Зачем же обманула тебя..? Любовь, измена и ложь глазами женщины

Но ему я уже нисколько не верила. Мне знакомые во все уши прожужжали, что именно он там на кораблях делал, и как себя вёл в плавании. Стало так противно, как никогда. Но у меня уже был человечек под сердцем, и его надо было родить, вырастить. А уж будет ли такой муженёк при этом присутствовать, это уж не моя печаль. Лишь бы деньги, подлый паразит, платил.

Вернувшись из рейса, полупьяный, в соплях и слезах, валялся у меня в ногах, умолял простить, клятвенно обещал жить душа в душу. В то лихое время наступил развал страны, надо было искать жильё – в морском общежитии, где я тогда бедовала, с ребёнком было бы очень тяжко. Но тут как раз, почти удачно, подвернулся жуликоватый, и жадный невероятно, его дальний родственник, прописал нас в комнате своей квартиры. В той, рядом, где сейчас сын живёт. А в этой, где сидим, был его склад всякого барахла, – продолжала Инна с усмешкой, – запасы всякие, доски, краски и прочее. Он-то часто не бывал здесь, дер-жал квартиру скорее для хлама, а тогда мы её хорошо от-ремонтировали, была сарай-сараем, а стала квартирой.

Хотя бы в этом муж искупил вину – делал всё, как мне тогда нравилось. Попозже, со временем, создал под окнами газоны для цветов. Обожаю это дело. Красиво..В деревне не смогла бы жить – там ведь вкалывать надо круглые сутки. Одна скотина да птица с хозяйством, каких трудов стоит. И там не до цветов уж будет. А тут под окнами пожалте – газон, цветочки, какие хочешь выращивай. Вышла по настроению поработала, отдохнула..

Придурок-то мой и рад бы исправиться, да не тут-то было. Не прощала его, пока не повинится передо мной и Богом. Мы ж венчались.. Ну и что? Сходили в храм, исповедались, он перед батюшкой всяко покаялся, а сам-то видать нисколько не прочувствовал. Где-то полгода ещё продержался, и я стала с ним жить, как прежде. Думала, ну, всё, опомнился мужик, снова понадеялась на лучшее.

Устроился Колян в порту на частную фирму – лодки, плоты резиновые клеить, проверять, за границей побывал пару раз, и снова с катушек слетел от шальных денег. Завелись у него полюбовницы, одна другой ширше, глубже, и все, как назло, брюнетки. Меня даже хотел силой под них перекрасить, так не далась, покрасилась для вида потемнее, на том и отстал.

В отместку стал на Волге рыбачить. И не один. Сначала со мной, конечно, а потом, как мне вся эта рыба вонючая надоела, стал брать похотливых девок на речные ночёвки. И сына сначала прихватывал, да я потом запретила. Чего ему там смотреть? Как он в моей бывшей палатке чужих девок пялит?

И тут, как назло, снова забеременела. Хотела ещё родить ему дочку, может остановился бы, припрятал до лучших времён свой неутомимый активатор. Но нет, словно бес в него вселился, будто себе цель поставил – всех девок посёлка лишить целомудрия. Ну и не захотела я носить его кровинку. Со злости пошла на аборт. Убила свою девочку… Сейчас была бы дочка, красивая, белокурая, голубоглазая, о которой всю свою так жизнь мечтала, и не пришлось бы сына любить так сильно, как нельзя матери.

А тогда готова была растерзать этого идиота-гуляку. Доктора не послушала, дура. Он был не старый ещё, такой, усталый, сидел передо мною, и уговаривал глазами. А я смотрела ему в лицо и ничего не видела, кроме своего дуролома. Будто оглохла. Во мне всё звенело и гудело в ушах. Как матрёшка сижу, поддакиваю. А сама криком кричу внутри, оттого, что муженёк меня опозорил. Ни к кому не пошла со своей болью. Даже к маме. Она бы точно меня стала отговаривать, как и доктор.

Но я словно заледенела. Дни сидела молча. Так в холодной душевной полутьме и согласилась лечь на операцию, где меня всю-всю исполосовали. Я же спортсменка бывшая, вся узкая такая была, не жирная, как многие наши «коровы» поселковые..Время прошло и один Господь знает, сколько я потом по храмам исхо-дила, вымаливала прощение по дочери своей убиенной, уж и не знаю. Да и сейчас все вины готова взять на себя, искупить хоть чем-то, да вот мне прошлого никак не вернуть, придётся пользоваться тем, что осталось – один сыночек».

И только тут Лёху осенило – сын заменил Инне мужа.. Пока что визуально..Под матовым блеском натяжных пластиковых потолков замаячила мрачным туманом тень царя Эдипа.. Ему стало холодно, и как-то не по себе. Инна поднялась, ойкнула, видать, онемели ноги от неудобного сидения.

– Устала что-то, да ещё ужин готовить надо, Данилка, любимочка, придёт, есть захочет». Лёха тоже привстал: «Ну, я пойду, можно завтра зайти»? – Конечно тебе-то можно, – Инна отрешённо кивнула головой, -Я придумаю что-нибудь..»

Закрыв за Лёхой дверь, Инна решила отдохнуть от своих тёмных и потому грустных воспоминаний, пока не приехал сын. Слишком тяжело далась ей эта личная правда. Но это был верный ход, потому что дальнейшая ложь, она это по себе знала, будет восприниматься тоже как настоящая правда и тогда доверие к ней будет совершенно полным. Это было испытано ею на Коле, и сомневаться в этом не мог никто, даже он, муж-холерик, пытавшийся сделать из неё свою рабыню.

– Эх, Колян, Колян, как жалко, что недооценил меня – думала, засыпая Инна, – ошибся ты в самом главном женском качестве. Знал бы, как мы, бабы по жизни всегда и везде изворотливы, иррациональны, будто компьютер с неподражаемой логикой, которую легче разрушить, чем обойти. Потому и лежишь там, одинокий, у стены кладбища. Потому и не хожу к тебе, Колян, так часто, как надо бы..

– Завтра, завтра я..– мягкая подушка не давала мыслить, но Инна уже знала, что будет завтра в гостях у своего нового избранника, и потому спокойно отдалась объятиям постели.

День завтрашний, через ночь плавно перешедший в текущий, продолжился звонком Инны: «Ты где живёшь? В гости наведаться можно, раз у меня был? Лёха объяснил, как добраться, и стал ждать её с работы. После полудня она позвонила и сказала, что едет. Лёха вышел её встретить. Когда вышла из автобуса, улыбнулась своим неповторимым светом глаз: «Ты как царь устроился – Губернский рынок напротив, вокзалы всякие, поглядим, что это за хата у тебя». Вошли..Инна ожидала совсем другого места обитания, но не стала вслух оценивать. Присев за накрытый стол, заметила: «Ты ещё и готовить умеешь?».

– А то как же. Правда по-минимуму, но думаю есть можно мою стряпню: салаты, бутерброды, рыбный суп…

– Надо бы эти обои переклеить, – заметила она морщась от вида ободранных стен. Есть лучшие на примете, могу подсказать где. Лёха с радостью согласился и уже через неделю, в субботу, она в симпатичном спортивном костюме, который красиво смотрелся на её стройной фигурке, деловито руководила мелким ремонтом в его очередной временной «хате».

Решив взять полный контроль над Лёхой, Инна скрепя сердце, пожертвовала из своих огромных запасов давнюю занавеску из тюля, которую собиралась выбросить, но тут решила найти ей самое удачное применение. Сейчас она убивала в лёт сразу двух зайцев – показывала ловкость и заботливость своих рук хозяйки, и покоряла этим самым, правда на время, сердце нового спутника жизни. Опять же временного. Страх подчинения в браке гнал её от ЗАГСа почище волков. И даже само слово – «жена» она считала к себе вовсе неприменимым.

Потому и не хотела отпускать сына от себя ни за что. Безумная любовь к нему, как к ребёнку, в ней уже перерастала всякие естественные нормальные границы, и она с неподдельным страхом, замешанным на так знакомом внутреннем кипящем удовольствии, ожидала того дня, когда эта, пока сегодняшняя виртуальная страсть, станет обжигающей явью, коснувшись её тела и зальёт всё внутри яростной будоражащей энергией.

Новые геометрические обои, наклеенные с Лёхой в один из выходных дней, радовали глаз – Инна гордилась, что вытащила одинокого мужика из тусклой серости окружающей жизни и намеревалась продолжить свой курс «обучения». Но после третьего визита на его квартиру её пыл немного поугас. Вероятно она не ожидала, что неухоженный холостяк надолго «зависнет» в съёмном жилье и стала намекать на совместную жизнь без всяких обязательств.

Думая об этом, Инна не торопила события, ведь предстояла поездка в Казань, которая не должна была раскрыть побольше её тайн и противоречий. В том, что они стояли в полный рост и были заметны Лёхе, теперь у Инны было никаких сомнений. И тем более она не хотела, чтобы главным препятствием в этом стал её сын, тощий и бледнолицый инфант, торопливо проскользнувший в свою комнату во время первого лёхиного посещения. Тогда Инна не стала с ним знакомить Лёху, не считая пока нужным.

Вложив в Данилку все свои жизненные силы, Инна считала просто безумием потерять его теперь, когда не было какой-никакой материальной опоры в виде состоятельного, сильного духом и крепкого телом мужика. Она привыкла к его худобе, вялости мышц, сутулости, словом не замечала ничего, что могло бросить какую-либо тень отвращения к её сыну. Данилка был также белобрыс в отца. Плохая родительская кровь по отцовской линии в нём сыграла дурную роль – он часто болел кожными болезнями и мать не могла с этим ничего поделать.

Школьная пора добавила к этому «букету» расстроенный до гастрита желудок, сильную близорукость и, самое главное, эгоизм, замешанный на трусости. Пока отец резвился на стороне, он как-то временами вспоминал о сыне, устроил его в секцию тэквондо, иногда следил за тренировками. Однако, испытав боль на нескольких сеансах борьбы, белобрысый отпрыск испугался и заявил матери, что туда он больше не пойдёт и лучше займётся игрой на гитаре.

Инна безропотно согласилась с этим, жалея своего послушного и единственного сыночка, глубоко страдая в душе о страшном грехе детоубийства. И то, что он теперь остался последней нитью, соединявшей её со счастьем в жизни, знала только она одна. Это и радовало, и пугало Инну. Радость была понятна. А вот страх нежданной потери отчаянно любимого сына заставлял переступать в ближайшем её будущем через все границы запретного.

Потому она и решилась сойтись на время с Лёхой, чтобы хоть на время, на час, отложить тот страшный миг, когда сын-мужчина потребует своего, кровного от любимой матери. Потому что она своей жаркой любовью не дала ему возможности обрести то, что принадлежало бы лишь ему – любви и удовольствия другой женщины.

Инна знала, что Данилка плод настоящей любви и надеялась вырастить его таким, как всегда хотела. Но все её лучшие чувства постепенно исчезли, растворились во времени, в ходе жизненных условий и событий – болезней, аборта, постоянных и циничных измен мужа, его жестокости, бытовых неудобств и последовавших взаимных подозрений и ответной злобы.

Страшась будущей одинокой старости, Инна стала копить на «чёрный день» практически всё, попутно закрыв свою душу и сердце на крепкий замок, чтобы никто и никогда не смог увидеть там, в глубине его, второе, её настоящее лицо. Мужчины, бывшие с нею после мужа, довольствовались только умелым стройным телом. Вообще она и не собиралась продолжать с ними отношений. Хотя остался среди них весьма ловкий и классный любовник, родитель одной из учениц, с которым она пока что не желала рвать интимной связи.