Императрица эпохи авантюристов. Взятие Берлина и Прусская губерния

Царь знал, что там неладно. При административной реформе вместо Малороссийского приказа, находившегося в Москве, создал Малороссийскую коллегию – она располагалась при гетмане, на Украине, состояла из комендантов здешних гарнизонов. Казачьи начальники встревожились, что их бесконтрольная власть кончается. Как раз умер гетман Скоропадский, и они сами нарушили собственные законы. Без созыва Рады (делегатов всех городов и казачьих полков), в узком кругу, выбрали гетманом Павла Полуботка. Главного вора, он первым в России додумался выводить неправедные деньги за границу, в Амстердамский банк. Из-за этого и стал главным борцом за «права».

Но от простонародья в Малороссийскую коллегию уже хлынул поток жалоб. Царь вызвал фигурантов в Петербург. Они окрылились. Составили петицию якобы от всей Украины, вернуть прежние порядки. Малороссийскую коллегию ликвидировать, в их внутренние дела не вмешиваться. Не тут-то было. В столице им предъявили жалобы простых казаков, крестьян, горожан. Полуботок со товарищи отправились за решетку. А должность гетмана после открывшейся картины царь ликвидировал. Оставил управлять Украиной Малороссийскую коллегию. Тяжелейшие подати, которые выжимали из народа казачьи начальники, Петр значительно снизил. И оказалось, что под российской властью жить гораздо лучше, чем под отдельной украинской.

Ну а некоторые реформы царя стали вынужденными. Невзирая на увлечения западничеством, он был глубоко верующим. Да только Церковь ему досталась в совершенно плачевном состоянии. Большинство священников не имели никакого образования, наследуя места отцов за взятки в епархиях. Православие сводилось к формальному соблюдению обычаев. Ожесточённо спорили: можно ли брить бороды, надевать иностранную одежду? Креститься двумя пальцами или тремя? Но за этими спорами терялась духовная суть! А в общем духовном раздрае вовсю орудовали раскольники, сектанты, всевозможные «пророки».

Патриарх Адриан встал в глухую оппозицию к царю, никаких предложений об оздоровлении духовной жизни слышать не желал. Петру пришлось самому заниматься церковными делами вместе с доверенным епископом Стефаном (Яворским), которого он после смерти Адриана поставил наместником патриаршего престола. По указам не церковных властей, а царя возродилась заглохшая Славяно-греко-латинская академия в Москве, открылись Духовная академия в Петербурге, духовные школы в Чернигове, Ростове, Тобольске, широко развернулась миссионерская работа в Сибири. В войсках и на флоте были введены штатные должности полковых и корабельных священников, обязательные службы. Петр дружил со святым Митрофаном Воронежским, глубоко почитал его. И на высокие посты в Церкви ставил действительно лучших. Из его выдвиженцев были впоследствии признаны святыми Дмитрий Ростовский, Иоанн Тобольский, Иннокентий Иркутский [11, с. 24–27].

Но когда Дмитрий Ростовский прибыл в свою епархию, в Ростов Великий, то пришёл в ужас. Это же было сердце православной России. А прихожане там вообще забыли о ключевых христианских таинствах, исповеди и Причастии! С в. Дмитрий писал, что не только простолюдины, но и «иерейскии жены и дети мнозе никогдаже причащаются». Это подтверждал и современник Петра Иван Посошков: «Не состаревся, деревенские мужики на исповедь не хаживали; и тако инии, не дожив до старости, и умирали» [11, с. 16–17].

А потом святитель Дмитрий обнаружил еще одно страшное явление – секты «хлыстов». Христианскую терминологию они перемешали с темным язычеством. Их предводители кощунственно объявляли себя воплощениями «христов», «богородиц», «пророков». Церковное учение и таинства отвергались. Устраивались радения, где сектанты в плясках доходили до экстаза, с самоистязаниями, общими свальными оргиями, омерзительным «причастием» с частичками человеческой плоти… [7]. Но ведь в это же время и с запада в Россию хлынули католические, протестантские, масонские влияния.

Неблагополучие в Церкви остро подтвердил заговор Алексея. Среди духовенства вскрылась политическая оппозиция (и сообщники-архиереи были связаны с теми же «хлыстами»). Среди сторонников царевича оказался и Стефан (Яворский), хотя к измене он был не причастен, и Петр простил его. К этому времени у царя выдвинулись и другие помощники в Церкви, архиепископ Феодосий (Яновский), епископ Феофан (Прокопович). Но Петр оценивал их объективно. Один был администратором, второй – ученым богословом, публицистом, специалистом по духовному образованию. Оба вращались в кругу сановников, отошли от монашеской жизни, стали «церковными вельможами». На роль духовного лидера страны ни тот, ни другой не годился.

Ну и как тут было выбирать патриарха? Одного поставишь – его не будут слушаться, другого – а он потащит Церковь не пойми куда! А ведь царь отвечал перед Богом и за страну, и за защиту православной веры. Он принял очень смелое решение. Вообще ликвидировать пост патриарха. Вместе с Феофаном (Прокоповичем) разработал и ввел «Духовный регламент», утверждавший коллегиальный орган управления, Святейший Синод. Этот шаг вызывает массу нападок как «протестантский», «неканонический», как насилие над Церковью. На самом же деле реформа «не канонической» не являлась. Прежде чем внедрять ее, царь обратился к Восточным патриархам – Константинопольскому, Антиохийскому, Александрийскому. Они признали Синод как орган, обладавший «равнопатриаршей» властью, коллективный «брат во Христе». И Петр, в отличие от английских королей, отнюдь не претендовал на пост главы Церкви. У православных глава Церкви – Сам Христос. Царь же в отношении Синода выступал «крайним судьей». Примерно так же, как св. равноапостольный Константин Великий считался «епископом внешних дел Церкви» [11, с. 21].

«Духовный регламент» узаконил и правила церковной жизни. Предусматривалось создание духовных училищ во всех епархиях. Запрещалось содержать частных священников. Для всех православных устанавливались обязательные исповедь и Причастие хотя бы раз в год, а для монахов – хотя бы 4 раза в год. Это было не снижение требований к верующим, а повышение! Мы уже приводили свидетельства, что многие в России вообще забыли об исповеди и Причастии. А в совокупности факты приводят к однозначному выводу: петровский перевод Церкви под прямой контроль государства не погубил, а спас ее! Раздираемая склоками, зараженная ересями, она без защиты царской власти была не в силах противостоять враждебным влияниям.

Еще одна вынужденная реформа касалась наследования престола. По русской традиции преемником государя становился ближайший родственник-мужчина. Но единственным потомком императора по мужской линии остался его внук Петр – сын покойного Алексея. Царь взял под опеку внука и его сестру Наташу, поселил в Зимнем дворце. Но Петр был еще ребенком, а здоровье государя ухудшалось. Он представлял, что при мальчике-царе править будут временщики. Или из старой знати, роившейся вокруг Алексея, – порушат все достижения Петра ради собственных выгод и гонора. Или из ближайших сподвижников императора – но они-то были главными ворами, всю Россию растащат. Передавать престол внуку в любом случае было нельзя. Царь нашел только один выход. В феврале 1722 г. он издал «Устав о наследии престола». Прежнюю традицию отменил. Объявил, что император может назначить наследником любого, кого сочтет достойным.

Глава 4. Под властью матери

Коронация Петром I своей жены Екатерины

Болезнь Петра прогрессировала. Наследника он не назначал, надеялся выкарабкаться. Но все же решил подстраховаться. В ноябре 1723 г. издал манифест, что намерен короновать Екатерину. То есть не просто надеть на нее корону, а провести обряд венчания на Царство. Жена при этом получала Божье благословение на верховную власть. Формально становилась даже соправительницей мужа, и если с ним что случится, под властью супруги подрастут дочери, внук Петр, а там уж время покажет, кто займет престол.

Но венчание на Царство всегда осуществлялось в священном месте, Успенском соборе Московского кремля. Эту традицию Петр нарушать не хотел. Он-то и задумывал, чтобы обряд не смог оспорить никто. А сам так расхворался, что не мог доехать до Москвы. Церемонию отложили, и она состоялась только 7 мая 1724 г. Специально изготовили первую императорскую корону (ранее все цари короновались Шапкой Мономаха). В Успенском соборе Петр своими руками возложил ее на супругу. К коронации сформировали и новую часть лейб-гвардии, эскадрон кавалергардов – личный конвой императрицы.

А приступы у царя повторились. Врач Горн сделал ему операцию, и вроде бы полегчало. К этому времени шведы подтвердили, что голштинский Карл Фридрих – главный кандидат на их трон. Согласились вместе с Россией заставить Данию отменить нашим судам пошлины в проливах, а Голштинии вернуть Шлезвиг. Тогда и Петр объявил Анну невестой Карла Фридриха. Перед обручением они подписали брачный договор: оба заведомо отрекались от претензий на корону России. Но по секретной статье Петр оставлял за собой право назначить наследником их гипотетического сына.

А тем временем на царя продолжали сыпаться и доклады о хищничествах его приближенных. Разгневанный Петр отдал Меншикова под следствие, отстранил от всех должностей, не желал больше видеть. Стало вскрываться и воровство архиепископа Феодосия (Яновского). Самым же страшным ударом для императора стали доказательства измены только что коронованной жены с камергером Монсом. Екатерине он ничего не сказал, но приказал проверить дела Монса. В результате прилюдно выворачивать грязное семейное белье вообще не понадобилось. Камергер управлял канцелярией императрицы и организовал натуральное бюро взяток. Собирал жирный навар за ходатайства Екатерины перед мужем: кого простить, кого повысить – чем и пользовались Меншиков, Волынский, Шафиров, Феодосий и иже с ними.

Это творилось прямо в семье Петра! Сообщниками «бюро» были сестра Монса – статс-дама государыни Матрена Балк, секретарь Столетов, шут Балакирев, паж Соловов. 26 ноября камергера казнили сугубо за должностное преступление, роман с царицей на суде нигде не упоминался. Матрену били кнутом, остальных – батогами, отправив в ссылки. А с женой царь перестал общаться. Исключением стал день рождения Елизаветы. Она, может быть по наущению матери, упросила отца, чтобы оба были не ее празднике. И выглядела такой же беззаботной, будто в семье ничего не произошло. Петр не стал портить 15-летие любимой дочки выяснением отношений, но двери в его покои остались для жены закрытыми.

Ну а в январе 1725 г. на Водосвятии государь застудился, и болезнь свалила его совсем. Только тогда он допустил к себе Екатерину, вызвал Меншикова. С ними Петра связывали лучшие годы жизни – победы, свершения. Вот и цеплялся невольно за прошлое. От боли царь кричал, потом даже на это не стало сил. Екатерина не отходила от его постели, дежурили дочки. В ночь на 28 января, соборовавшись и причастившись Святых Таин, Петр отошел к Господу. Преемника он так и не назвал – в мучениях впал в забытье и в сознание не приходил [12].

А собравшиеся во дворце сановники, военные, духовенство уже спорили, кто займет трон. Родовая знать во главе с Голицыными и Долгоруковыми (их фамилию писали и иначе, Долгорукие) уверенно прочила внука, Петра. Прямой наследник! И ведь для них открывалась идеальная возможность захватить ребенка под свое влияние. «Худородные» выдвиженцы Петра доказывали, что венчанием жены на царство он уже выразил свою волю, Екатерина остается законной императрицей. Впрочем, решающими стали не юридические аспекты, а энергия и хватка «худородных».

Меншиков и его товарищи еще при живом царе договорились с гвардией. Она императора обожала, любила и его жену: Екатерина навещала воинов с мужем, запросто беседовала, опрокидывала с ними чарку. По сигналу Меншикова гвардейцы оцепили дворец, вломились в зал, наполненный вельможами. Гаркнули «виват!» Екатерине – и аристократам пришлось подхватить, кланяться той, кого в своем кругу величали «портомоей» (прачкой). Сенат и Синод мгновенно решили вопрос о наследовании.

Вскоре за царем умерла и младшая его дочка, 6-летняя Наташа. Хоронили их вместе. Но Россия продолжала жить по распоряжениям, отданным еще Петром. Единственным неприятным и неожиданным эксцессом при смене монарха стало дело архиепископа Феодосия (Яновского). Он понадеялся, что слабую женщину, только что потерявшую мужа и дочь, можно подмять под свое влияние, запугивая «Божьими карами». Повел себя откровенно вызывающе, оскорблял сенаторов и Меншикова. Но ошибся, Екатерина манипулировать собой не позволила. За Феодосия взялись серьезно, и открылись масштабное воровство, крупные подозрения в ереси и даже создание в Церкви тайного «ордена» – он заставлял подчиненных приносить особую присягу на верность лично себе [13]. В итоге отправился в заточение в Николо-Корельский монастырь, и эта история лишний раз подтвердила правоту Петра, упразднившего пост патриарха. Первым претендовал на него именно Феодосий.

А Екатерина по натуре была женщиной доброй. Ей хотелось заслужить любовь подданных, сделать для них что-то хорошее. Незадолго до смерти, в 1724 г., Петр ввел «подушную» подать на содержание армии и флота. Перепись населения насчитала 5 млн 800 тыс. «душ мужеска пола». На них, независимо от возраста и состояния здоровья, распределили суммы, необходимые на военные нужды. Получилось 74 копейки в год с крепостных, с государственных крестьян дополнительно 40 коп. (им не надо было платить оброк помещику, трудиться на барщине), с горожан – 1 руб. 20 коп. Духовенство и дворяне налогами не облагались, но должны были собирать их со своих крестьян.

Хотя подать оказалась очень обременительной, и Екатерина загорелась снизить ее. Но из-за расходов на те же армию, флот, строительные проекты денег в казне остро не хватало, и пожелание императрицы выполнили чисто символически, снизили на 4 копейки. Зато амнистию она провела широко. Первым делом освободила и возвысила пострадавших по делу Монса. Простила и воров, вроде Шафирова, и даже осужденных по делу царевича Алексея. Кроме его матери Евдокии. Ей единственной наказание ужесточили. Перевели из монастыря в камеру Шлиссельбургской крепости. Она была не рядовой соучастницей сына, а одним из организаторов заговора. Сочли, что без Петра она представляет даже большую угрозу, чем при нем.

От мужа Екатерине досталась весьма квалифицированная команда в правительстве. Меншиков, восстановленный в должностях президента Военной коллегии, сенатора, генерал-губернатора Петербурга. Генерал-прокурор Сената Ягужинский. Начальник Тайной канцелярии Петр Толстой. Международные дела возглавил молодой выдвиженец Петра Генрих Иоганн Остерман – в России его назвали Андреем Ивановичем, талантливый дипломат, именно его заслугой стал непростое заключение Ништадтского мира.

К государственным делам пришлось приобщиться и Елизавете. Потому что ее мать так и не освоила грамоту. Вот и пригодился каллиграфический почерк дочки. Когда нужна была подпись императрицы, Екатерина вызывала ее. А среди тех, кто попал под амнистию, был врач Иоганн Лесток. Уроженец немецкого княжества Люнебург, но по происхождению француз и отъявленный авантюрист. Успел послужить лекарем во французской армии, отсидеть в парижской тюрьме. Подался в Россию, сумел хорошо преподнести себя и стал лейб-медиком царицы. Екатерине он очень нравился. Высокий, веселый, по-французски галантный. Но он сохранил и французские нравы. Соблазнил и жену, и дочерей царского шута Лакосты, со шпагой вступил в драку с его слугами, и Петр сослал нарушителя порядка в Казань. Теперь государыня возвратила Лестока, но место ее личного врача было уже занято, и она назначила француза лейб-медиком к Елизавете. Столь колоритная фигура не могла не оказать на девушку сильного (и отнюдь не благотворного) влияния.

Впрочем, у нее перед глазами был и пример матери. Екатерина и при Петре любила выпить, а теперь прикладывалась постоянно, напаивала придворных дам. Окружила себя и другими удовольствиями, по ее понятиям – «царскими». Объедалась сладостями. Едва миновало 40 дней строгого траура, нашла себе фаворита, молоденького прибалтийского дворянина Рейнгольда Лёвенвольде. Взяла его к себе камергером, двух его братьев устроила на дипломатическую службу, всех троих возвела в графское достоинство.

Но простая и недалекая женщина на царском месте возомнила, что и править страной она сможет сама. Объявила своей программой «заветы Петра». Открыла, например, Академию наук по указу покойного мужа. Хотя такие события для нее становились лишним поводом к пышным празднествам и застольям. Эту сладкую жизнь она по-простому хотела подарить и своим крестьянским родственникам. Справки о них наводил еще Петр, но возвышать их явно не собирался. А сейчас Екатерина отыскала брата Карла, сестер Христину и Анну с семействами. Сделала их графами Скавронскими, потомственными дворянами Гендриковыми и Ефимовскими, наделила богатыми имениями. Однако современники называли их «темными», «глупыми и пьяными». Поэтому царица оставила при дворе фрейлиной лишь племянницу Софью Скавронскую. Остальных поселили за городом, в Стрельне, учили грамоте и правилам приличий.

Но и политику России Екатерина взялась строить из недалеких «родственных» понятий. Форсировала переговоры о браке Елизаветы и Людовика XV, соглашалась даже на его наследника. И была уверена, все в порядке. Значит, и французы почти «родственники». Они этим пользовались. Как раз собирались воевать с Испанией, и посол Кампредон приносил Екатерине самые цветистые послания… с просьбами прислать русских солдат. Царица соглашалась! Ну а как же, «по-родственному».

Столь же горячо она ухватилась за жениха Анны Карла Фридриха, совершенно неумного и безвольного, герцогом всецело манипулировал его министр Бассевич. Но для Екатерины он стал любимым зятем. Его избрание королем Швеции царица считала делом решенным. 21 мая молодых обвенчали. Секретарь герцога Берхгольц записал в журнале, что накануне Карл Фридрих впервые помылся в бане (в России он был уже пятый год). Свадьбу Екатерина закатила на 2 дня. Пиршества для знати, для народа жареные быки и бараны на вертелах, фонтаны вина из бочек.

К двум российским орденам, Андрея Первозванного и Святой Екатерины, Петр хотел добавить третий, Святого Александра Невского, да не успел. Вдова, со ссылкой на его заветы, учредила этот орден в честь свадьбы, на радостях награждала всех приближенных. Но раскипятилась и помочь зятю, отвоевать для него Шлезвиг у Дании. Под винными парами сыпала угрозы, и датский посол панически доносил о скором вторжении.

Российские сановники были далеко не дружными между собой. Меншиков враждовал с Ягужинским, с ними обоими – аристократы. Но им приходилось объединять усилия. Кое-как разруливали обещания Екатерины прислать солдат французам. Дополняли их условиями, что надо бы сперва официально решить насчет брака Елизаветы. Нет, тут французы увиливали, отделывались цветистыми заверениями, что портрет цесаревны висит в спальне короля (вероятно, копия того самого, в виде Флоры). Вельможи всячески тормозили и позывы царицы воевать с Данией. Объясняли ей, что армия не готова и с финансами худо. Она ничего слышать не хотела, упрямилась, стояла на своем.

Но ее «семейные» проекты стали с треском рассыпаться. Французский регент Филипп Орлеанский, с которым Петр нашел общий язык, давно умер. Во власти заправляли герцог Бурбон и его фаворитка де При. Их правительство рассудило, что после смерти Петра Россия ослабела. Пользу от союза с ней считали сомнительной. Тем не менее, с подобной союзницей надо было считаться, учитывать ее интересы. Зачем? Королеву решили искать такую, чтобы, наоборот, расширить собственное влияние. Браком с Елизаветой русским только морочили головы. И как раз в расчете на неопытную царицу, вдруг и впрямь даст войска?

Война с Испанией так и не началась, за нее вступился император Карл VI, заключил с ней Венский союз. Но с Францией взялась наводить дружбу Англия. 3 сентября 1725 г. был заключен Ганноверский союз – Англия, связанный с ней Ганновер и Франция объединились против Австрии с Испанией. И против России! Стороны обязались не позволить царице отобрать у датчан Шлезвиг [14, с. 21–22]. А буквально на следующий день, 4 сентября, Людовика XV обвенчали с… дочерью Станислава Лещинского!

В европейской политике разорвались две бомбы! К Ганноверскому союзу сразу примкнули Дания, Голландия. Присоединилась и Пруссия – король Фридрих Вильгельм прикинул, кому будет выгоднее продать прусскую армию в назревающем столкновении. Но союзницей Франции оставалась и Османская империя. Австрию грозили раздавить с разных сторон. Как только император Карл VI узнал, что против него поднимается такая буря, он дал своему военачальнику Евгению Савойскому указание: «Не теряя времени начать переговоры с Москвой». Всполошился и польско-саксонский Август. Франция признавала альтернативного короля!

А для Екатерины и всей России это стало плевком в лицо. При переговорах о браке французы морщили носы, что царевна – «бастард», а взяли дочку вообще не настоящего короля, шведской марионетки! Наша страна его ни дня не признавала, и прогнали-то его русские. Но выбор в королевы Марии Лещинской сбросил и маску дружбы. Показал, что Франция возвращается к прежней линии, против России. Что она намерена подбирать под себя Польшу. И Османскую империю толкать на австрийцев и русских. Остерман, Меншиков, Ягужинский сошлись в общем мнении – необходим альянс с Австрией. С естественной союзницей и против турок, и против французов, и их поползновений в Польше.

Но в это же время добавила сюрприз и Швеция. Глава ее правительства Горн прислал вдруг сногсшибательный «тайный» проект. Предлагал Екатерине дать за дочкой Анной побольше приданого Карлу Фридриху – всю Прибалтику. Доказывал, что тогда-то его точно изберут королем Швеции. И вдобавок Горн настаивал, что надо похерить и отказ герцога с Анной от российской короны. Если ее унаследует Карл Фридрих или его жена, наши державы вообще объединятся. Возникнет гигантская империя – Россия, Швеция, Голштиния. А жить они будут примерно так же, как Германская империя. Император один, а его вассалы – русский царь, шведский король, голштинский герцог. Можно еще какие-нибудь королевства выделить, вроде Украины.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.