Безумные рубиновые очерки

В эфире снова раздалась тишина.

– Я с вами согласен, Гарри, – проговорил Станкевич. Его голос уже не был таким бодрым, он немного дрожал. – Это невероятно. Я так же впечатлён, как и вы.

– Что-что-что?! Боги, скажите, вы, как человек науки, что это было?! – крикнул Мик.

Снова пауза. Мне показалось, или я слышу кликанье кнопок коммуникатора?

– Полагаю, – объяснение то же… – профессор блеял как студент на зачете. – Это ещё раз демонстрирует нам, что… Потокам ма… Крафт-частиц противостоят мощные гравитационные поля… Купол борется… Ничего страшного не случилось, хоть и  выглядело… Необычно.

Необычно? Коллапс! И тут до меня дошло: Станкевич читал текст, набранный диджеями. Я шумно выдохнул, негодуя не то на профессора, который пошёл на поводу у Мика и Гарри, не то на себя – за то, что до сих пор не определился с тем, как реагировать на ложь во благо. То, что с Куполом происходит какая-то чертовщина, ясно как божий день, но если бы профессор сказал это в эфире на десятимилионную аудиторию, Гарри и Мику оторвали бы головы. Профессору – тоже.

Я вышел из машины и подобно паре сотен человек на улице, посмотрел в небо. Оно по-прежнему пылало огнём. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем мой внутренний репортёр очухался от потрясения. Я наконец вытащил коммуникатор. И тут хлынул такой ливень, точно сверху включили поливочную систему. Под ногами захрустела белая крошка – купольная пыль.

– «И Он снял шестую печать…», – пробормотал я, садясь в машину.

Да чтоб я знал, откуда я это помню!

12

С самого детства не мог усидеть на месте: меня постоянно где-то носило, а уже будучи взрослым, я, случалось, не появлялся дома сутками. Не скажу, что при этом я занимался общественно-полезными делами, но и закон не нарушал (во всяком случае, сильно), скорее, просто пробовал жизнь на вкус. В юности он, чаще всего, алкогольный. Мать не уставала повторять, что я не умру своей смертью, хотя сама вбивала мне в голову, что движение – это жизнь. Я и теперь не могу представить каково это: жить спокойно. То есть не носясь по городу в поисках тем с утра до ночи, не общаясь с людьми, не ругаясь с власть имущими. И все же к своим годам главному я научился: ценить такие вечера, как этот. Даром что за окном разверзлись хляби, молнии – грозовые и магические – летали из одного конца Уэйстбриджа в другой, крася небо в немыслимые цвета, а дождь лупил по стёклам как из кольта. В моей кухне было тепло и тихо, а зрелище развернулось куда более завораживающее.

Хитер сидела на своём любимом месте – за столом у окна, на мягком стуле, закинув ногу на ногу. Небрежно запахнутый голубой халатик чуть сполз с плеча, две светлые прядки слегка растрепанных после душа волос касались щеки. Одной рукой она держала кружку с чаем, другой листала ленту новостей: оттопырив три пальчика, проводила указательным по экрану, будто смахивала пылинки с крыла бабочки. Такими видели женщин да Винчи и Бугро. Я ничего не понимаю в живописи, но если бы мог, написал бы что-то в стиле Герхартца – легкое, светлое, родное.

– Коллапс!

– Да прекрати ты это читать, – я отхлебнул чаю, глядя, как Хитер морщит носик, и едва сдержал улыбку и желание пощекотать ей переносицу – она б меня убила.

Я поехал в редакцию сразу же после попытки мира снова коллапсировать, и застал всех ровно в таком же состоянии, в котором пребывал сам. На девчонок из Экспресс-отдела было жалко смотреть – круглые глаза и побледневшие лица. Эфирщики, напротив, радовались, оправдывая своё гордое звание сумасшедших – этим ребятам чем страшнее, тем лучше – картинка ведь шикарная. В этом плане я был солидарен скорее, с ними, чем с Экспресс-отделом, поэтому я переслал им всё, что наснимал на улице, кинул ссылку на подкаст с профессором на радио и, оставив новостные шестерёнки крутиться под началом Молли, почти силой уволок Хитер домой.

– Всё равно уже ничего не исправишь. Что толку переживать?

Хитер швырнула коммуникатор на стол. Он жалобно пискнул и выкинул вертикальную голограмму с рекламой зубной пасты.

– Да чтоб тебя!

– Детка, это просто очередная новость, – я выключил рекламу. – Не последний труп на нашем веку… Что? – Я поймал ее укоризненный взгляд. – Репортёр должен быть циником!

Хитер покачала головой, а я наконец позволил себе улыбнуться.

– И всё-таки, как они узнали? – спросила она задумчиво.

Я пожал плечами.

– А как обо всём узнаю я?

– Думаешь, там есть свои инсайдеры, настолько готовые рисковать должностью?

Хитер закуталась в халатик и прижалась спиной к стене, куда была встроена труба отопления.

– Скорее всего. Причём не бесплатные. Один из их репортёров пытался мне заплатить.

Хитер округлила глаза.

– Да брось!

Я пересказал ей разговор с Моутером. Хитер выслушала, задумчиво глядя в одну точку. Признаться, Моутер – это последнее, что мне хотелось обсуждать. Есть такие люди, на которых жаль тратить мысли, не говоря уже о словах и времени.

– В общем, скотина, – резюмировал я.

– Скотина с деньгами, – задумчиво отозвалась Хитер. – Видимо, они получают больше, чем тратят на подобные сделки.

Я усмехнулся.

– Ты бы хотела так же?

– Ник, – она вздохнула. – Деньги нужны всегда. Если я скажу, что мне всё равно, я совру. И ты прекрасно это понимаешь. Но это меня огорчает, не более. Я отдаю себе отчёт в том, где и как работаю.

Я закусил губу.

– Было бы круче, если бы Хоук разрешил нам выдвинуть эту версию с мулдаси, – отозвалась она.

Я задумался.

– Не знаю, детка, – я хлебнул чаю. – Если спросишь меня, то я считаю, что всё это притянуто за уши.

– Почему?

– Во-первых, это было так давно, что неизвестно, там ли они ещё. Во-вторых, цыгане не дураки. В прошлый раз они де-факто развязали гражданскую войну, но их самих чуть не перебили. Думаешь, они бы стали снова рисковать, пролезать за Стену и устраивать непонятные диверсии? И ведь если бы они убили кого-то важного, я бы понял, но двадцатилетняя девочка… – я покачал головой. – Глупости.

– Но у Хоука есть причины так считать?

Я поморщился и отвёл глаза. Я не был уверен, что хочу говорить об этом прямо сейчас. Есть мысли, которым лучше отбывать пожизненное где-нибудь на задворках памяти.

– Да. Личные, я бы сказал. Печальный опыт и главный аргумент – магия крови. Но мулдаси – не единственные, кто ей могут владеть. Смерть от магических всплесков – не такая уж редкость. Сколько раз эффекты срабатывали, как динамит? Сто раз? Сто тысяч раз? Может, у девчонки все же были скрытые способности – кто знает, где она могла эту ерунду подцепить? Может, напоролась на какого-нибудь магика-ублюдка. Может, нашла артефакт – у неё, кстати, было какое-то странное украшение, и никто так и не сумел понять, из чего оно сделано. Да все что угодно может быть правдоподобнее, чем цыгане. Нет повода.

Хитер посмотрела на меня задумчиво.

– Знаешь, – вдруг неуверенно сказала она, – отчасти я понимаю Хоука.

– Порой преступнику не нужен повод, Ник, – пожала плечами Хитер, вставая.

Я опешил.

– Что, прости?

– Ты опытный репортёр, ты знаешь, что не всегда всё сводится к четкому мотиву. Жизнь вообще не знает слова «сценарий».

Надо же, но на этот раз её похвала оставила меня равнодушным.

– Дастин как-то сам сказал: сегодня пятьдесят процентов преступлений совершаются из-за денег, сорок – из-за ревности, девять – из-за глупости. Остальное – из-за принципов и самозащиты, и приходится оно на подобных Нику Мерри хороших парней. Поэтому я и не верю в эту  теорию. У мулдаси сейчас нет ни единой мотивации устраивать ещё один террор. Даже у такого хобби, как убийство должна быть причина, – не унимался я. – Месть, ненависть…

– Или психопатия, – ввернула Хитер, наливая чай. – И другие психические заболевания. Например, нездоровое желание доказать свою правоту, бороться со всем миром за собственные идеалы.

– Или та… Постой, ты что, меня имела в виду?

Хитер хмыкнула.

– Не надо так шутить, – буркнул я.

– Тебе надо было идти в адвокаты, Никки.

– Я их не защищаю, Хитер, – я немного разозлился. Ну как она не поймёт? – Я говорю о том, что убийство какой-то девчонки для горстки цыган, пытающихся выжить на пустоши, просто нерационально. Раньше убийства были массовыми, показательными, и имели вполне понятную причину! А  вот это вообще похоже на какое-то недоразумение.

Хитер покусала губу. Это меня немного отвлекло.

– Ладно, – я вздохнул. – Хоук следователь, а не я, ему виднее. Закончит, там и будем решать, кого казнить, кого миловать. – А сейчас…

– Главное, чтобы у него это не заняло слишком много времени. Иначе эти стервятники могут снова увести у нас…

Я поморщился.

– Детка, мы правда так сильно хотим говорить о работе прямо сейчас?

Я подошёл к ней и обнял за талию, слегка прижав спиной к кухонной тумбе.

– Я могу говорить о работе всегда.

Она ткнула меня пальцем в нос. Терпеть этого не могу, но Хитер я этого никогда не скажу, иначе запретит мне делать то же самое с ней.

– Может, изменим традиции? Я хочу найти твоим губкам другое применение. Помнишь, что ты обещала мне утром?

Я резко подхватил её на руки и закружил по кухне. Хитер засмеялась, обхватив меня коленками, а у меня внутри точно отпустили натянутую до предела резинку. Нервное напряжение не замечаешь ровно до того момента, пока организм не решит расслабиться. С Хитер у меня это получалось мгновенно. Я усадил её на стол и, помедлил одну только секунду – взглянуть ей в глаза.

– Что, прямо здесь? – тяжело дыша, спросила Хитер, когда я добрался с поцелуями до её уха.

Не отрываясь от дела, я пожал плечами. У нас бывало всякое, но в этот вечер мне хотелось чуть большего, чем развлечение на кухне, поэтому я снова подхватил Хитер на руки и направился в спальню. Она всегда смеялась, когда я таскал её на руках. Ей было неловко, я же, напротив, испытывал отдельный вид блаженства – она была со мной, касалась только меня, улыбалась только мне. И, чёрт возьми, никуда не могла деться из моих объятий!

Ещё громче она захохотала, когда я в темноте врезался в угол на повороте из кухни.

– Никки, что ты творишь?!

Хитер покрепче обхватила меня коленками. От её улыбки хотелось дышать ещё глубже и чаще. Полумрак, задернутые шторы мерцали в такт бушующим за окном молниям. Я опустил Хитер на кровать и приступил к избавлению самого прекрасного, что могла создать природа, от нелепых человеческих штучек вроде халатиков и нижнего белья.

– Сама или помочь? – шепотом спросил я, расстёгивая рубашку.

Даже в темноте  я увидел, как она улыбнулась и закусила губку, потянулась к пуговицам. А через пару секунд опять захохотала: я запутался в руках и рукавах.

– Ты невозможен! – она тихонько посмеивалась, пока я неуклюже расправляюсь со своей одеждой.

Может, я и смутился бы, но это были цветочки по сравнению с тем, что порой происходило в этой комнате.

– В следующий раз надену что-нибудь полегче. Например, ничего, – я, наконец, добрался до кровати, снова обнял Хитер, притянул к себе и прижался губами к её шее.

Да, бывают те, кто не теряет время, но мне всегда казалось, что те несколько минут, наполненные приятным тяжёлым и прерывистым дыханием, прикосновениями и поисками ещё не покрытых поцелуями дюймов тёплого тела, приносят не меньше, а то и больше удовольствия. Как ночь перед днём рождения, как ощущение весны, когда впереди – каникулы. Приятное ожидание, лишённое первобытных инстинктов – только желание подарить друг другу то, что стоит между нежным первым чувством и звериной страстью.

Я провёл губами по её груди, взял Хитер за руку, переплетя её пальцы со своими. Я, конечно, терпеливый, но не настолько.

– Никки… Подожди… – прошептала она, тяжело дыша.

– Кого? – невнятно пробормотал я.

Она снова замолчала, продолжая тихонечко постанывать. Я же…

– Ты слышишь? – вдруг спросила она чуть громче.

Я замер на мгновение и прислушался. Только ночная тишина, наше дыхание, стук моего сердца, автомобили и апокалипсис за окном.

– Не важно, – с выдохом проговорила Хитер, снова расслабляясь по самое не хочу.

Я даже не стал осмыслять этот эпизод – мне самому в такие моменты сносит крышу, чего говорить о женщинах.

Она закрыла глаза, я почувствовал, как её – о боги, холодные! – ножки коснулись моих лодыжек, схватил ее за обе руки и…

– Стой.

– Ты что, издеваешься?

Я завис над ней, не зная, то ли злиться, то ли смеяться.

– Ты ничего не слышишь? – спросила она.

– Детка, только твой голосок. Замечу, чересчур серьёзный для момента.

Я снова поцеловал её в шею.

– Да подожди ты!

Она нервно отпихнула меня в сторону и села, прикрывшись одеялом. Я упал лицом в подушку и зарычал.

– В дверь стучат, Ник.

Я нашарил у кровати коммуникатор. Свет от экрана коммуникатора ударил по глазам.

– Хитер, два часа ночи. Кто может…

И тут я действительно услышал стук в дверь.

– Какого?.. Ты кого-то ждёшь?

– Да, конечно. Забыла тебе сказать, я пригласила в гости маму. Конечно, я никого не жду, Ник!

Я нахмурился и по-солдатски быстро натянул джинсы.

– Сиди тут, – скомандовал я Хитер.

– Никки, – сарказм из её голоса куда-то испарился. Вместо него – волнение. – Может, ну его, пусть стучат?

Я задумался. В общем-то, почему нет? Скорее всего, люди за дверью ошиблись. У нас никогда не бывает незваных гостей. Хоук не вламывается без предупреждения. А больше у нас гостей не бывает, но всегда существует это чёртово «а вдруг?».

Я направился в коридор, представляя, что я сделаю с мерзавцем, который всё громче колошматит в мою дверь.

С мгновение я тупо смотрел на двух копов, стоявших на лестничной клетке. Одного я знал, другого видел впервые. О том, что этот парень безоговорочно предан своему делу, вовсю кричало его лицо, смахивающее на рябой, покрытый шрамами кирпич, украшенный вдобавок кривым носом.

– Николас Мерри? – спросил урод.

– Он самый, – сказал я, поморщившись. – Какого чёрта вам надо?

– Вы арестованы.

13

В спальне дышала Хитер. По стеклу полз жук. За тысячи километров отсюда кто-то чихнул. Во всяком случае, мне казалось, что я это слышу, потому как все остальные звуки внезапно пропали, точно кто-то поставил мир на бесшумный режим.

– Мда.

Может, по мне и не скажешь, но я соображаю быстро. Особенно в сложных экстренных ситуациях, когда любой другой нормальный человек может растеряться. В этот момент у меня точно отключается чувство опасности, и я иду напролом с одной только мыслью: я должен. Должен сделать свою работу, помочь тем, кто рядом и не может сам выпутаться из этого дерьма. Это хорошо работает, когда времени на раздумья нет, и нужно действовать быстро и решительно – делать хоть что-нибудь.

Сейчас же, когда я смотрел на моего старого знакомого Лютера Вайховски и его очаровательного носатого напарника, у меня в мыслях случился затор: несколько вариантов развития событий не могли договориться. Я метался между желанием дать им обоим в нос или просто захлопнуть дверь и вернуться к Хитер. Наконец, я пересилил себя.

– Могу я узнать, за что?

– Ник, тебе все объяснят в участке, – как-то умоляюще сказал Лютер.

– Э, нет, друзья, так не пойдёт, – я нахмурился. – Вы вламываетесь ко мне в дом посреди ночи…

– Мы вежливо постучали, – резко оборвал меня носатый, – хотя по ордеру имели право вскрыть дверь.

– Что?

Я понял, что перестал понимать происходящее.

– Лютер, какого…

– Ник, не усложняй, пожалуйста, – взмолился он. – Я-то знаю, что ты хороший парень, убедил Милоша с тобой по-хорошему. Делай, как он скажет, пожалуйста.

– Что случилось? – Хитер вышла в коридор, накинув на плечи мою рубашку. – Ник, что происходит?

Она посмотрела на меня таким взглядом, из-за которого хочется откусить себе что-нибудь жизненно важное, чтобы не испытывать чувство вины.

Я обнял ее за плечи.

– Эти ребята приглашают меня проехать с ними в участок.

– Что?

Выражение её лица моментально изменилось, и мне захотелось забиться в угол.

– Куда ты опять вляпался? – рыкнула она сквозь зубы.

– Детка, я был паинькой. Правда, вероятно, мог проморгать новый закон о запрете нахождения на улице. Простите, парни, я был занят и немного не выспался, – бросил я копам.

– Ник, прекрати, – тревоги в её голосе хватило бы на маленькое нервное отделение. – На каком основании?

Этот вопрос она адресовала Лютеру, который стыдливо опускал глаза. За что, конечно же, получил от меня ещё один балл уважения.

– Мисс… – начал он, но Милош его оборвал.

– Николас Александр Мерри, – да когда эти люди прекратят называть меня полным именем?! – подозревается в краже вещественных доказательств. Устроит?

Снова наступила тишина. Я прервал её первым – громко фыркнул, едва сдерживая смех.

– Чего? Парни, вы, случаем, не ошиблись адресом? Может, где-то ещё живёт другой Николас Мерри, который вам нужен? Хотите, помогу в поисках?

Естественно, Милош мою шутку не оценил. Зря старался.

Хитер снова прерывисто дышала, но явно не  от удовольствия и даже не от волнения.

– Я убью Хоука, – процедила она. – Ты не обязан ехать.

– Спокойно, детка, – чинить разборки и устраивать потасовки ночью и тем более, при Хитер мне совсем не хотелось. – Я прокачусь с ними, выясню, что всё это было страшной ошибкой, и вернусь, договорились?

Я посмотрел на копов.

– Погодите, ребята, оденусь и…

– Не положено, – сказал Милош.

Я тупо уставился на него.

– Это ещё почему?

Лютер развернул ордер. Я медленно вздохнул. Такие выписывают при срочных задержаниях. По-хорошему они и правда могли вломиться ко мне в дом, и перевернуть его вверх дном, а не скрестись под дверью. Видимо, Лютер постарался. Надо будет его потом поблагодарить. Я стоял в пустом коридоре, радуясь, что додумался хотя бы натянуть джинсы.

– Ладно, та ещё картинка будет, – усмехнулся я, надевая ботинки.

И тут Хитер Хейзерфилд сделала то, что сможет не каждая женщина. Не отрывая презрительного взгляда от копов, она сняла с себя мою рубашку и накинула мне на плечи. Сделать это было несложно, потому что я тут же метнулся между ней и полицейскими. Носатый дёрнулся, но Лютер придержал его, что-то бормоча. Мне было наплевать, я смотрел на Хитер, оставшуюся халатике, который практически ничего не прикрывал. Взгляд у неё был жёсткий и решительный. В отличие от меня – от такого поступка я опешил больше, чем от ареста.

– Если что-то пойдёт не так, помни: у тебя есть право на один звонок, – негромко сказала она. Теперь Хитер смотрела на меня как мой редактор – решительно, жестко. – Я свяжусь с Гардо и Хоуком.

– Все будет в порядке, – я расправил ей кулак, на котором уже побелели костяшки, и поцеловал холодные пальцы. – Я уверен, всё это – большая ошибка, правда, ребята? Ладно, вы идите, я следом.

Они не шелохнулись. Лютер продолжал косить по сторонам.

– Эй, проявите уважение к женщине, – скривился я.

– Идём, – сказал Лютер Милошу. Тот остался неподвижен и не сводил с меня взгляда. Я поборол желание сделать его нос ещё уродливее.

– Идём, никуда он не денется, – заверил его Лютер.

– Попробует сбежать – ноги переломаю, – пообещал Милош, и оба отвернулись и направились к лестнице.

– Да он милашка, – бросил я.

Я поцеловал Хитер в лоб и двинулся следом. На втором пролёте Милош пропустил меня вперёд. Зазвенели наручники.

– Это лишнее, – промямлил Лютер. Бестолку. Я ощутил неприятный холодок на запястьях.

– Эх, ребята, знали бы вы, какое преступление совершили, – с сарказмом сказал я, забираясь в машину. На окно своей квартиры я старался не смотреть. От одной мысли, что там сейчас происходит, у меня внутри начинало извиваться что-то скользкое и мерзкое. – За такое посадить мало.

– Ник, замолчи, а? – чуть ли не взмолился Лютер. – Не усугубляй.

– Было бы что усугублять, ребята, – фыркнул я им через зарешеченное окошко в задней части полицейского фургончика. – Мой самый страшный проступок – просрочка штрафа за парковку. А, правда, однажды я ночевал в обезьяннике. Я тогда был студентом, и одна из моих бывших решила угнать мою машину после вечеринки. Прикиньте, как она кричала, когда увидела меня в зеркале заднего вида? Вряд ли она подозревала, что владелец дрыхнет на заднем сиденье после той же тусовки и того же алкоголя.

Лютер издал булькающий звук.

– Да, смешно было. Правда, встречались мы недолго. Эльфки непредсказуемые. А ещё её постоянно тянуло в неприятности.

– Прямо как одного моего знакомого, – фыркнул Лютер.

– Не-ет, ты бы её видел! Там…

– Заткнись.

Милош не рявкнул, не крикнул, но сказал это таким голосом, после которого маленькие дети бы точно сделали лужу. Но я уже давно не ребёнок.

– Надеюсь, я не обидел твою жену? – усмехнулся я. – Ничего не имею против…

– Если ты сейчас же не заткнёшься, я остановлю машину и отделаю тебя так, что ты забудешь, как говорить. У меня есть на это право.

– Ник, тихо, ладно? – почти шёпотом сказал Лютер. – Не надо.

Я замолчал, прислонился к холодной стенке фургончика и задумался. Задача у Милоша и Лютера одна, в полицейской иерархии они стоят на равных, но если Лютер извинялся даже перед реальными преступниками, то Милош явно мнил себя всемогущим. А эта оговорка, дающая полицейским право на любые действия при срочных задержаниях и тем более, при сопротивлении, и вовсе сводила нашего друга с ума.

Весь остаток пути мы проехали молча. Машина подкатила к участку в начале четвертого – во всяком случае, часы на табло выдавали именно эти цифры.

– Привет Гриш! На этот раз можешь никому не звонить, у меня сопровождение, – усмехнулся я, проходя через турникет.

Гриш только в изумлении несколько раз открыл и закрыл рот.

– Что, Мерри, допрыгался? – наконец съехидничал он, но без особого энтузиазма. Все-таки этот верзила хорошо ко мне относился.

– Сейчас узнаем, – улыбнулся я.

– Я что тебе сказал? Чтобы ты заткнулся.

Милош схватил меня за рубашку, тряхнул так, что я не удержался и рухнул на пол. Милошу этого показалось мало, и он отвесил мне пинок под ребра.

– Эй-ей! – Лютер выскочил между мной и Милошем. – Не надо, дружище!

Носатый скривился, став еще уродливее, но отошел. Гриш, который тоже хотел броситься на помощь, нахмурился. Лютер помог мне подняться.

– Всё хорошо?

– У меня-то – да, а вот у этого парня явно не все дома.

 Я прекрасно понимал, что за такие слова могу отхватить посильнее, но я был в таком бешенстве, когда перестаёшь думать о последствиях. Но Милош не отреагировал. Может, не услышал.

Лютер избавился от него на втором этаже. Я здесь никогда не бывал, если не считать лестничных пролётов. Милош свернул налево, мы же отправились в другой конец тёмно-серого тоннеля и спустились ещё на этаж ниже. На стенах местами облупилась краска, пахло старой известкой, потом и тем, чем обычно пахнет в комнате наутро после двадцати банок пива.

– Извини, – сказал Литер, бросая на меня щенячий взгляд.

Он открыл железную дверь, за которой тянулся очередной узкий коридор. В этом проходе хватило бы места только на одного человека – того, кто проверяет, не померли ли от холода арестанты в камерах.

Лютер отодвинул решётку.

– Извини, – сказал он снова, пропуская меня внутрь и снимая наручники.

Я пожал плечами.

– Что поделать, работа у нас с тобой временами паршивая.

– Ты как? Он тебе ничего не сломал?

Я глубоко вдохнул.

– Нет, ерунда, всё прошло. Гундит этот кретин сильнее, чем бьёт.

Я усмехнулся.

– Будь с ним поосторожнее, Ник. Я бы не сказал, что он отличный парень.

– Да уж, я заметил.

Лютер нахмурился.

– Мой брат может злоупотреблять положением. …

– Твой кто?! – я изо всех сил старался не рассмеяться. – Сводный, надеюсь.

Лютер посмотрел на меня с укоризной. Не то чтобы мне стало неловко, но издеваться над Лютером у меня не было никакого желания – ему и так досталось.

– Ладно, прости. Родственников не выбирают.

– Ник, я серьёзно, у него сложности. Он в последнее время очень нервный… То есть ещё хуже, чем обычно.

Я вздохнул и пожал плечами.

– Вот вам наглядный пример, как даже ничтожная власть превращает человека в тирана, – я усмехнулся.

Копы, учителя. Родители. Политики. Все действуют по одной схеме: подчиняй и властвуй. И чаще всего, эта схема скатывается к грубой силе. Мать всегда говорила, что насилие – признак отчаяния. Я вдруг подумал, что, наверно, поэтому и чувствовал себя последним скотиной, когда у неё кончались слова и начиналось что-то, что бьёт побольнее. Вот только мать желала мне добра, а подобные Милошу заливают чужой болью свою. И я пока не дошёл до того уровня просветления, когда испытываешь к ним жалость.