Измена. Спустя годы. Бывший, ты не купишь меня!

Гад столкнул меня с выбором лицом к лицу и наблюдал за моими метаниями.

Я никогда не ненавидела Манкирова сильнее. Даже когда застала с той любовницей, даже когда он потребовал от меня чеки из клиники, чтобы убедиться, что я сделала аборт.

Нет.

Никогда мой сын не увидит эту сволочь. Никогда.

Я достану деньги иначе. Да я лучше к Мише приползу занимать, чем останусь здесь забавой заигравшегося в бога предателя!

Я хочу броситься на Манкирова, выцарапать глубокие глаза, стереть с лица усмешку победителя – но сдерживаюсь. Только смотрю на него, вкладывая всю ярость в этот взгляд.

Потом медленно разворачиваюсь.

Он настигает меня, как зверь, ещё до того, как я делаю первый шаг прочь, к свободе. Хватает за запястье, потом за второе, разворачивает к себе. Продолжает ухмыляться.

– Может, не так ты и изменилась, Аля, – шепчет он мне, наклоняясь к моему лицу. Поднимает мои руки над головой. Его губы так близко! Почти целует, а на деле – показывает свою силу, превосходство, власть. Мы дышим одним воздухом. Я снова улавливаю древесный аромат дорогого парфюма. – Пытаешься мне перечить, ожидая, что я поймаю. Подумай хорошенько. Пути назад не будет. Ты хочешь уйти?

Одной рукой удерживает как в тисках мои запястья, а второй проводит по спине, останавливается на пояснице. Я задыхаюсь от простой властности страстного жеста. Гляжу ему в глаза и выплёвываю:

– Я отказываюсь.

Понимая, что сейчас он вышвырнет меня со всеми моими дурацкими надеждами вон.

Уже зная, что я вернусь.

5. Хищник

Не вышвырнул. Подождал, пока сама уйду. А я убегала на остатках адреналина, не смея обернуться, зная, что Манкиров наблюдает за мной. Он контролировал ситуацию, он контролировал все.

Почему на эту сволочь так отзывается сердце? Почему дыхание перехватывает, как подумаю о его горячем дыхании на моих губах, о неслучившемся поцелуе. Я знаю, каким был бы этот поцелуй: ненасытным, жёстким, словно он ест, а не ласкает.

.

Я провожу пальцами по волосам, по рукаву пальто, к запястью левой руки. Кожа на нем все ещё горит, словно мужчина по-прежнему держит меня, а его жаркая кожа греет мои вены… И тут смотрю в зеркало прихожей: там отражается уставшая женщина в дешёвом пальто в клетку, с чуть потрёпанной сумкой, со взъерошенными русыми волосами, с растерянным и немного детским выражением лица. Смотрю на себя – и вспоминаю его. Волосок к волоску, блестящий Порш, кожаные ботинки, костюм без единой ворсинки на дорогущей ткани.

Мы – не пара. Никогда не были. Он мне сам тогда сказал, беременной, обожающей его и готовой простить ему всё.

.

"Убирайся уже, – звучит в моих ушах. – И чтобы чеки из клиники переслала. Мне не нужны потом проблемы".

"Пожалуйста, Дима, – плачу я. – Почему ты так жесток?"

"Да брось, Аля, – лениво тянет, отмахиваясь, как от назойливой мухи. – Ты же не думала, что мы всегда будем вместе. Бери деньги и уходи, сохрани хоть немного достоинства. Смотреть тошно".

.

Приказываю себе собраться. За эти годы я очень изменилась, стала сильнее, жестче. Как там говорилось в «Москва слезам не верит»? Учителя хорошие были.

Если Манкиров думает, что я та, прежняя, нюня – его ждёт сюрприз.

Надо обзвонить всех знакомых, оставшихся в Ростове – они дадут мне в долг. Понемногу наберу на операцию Паше. Потом пойду на любую работу, любую. Ужмемся, но отдадим.

Я понимаю, что найти деньги надо прямо сейчас, сегодня же, иначе я натворю глупостей, которые… нет.

Беру в руки телефон – а он неожиданно взрывается трелью. Номер незнакомый.

Почему-то мне страшно, что это Манкиров. Я верчу телефон в руках, не отвечаю, и он перестает звонить. Закрываю глаза, вдыхаю… и снова звонок. Номер тот же.

На этот раз принимаю звонок, подношу к уху, молчу. Жду, когда собеседник заговорит.

Вот только это оказывается не Манкиров.

– Алина, здравствуй! – слышу голос Мишки. – Что молчишь? Я тебя слышу! Нам надо пого…

Дрожащими пальцами сбрасываю звонок. Блокирую номер. Сердце колотится в горле. Откуда он узнал? Откуда?!

Минуту смотрю на гаснущий и зажигающийся под моими пальцами экран. Зачем-то захожу в заблокированные сообщения…

А там смс от Миши.

СПб, улица Октапенко, дом 23, к 3, КВ 196.

Роняю смартфон на кровать. Мой адрес – с точностью до корпуса, который все доставки забывают указывать… Миша знает. У меня нет сомнений – надо исчезать, иначе он снова будет меня караулить у дверей, пугать Пашу…

Может, поехать к маме? Он сюда, я туда. Но в Ростове нет ни Военно-медицинской академии, ни хирургов такой категории, как нужны Пашеньке.

К Верке? Вот она позубоскалит. На гостиницу же денег нет, да и не будешь же в гостинице жить постоянно.

Потихоньку темнеет. Скоро надо идти за Пашенькой, а я сижу в темноте и дрожу, как заяц. Не раздеваясь, в пальто прямо на кровати. В окне проносятся огни от фар машин. Где-то наверху работает телевизор.

Мне хочется плакать.

.

И снова трель. Мне всегда нравился мой звонок – перелив бубенчиков и голоса птиц – но сейчас от него тошнит. В этот раз номер не отображается вообще – скрыт. Только аббревиатура: ЭКЗ.

Какая-нибудь экзаменационная комиссия? Может, из школы? Хотят сообщить, что сказали Михаилу, где я?

Помедлив, все же беру трубку.

– Должен признать, ты впечатлила меня, Аля, и это уже интересно, – без приветствия говорит Манкиров. Его низкий голос вибрацией струится по моим венам. – С тобой связался отец твоего пацана?

– Откуда знаешь? – хотелось бы гордо спросить, а вместо того лепечу я, краем сознания отмечая, что он считает Мишу отцом Паши.

– Видишь ли, Аля, – насмешливо тянет Манкиров, раз за разом повторяя то самое, уникальное, почти принадлежащее ему имя. – Мои ребята связались с ним и скинули ему твой, то есть ваш, – он делает ударение на этом слове, и я холодею, – адрес. И купили билеты на ночной. Он думает, ты перешла дорогу серьезным людям. Летит тебя спасать или убивать, или похищать сына. Тебе виднее, но с места он сорвался. Утром будет в Петербурге.

– За-зачем? – шепчу я сквозь слезы.

Я верю Манкирову: таким голосом не лгут. Он знает, что ситуация принадлежит ему, знает, что я загнана в угол.

– Чтобы ты приняла мое предложение сегодня. – Деловым тоном продолжает: – У тебя три варианта. Первый: остаться и ждать твоего благоверного, на которого ты не раз писала заявление в полицию, так что вряд ли вы встретитесь по-хорошему. Второй: забрать из школы вашего отпрыска и через четыре часа сесть в машину, которую я пришлю за вами, и тогда Михаил останется ни с чем. Третий: сесть в машину и по приезду вести себя со мной по-настоящему хорошо, и тогда утром Михаила встретят в твоей квартире люди, общение с которыми навсегда отобьет у него охоту к вам соваться. Выбирай. Ах да, – смеётся свысока. – По деньгам условия пока прежние, хотя ты обходишься мне все дороже, Аля.

– Зачем тебе это?! – Уже не шепот.

– Я всегда получаю, что хочу, – отрезает Манкиров и вешает трубку.

6. Ловушка

Забирающий нас из «хрущевки» огромный лимузин, пахнущий кожей и роскошью, кажется мне очередной издёвкой. Паша в восторге елозит по сиденьям, спрашивает меня о светящемся потолке и полированных ручках, а я молча гляжу в затонированное дочерна окно. За ним пролетают далёкие вспышки огней ночного города.

Вот они сменяются абсолютной темнотой – мы выезжаем за город. Я держу на коленях сумку, прижимаю ее к себе, словно защищаюсь. Водитель за стеклом молчит, Паша рассказывает, как прошел день, а я все думаю, что будет дальше.

Главное, чтобы Манкиров не заглянул сыну в глаза – темные, большие, глубоко посаженные, как у него самого. Поэтому я натянула на Пашу его любимую кепочку, надеясь, что успею спрятать его лицо.

«Вести себя по-настоящему хорошо» я не буду. Достаточно, если Мишка не обнаружит нас по тому адресу. Я не позволю Манкирову больше никогда назвать меня шлюхой!

Почему-то губы совершенно сухие. Я представляю, как откроется дверь – и мой личный сладкий кошмар встретит нас, но тут же одергиваю себя: не будет же хозяин отеля – а точнее, сети отелей, как час назад подсказал мне «Яндекс», – нас ждать?

Колеса машины шуршат по гравию. Лимузин мягко тормозит, потом снова набирает скорость. Пашенька прилипает носом к окну.

– Мама, тут как волшебный лес! – восхищенно шепчет он. – На деревьях фонарики!

– Да, очень красиво, – отзываюсь я. Протягиваю к сыну руки, обнимаю, крепче надеваю кепку. На всякий случай.

Останавливаемся.

Дверь медленно открывается, и в салон бьет свет: мы остановились прямо под фонарем, и освещение на парковке – как на стадионе. Похоже, это какой-то подземный этаж. Я выхожу первой – шофер невозмутимо подаёт мне руку, – помогаю спрыгнуть Паше.

Вокруг нас только дорогие машины. Спортивные, лимузины, внедорожники. Пространство бессмысленно глянцевых стен кажется стерильным, будто это не парковка, а холл отеля. Даже лампы тут фигурные, а вокруг тянется деревянная и каменная отделка. Машины сияют в ярком свете безупречной чистотой.

Совсем недалеко раздается короткий мелодичный звук: прямо в стене метрах в двадцати от нас открываются двери лифта.

Я почти готова увидеть там знакомую широкоплечую фигуру в идеальном костюме, но пространство пусто. Шофер подхватывает мою сумку и рюкзак сына и приглашает нас внутрь.

Я замечаю, что он избегает на нас смотреть. Почему? Мерзкие предположения только укрепляются, когда я благодарю его у входа в номер, а он только молча кивает и удаляется, будто старается как можно меньше взаимодействовать с нами.

.

Спустя час Паша уже сопит в своей отдельной спальне, на втором ярусе похожей на пиратский корабль кровати. Детская просто идеальна: светлая, просторная, с большими окнами, выходящими в сад и пололочными окнами в крыше, со спортивным инвентарем и мягкими креслами-грушами, с гамаком – воплощённая мечта первоклашки.

Да и весь отведенный нам номер идеален. Он занимает весь второй этаж отдельного домика – и площадь, минимум вчетверо большую, чем наша скромная однушка. Пухлый диван в просторном холле-гостиной, масса уютного мягкого текстиля, ковры, дышащие теплом деревянные полы, высокие окна за тяжёлыми шторами, современные картины на стенах… и две спальни с громадными кроватями, просторными гардеробными и нарочито роскошными ваннами. Выверена каждая мелочь. Ни пятнышка, ни следа усталости вещей, ни малейшего изъяна.

Думать не хочу, сколько может стоить такой номер.

Половина второго ночи, а я боюсь ложиться спать. Верчу в руках телефон – а там посланное маме письмо с геолокацией и названием этого места.

Манкиров не звонит. Никому я не нужна.

Все грозные фразы, что я репетировала, обвиняющие речи тоже никому не нужны. Понимаю, что не усну, что не могу просто пережить этот ужасный день, как бы ни слипались глаза. Не хочу просыпаться в этом идеальном месте чужой собственностью!

Руки трясутся.

Открываю бар, достаю ягодный джин в ярко-красной бутылке. Наливаю себе розовую жидкость в мерцающий гранями замысловатый стакан – и выпиваю залпом, ощущая, как обжигает горло. С непривычки кашляю до влажных глаз. Во рту остаётся привкус спирта и можжевельника.

Выключаю свет и сажусь у окна. Так, чтобы видеть только отблески фонарей на липах.

Тут же чувствую, как к глазам подкатывают слезы, как они текут по щекам. Вытираю мокрые дорожки ладонями, тру щеки. Изнутри рвется отчаяние. Наливаю ещё половину стакана, делаю небольшой глоток – и сразу же давлюсь.

– Пьёшь.

Низкий голос Манкирова подбрасывает меня в кресле, я зачем-то прячу бутылку, а сама по-детски отворачиваюсь, будто если я его не вижу, его и нет.

Алкоголь туманит мне разум. Лицо онемело – мой личный маркер, что я пьяна. Ещё бы, столько лет не пила, а тут на голодный желудок! В глазах мутно то ли от слёз, то ли от джина.

Мужчина идёт ко мне. Тяжёлые шаги. Он садится в соседнее кресло. Я чую его, как чувствует присутствие хищника его добыча – всей кожей, корнями волос, всем горящим от негодования и стыда нутром.

Краем глаза вижу в темноте идеальный белый профиль и чуть не светящуюся белую рубашку. Луна сквозь окно только заостряет его властные и жёсткие черты.

– У меня был один из худших дней в жизни, – удивляя сама себя, зло оправдываюсь я. И тут же нападаю: – Благодаря тебе, Манкиров.

Хватаю со стола стакан, чтобы выпить остаток, но он перехватывает мою руку своими горячими пальцами, и по мне как электрический ток проходит от его прикосновения. Манкиров легко выдирает у меня из пальцев напиток и сам делает глоток.

– Ты не знаешь, что такое плохие дни, Аля, – с угрозой, но как-то задумчиво говорит он. – Не перечь мне больше, чтобы не узнать.

– Не знаю?! – взвиваюсь я. – Я безработная, рощу сына одна, собираю ему денег на операцию, у меня нет работы, да ещё хуже: меня преследует больной на голову психопат, которому ты рассказал, где меня искать, чем похо… поно… пох-херил мои усилия, – заговариваюсь, язык заплетается. – Это тебе не понять с твоими дорогими ваннами на львиных ножках и машинами стоимостью как моя квартира! Ты – золотой…

– Заткнись, – бросает мне Манкиров, и хотя инстинкт кричит мне послушаться, я продолжаю лишь с большим пылом:

– Объясни, зачем?! Зачем?! Что тебе надо?!!

– Считай, что соскучился по тебе, – усмехается мужчина. – Давно не видел. Обнаружил в грязи то, что раньше считал сокровищем. Хочу рассмотреть поближе.

– В грязи?! Я же говорила, я не шлюха!!! Поэтому решил мою жизнь разрушить?! Из интереса?!!

– Сына разбудишь, – замечает Манкиров.

Его лицо расплывается у меня перед глазами, смешиваясь с темнотой. Только белая рубашка, в которую я вцепляюсь до боли в ногтях. Пытаюсь тряхнуть его, потом – дать пощёчину. Вот только Манкиров легко ловит мое запястье и предупредительно сжимает.

Я пытаюсь бить его по твердой груди второй рукой, но с тем же успехом я могла бы бить в дерево. Только больно пальцам. Потом вижу, как он ухмыляется.

Делаю рывок – и вдруг понимаю, что прижата к его мощному торсу так крепко, что не вздохнуть.

Двинуться не могу, таю в этом горячем плену, растекаюсь лужицей, и десятки образов из прошлого разом заполняют мои мысли. Не дыша, лишь бессильно сжимая пальцы, вспоминаю, каким сильным он может быть, как легко может поднять меня, не давая дёрнуться, и…

Тяжелеет низ живота. Я не понимаю, где я и когда я – может, это восемь лет назад?.. Когда этот ненасытный зверь рвал меня на тысячи лоскутов в спальне, раз за разом доводя до пика удовольствия?..

Он тоже замирает, и вдруг отталкивает меня – но лишь чтобы впиться в губы хищным, сминающим волю поцелуем. Его губы на вкус как можжевельник, ягоды, джин и металл, и я не замечаю, как тянусь к нему, как рьяно отвечаю, желая, чтобы его язык проник глубже, заполнил мой рот, чтобы я снова чувствовала себя его…

Манкиров снова усмехается и прикусывает мою нижнюю губу. Затем легко толкает в грудь, и я падаю на спинку кресла, как если бы падала на землю. Он нависает надо мной, мощным рывком раздвигает ноги своим коленом, опирается им на сидение кресла – и останавливается.

Мне хочется скулить.

– Ты все так же возбуждающе пахнешь, – рыча, шепчет он, и мне кажется, что у него звериные клыки.

Хватает мои запястья своей громадной ладонью, снова поднимает над головой. Проще было бы освободиться из кандалов.

Манкиров же просто смотрит на меня сверху, а потом медленно просовывает руку между моих бедер. Я конвульсивно пытаюсь удержать его пальцы, сжимаю ноги, но он только смеётся. Я знаю: он чувствует влагу даже сквозь тонкие брюки и бельё, у меня разве что по ногам не течёт.

Как и я чувствую его налившийся кровью член.

– Раздвинь ножки шире, Аля, – глядя мне прямо в глаза, говорит он. И добавляет: – Не закрывай глаза. Хорошая девочка.

Эти слова отрезвляют меня, уж больно по-собственнически они звучат. Миг быстрого прозрения – я понимаю, какова ситуация, что я и правда как шлюха, а он думает, что я отрабатываю его помощь с Мишей…

И я рвусь из его рук, чуть не сдирая кожу с запястий.

– Убирайся! – рычу я. – Не смей! Я не хочу!

– Хочешь, – усиливает он нажим пальцев на клитор.

И я понимаю, что сейчас кончу, кончу от его рук, глядя этому демону в глаза, и что пути назад не будет… И кричу, лишая себя пика:

– Нет!!!

Слышу, как открывается дверь спальни Паши. Этот звук частично отрезвляет меня.

– Там мой сын, он сейчас… – шепчу сорванным горлом.

Манкиров останавливается. Медленно отпускает мои руки, разглядывая лицо. Я чувствую жар на щеках, груди, но куда больше – в налитом, пульсирующем, жаждущем наполненности лоне.

Хлопает дверь ванной. Похоже, Паша не слышал моих стонов и криков, а просто пошел в туалет. Сквозь мысленные проклятия, сквозь желание продолжить благодарю небеса.

– Аля. – Голос обманчиво-бархатный, опасный. Манкиров берет мою руку и беззастенчиво кладет себе на ширинку, так что я сразу ощущаю, как он возбуждён, и со стыдом вспоминаю немаленький размер, который не всегда могла и вместить-то с первого раза. – Кричишь, надеясь, что я побоюсь ребёнка. Чувствуешь? Так хорошие девочки не ведут себя, Аля.

– Я тебе не хорошая девочка, – выхватываю горящую руку. – Подонок.

– Не хочешь, значит, – тянет мужчина, а я слышу, как тяжело его дыхание. – Вся промокла, ждёшь моей помощи, но играешь в невинность. Брось.

– Я не хочу твоей помощи! – Черпаю силы в собственной злости. – Только чтобы ушёл! Я изменилась, это раньше я готова была ради твоих… тебя на все! Сейчас мне мерзко! Я ненавижу тебя!

Он смотрит на меня. В темноте мерцают белки глаз, влажные зубы. Я ощущаю вкус его слюны у себя во рту.

– Твой выбор, – наконец пожимает Манкиров плечами. Он поднимается, как ни в чем не бывало оправляет воротник, идеальный, как всегда. – Ты будешь умолять меня, Аля.

И выходит, не прощаясь.

7. Под крылом "Зевса"

Следующие три дня проходят одним махом, словно во сне.

Каждую полночь на мой сбербанковский счёт падает одна и та же сумма – пятьдесят тысяч рублей.

Манкиров у меня больше не появляется, не связывается со мной, не звонит, ничего не передаёт. Только в первый день мне от его имени предлагают выбор: устроить Пашу в местную школу, где в первом классе всего два ученика и ведётся постоянная онлайн-трансляция из класса, которую я могу посмотреть прямо из номера – или возить его в его старую школу.

Я выбираю первое, жду подвоха, но подвоха, кажется, нет. Милая женщина средних лет возится с Пашей и Аней, чудесной и немного избалованной светловолосой девчушкой, как с родными детьми, а я в любой момент могу зайти в просторное и красочное помещение класса, а могу включить «школьный» канал на громадной плазме в гостиной и с трёх ракурсов наблюдать, как мой ангелочек выводит красивые буквы в прописях.

Мы завтракаем, обедаем и ужинаем в одном из шести ресторанов, где бесплатно можем заказать все, что угодно. Отношение к нам – как к почётным гостям, стоит только показать ключ от номера. Персонал приветлив, будто я плачу десятки тысяч, а не живу здесь… в качестве кого?

Обо мне все забыли, я никому не нужна. Манкирову не до меня. Хорошо. Когда он вспомнит, может, пройдет уже много времени, можно будет вернуться домой без страха встретить на пороге Мишу…

И трудовую у меня не забрали. Правда, я же подписала договор…

К вечеру второго дня я немного расслабляюсь: даже если бы мне не заплатили за это время, я в безопасности, тепле и сытости, и мальчик мой тоже.

Но как бы я ни старалась относиться к ситуации прагматично, я не могу. Меня гложет, что я пользуюсь благами, которые с барского плеча отвалил мне этот подонок, и ничего не делаю, чтобы их оправдать. Ведь спать с ним я в любом случае не буду, что бы он ни думал.

Я не продаюсь.

И не хочу я сидеть на месте, пока Паша в школе.

.

.

Управляющие «Зевса» выслушивают мои путаные объяснения с некоторой толикой удивления. Переглядываются, мол, что этой дуре не сидится спокойно. В их изумлении я вижу ясно: меня считают содержанткой хозяина комплекса, а содержантки обычно не ведут себя так, не предлагают помощь и тем более не просят работы.

Стараюсь не думать, сколько таких они повидали в этом элитном комплексе. Отчего-то мне становится неприятно, когда я думаю, как Манкиров говорит обо мне «еще одна».

Нина Вислаевна, старший менеджер, при мне звонит своему начальнику. Я слышу – и сердце предательски замирает, – резкий ответ Манкирова: «как угодно, меня с этим не беспокоить».

Нина Вислаевна кладет трубку и долго смотрит на меня.

– Алина, – мягко, почти по-матерински говорит эта милая женщина. – Вам не обязательно работать, хоть это и вызывает лично у меня уважение.

– Не соглашусь, – возражаю я. – Я подписала контракт, – умалчиваю, что каждый день получаю зарплату, хоть она и приходит от «Зевса», а не лично от Манкирова. – И к тому же не привыкла ничего не делать. Пашеньку обучают почти индивидуально, нас кормят в лучших ресторанах, мы живём в чудесном доме. Почему бы вам не дать мне заданий? По образованию я искусствовед, доучивалась на декоратора. Но я могу работать официанткой или ещё кем-то таким, у меня есть опыт. Просто скажите, кто сейчас нужен.

– Штат полностью укомплектован, – смотрит поверх очков Нина Вислаевна. – Но я предлагаю вам создать дизайн-проект внутренней отделки новых домов. Подходите сюда через пару часов, познакомлю вас с ответственным декоратором. Он рассматривает проекты четырех фирм, но думаю, с удовольствием посмотрит и ваш. Даст вам доступ в базы материалов. Сроки тоже можно уточнить у него. Этого более чем достаточно.

Это невероятно интересно, и я понимаю, что с удовольствием займусь работой своей мечты – но так же и понимаю, что от меня хотят отделаться.

– Спасибо, я с радостью, – улыбаюсь в ответ, решая, что сделаю проект так быстро, как смогу, а потом приду требовать новое задание. – В четыре?

– В четыре, – кивает женщина.

И тут в дверь кабинета раздается энергичный, быстрый, я бы даже сказала, панический стук.

– Нина Вислаевна, – отчитывается один из портье. – Одна из клиенток утверждает, что учительница ударила ее ребенка. Грозит, что все тут на уши поднимет. Вы знаете, о ком я. Ее муж, – понижает голос, глядя на меня, но Нина Вислаевна кивает. – …Ирлиев.

Фамилия знакомая даже мне, только не могу вспомнить, откуда.

– Очень плохо. Записи с камер ко мне, – распоряжается Нина Вислаевна на удивление металлическим голосом. – Амалии Робертовне сказать, что после проверки Мария Александровна будет уволена.

Неужели учительница Паши, Мария Александровна? Да она не могла! Чудесная женщина, теплая, милая, мягкая. Не могу представить, чтобы она даже голос повысила!

– Сказали. Она не успокаивается, – тихо говорит мужчина. – Говорит, если наши дети не подвергаются опасности, нам не понять. На записях ничего такого нет, кстати. Скорее всего, тут… – И снова он смотрит на меня, выбирая слова. – … что-то другое.

– Нина Вислаевна, позвольте мне поговорить с ней, – предлагаю я. – Мой сын учится в том же классе, что ее дочка, ее дочку ведь зовут Аня, да? Я постараюсь ее успокоить. Скажу, что очень обеспокоена как мама второго ученика Марии Александровны, а сама узнаю, в чем дело. Я несколько раз говорила с Марией Александровной, и не верю, что она могла ударить ребенка.

– Никто не думает, что Маша это сделала, – немного устало отвечает администратор. – Амалия Робертовна живёт здесь уже два месяца, и каждую неделю пытается найти повод, который мы не можем игнорировать из-за возможных проблем с её мужем.

– Тем более! – воодушевляюсь я. – Все же считают меня постояльцем! Так позвольте помочь.

8. Амалия

Амалия Робертовна оказывается миловидной натуральной блондинкой лет тридцати с таким утонченным и привлекательным лицом, с каким, я уверена, не рождаются даже самые удачливые женщины. И все же в тонком вздернутом носике и идеальных губах не прослеживается следов пластики. Либо ей все же повезло, либо хирург, который помог ей достичь такой красоты – настоящий бог своего дела.

Она одета совершенно не так, как я себе представляла себе: в строгий деловой костюм, а не розовые рюши. Светлые пряди ровной волной обрамляют несчастное лицо. В ушах – маленькие звездочки бриллиантов, но отчего-то мне кажется, что эти похожие на бижутерию сережки стоят больше, чем все мои украшения вместе взятые.

Она выслушивает мои путаные объяснения и, вздыхая, кивает. Протягивает изящную руку с неброским нюдовым маникюром, уверенно пожимает мою. Потом приглашает к себе – этот разговор не для коридора.

Признаться, я не ожидала, что она произведет такое впечатление – не изводящей работников отеля необоснованными требованиями истерички, а очень несчастной бизнес-леди.