Курьезные истории в моей жизни

Александр Степанов

Курьезные истории в моей жизни

Фамилия?

Очередь абитуриентов в кабинет административно-хозяйственной части института на получение временного ордера в студенческое общежитие. Дверной проем перегорожен столом, за которым развалился скучающего вида студент-старшекурсник. Впереди меня в очереди мой ровесник, кореец.

– Фамилия? ― спрашивает его студент.

– Чё.

– Фамилию назови!

– Чё.

– Ты что, русский язык не понимаешь, фамилия как?

– Чё-Ен-Хе

– Что сразу не сказал?

– Так фамилия моя Чё!

– Не морочь мне голову! Распишись, ― протягивает ведомость на получение ордера. ― Комната 304.

Я получаю ордер в ту же комнату. Прошло много лет, и по телевизору показали юмореску про грузина, которого зовут Авас. Чем-то сюжет юморески и курьёзная история, свидетелем которой я был, схожи.

Муть голубая

Экзамен по неорганической химии. Готовлюсь к ответу на билет. Романов Николай Иванович, зав. кафедрой, профессор, гроза студентов, принимает переэкзаменовку у студента автомобильного факультета. Тот безнадёжно тонет, но пытается хоть что-нибудь вспомнить на вопрос о коллоидных растворах. Николай Иванович, пытаясь помочь, достаёт из кармана авторучку-наливайку, заправленную голубыми чернилами, и задаёт наводящий вопрос:

– Что будет, если я опущу в стакан с водой каплю чернил?

Студент, понимая, что экзамен окончательно провален, и терять ему нечего, отвечает:

– Будет муть голубая!

Николай Иванович недоуменно смотрит на студента, потом прикрывает ладошкой рот, пытаясь скрыть улыбку, и говорит:

– Муть голубая? Давай зачётку. Отлично.

Полиглот

Возвращаемся весёлой студенческой компанией в «Альма-матер» с комфортом: поезд Москва-Владивосток, международный вагон. Несколько соседних купе занимают туристы из Франции.

Наш товарищ, вернувшийся с вагона-ресторана, небрежно бросает:

– С французом на французском поболтал в коридоре…

– Это как?

– Ну, он на ломаном русском спросил: «Какая это станция?». Я ему на чисто французском выдал: Архара. Впрочем, я ему и на других языках то же самое мог бы пояснить.

– Да ты у нас полиглот: все языки превзошёл!

Лекарство от сна

В полковой школе, это было в начале 70-хгодов, в минимально короткий срок в нас пытались втолкнуть максимальное количество знаний, необходимых для несения боевого дежурства.

Занятия начинались в восемь часов и, с перерывами на обед и ужин, продолжались, с учётом самоподготовки, до десяти часов вечера. Наряды на работу вне очереди, которых было немало у каждого курсанта, приходилось отрабатывать за счёт сна. Ничего удивительного, что в классе, где было всегда тепло и уютно, под монотонную речь преподавателя некоторые курсанты впадали в странное оцепенение: и сидит прямо, и смотрит не моргая, но…спит!

Наши командиры знали хороший способ выявить уснувших курсантов и подавали команду:

– Кто спит: встать! Смирно!

Те, кто спал, вскакивали на вторую часть команды, которая подавалась громким голосом. Лекарство от сна было проще аспирина: два круга бегом вокруг стадиона во время перерыва между занятиями.

Два урока майора Суджикова

Окончена полковая школа. Мы, молодое пополнение, переведены в подразделение, несущее боевое дежурство. Первое построение на вечернюю поверку. Присутствуют командир роты майор Суджиков, замполит капитан Кузнецов и старшина роты Галушко. После переклички к нам обращается командир роты:

– Бойцы, впереди праздник. Необходимо достойно его встретить: подготовить художественную самодеятельность, нарисовать стенгазету. Кто умеет танцевать, играть на музыкальных инструментах, петь, рисовать ― шаг из строя!

Вышло несколько добровольцев.

– Старшина, ― обращается Суджиков к Галушко, ― музыкальных инструментов у нас нет, задействуй добровольцев на уборке снега. Остальным ― отбой!

На следующей вечерней проверке всё повторяется:

– Кто умеет танцевать, играть на музыкальных инструментах, петь, рисовать ― выйти из строя!

…Желающих нет.

– Вот теперь я вижу, что я командир боевой роты! А песни петь и кадриль танцевать будем после демобилизации.

Прошло какое-то время. Вечерняя поверка. Перед строем майор Суржиков обращается к старшине:

– Старшина, скоро плановая проверка. Надо бы помещение роты привести в порядок: побелить, покрасить. Свободных бойцов у нас нет: только смена, отдыхающая от боевого дежурства. Но ремонт делать надо! Что ж, будем выделять по одному, по паре бойцов ― глядишь, дней за десять наведём порядок. Верно говорю, старшина?

– Так точно, товарищ майор, наведём!

– И мне бы пару человек: боевой листок, газету оформить, ― просит замполит.

Суджиков, брезгливо смотрит на замполита, старшину, командует:

– Слушай старшина приказ: к восьми утра казарму побелить и покрасить! Утром приду ― проверю. А ты, капитан, ― оборачивается он к замполиту, ― боевой листок и газету к утру сам нарисуешь. У нас свободных бойцов нет.

Эскулап

В большом коллективе инфекция распространяется очень быстро: я служил в радио полку «ОСНАЗ» ПВО. Через две недели гриппом болело более половины воинской части. Командир полка на утреннем разводе заявил: «Сворачивать боевое дежурство не будем; Кровати поставим у постов для больных гриппом, но работу не свернём!»

Две казармы переоборудовали под лазарет. Несли боевое дежурство двенадцать через шесть ― двенадцать часов дежурство, и через шесть часов ― снова на пост! На сон оставалось не более двух с половиной часов два раза в сутки. С температурой ниже 38о С в санчасти не принимали.

У меня более десяти дней была повышенная температура: утром ещё туда-сюда, а вечером хоть белье на себе суши! Ходил на боевое дежурство, но всё-таки однажды утром пошёл в лазарет. И в мыслях не было просить освобождения, но повышенная температура изматывала. Надеялся, вдруг врач чем поможет…

В санчасти градусник показал температуру: 38,2 оС. Военный врач, майор средних лет, с уставшим помятым лицом задумчиво взглянул на градусник, посмотрел на меня и открыл стеклянную дверь шкафчика для медикаментов. Из каждой из пол-литровых банок он достал по таблетке, достал и драже витамина из таких же из банок ― меня удивило, что таблетки и витамины хранятся в стеклянных пол-литровых банках, высыпал всё это мне в ладонь и сказал: «Глотай всё, какая-нибудь да поможет». Я вышел из лазарета, выбросил таблетки и подумал: «Ну и эскулап!»

Рыжий балабон

Мишка Рыбаков с группы по монтажу электрооборудования фюзеляжа вертолёта ― заядлый рыбак; вот уж действительно по фамилии и увлечение. В обеденный перерыв желающие играют в домино. Я не любитель, Мишка ― тоже. Он нашёл где-то столовую ложку из нержавейки и усердно полирует её наждачной бумагой.

– Вот на такую блесну щуку поймал, ― хвалится он. ― Тяну, думал топляк в глубине зацепил, отпущу немного, снова тяну. Спиннинг дугой выгнулся, но ничего, держит. Гляжу, голова показалась, ну чисто у поросёнка; только чёрная, в тине и глазами моргает, а в пасте блесна!

– Ну что, вытащил? ― бросает через плечо кто-то из доминошников.

– Нет, блесну пополам перекусила и ушла. Вот, новую делаю.

– Рыбаку не соврать, что Ивановичу с получки не выпить, ― съязвил наш мастер

Александр Александрович, хлопнув по плечу своего соседа.

– А что, Саныч, давай на спор, что я её вытащу в эти выходные. Поехали вместе, у тебя же «Москвич», ― горячится Мишка.

– Ты же всегда с Петькой Жуковым с моторного участка рыбачишь?

– Да ну его, псих он!

– А что так?

– Да вот, поехал я с ним в позапрошлую выходную рыбу лучить на рисовые чеки. Взяли сазанчиков, сомов, карасей, что твоя ладонь… Под утро решил соснуть у костра, а Петька увлёкся ― у него карбидка, лучит! Решил я пошутить ― с рисовых чеков гоняют нашего брата, подошёл сзади и как гаркну: «Стоять! Па-чему браконьерствуем!». А он карбидку бросил… и в кусты. Подождал я его немного, давай звать: «Петро! Петро!» Нет нигде. Пришёл часа через полтора, уж светало, бросил свой рюкзак в люльку, мы на его «Урале» приехали, говорит мне: «Дурак ты рыжий!». Сел на мотоцикл и уехал. А я пятнадцать километров с рюкзаком да палаткой домой пёхом пёр! Что, не псих он? И почему я рыжий? Я ― чернявый! ― раздражённо закончил Мишка.

– А потому ты рыжий, ― сказал, оканчивая партию, Александр Александрович, ― что никакой в тебе сурьезности нет. Снаружи ты чернявый, а внутри ― рыжий. И, стуча костяшками домино, в такт добавил: «Ба-ла-бон!»

Условный рефлекс

Сборочный цех авиационного завода. Я и два моих товарища ― вся бригада по монтажу электрооборудования радио отсека, только что пообедали и решили выйти на свежий воздух: в цехе душно ― июль.

Самый короткий путь ― через дверь с кодовым замком на территорию лётно-испытательной станции (ЛИС). Код замка знают только работники ЛИСа, его меняют каждую пятницу. Но вот что удивительно: в понедельник всем работникам сборочного цеха код замка уже известен, а это ни много, ни мало около 600 человек; причём, нужный набор цифр никто никому не скажет, как только лучшему другу по секрету.

Мы с Витькой достали сигареты: первая затяжка после обеда особенно вкусна, а Женька, наш бригадир, прихватил с собой из столовой пирожок. Он недавно бросил курить и теперь постоянно что-нибудь жуёт.

Только закурили, как Витька, кивнув головой в сторону ЛИСа, испуганно прошептал: «Атас! Пожарник сюда…» Надо сказать, быть уличённым в курении в неположенном месте пожарным ― это неминуемый штраф, двадцать рублей, немалые деньги в то время.

Действительно, по аллее, обсаженной декоративным кустарником, в нашу сторону шёл пожарный. Жалко выбрасывать только что прикуренную сигарету. Мы с Витькой делаем по паре торопливых затяжек и выбрасываем сигареты в урну. Краем глаза замечаю, как Женька два раза жадно кусает пирожок и тоже выбрасывает его туда же. Заходим в цех. Витька хлопает бригадира по плечу:

– Жень, а ты зачем пирожок в урну выбросил?

– ??? Тьфу, черт! ― Женька хлопает себя ладошкой по лбу. ― Действительно…

– Это у тебя, как у подопытной собаки Павлова, условный рефлекс, ― утешает его Витька. ― Пройдёт.

Трусы с рукавами

Совместное советско-кубинское предприятие в северном районе Дальнего Востока. В рейсовом автобусе, курсирующем между двумя соседними посёлками, перед началом рабочего дня не протолкнуться. Невольно являюсь свидетелем разговора между механиком, моим коллегой, и кубинской переводчицей-негритянкой:

– Вильма, ты трусы с рукавами купила? На улице уже холодно, скоро зима.

– Купила.

– А ну, покажи.

Вильма, простая душа, в переполненном автобусе расстёгивает молнию на ширинке джинсовых брюк и демонстрирует свои сиреневые «трусы с рукавами». «Советико» ― так нас называют кубинцы, отворачиваются, пряча улыбку.

Я понимаю, Вильма просто не воспринимает «трусы с рукавами» как нижнее белье. Для неё это то же самое, что шапка или перчатки ― словом то, что защищает от холода. Следующим летом я отношусь с пониманием, встречая в центре посёлка кубинцев в кальсонах: для них это спортивные брюки.

А на посошок?

Среди кубинцев негры не диковинка. Есть негры просто с темной кожей, есть с очень темной, а вот у Освальдо Масфарера, исполняющего обязанности генерального директора производственного объединения «Кубалес», кожа не просто и не очень тёмная, а чёрная с синеватым отливом. Он мой сосед ― живёт в соседнем подъезде, и мой хороший знакомый.

Масфарер неплохо знает русский язык; сказываются годы учёбы в Советском Союзе в военном училище Он подполковник кубинской армии в отставке.

Среди привычек, которые он приобрёл в России, ― любовь посидеть в компании за бутылкой спиртного и умение приходить в гости без предупреждения в самое неподходящее время.

Так и на этот раз. В одиннадцать часов вечера звонок в дверь. Сверкая ослепительно белой улыбкой, особенно яркой на чёрном фоне лица, в дверях с бутылкой рома «Гавана Клаб» Освальдо Масфарер.

– Буэнос ночес! Гостей принимаем? Не помешал? ― спрашивает он.

– Буэнос ночес! Всегда рад, амиго; проходи, конечно… Чего уж… ― морщусь я.

Сорока пятиградусный ром пятилетней выдержки ― вещь серьёзная. В полвторого ночи, отяжелевший от спиртного, с облегчением прощаюсь с Мосфарером ― утром на работу. Не проходит и десяти минут ― звонок в дверь! Открываю. Улыбающийся Масфарер протягивает новую бутылку «Гавана Клаб»:

– А на посошок?

– !!!

Попрыгаем

В нашем советско-кубинском посёлке не без происшествий. В воскресение хотел отоспаться ― не дали: ещё нет и девяти часов, а на площади перед кубинской столовой, на которую выходят окна моей квартиры, шум и гам: резко трубит горн, дробно и глухо трещат и ухают барабаны…

Наспех надев спортивное трико и футболку выглядываю в окно: вся площадь заполнена кубинцами. У некоторых в руках транспаранты, портреты Че Гевары и Фиделя. В толпе замечаю своих коллег по работе: здесь и главный механик Освальдо Гонсалес, и его заместитель Альберто, и начальник отдела снабжения Педро с неизменной сигарой во рту, рядом с ними и другие знакомые «компаньеро».

Оратор заканчивает речь. Вдруг с удивлением вижу, как все собравшиеся начинают высоко подпрыгивать, не сходя с места. Прыгают долго…

Ближе к вечеру останавливаю Освальдо Гонсалеса:

– Буэнос диас, Освальдо.

– Буэнос диас!

– Слушай, Освальдо, у подростков африканского племени масаев есть обычай, собравшись вместе, подпрыгивать на месте, чтобы вытряхнуть из себя дух детства; а вы зачем на площади прыгали?

– Оставь иронию, амиго. У нас лозунг такой: «Кто не прыгает, тот ― янки!»

– Извини. Действительно, если лозунг такой, и не захочешь ― запрыгаешь…

Буква «Пэ»

Довелось работать в студенческом строительном отряде в маленьком лесозаготовительном посёлке в низовьях р. Амур. Строили двухквартирные дома из бруса, электростанцию; подрядились выкопать вручную и траншею (за неимением в посёлке экскаватора) длиной семьдесят метров.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.