать, – говорю я.

«Марк!» – прямо мне в ухо, едва не отгрызая его, рычит Нота.

– Меня радует что! Ты не видишь в ситуации ничего смешного, – говорит Мьюком наверняка задумчиво.

– Его там и нет, товарищ капитан, – смиренно говорю я.

Я жду, мы ждём, они ждут.

– Выполняй задание Байно?.. – приказывает Мьюком. – Но не забудь подготовь грузовоз к отступлению. Киберпилот твой как.

– Очень хорошо, уже освоился. Нота его погоняла. Я его проверил.

– Программируй его на возврат в беспилоте. На время твоего заборта полномочия первого передашь лично мне?

– Роджер, товарищ капитан.

– И начинай осмотр стройки, Байно. Давай. Осматривай составляй мнение! Докладывай. Как серьёз. Связь у нас с тобой будет… а, что, нельзя, – спрашивает он кого-то там, у себя, на «Сердечнике».

– Опосредованно, товарищ капитан, – говорю я. – Через рубку «ОК». Ретрансляция.

– Понял. Итак под запись. Приказываю тебе нарушить устав и произвести осмотр в одиночку. Приступай к выполнению задания, Байно. Удачи тебе?

И я сразу же сажусь к пульту, разгоняю экипаж по назначенным постам и начинаю отрабатывать вручную стандартную схему подхода к комплексу. Мишень цели – балок. Наружное освещение не включаю, света альфы мне достаточно. Кирилл и Нота, профессиональные и, значит, беспрекословные, ведут измерения относительного положения объектов, Кирилл – по дальномерам штирборта, Нота – по напротив. Облёта я не делаю, первое зависание выполняю на семистах метрах, разворачиваю грузовоз, чтобы подойти к цели бортом и сбоку, а не снизу, и, используя ДСО-4 (штирборта), начинаю прямое сближение. Второй стационарный завис произвожу на пятидесяти метрах, стабилизирую грузовоз, снимаю счета, (тут три минуты свободных выскочило – войс сменяю для славы и величия Мьюкома), передаю управление на БВС и, ни секунды не мешкая, отправляюсь в верхний шлюз. Кирилл и Нота собирают меня к выходу, как героя на войну. Кириллу стыдно (его есть личный баг со скафандром), Нота зла на него. Я влезаю в свой старый «Пеликан», но он мой давно и в идеальном состоянии, и Кирилл, помогая мне, трижды вслух выражает скафандру профессиональное восхищение. Мне предстоит мой шестидесятый рабочий выход, где-то середина пятых суток забортных, точно не считал: как и всякий нормальный космач, удовольствия от пустолазанья я за свою жизнь так и не получил ни единожды, чего считать-то. Думаю, впрочем, что оно, пустолазанье я имею в виду, не доставляло удовольствия никому и никогда. Можно допустить, что кто-нибудь из первых космонавтов даже и вопил от восторга, и впитывал всем существом волшебные панорамы, открывающиеся изумлённому взору… не знаю. Вряд ли. Или у меня просто плохое настроение? Среди моих знакомых фанатов пустолазанья нет. Работа есть работа, не более. Вековая оскомина сидит уже на пустолазанье, бескрайние панорамы пополам с неведомыми приключениями в открытом космосе, подстерегающие в самый такой момент за углом соседнего астероида, оскомину не сластят, а кожа с ладоней в любых перчатках стирается до мяса в обязательном порядке… Да, у меня просто плохое настроение.

Я выхожу, на контроле шлюзования Нота, и, через шесть минут по выходу, 17.21.05.01 МТС, разложив и зачековав раму под «гарпун» на верхней площадке боевой рубки грузовоза, я принимаюсь к настилу подковками и стою пару минут, внимательно осматриваясь. Я неплохо повесил грузовоз. Между мной и балконом, общим на весь балок, метров не более сорока, но баг есть: полбалка в тени – застит альфу корма второго корпуса грузовоза, а отражённого света маловато. Я прошу дать дополнительных свечей на поле операции, и свечей Кирилл, озабоченный мной, не жалеет. У меня аж светофильтр срабатывает. Я не делаю замечание, хотя сознаю, что после того как я перейду на балкон, свет такой интенсивности может помешать. Помечаю себе. РСМ-экран, в который вертикально стоящие цистерны балка укутаны сплошь, сохранился, кажется, хорошо, но наверняка наелся пыли, и это я помечаю, позже, при контакте, будет важно. Иллюминаторов в цистернах нет. Все клюзы наверняка заклинены, залиты цементом и эрэсэмка сверху, мотка, на глазок, в три-четыре. Мне приходилось участвовать в сборке не такой точно, но подобной группы, правда, на орбите, и не в шесть секций, а в три. Я надвигаю на лицевую пластину шлема биноктар. Очевидно, группу балка (в ней, повторюсь, шесть секций) объединили жёстко, поскольку шлюз мне виден отчётливо, в третьей слева (в моём горизонте восприятия) цистерне, и шлюз один на группу. Люк выглядит закрытым штатно. Я перебираю режимы биноктара, стараясь примерно определить замусоменность пространства вокруг рэка. Ничего нет хуже неожиданной гайки в стекло гермошлема. Не потому, что стекло лопнет, это-то вряд ли, а вот неожиданность удара – опасна. Можно наделать лишних судорожных движений и быстро потеряться в Космосе… Но я не потеряюсь. СИС на спецкостюме я проверил, мелкосопла на наплечниках и на поясе сзади двигаются отлично, оба баллона с расходным веществом полны. Не потеряюсь. Впрочем, и биноктар мне не показывает почти ничего значительного. Либо работали монтажники аккуратно, либо уже поразносило мусом, отнесло, а остальное село на корпуса. Обрывок медленно дрейфующей ткани я замечаю, но гораздо выше, гроздь ледяного блеска гораздо ниже, да и всё, пожалуй. Кое-чему я всё-таки удивился, а именно – отсутствию, причём полному, любых строительных и опознавательных марок на предназначенных специально плоскостях. Обычно все объекты стройки испещрены цифрами, кошмарными буквенными аббревиатурами, флажками и катафотами, напоминая открытое поле игры «сапёр». Загадочно. Впрочем, вряд ли это может иметь значение для меня – сейчас, грозное, и – понеже какое-то и в дальше.

Я гашу и сдвигаю на затылок биноктар, цепляю его лямкой к релингу (на обратном пути заберу), перехватываюсь по релингу так, чтобы повиснуть к смотровой площадке вверх ногами, и, открыв (универсальным ключом) створки длинной ниши в настиле площадки, снимаю стопоры с похожего на антикварный телескоп «гарпуна». На казённике умная и, главное, опытная голова предусмотрела весьма удобную для руки в перчатке ручку. Фал мне не мешает, но я трачу несколько секунд, чтобы перевести его за спину, пропустив под разомкнутой скобой на наплечнике кирасы. «Гарпун» входит в раму, как там и был всегда, как прямо намасленный, и становится на замок. Это меня радует, поскольку я, конечно, забыл предварительно пробить стропорезом направляющие, в которых могла скопиться и смёрзнуться пыль.

Обо всех своих действиях я не забываю рассказывать неутешному Кириллу. Он действительно неутешен и чрезвычайно ко мне придирчив, а также заботлив и предупредителен. История о пустолазе, для которого в поле не нашлось снаряжения по размеру, безусловно, успела уже получить широкую огласку, вот прямо сейчас входит в анналы и никогда теперь не забудется, даже если нам тут всем придётся погибнуть или исчезнуть. В последней сводке пресс-центра экспедиции, пришедшей на «ОК» незадолго до моего выхода, я видел упоминание о произведённом запуске «факела-1» к Преторнианской. Эпизод «Пустолаз Без Спецкостюма», конечно, в информационный массив «факела» попал… Да, так вот. Кирилл, соблюдая устав (серьёзно поражённый во многих буквах в нашем случае), уже несколько раз требовал проверить блок медконтроля моего костюма. Я несколько раз производил тщательную проверку, имевшую результат строго отрицательный… Отрицательный результат раздражает и удивляет всех, кроме меня, так как я ещё перед шлюзованием пассатижами раздавил в блоке выводную панельку самолично, но меня, хоть и без удивления, но раздражает настойчивость Кирилла. Да, мне есть что по физике скрывать от врачей, натурально, есть… Некогда рассуждать, некогда оценивать, некогда судить. Медкарта моя в файл не пополняется, но отказ есть отказ, до конца миссии не придерёшься. Компенсация: радио работает отменно, и громко дышать в самый микрофон я полагаю себя для истории Трассы обязанным.

Я извлекаю из «щелчка» в той же нише дротик, наворачиваю на хвост его муфту с тросиком, проверяю, как тросик выделяется из барабана, и заряжаю дротик в «гарпун». Прицел у «гарпуна» лазерный. Я протираю толстым пальцем линзу. Насколько бы было проще, если бы было время смонтировать на корпусе манипулятор! Сел на лапу, тебя тихонько через пропасть перенесли, на балкон подсадили. Но мы не успели смонтировать манипулятор. Рискнуть, перелететь на СИС? Нет. Рабочего тела всего кило. На для сорвался. Пилотов на борту нет, потеряюсь с пустым СИС – не найдут. Я довольно долго целюсь, точнее, выбираю, куда палить. Мягкая РСМ для зацепливания не годится, в люк стрелять глупо (потом что делать? присосавшийся дротик потом не отдерёшь, он одноразовый), в перила попасть я не надеюсь (я не Робин Гуд, и «гарпун» – не тисовый лук, а про Робин Гуда и тисовый лук я прочитал в запрещённой истории Гершензона «Робин Гуд»). Я решаю стрелять в плиту обшивки самого рэка, под балкон.

Попадаю с первого раза, и дротик отменно садится, и там, в сорока метрах от меня зажигает на себе зелёный огонёк. И тросик выделился штатно, за чем я следил очень внимательно. Всё в порядке, но Зелёным Огонькам я давно на слово не верю. Я включаю лебёдку на сматывание, тросик выбирает слабину, натягивается, я надеваю на перчатку зажим, зажим – на тросик, свожу пальцы и несколько раз очень сильно рву на себя, крепко держась за поручень свободной рукой и ногами. Сидит.

– Байно – к борту, закончил первую фазу, автофайл примите.

– Понял, Марк, ты закончил первую фазу, – отзывается Кирилл. – Принимаю автофайл. Криво идёт без данных от ОФО… Но видео от тебя хорошее. Включи камеру «два».

(Камера «один» у меня на плече, смотрит по курсу.)

– А, да. Делаю.

Снимаю с объектива «двойки», ранее мной посаженной к поручню, крышку, крышка оказывается к камере некреплённой, и я, не найдя, куда крышку деть, выбрасываю в Космос. Пусть летит. Я Алексей Леонов, не меньше. Включаю камеру.

– Вижу вторую камеру. Нацель-ка точней.

Я нацеливаю, как могу, точней.

– Ага… подайся в сторонку. Ага. Вижу хорошо тросик, вижу дротик. Работает панорамная камера «два». Неточно по центру, правда… Но сойдёт для отчёта.

– Ну, вроде теперь совсем всё. Отдыхаю перед началом перехода.

– ОК, Марк. Но не забудь сбросить отчёт.

– После того, как отдохну.

– Марк, тебе Ошевэ твой привет передаёт, – говорит Нота.

– О! Спасибо, ему об то же тем же стукни. Как у них дела?

– Четыре единицы в ось. Пялятся в амортизаторах. Хуже, чем нам было. С кораблём всё нормально. Марк, сводка новая пришла. Слушай, ну пресс-центр просто на крыло встал за последние десять часов, ежечасно сводки идут! Кто у них начальник, ты не в курсе?

– Не знаю. В табельном списке Первой вахты никого из журналистов не было. Видать, за компанию с Мэм Макаровой разбудились. Плодкин, видать, если ежечасно сводки идут.

– Видать… Ты как, Марк?

– Отдыхаю. За крайние две минуты происшествий не произошло.

– Марк, ты лебёдку на автоматику поставил?

– Конечно. Как там машина относительно комплекса, дрейф проявился?

– Дециметры, Марк. Через час подработаю немножко с кормы.

– Отставить! К управлению не прикасайся! Повтори, как понял?

– Роджер, управление не трогать. Я пошутил, Марк.

Подобным образом общаясь с Кириллом и Нотой, я переживаю положенные по инструкции пятнадцать свободных минут. Пора дело делать. Кратко отчитавшись и подробно, по пунктам, описав намеченные эволюции, я переключаю климатизацию и электропитание спецкостюма на автоном, в четвёртый раз проверяю герметичность (под двусторонним давлением, из костюма наружу и из фала в костюм) и отсоединяю фал от нагрудного гнезда на кирасе. Фал я не прибираю, пусть болтается, смотаю на обрате. Первый зажим, тот, что с рулеткой, – на трос, трос прослабить, продеть, надеть, подработать ушком, закрыть предохранитель, проверить питание. Второй зажим – механический – на левую перчатку, это резерв, на трос его не цепляю. Проверяю механизм, работает, усилие на сжатие – килограмм пять. Нормально, усилие – килограммов пять. Окольцовываю трос поясным карабинчиком. Отключаю магниты в подковках. Короткий линёк карабином к наколеннику, кольцо – к тросику. Я уже вишу вдоль троса, цель – теперь сверху. Берусь, включаю моторчик, рулетка влечёт меня к балку.

Три минуты длится космическое путешествие. Я заставляю себя не спешить. Ноги контролирую.

Я принимаю свою массу на левую руку в плиту обшивки, пружиню, гашусь, стабилизируюсь, ориентируюсь, разъединяю перчатку и рулетку, рулетку оставляя на тросу. Меня разворачивает фронтом к грузовозу, прожектора на мгновение ослепляют меня, срабатывает диафрагма светофильтра. Жду, пока пятна перед глазами полиняют, потом проверяю цепку дротика на плите. Не подведёт, если дрейф «ОК» не идёт в расхождение с рэком, а он, дрейф то есть, наоборот, на сближение: тросик немного провис… Но копаться я не собираюсь. Так. Что у меня в пометках? Свет.

– Кирилл, здесь Байно. Свет мешает. Убавь или рассей.

– Роджер, регулирую освещение.

Зажим на правой руке я меняю на магнитный вантузик. Думаю, рисковать ли, решаю не рисковать. Достаю из набедренной сумки стометровую лесу, закрепляю один конец на дротике, второй на себе. Теперь второй вантузик. Тыкаю присосками в корпус. Нормально магничусь. Отстёгиваю колено и пояс от троса.

– Поднимаюсь к балкону.

– Вижу тебя хорошо. А ты неплохо падаешь свободно, Марк.

– Поднимаюсь. Прими автофайл.

Мне не приходится заниматься сложной акробатикой: в настиле балкона не хватает нескольких пайол, проёмы достаточны, чтобы я пролез, даже не касаясь боками арматуры. Вот я и на балконе. Подковки включить, а вантузики снять и спрятать. Подковки в решётку. Где лакуна в настиле – всплывём и по поручням. А вот от дротика, пожалуй, я отцеплюсь, а то запутаюсь. Карабиним тросик к вот той скобке. Проверяем. Держит. На карабинчик леплю лепёшку алого катафота. Мимо не пройду, возвращаясь. Так. Потерялся. Где шлюз?

– Кирилл, я потерялся, с какой стороны от меня шлюз?

– Как ты стоишь – справа.

– Ага. Иду направо.

– Наблюдаю за тобой.

Балкон шириной два метра. Я не касаюсь ткани на балке, мимо которого двигаюсь. Вблизи я вижу, что не ошибся, эрэсэм сильно запылена в швах и складках. Сам балкон варили на очень скорую руку. Стыки неаккуратные, много микрокаверн на швах раковин, перила кривые, стойки под некрасивыми углами. Балкон подвешен почти у подножия семнадцатиметровой цистерны, нижний торец-полусфера едва в метре у меня под ногами. Но вот шлюз.