bannerbanner
Держите огонь зажженным
Держите огонь зажженным

Полная версия

Держите огонь зажженным

Язык: Русский
Год издания: 2024
Добавлена:
Серия «Шпионский детектив (СОЮЗ)»
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

Петр, оказавшись на соседней улице, быстро прошел до поворота и теперь уже окончательно стал недосягаем для наружного наблюдения. Вышел к берегу Тигра, вытирая пот, струившийся по вискам и путавшийся в короткой жесткой бороде.

Тусклые пальмы на берегу, безоблачное небо, отсутствие ветра… И все же на бетонированном склоне белую пыль то и дело вздувало в легкие облачка неизвестно откуда взявшимся сквозняком, будто тут ходил кто-то невидимый.

Горюнов спустился к самой реке, зачерпнул воды и ополоснул лицо. Вода в Тигре снова стала солоноватой.

Саддам Хусейн в конце восьмидесятых пытался осушить болота, находившиеся к северу от Басры. Там сходились Тигр и Евфрат. «Болотные арабы» трудились на полях, жили в зарослях тростников и прятали дезертиров из иракской армии, что стало косвенной причиной желания Саддама провести мелиорационные мероприятия. На местных полях конденсировались минеральные соли, и они не уходили в Персидский залив, а задерживались в болотах и подсаливали воду в реках Ирака, что грозило экологической катастрофой.

Часть работ при Саддаме провели, но после вторжения американцев в 2003 году разгромили мелиоративные сооружения, и Тигр стал заметно солонеть.

Петр глядел на желтоватую воду задумчиво. Он вспомнил, где видел преследователя, и ему не понравилось то, что он припомнил.

Темно-коричневые водоросли в мутной желтоватой воде Тигра течением наклоняло к берегу, они были тенями в воде – словно руки утопленников тянулись. В подсознание Петра толкнулась непрошеная мысль о Дилар, забитой насмерть и сброшенной в Босфор.

Последнее время мысли о ней приходили все чаще и беспокоили все больше. Он чувствовал себя виноватым хотя бы в том, что тогда так легкомысленно увлекся ею. Теперь есть сын Мансур. О нем Горюнов узнал спустя много лет и навесил Мансура на свою молодую жену Александру. «Вот они сейчас в Москве «общаются»! Мансур по-турецки или по-курдски, а Саша по-русски и еле-еле по-английски. – Петр снова ополоснул лицо речной водой. – Как они справляются?»

Он прошелся по набережной до моста, пытаясь отогнать воспоминания о Дилар и сосредоточиться на анализе сложившейся ситуации. Не хотел горячиться. Поспешность приводит к раскаянию, а осторожность – к благополучию. Петр хорошо усвоил эту поговорку, услышанную от Басира. Но проблема заключалась в том, что именно Басир Азар послал топтуна следом за ним.

Петр действительно уже видел этого долговязого бородатого парня еще прошлым летом, когда тот заглянул в их цирюльню в жаркий июльский день и постучал по стеклу высокого окна. Басир выбежал на улицу и разговаривал с приятелем около получаса. К нему и раньше в парикмахерскую заглядывали знакомые, но он с ними никогда так долго не общался, поэтому Горюнов парня и запомнил.

Пока Петр сидел в кафе Муртады, он отфильтровал в памяти лица, виденные в Ираке и в Сирии за последнее время. Профессиональная привычка запоминать все, что видит и слышит, сработала.

Теперь и утренние заходы Басира на откровенность становились еще более загадочными.

На мосту Горюнов остановился, облокотившись о перила. Где-то тут в Тигре багдадцы затопили два памятника летом 1958 года, когда убили короля Фейсала II и правителя Абделя Илаха[11]. Толпа скинула в воду памятники Фейсалу I и британскому генералу Моду на коне.

В те дни в Багдаде шла кровавая вакханалия. Полковник Абдель Салам Ареф брал власть в свои руки. По улицам таскали за грузовиком привязанный веревкой труп Илаха, потом его резали на куски прямо на площади. Затем убили семидесятилетнего правительственного чиновника Нури аль-Саида, и его труп таскали по городу до тех пор, пока не остался один лишь ошметок позвоночника.

Да, арабы если чем-то занимались, то истово – люди Востока. Уж если создавать роскошь – то дворцы, которыми восхищается весь мир, если молиться, то самозабвенно, если свергать неугодных правителей, то так, чтобы от них только окровавленные кости в багдадской пыли остались. Так чего уж Саддама, сына своего народа, за усы было тянуть? Петр достал пачку сигарет, но решил потерпеть до дома.

«Воды Тигра уносили и уносят в Персидский залив отражение разных событий, происходивших в Багдаде. Кое-что и мне удалось увидеть…» – вздохнул он и перешел на левый берег.

Петр добрался до дома, чувствуя, как рубашка намокла от пота и пристала к спине. У подъезда десятиэтажного серо-бежевого здания сидел высокий бородач на каменной широкой скамье, обрамлявшей приподнятую клумбу-садик, где росли не только цветы, но и деревья. Растения еще не выглядели высушенными, хотя их листья были запыленными. Через месяц, несмотря на полив, они потускнеют и скукожатся, пережидая жаркие месяцы. А пока деревья давали тень, где и прятался за газетой, изображая заядлого читателя, приятель Басира. Небось на такси сюда прикатил, когда понял, что упустил объект. Решил зафиксировать время возвращения Кабира домой, дабы хоть как-то отработать задание Басира.

Петра подмывало сграбастать этого топтуна-неудачника и затащить в квартиру. Запереть, к примеру, в ванной и вызвать Басира для разбора полетов. Но тот с вероятностью в девяносто пять процентов отопрется. Горюнов не дал бы больше пяти процентов на то, что Басир честно признается. Как он объяснит, зачем направил своего приятеля следить за другом и работодателем?

Пройдя мимо соглядатая, Петр зашел в подъезд. Пешком начал подниматься на шестой. Лестница на каждом витке выходила на открытый балкон. Уже с третьего этажа Горюнов, перегнувшись через горячие каменные, из песчаника, перила, заметил, что бородатый складывает газету. А со своего шестого этажа обнаружил топтуна выходящим из двора.

«Отработал ни шатко ни валко, – подумал о нем Петр, закуривая и глядя на город с высоты. – Не профессионал, и это хорошо».

В холле квартиры напротив входной двери висело панно – резьба по дереву – лошади и пальмы. Горюнов купил эту искусную резьбу, которой славились иракские мастера, в первый год службы в Багдаде.

Пахло бирьяни[12], но сильнее всего чесноком и корицей – Зара осваивала иракские блюда, пообщавшись с соседкой. С ней и ее братом она ходила на рынок за покупками.

Зара изменилась с тех пор, как приехала вместе с Горюновым в Багдад. Стала спокойнее и смиреннее, что ли. Она всполошилась, только когда увидела Галиба, пришедшего в парикмахерскую. Словно не лощеный тип с тросточкой зашел постричься, а отвратное, покрытое зеленой слизью, чешуйчатое чудище вползло, оставляя след на кафельном полу.

Зарифа как раз убиралась в парикмахерской в тот день, не доверяя хозяйственности Басира.

Пока Петр общался с Галибом, Басир вышел мести улицу, а Зара, выглянув из подсобного помещения и увидев турка из MIT, тут же спряталась обратно. Но Горюнов успел заметить выражение ее лица.

Галиб в недавнем прошлом заставил ее действовать против своих. Ему она выдала информацию о существовании сына у Горюнова от Дилар и, в общем, отчасти способствовала провалу Петра, как российского офицера нелегальной разведки, после чего для Горюнова события покатились снежным комом. Он и опомниться не успел, как превратился в двойного агента и обрел псевдоним для турок – Садакатли.

Натирая пол тряпкой после ухода Галиба, она делала это с таким ожесточением, что кафель трещал. Петру уже не казалась такой хорошей его же идея взять Зарифу с собой и использовать ее в игре российской разведки с MIT. Совладает ли она со своими эмоциями и агрессией по отношению к турецкой разведывательной организации? Но убрать ее, посадив в России в тюрьму (благо повод она дала), было худшим из двух зол. Вызвало бы подозрения у митовцев в лояльности Садакатли по отношению к ним.

И тем не менее интуиция и опыт подсказывали Петру, что в сложившейся ситуации загнанная в угол турками Зарифа – единственный и надежный союзник.

– А, господин муж! – выглянула с кухни Зара.

«Язвительность ее неистребима», – он покосился на курдянку в сиреневом атаге[13], который ей сам и купил. Куда с большим удовольствием покупал бы наряды для Сашки, но эту строптивицу ведь тоже голой не оставишь. А главное – обязан, жена как ни крути.

– Басир звонил? Приходил? – разуваясь, строго спросил Петр.

Между собой они обычно разговаривали по-турецки.

– Чего ему звонить? – Зара убежала на кухню.

Петр спрятал пистолет в тайник под низким шкафом с резными дверцами и массивным цоколем, где и находился схрон – еще один ствол и патроны. Ничего более серьезного он здесь не держал – были и другие тайники, не в квартире.

«Теперь забегают в Центре, – досадливо поморщился Петр. – Еще бы! Не явился на встречу со связным, хорошо хоть оставил сигнал на мосту». Именно для этого Горюнову необходимо было оторваться от слежки – из опасения, что человек из наружки догадается, зачем объект слежки останавливался на мосту. В тот момент Петр не мог оценить профессионализм топтуна, понял это только, когда ушел из-под наблюдения и… пожалел, что засуетился.

Зара вернулась в коридор с напряженным лицом.

– Почему ты спросил? Ну насчет Басира.

Ее пухлость за последние месяцы ушла, и Петр замечал эти метаморфозы, беспокоясь о психоэмоциональном состоянии девушки. Нервы, нервы… Пребывание в Эр-Ракке среди головорезов, бегство оттуда, давление, оказываемое митовцами, арест в Москве – там она многое думала-передумала, пока ожидала решения своей судьбы. Нервы, нервы…

После окончания ВИИЯ и начала службы Горюнов не мог преодолеть предубеждение, что женщина в спецслужбе – слабое звено, как и на войне. Рядом с ними слабее становятся и мужчины. Заблуждение развеялось, когда он занимался подготовкой в Турции курдских боевиков. Чуть не половину группы составляли девушки. Они отличались большим упорством в достижении своих целей. И если вдруг начинали истерить – это не являлось проявлением слабости, а имитацией, финтом, чтобы разжалобить инструктора или противника, а потом нанести сокрушительный удар, изощренный по своей задумке и воплощению.

– Что ты наплела Басиру? – Петр порывисто зашел в продолговатую ванную комнату. Зацепившись о плетеную корзину, сердито пнул рассыпавшееся по кафелю кружевное белое и розовое бельишко Зары. – Убери! – покраснев, велел он и включил воду.

Первые месяца два в Багдаде он никак не мог привыкнуть, что кран здесь открывается вправо по часовой стрелке, а не влево, так же, как и дверной замок. Теперь он путался в этих бытовых мелочах, оказываясь в Москве.

Ополоснув руки и лицо, сел на край ванны.

– Откуда Басир взял, что ты курдянка?

– Он же не глухой. По-арабски я говорю кое-как.

– Прямо по акценту определил? – Петр сдернул полотенце с веревки над головой, едва не оборвав тугой шнур.

– Он спросил: «Ты курдянка?» Я даже не ответила, просто пожала плечами. А что? Он же твой друг.

Зара ожесточенно запихивала белье обратно в корзину.

Петр не опасался говорить о делах в квартире. Он держал жалюзи опущенными. Они препятствовали считыванию голосовых вибраций с оконных стекол. Он часто осматривал помещение, да и Зара почти все время оставалась дома и была строго заинструктирована им на предмет появления в доме посторонних.

– А то, что я тебя просил, ты сделала?

– Каким образом? Я одна никуда не выхожу. Только с соседкой и ее братом. Позвонила кое-кому, кто еще в прошлом году с юго-востока Турции перебрался в Северный Ирак.

– И? – поторопил он.

– Ты же не объясняешь ничего. Зачем тебе контакт? Вот где я тебе возьму курдов, да еще имеющих авторитет? Рожу, что ли?!

– А что, мысль! – засмеялся Петр. – Займемся на досуге. Но сейчас мне необходим человек, который доверял бы тебе, а следовательно, и мне безоговорочно. И не менее важно, чтобы он обладал определенным влиянием в курдском сообществе. А самое главное – Галиб. Он не пытался выйти с тобой на связь?

– Если он только сунется, – Зара побледнела, – я его убью!

«Крепко ее отделали при задержании в Стамбуле, что она так его ненавидит и боится». Горюнов поглядел на нее снизу вверх – он все еще сидел на краю ванны.

Он знал, как обращались с задержанными курдами в полиции Турции. Пытками не брезговали, а уж тем более если задерживала MIT. Но в данном случае для него, да и для нее было лучше, что ее сцапали именно митовцы, а не полиция. Информация об аресте нигде не фиксировалась. Появиться на базе РПК в горах Кандиль с девицей, о которой достоверно известно, что она побывала в лапах у турецких контрразведчиков, – самоубийство.

– Убьешь чем, сковородкой? – сочувственно покивал Петр. – Ты должна донести до Галиба, что ты домохозяйка и более ничего. Ну и рассказать о предстоящей поездке в Эрбиль. Все как мы договаривались. Еще можешь похвастаться, какая ты чудесная жена и виртуозная любовница.

Зарифа смерила его презрительным взглядом.

– Не любишь ты меня, Поляк! – Она так частенько называла его по привычке. Этим прозвищем его называли в Турции и в Сирии, потому что в Стамбуле Кабира знали как Марека Брожека.

– Обожаю! А не будешь слушаться, отдам Галибу на съеденье, а еще лучше твоим соратникам по РПК с соответствующими комментариями относительно тесного сотрудничества с MIT, ареста Мардини и тому подобных эпизодов. Будь хорошей девочкой, тогда отыграешься за все унижения от любимого Галиба. Я его тоже – пламенно и нежно… – Петр сделал жест, словно выкручивал мокрое полотенце. Он взглянул на Зарифу, впавшую в состояние задумчивости, и спросил: – Так что с твоими друзьями из РПК?

– Если ты рассчитываешь тут найти людей влиятельных, как Мардини… Не знаю. Скорее, как Бахрам. Но такие мало что решают. Аббаса больше нет, – Зара потупилась. – А я ведь его любила…

– Поэтому жаждала прикончить, – он склонил голову к плечу. – И все же? Мне нужен человек гораздо выше по статусу. Как Джемиль Быйык или, что еще лучше, Мурат Карайылан.

– «Черная змея»? Да он же руководитель РПК, после Оджалана. Второе лицо в КСК[14] и командующий национальными силами самообороны. Ты ничего не перепутал? – Она взглянула на него, вскинув брови, и, убедившись, что он серьезен, сказала: – Ну, есть кое-какие люди. Может, выведут на Быйыка.

– Они говорили тебе, как их приняли иракские курды?

– Не смеши меня. В Эрбиле находится только пара человек от РПК, как говорится, для связей с общественностью, чтобы передавать сообщения для руководства РПК от иракских курдов. А так наши в горах Кандиль обитают. Да и вообще. У курдов сложные отношения даже между сельскими жителями и горожанами, а уж про разные страны, в которых живут курды, я молчу. Мы очень разные. Традиции, культура и обычаи той страны, где живем, – все это влияет. Молодежь порой плохо говорит на родном языке или вовсе его не знает. Я думаю на турецком, а когда надо написать на курманджи, то как бы перевожу. Но уж если знаешь неплохо язык, то привыкнуть можно и к другим диалектам курманджи.

Кабир вдруг припомнил книгу, попавшуюся ему как-то в библиотеке ВИИЯ, – «Современный Ирак» 1966 года выпуска. Он тогда как раз усиленно штудировал иракский диалект, и любые материалы по Ираку попадали в зону его внимания. Так вот сейчас всплыла в памяти фраза из того советского учебника: «Среди курдских племен до сих пор сохранились глубокие пережитки родоплеменного строя».

– В Иране, Ираке и Сирии тоже севернокурдский?

– На нем больше всего говорят. В Иране, в северной части, в Ираке на северо-западе, его там бахдинани называют. Кырманчки я плохо понимаю. В сорани проблема – арабский алфавит в отличие от нашего. У нас – латинский. Кстати, на сорани говорят в Эрбиле и Сулеймании.

– Ну да, в центре и в юго-восточной части Иракского Курдистана, – припомнил Петр. – А знаешь, что сорани теперь государственный язык в Ираке, второй после арабского? Ты бы подучила.

– Они легко поймут мой курманджи.

Зарифа вдруг вышла из ванной в коридор и прислушалась:

– Вроде звонили?

Звонок повторился. Услышали теперь оба и переглянулись.

– Я никого не жду, – Зара покачала головой и, взглянув в зеркало, поправила волосы, стянутые на затылке в пучок.

Горюнов подошел к двери, но встал сбоку от нее.

– Кто?

– Брат, это я, – раздался голос Басира, спокойный, но не веселый как обычно. Деловой. Очень деловой.

– Что-то в парикмахерской? Сейчас, погоди.

Петр открыл шкаф около входной двери и нажал едва заметную кнопку. Отодвинул сумку Зары от боковой внутренней стенки шкафа и взглянул на экранчик маленького монитора. Басир на лестничной клетке стоял один и в нетерпении то брал в рот сигарету, то вытаскивал, очевидно, собираясь закурить уже в квартире.

Зарифа глянула на Петра вопросительно.

– Все нормально, – одними губами обозначил он ответ и открыл дверь.

– Извини, дружище, одевался, – он похлопал Басира по плечу. – Решил отведать стряпни моей нерадивой женушки? Есть опасность отравиться.

Если бы они с Зарифой в этот момент были наедине, Петр услышал бы меткие характеристики на своих родственников до седьмого колена и заодно реплики о своих анатомических особенностях, далеких от нормальных. Зара за словом в карман не лезла.

– Ты зря так шутишь, – поежился Басир. – Она дама темпераментная. Сейчас после твоих слов сыпанет слабительного и будем ставить спринтерские рекорды.

– Не волнуйся. Зарифа, конечно, ядовитая, но не настолько. Проходи в комнату, пообедаем.

Зарифа принесла бирьяни в большой плошке и ячменную лепешку. На низком квадратном столике уже стояло большое глиняное синее блюдо с финиками и медный ляган – в этом тазике споласкивали руки перед едой. Девушка поставила на серебряный поднос на гнутых ножках с ажурным бортиком чайник и узкие стеклянные стаканчики. А сама ушла, недобро зыркнув на Басира.

Петр сел на очень низкую квадратную тахту, стоящую в нише напротив балконной двери. И дверь эту, и окно закрывали металлические жалюзи. Пластик плавился в жаркие дни, поэтому и оконные рамы в Ираке делали из металла.

Хозяин преломил лепешку и протянул половину Басиру. Тот взял, спрятав в карман сигарету, которую до этого вертел в руках.

– Поговорить я хотел, – сказал он после паузы. Лепешку положил на край плошки с горячим дымившимся бирьяни.

Петр не сомневался, что разговор назрел, но не подозревал, в какое русло повернет эта беседа.

– Ты ведь разведчик, – огорошил его Басир и уставился в глаза Петра настойчиво.

Рассмеявшись помимо воли, Горюнов подумал, что смех-то нервный. «Если сейчас Басир произнесет мои настоящие имя и фамилию, с профессией надо завязывать. Второй провал менее чем за полгода – это катастрофа. Убрать Басира? А его приятель, который следил? – Мысли у Петра носились в голове вприпрыжку, сталкиваясь и взрывая одна другую. – Кто такой Басир на самом деле? Проверочка от MIT или ЦРУ? Мистер Мёрфи неспроста присутствовал в Стамбуле при моем разговоре с Хасаном».

Продолжая улыбаться, он взял правой рукой с блюда горсть риса, смял ее привычно и отправил в рот. Бирьяни встал комом в горле, но Петр оставался внешне невозмутимым, как человек, только что услышавший анекдот с бородой – чтобы не обижать гостя он улыбается, но не испытывает искреннего веселья, ощущая себя этим самым ходячим анекдотом с бородой.

– Ты без гутры по солнцу ходил? – ласковым издевательским тоном предположил Петр. – Перегрелся, брат? Ешь давай, пока не остыло.

– Погоди ты с едой! Поговорим.

– Ну, говори. – Горюнов отложил лепешку. – Что с тобой случилось? Чего тебе в голову втемяшилось? Ты же сам любишь повторять: «Большинство подозрений – ложь».

– Я очень благодарен тебе за тогдашнее спасение… Но я все эти три года рядом с тобой и вижу… – Он помедлил. – Для меня очевидно, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

Петр фыркнул и налил себе чая. Прелюдия Басира вселяла надежду, что тот не знает правду, хотя его догадки – это тоже плохо. Но все оказалось хуже, чем он рассчитывал…

– Ты не все знаешь обо мне. Да, я офицер иракской армии. Но я служил в Даират аль-мухабарат аль-амма[15] и некоторое время в Джихаз аль-амн аль-хасс[16].

– Что это? – У Горюнова внутри все судорожно сжалось. Он знал, о чем говорит Басир, более чем кто-либо другой.

– Я служил в контрразведке, – неохотно пояснил Басир. – Поэтому понимаю что к чему. Ты вдруг сорвался и уехал, а потом, вернувшись, рассказал, что воевал на стороне ИГИЛ, и к тому же оказался мусульманином… Я-то был уверен, что ты христианин. Такие метаморфозы происходят обычно с разведчиками.

– Или с людьми импульсивными, – осторожно предложил вариант Петр. – А мусульманином я был и раньше, просто не слишком усердным в салятах. – Он встретил взгляд Басира и не отвел глаза.

– Ты не импульсивный, – Басир покачал головой, – нет, очень даже рассудочный. Я не подозревал тебя до твоего участия в ИГИЛ. Хотя кое-что настораживало и раньше. Моя профессия, знаешь ли, включает механизмы подозрительности порой помимо воли. К мелочам начинаешь присматриваться. Но сегодня случилось еще одно, что заставило меня прийти и начать этот разговор. Я попросил своего приятеля проследить за тобой.

– Зачем? Что ты мне тут предъявляешь? Ничего не понимаю! Разведка, слежка… Ты здоров вообще?

– Ты ушел от слежки! – насупился Басир и, достав сигареты, закурил, по-видимому, ожидая теперь объяснений. – Что ты смеешься?

– Брызни на свои угли водой, – сквозь смех посоветовал Петр.

– Научил поговоркам на свою голову, – проворчал Басир, пряча улыбку.

– Допустим, я ушел от слежки, как ты утверждаешь. Во-первых, зачем? А во-вторых, может, твой человек просто разгильдяй и упустил меня? Хоть я и не подозревал о таком коварстве с твоей стороны. Сам посуди – разведчик и контрразведчик жили три года бок о бок и не подозревали один другого.

– Я-то заподозрил.

– А я – нет! Потому что не являюсь тем, за кого ты меня принял!

– Я бы хотел верить твоим доводам. Но я не верю. Дело серьезнее, чем ты представляешь. Мы продолжаем работать и делаем работу, с которой сейчас не справляется наше государство. Мы выявляем шпионов, окопавшихся в Ираке, будь это англичане, американцы, израильтяне или турки… Эта твоя жена – курдянка, с ней вы говорите по-турецки. И с тем господином с тростью, что приходил в парикмахерскую, ты говорил по-турецки.

– Значит, я на турок работаю? – Петр улыбался, а сам лихорадочно прикидывал, как поступить, кто эти «мы», о которых говорит Басир, на кого они работают? Офицеры иракской армии? Или героические ветераны Мухабарата? Они вполне могут сотрудничать с нынешними спецслужбами Ирака. С ИГИЛ? Но Басир отмахивался от джихадистов, как от чумы. – Я похож на турка?

– Вот это меня и смущает. Я никак не могу понять… Больше всего опасений, что ты из Моссада. Но ты выглядишь и как коренной багдадец, и как турок и вполне сойдешь за англичанина. А сейчас в твоем арабском я отчетливо слышу сирийские интонации. Ты мимикрируешь, как хамелеон. И это тоже вызывает определенные подозрения.

– А кстати, ты знаешь, что это заблуждение насчет хамелеона? Он меняет цвет не для мимикрии, не ради маскировки и не так быстро, как принято считать, и не во все цвета… И вообще, не пойти ли тебе с твоими подозрениями куда подальше? Ты задумывался, что будет, если твои подозрения пустышка?

– Не пустышка. И тебе придется быть откровенным, – Басир достал из-за спины, из-под легкого пиджака, такой же ТТ, каким снабдил Кабира. Пистолет положил на колено, накрыв его ладонью. Однако ствол смотрел в сторону живота Петра. Тот не сомневался – друг не промахнется.

– Я считал, что мы друзья, – помрачнел Горюнов.

Он отчетливо слышал (слух в стрессовой ситуации обострился), как Зара прошла, крадучись, с кухни к шкафу в коридоре. Различил легкий щелчок панели тайника – она достала пистолет. Зарифа собиралась выполнять функции телохранителя, как и обещала, когда уговаривала его взять ее с собой в Сирию…

– Мы друзья, – подтвердил Басир. – Иначе тут сидел бы не я. Хочу разобраться, ведь я слишком многим тебе обязан.

Прикинув, что с Басиром справиться будет нелегко в связи с открывшимися фактами его спецподготовки, Петр с сожалением оглядел чистую комнату, предполагая, какая тут будет бойня, если вмешается еще и Зарифа. А она многое умеет. Потихоньку поджимая ноги, чтобы быть готовым действовать, он подумал: «Если кончится дракой, наверняка придется бежать из страны, но я не могу провалить тут все. Не имею права».

– Ты пришел с убеждением, что я шпион. А раз шпион в твоей стране, значит, априори против Ирака. Так?

Басир кивнул, но не выглядел обескураженным. Его вокруг пальца демагогией не обведешь.

– Что-то в твоем посыле неверно, – добавил Петр.

– Ну, ты ведь наверняка знаешь, что именно не так, – хмыкнул Басир. – Давай откинем лирику. Ты – разведчик. Это не вызывает сомнений.

– Ты меня не сдал ни полиции, ни контрразведке. Не пристрелил. – Петр взял сигареты со стола и закурил, прикидывая, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями. Понять бы еще, чьи интересы представляет напарник, на какие рычаги давить, чтобы смягчить его внезапный напор. Кое-что Петр и так начал понимать – все же эти три года присматривался к поведению и прислушивался к высказываниям бывшего офицера. – Возлагаешь на меня определенные надежды?

На страницу:
2 из 5