Гордость берет

Ксения Панова

Гордость берет

В декабре, когда весь город сковало льдом, и уже вторую неделю лютовал разбойник-мороз, чиновник десятого ранга, Петухов Сергей Сергеевич вышел из присутствия, и тут же спрятал нос в рукавицу. Щеки его, сколотые холодом, немедленно запунцовели.

«Ишь ты!..» – подумал он и, плотнее запахнув шинель, надвинув картуз на уши, припустил вдоль канала к себе на квартиру.

Из-за тучи выкатился и посмотрел на него рогатый месяцок, звездочки, как льдинки, заискрились то здесь, то там, и весь город, все набережные и каналы, все мосты и бульвары, засверкали, словно облитые сахарным сиропом. Казалось, вставай на коньки и катись до самого дома. Мела поземка, и снег, перемигиваясь серебряными чешуйками, колко летел в лицо. В прозрачном, до хрустального звона, как нарисованные, были ясно видны все плутни ветра. Он то валился под ноги, то задирал полу шинели, то свистел в ушах. Будочник, попавшийся Петухову по пути, притопывал и бил нога об ногу, а ветер крутился над ним, и, взвившись в небо, клевал его в шею.

Мимо промчалась карета, из нее выглянула милая мордочка в соболиной оторочке, и качнулось белое страусовое перо. Паром дунули лошадиные ноздри, свистнула плеть, и исчезли и карета, и мордочка, увлекая за собой запах жарко натопленной гостиной, духов, апельсиновой корки, рассыпчатые звуки смеха, треньканье пианино и легкий картавый говор. Приятно из такой гостиной смотреть на сверкание снегов, на лютование морозов.

Петухов проводил ее глазами, и, еще глубже уткнувшись в воротник, заспешил вперед. Жил он на Васильевском острове, где снимал комнату у немки Наталья Дитриховны Шеффер. Путь был неблизкий, и всякий раз, пока Петухов шел до дома, в голове его бродили самые странные, самые нелепые мысли. Если попытаться описать их коротко, то Петухов мечтал о чуде.

Глядя на кокшник-месяц, на засахаренный, словно ананас, город, на бриллиантики звезд, он думал, ведь не может быть так, чтобы среди всего этого не нашлось места хоть для самого маленького, самого крошечного, хоть с булавочную головку, чуда. Да неужели так и пройдет вся жизнь?

Нет ничего удивительного, если мысли такие приходят в голову юноше, особенно, если он хорош собой, особенно если талантлив, тем более, если честолюбив. Ему простительно, как выпадет снег, с надеждой смотреть в окно, и ждать чего-то нового, необыкновенного. Но Петухов был в летах, низенький, толстенький, с усами-щеткой под носом, с плешиной, вокруг которой топорщились редкие кустики волос. А кроме того, был он человек совершенно, абсолютно жалкий, ничтожный и незаметный. Жил он бобылем, работой занимался скучнейшей, ничего замечательного с ним не случалось за всю его жизнь, и, судя по всему, так и должен был он окончить свои дни.

И все же душа его жадно, таясь ото всех, мечтала.

«Хоть бы какое-то чудо!» – оскальзываясь на льду, подумал он. И в этот момент под ноги ему покатился золотой орех. Удивленный Петухов наклонился, чтобы поднять его, уже хрустнула под его пальцами сусальная бумажка, как вдруг другая рука сцапала орех, и он лоб в лоб столкнулся с каким-то господином. Оба отскочили, потирая шишки, и, морщась, взглянули друг на друга. Зажмуренный глаз незнакомца широко раскрылся, скорчившаяся физиономия разгладилась, и он воскликнул:

– Ба, Сергей Сергеевич!..

– Николай Николаевич?..

– Ну! Он самый! Подложкин!

Петухов Сергей Сергеевич растерянно заморгал, его лицо расплылось в глупой улыбке.

– Школьный приятель! Вот так-так! Каким судьбами?

– Служба, брат, служба… Ну, обними же меня, плут!

И он широко распахнул объятия, окутав Сергея Сергеевича бобровыми мехами, ароматом коньяка и запахом тех самых утонченных и светлых гостиных.

Подложкин Николай Николаевич превосходил Сергея Сергеевича и ростом, и дородностью, и статью. Лицо у него было красное, губы толстые, нос могучий, кулак пудовый. Бобровая шапка сидела на нем, как сугроб.

– Откуда? Когда?.. – все изумлялся Петухов, оглядывая крупную фигуру приятеля.

– Прямиком из-за границы, – важно заправил в ноздрю щепоть табака Подложкин, предложив понюшку и Петухову.

Петухов сунул короткие пальца в сказочной красоты и чудовищной громадности табакерку, с несмелым удовольствием втянул табак, оба приятеля стали надуваться, забирая в легкие воздух, и наконец с наслаждением чихнули. Оба вынули из карманов платки: Николай Николаевич – тонкий, батистовый с кружевной каемочкой и загадочной вышивкой по краю «Любезному другу в дальних странствиях», а Сергей Сергеевич – простенький, полотняный, подрубленный практичными руками его немки, – оба утерли носы, у обоих навернулись счастливые слезы.

– Постой! Угадаю! Не говори! Париж?.. – с оттенком восхищения и легкой зависти проговорил Сергей Сергеевич, заглядываясь на приятели.

– Отчего ж сразу Париж?

Николай Николаевич улыбнулся добродушно и в то же время снисходительно.

– Эх, россияне, покоя не дает вам этот Париж… А кабы видел ты его этот Париж, так не дал бы за весь целиком, вместе с Елисейскими полями и бульварами, какой-нибудь нашей самой захудалой слободки! Ну что там такого есть у них, в этом Париже, что мы так на него завидуем?.. Ну да, модные лавки, ну да, кофейни, театры… Но разве ж есть у них все это?

Близко наклонясь к плечу Сергея Сергеевича, он стал водить рукой, охватив ею из заиндевевший канал, и пару тощих, озябших осинок, и приплясывавшего на месте будочника, и какую-то бабу нищего вида, тащившую на плече мешок.

– Нет, брат! Тут русский дух, тут Русью пахнет… Природа наша, раздолье… А мороз, а? – подбоченился он. – А снежок наш белый?.. А у них там и зима не зима! Так, кисель какой-то… А вот у нас! Как выйдешь ты, как проберет тебя до костей, как ощиплет всего с ног до головы, будто в проруби!.. Зато какое потом удовольствие сесть перед самоваром, да закусить блинцами, да дернуть наливочки!.. А?..

– Да-да, ты, конечно же, прав… – проговорил Петухов, чувствуя, как хваленый русский мороз лезет ему за пазуху. – Но все же, где ты был?

– Англия, мой друг, Туманный Альбион, – проговорил Подложкин. – Ну и паскудный же городишко этот Лондон, скажу я тебе! А англичане – все такие гнусные людишки, физиономии постные, длинные, и все-то у них по расписанию, позовут на свой файв-оклок, а закуски выставят – самый захудалый трактирщик потчевать побрезгует!.. И все какое-то крохотулечное, на зуб положил и не знаешь, съел ты что-нибудь или нет… Не то, что у нас, – все широко, нараспах, если уж гость, так подавай самое лучшее: кулебяки, расстегаи, осетрину…

При перечислении яств Николай Николаевич так увлекся, что даже облизнулся. Сергей Сергеевич тоже невольно сглотнул слюнку. Оба на минуту оборвались, предаваясь игре воображения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.