bannerbanner
Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности
Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности

Полная версия

Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 6

– Справлюсь, вам нужнее.

Рейнер помедлил и кивнул. Я в растерянности переводила взгляд с одного на другого, прижимая к груди старую рубашку.

– Пойдем? – Рейнер пристально смотрел на меня.

Напоследок они обменялись взглядами, и мы разошлись в разные стороны. Я осталась с таинственным незнакомцем – моим отцом.

Конечно, у машины он оказался раньше – с его-то длинными ногами! – и галантно открыл мне дверь. Я немного замешкалась – раньше никто не делал для меня такого – и неуклюже плюхнулась на сиденье.

Мы медленно выезжали с поляны. Это место и это событие навсегда отпечатались в памяти, стали частью меня, застыв, словно та бабочка в янтаре.

Машина двигалась на запад. Мысленно я развернула карту. В том направлении перед Государственным Заповедником Тилламук осталось не так уж много мест, куда бы мы могли поехать, – Бэнкс, Хейуорд, возможно, Гленвуд.

Пока я размышляла, как себя вести, Рейнер молчал, не давая подсказок. Наконец я решилась.

– Куда мы едем?

Он не отрывал взгляда от дороги.

– Я подготовил безопасное место, оно совсем рядом.

– Безопасное? – Я пыталась понять, вкладывает ли он в свои слова тот же смысл, что и я.

Он кивнул:

– Дом оформлен на человека, с которым меня нельзя связать, и там работают надежные люди. – И тихо добавил, словно разговаривал сам с собой: – Нет явных следов.

Его ответ привел меня в замешательство. Мы думали о разном, когда употребляли слово «безопасность». Складывалось впечатление, что он рассуждал об уликах, словно полицейский, тогда как я надеялась на безлюдное и удаленное место. Я озадаченно молчала. Открыла было рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, говоря о следах, но вспомнила, как Келли отчитывала меня, когда я начинала серьезные разговоры в машине. Она говорила, что собеседники должны смотреть друг другу в глаза, а не в разные стороны. Я поразмыслила и решила, что сейчас такая тактика подходит как нельзя лучше: не готова начинать самый важный разговор в жизни, пялясь на деревья за окном.

Рейнер больше не заговаривал. Я все пыталась понять, что кроется в этом молчании, украдкой наблюдала за человеком по имени Шон Рейнер, по совместительству моим отцом, но было катастрофически мало информации для анализа – движения казались небрежными, поза расслабленной, мимика скупой. Что же он сейчас чувствовал?

Очень скоро мы свернули под указатель Хейуорд, миновали небольшой городок и минут через десять подъехали к уютному, как на картинке, двухэтажному дому с большой террасой наверху и цветочными клумбами у крыльца. На общем зеленом фоне они казались разноцветными кляксами, отчего создавалось впечатление, что смотришь на детский рисунок.

Рейнер подошел, как только я захлопнула дверцу машины, и начал говорить. Тут же осекся и начал снова:

– Пойдем, нужно тебя устроить. Но сперва познакомишься с персоналом и посмотришь комнаты.

Он поднялся по ступенькам, приглашая за собой. Распахнул дверь и замер в ожидании, адресуя мне собранный и спокойный взгляд. Переступая порог домика в местечке Хэйуорд, тридцать миль9 от Портленда, я буквально физически чувствовала, как переступаю порог новой жизни. Делаю шаг, который изменит всё.

Оторвавшись от рассматривания наличника входной двери, которому теперь тоже предстоит стать частью моей жизни, я заметила двух людей, терпеливо ожидающих в холле. Мужчина и женщина, на вид обоим за пятьдесят. Они казались серьезными и сосредоточенными.

– Тереза, это Грета – экономка, повар и ключница.

– Мисс. – Грета кивнула, сохраняя на лице отстраненное выражение.

– А это Герман, – продолжал Рейнер, – слесарь, охранник и садовник.

Герман улыбнулся, но в его улыбке я не увидела искренности. Она была пустой и формальной. Я абсолютно ничего не знала о домашнем персонале и их манерах, не считая информации, которую почерпнула из книг, но там такие люди назывались прислугой и, судя по романам, они либо были безмерно преданы хозяину, либо предавали его при первом удобном случае. И какими окажутся эти двое? Что-то особого раболепия не заметно. Я в замешательстве взглянула на Рейнера. Он смотрел на меня, как и Герман с Гретой. В его взгляде, в отличие от вежливого равнодушия персонала, отражалась пытливая настойчивость. Хорошо, что они не лезут ко мне с рукопожатиями. Я ощутила неловкость от того, что являюсь предметом пристального внимания трех человек, и растерялась. Мне следует что-то сказать?

– Здравствуйте, – пролепетала я.

– Можешь обращаться к ним, когда тебе что-то понадобится. – Рейнер словно выдохнул, услышав мой голос. – Грета отвечает за порядок в доме, еду, одежду, ванные комнаты. Зови Германа, если что-то сломается или если захочешь выйти в сад.

Сомневаюсь, что решусь попросить Германа составить мне компанию на прогулке или смогу предъявить ему претензию по поводу неисправности.

– Грета, как скоро ты сможешь накрыть нам поздний завтрак? – осведомился Рейнер у экономки.

В голове возникло именно слово «осведомился». Оно как нельзя лучше подходило к ситуации. Я живо представила картинку из старой книги, когда монарх осведомляется у мажордома о меню на обед.

– Через тридцать минут вы сможете позавтракать в большой гостиной, – отчеканила Грета и протянула руку. – Мисс, позвольте, я возьму ваши вещи.

О чем она говорит? Я в ужасе уставилась на ее пальцы, похожие на когтистую воронью лапу. Грета вежливо прокашлялась и ухватила кончик моей старой рубашки, которую я так и прижимала к себе. Я взглянула на отца, он еле заметно кивнул.

– Она порвана, – пролепетала я в растерянности. Зачем ей мои вещи?

– Посмотрю, что с этим можно сделать. – Грета наконец заполучила рубашку и удовлетворенно застыла.

– Спасибо. Вы свободны. – Рейнер повернулся ко мне, а Грета и Герман мгновенно испарились.

В этот момент отец показался мне великим полководцем, мановением руки указывающий людям, что и как им следует делать. Я же чувствовала себя маленькой птичкой, выпавшей из гнезда. Надеюсь, мне повезет, и я когда-нибудь снова смогу взлететь.

Так я и стояла посреди коридора, смущенная и растерянная. Нужно время на принятие нового.

Рейнер наблюдал за мной с тенью улыбки на лице, и я была безмерно благодарна ему за отсутствие снисходительности или пренебрежения. Наверное, он пытался меня поддержать, но терялся в догадках, как это сделать. Честно говоря, я и сама не очень-то понимала, что для этого нужно. Тяжело обрести равновесие, однажды утратив его. Вдруг и у него аналогичное затруднение?

Мучительно захотелось дотронуться до него, чтобы перестать строить пустые предположения, а просто понять: какой он? что я значу для него? есть ли между нами что-то общее? Знает ли он о моих способностях чувствовать эмоции от прикосновения и о фотографической памяти? Вдруг сам такой же? Тогда это явно пошло ему на пользу: он выглядел уверенным и успешным человеком.

Этот высокий галантный мужчина, говорящий на литературном английском, отдающий приказы, как монарх, и обращающийся со мной бережно и деликатно, словно с хрупкой вещью, просто не может быть моим отцом. Рука дернулась, но застыла, так и не решившись. Вдруг он просто вежлив, а я отрываю его от важных дел? Даже не знаю, какой тогда реакции ожидать от себя.

– Тебе нужна экскурсия, – тепло сказал он. Вряд ли он вкладывал в эту фразу особый смысл, но я вспомнила, что вчера именно такими же словами меня приветствовала Саманта, и не сдержала улыбку. Сравнивать моего отца и школьницу казалось нелепым.

Он приостановился, изогнув бровь в ожидании моих слов.

– Мне нужна экскурсия, – смиренно кивнула я.

Мы осмотрели гостиную, столовую и кухню на первом этаже. Еще там были разные подсобные помещения, но туда мы не заглянули. В дальнем углу дома оказалась большая спальня.

– Я буду спать здесь? – Я с интересом окинула светло-зеленые занавески и покрывало на кровати в тон.

– Нет, это гостевая спальня. – Казалось, его коробит сама мысль о таком.

Потом мы поднялись на второй этаж. И даже раньше, чем вошли в помещение справа, я уловила запах, который невозможно ни с чем спутать. Библиотека! Я остановилась на пороге, ахнув от изумления. Пару раз я бывала в маленьких сельских библиотеках, но ничто не сравнится с настоящей большой коллекцией книг в твердых переплетах. Я подошла к ближайшей полке: Философия, Политическая история, История искусств… Я бросилась к другой: История Древнего Рима, Колониальная Англия, Византия, Эпоха Возрождения… На третьей – Томас Манн, Кафка, Гессе, Кант… У меня разбежались глаза и заколотилось сердце. А это только три полки из множества, что открывались взору. Затаив дыхание, я нежно водила по корешкам кончиками пальцев, лениво размышляя, какую книгу первой взять в руки, открыть, вдохнуть ее запах и начать неспешное знакомство.

Взгляд зацепился за Пруста «В поисках утраченного времени». Я давно хотела ее прочитать. Цитата из книги, которая когда-то попалась на глаза, глубоко тронула и разбудила интерес. Слова сами всплыли в голове: «Единственное подлинное путешествие вовсе не в том, чтобы навестить дальние края, а в том, чтобы получить иные глаза. Увидеть ту же вселенную с точки зрения другого человека, сотни других людей, и воспринять сотню различных вселенных, которые видят они и которыми сами являются». Я уже протянула руку к книге, но тут легкое движение слева отвлекло, и, подняв глаза, я наткнулась на внимательный и заинтересованный взгляд.

С усилием опустив руку, я сделала шаг назад.

– Ты любишь читать, – скорее, не спросил, а констатировал Рейнер. Судя по выражению лица, ситуация доставляла ему удовольствие.

– Люблю.

– Библиотека твоя, – улыбнулся он. – Можешь читать, сколько хочешь.

– Правда? – Я с недоверием осмотрелась.

Просто невероятно – жить рядом с такой библиотекой, а не ждать неделями, когда появится возможность попасть в книжный магазин.

– Если не захочешь заняться чем-нибудь другим.

Я нахмурилась. Кажется, мы говорим о разном. Я тут же подумала об убийцах, сидящих на хвосте, и засомневалась, что чтению стоит отдать приоритет. Но в любом случае перспектива остаться здесь и открывать для себя мир за миром казалась упоительной.

– Завтрак готов.

Меня напугала фигура, внезапно возникшая в дверях, но это была всего лишь Грета.

– Спасибо, мы подойдем через пять минут, – небрежно бросил через плечо отец, и экономка исчезла.

С сожалением я окинула взглядом книжные полки. Простите, сейчас не могу остаться. Потом мы осмотрели кабинет и две спальни. Насколько я поняла, в одной из них мне предстояло жить, и отец предложил занять большую.

– Мне не нужно столько места, – попыталась протестовать я. – А потом, разве не ты будешь ночевать в большой спальне?

Мой вопрос явно его смутил.

– Занимай ту, которая тебе больше понравится, – в конце концов сдался он.

Мы спустились вниз, и меня усадили за накрытый стол в гостиной. От разнообразия разбегались глаза: фрукты, оладьи, булочки, яичница с беконом, молоко, сок и газированная вода. Как раз когда мы садились, Грета поставила на стол кофейник. Этого нам с Келли хватило бы на пару недель. Наш последний совместный ужин состоял из орехов, сыра и травяного чая.

– Что-то не так? – Вопрос Рейнера вывел меня из глубокой задумчивости.

– Все в порядке. – Мой голос прозвучал хрипло, и Рейнер не спускал пристального взгляда.

Я взяла булочку со стола и спряталась за ней от его взгляда, делая вид, что очень увлечена едой.

Не знаю, много ли съел отец, но я смогла домучить только булочку и выпить чашку молока. Когда мы поедим, откладывать будет уже просто невозможно. Ему придется все рассказать, а мне – узнать. И что там могут быть за секреты, о которых даже Ник не хотел говорить?

Рейнер вздохнул, и я подняла на него глаза. Он смотрел в сторону, и вид у него был недовольный, хотя я все еще сомневалась в его эмоциях. Слишком скупо он их проявлял. Возможно, он продумывал тяжелый разговор, а может, ему было скучно, ведь за последние пятнадцать минут мы не обменялись ни единым словом. Я раздумывала, как способности разрушили нашу семью. Наверное, таких, как я, просто убивают, а родители пытались спасти мне жизнь.

Когда наши взгляды пересеклись, я снова потерялась в догадках. Он злится или опечален? А может, разочарован? Наверняка представлял дочь другой: черноглазой красавицей, умеющей вести светские беседы и быть душой общества. Вместо этого ему досталась сероглазая молчунья, только и мечтающая о том, как бы запереться в библиотеке.

Я терпеливо смотрела на отца, ожидая, что он скажет.

– Пойдем в кабинет, – мягко произнес он.

Окна кабинета выходили в противоположную от входа сторону и открывали чудесный вид на лес. Я спрятала трясущиеся руки подмышками и сделала вид, что очень увлечена пейзажем. Рейнер встал рядом.

– Тереза, сложилась непростая ситуация, и, к сожалению, ты находишься в самом ее центре. Мне жаль Келли и жаль, что тебе пришлось все это пережить. Я планировал устранить опасность быстрее, чтобы вы смогли вернуться.

Он замолчал, напряженно глядя на меня. Я в самом центре? Он планировал устранить опасность? А если он не смог, как теперь от нее спасаться? Келли говорила, что поможет изоляция. Но я и так жила в лесу! Я никому не мешала! Мысли разбежались, пытаясь нащупать во всем этом здравый смысл, но натыкались лишь на растерянность и пустоту.

– Но ты больше не останешься одна. Я готов защищать тебя столько, сколько потребуется. И не отступлюсь. Ты понимаешь?

– Понимаю, – машинально ответила я. Стоп. Разве я честна с ним? – Хотя нет. Я ничего не понимаю. Ты знаешь, кто эти люди, которые убили Келли?

Его взгляд стал жестким, глаза потемнели. Если это гнев, то я рада, что он направлен не на меня.

– Я просил Келли Эберт прятать тебя от всех, даже от себя. Особенно после того, что случилось два года назад. Но она еще и ничего тебе не рассказала.

 Вопросы мелькали в голове один за другим, я не успевала их осознать.

– Почему даже от тебя? А что случилось два года назад? – Мне не понравился его осуждающий тон. – Только благодаря Келли я сумела сбежать. У нас всегда был план, – начала оправдываться я, – и он сработал, потому что сейчас я здесь. Живая!

Я защищала Келли, как могла. Он понял, и вид у него стал растерянный.

– Прости меня. Конечно, ты права. Я не имею права судить Келли и ее решения. Она сделала невероятное и прятала тебя целых шестнадцать лет. Даже я не всегда знал, где ты. Значит, и он не знал.

– Он? – Я растерялась. Виктор?

Рейнер снова вздохнул.

– Давай присядем, – и указал на небольшой кожаный диванчик в глубине кабинета. Занес руку над моим плечом, будто желая развернуть в нужном направлении, но не закончил движение.

Я расслабилась, когда волна его эмоций так и не коснулась меня. Челюсти свело от опасения и любопытства одновременно. Впервые желание дотронуться до другого человека и испытать его эмоции перевесило страх потерять себя.

Мы сели. Подняв глаза на отца, я наткнулась на его напряженный взгляд. Он нервничал. Я постаралась придать лицу как можно более благожелательное и доверительное выражение, чтобы ему помочь, хотя нервничала не меньше. Сейчас он скажет что-то вроде того, что люди со способностями под запретом и скрываются кто как может, а Виктор охотится на них и убивает.

– Я родился в местечке Торхау в Этерштейне, – начал он. – Это небольшая страна между Австрией и Германией. Моя мать София, твоя бабушка, работала школьной учительницей, а еще – была волонтером при Фонде ООН, помогала детям. Так они и встретились с моим отцом, на одном из благотворительных мероприятий ЮНИСЕФ10. Много лет скрывали отношения, даже когда появился я, но, в конце концов, все стало достоянием общественности. После им пришлось пережить много неприятных моментов: пересуды, унижение. Отстаивание отношений, когда весь мир против, не способствует личному счастью.

– А почему… – я запнулась, пытаясь разобраться в шквале информации, – почему они просто не могли быть вместе?

Отец вздохнул.

– Мой отец – король Этерштейна. За пять лет до встречи с моей матерью он женился на датской принцессе Луизе Саксен-Альтенбургской. Это был династический брак, и… – Он задумчиво посмотрел на меня. – Ты знаешь, что такое династический брак?

Я ошарашенно кивнула. Я прочитала много исторических романов, но разве сейчас так бывает? Хотя, наверное, король уже старый, и его свадьба состоялась несколько десятилетий назад. Все, что я слышала, казалось невероятным.

– Я рос в Торхау, – продолжался рассказ, – мама по-прежнему работала в школе, а отец пытался… – он запнулся, подыскивая слова, – …поддержать нас, но двор и королева были категорически против второй семьи. Что, впрочем, вполне понятно. Королю пришлось нас оставить, он выбрал долг перед отечеством. – Отец замолчал, словно смакуя отголосок своих слов. На его лице отражалась сложная смесь уязвленного самолюбия и понимающего смирения. – Много лет мы вели уединенный образ жизни. Мне кажется, моя мать считала ошибкой связь с королем. Возможно, именно это подточило ее здоровье или это была просто судьба. Она заболела и умерла, когда я учился в старших классах. Меня забрали в королевский замок, но мое присутствие все время напоминало королеве о неверности, а королю… – Он снова запнулся. – Впрочем, не важно. Как ни странно, я поладил с единокровным братом Эриком. Он был старше всего на пару лет. Его растили и воспитывали как следующего правителя. Отец настоял на признании меня законным наследником и избавил от позорного звания внебрачного сына, несмотря на протесты королевы и правительственных советников. Ради репутации короны решение в итоге поддержали. Я и сам не горел желанием, ведь это налагало на меня определенного рода обязательства, а отец ясно дал понять, что я не подхожу для трона, даже как запасной план. Меня признали законным сыном и частью семьи, ведь королю было важно зафиксировать в семейном древе представителя династии Ольденбургов. Теперь я мог претендовать на трон, но меня начали воспринимать еще хуже, чем прежде. Я стал угрозой для Эрика. И даже смерть королевы, моего самого ярого противника, не изменила ситуацию.

Рейнер замолк и, казалось, ушел в свои мысли. Судя по всему, не самые радужные. Он злился: я наблюдала за гневной складкой вокруг рта и подрагивающими крыльями носа. Его вышвырнули из семьи, пренебрегли им и его матерью. Вряд ли это можно назвать веселым детством. Зато у него была мать.

Признаться, изначально я ожидала совсем не этого, и сейчас ощущала себя очевидцем исторических событий. Это было невероятно захватывающе. Хотя я уже начала подозревать, что скоро на голову королю или Эрику, или самому рассказчику свалится еще больше неприятностей, иначе отец не становился бы все мрачнее и мрачнее.

– И что случилось? – нетерпеливо спросила я.

– Много чего. Нет нужды вдаваться в суть королевских интриг. Важнее, что в итоге я принял решение официально отречься от всех прав на трон, чтобы ни у Эрика, ни у прочих заинтересованных лиц не возникло опасений, что я на что-то претендую. Я закончил школу и, как только мне исполнилось восемнадцать, подписал отказ от трона. – Он замолк, погруженный в тягостные воспоминания. – Покинул Этерштейн и начал новую жизнь в другой стране. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет.

Печаль в его глазах отражала тоску по месту, где он родился и вырос, и по людям, которых больше не увидит.

– И ты никогда не возвращался в Этерштейн?

– Пути назад не было, – покачал он головой, и, казалось, он имеет в виду не физическое возвращение, а что-то другое. – Однако как бы я ни старался держаться в тени, происхождение невозможно игнорировать, и оно по-прежнему определяет мою судьбу. Боюсь, тебе это еще предстоит познать.

– Почему? – удивилась я. – Что такого в моем происхождении?

– Тереза, разве ты еще не поняла? – Рейнер озадаченно нахмурил брови. – Ты ведь моя дочь. Ты унаследовала не только мои гены, но и родословную.

– Значит, у тебя тоже?..

У него есть способности!

– Значит, ты принцесса, – медленно и раздельно объяснил он. Как маленькому ребенку.

– Я? Принцесса? – Я открыла рот от изумления. Звучало так нелепо, что просто не укладывалось в голове. При чем тут принцессы?

– Строго говоря, твой титул звучит как герцогиня Эттерская, принцесса Этерштейна, но… Да, просто принцесса – более понятно.

– Разве принцессы – не недотроги в красивых платьях с кружевами? Они умеют петь и танцевать. – Я рассмеялась. – Ходят на балы, у них есть слуги…

Я поместила себя в эту картинку и не удержалась от хихиканья.

Отец не разделял моего веселья. Напротив, его лицо стало темнее тучи.

– Так и должно было быть, – глухо произнес он. – Ты должна была расти как принцесса. Получать все самое лучшее. Твоя жизнь должна была сложиться по-другому.

Она сложилась по-другому из-за способностей. История про принцессу звучит неправдоподобно. Неужели он лжет? Зачем?

Огонь в его глазах разгорелся с новой силой. Что это – ярость или ненависть? Так хотелось понять его, познать, сделать частью себя. Это была почти физическая потребность, как потребность во сне или воде: я больше не могла сдерживать ее и протянула руку. Он тут же схватил ее, как будто только этого и ждал.

На минуту я ослепла, оглохла и потеряла чувство равновесия, окунувшись в его эмоции. Гнев, стыд, чувство вины, тоска, ярость и ненависть разом обрушились на меня в жуткой какофонии. За сильными и разрушительными чувствами я чуть не проморгала другие – надежду, признательность и воодушевление. Слишком сильно… Мое «Я» забило тревогу. Я теряю себя, я таю!

Тут отец сильнее сжал мою руку, вряд ли осознанно. Но я вынырнула из омута его чувств и омута темных глаз, осознав, что я – все еще я, все еще сижу на диване в кабинете с видом на лес на втором этаже дома в Хейуорде. Держу отца за руку и смотрю ему в глаза. Словно рябь в мутной воде – всколыхнулось и пропало воспоминание о похожем, но забытом переживании. Отпечаток знакомых эмоций вспышкой мелькнул на краю сознания. Мы встречались раньше?

На мучительную секунду я стала своим отцом. Он тяжело переживал последствия принятых решений; разрывался между страстями и долгом; питал отвращение к себе и испытывал муки совести за взятую ответственность. И в то же время был наполнен облегчением из-за возможности обрести надежду; испытывал восторг и воодушевление от увиденного шанса на искупление; находил силы, чтобы почувствовать умиротворение и нежность. И переживал все совершенно искренне. Мгновение изменило все. Окунувшись в его личный ад, я вернулась другим человеком.

И перестала относиться к отцу с опаской. Ощутив эйфорию от такой близости, я захотела испытать еще.

– А моя мать? Кто она?

Он все еще держал меня за руку, поэтому я четко уловила вспышку хорошо контролируемого раздражения и презрения вкупе с уязвленным самолюбием. Это сказало о многом. Разочарование прошило меня холодными иглами.

– Ее зовут Адаберта Ланге, она шведка. Выросла в Стокгольме в семье мелких дворян, не имеющих реального веса при дворе. – Он помолчал, подбирая слова, нащупывая в воспоминаниях что-то хорошее, чем мог бы поделиться. – Я хотел бы рассказать тебе о большой и светлой любви между нами, но этого не было. Мы провели вместе несколько недель, нам было хорошо, потом… она уехала. – Он странно запнулся, ощущая обиду. При случае нужно узнать обстоятельства их расставания. – Я даже не знал, что она беременна, пока, спустя несколько месяцев, мои люди не сообщили об этом. Адаберта уехала в Этерштейн, пыталась добраться до короля в попытках стать частью семьи. Но ее перехватили. Ты родилась в Торхау, там же, где и я. Как будто все это было предопределено. – Рейнер устало усмехнулся, а я ошарашенно переваривала новую информацию. – Вскоре после твоего рождения мои люди привезли вас сюда, в Портленд. Я пытался найти с Адабертой общий язык, обеспечить ей приемлемый уровень жизни, достучаться до нее. Ради тебя. Но ее не интересовала семья… – он запнулся, – …со мной.

Я снова ощутила его презрение и раздражение. Было совершенно ясно, что воспоминания ему неприятны, он без конца подавлял вспышки злости.

– Тогда все закрутилось вокруг вероятного наследника трона – тебя. Кое-кому твое появление на свет сильно мешало.

Я запуталась окончательно. Келли говорила, что людям свойственно бояться всего нового и непонятного, поэтому мне следует быть осторожной. Но зачем убивать принцесс?

Сейчас мне хотелось только одного: чтобы отец перестал мучиться, а для этого нужно завершить рассказ. Значит, нужно скорее обсудить все причины.

– Виктору?

Глаза Рейнера сверкнули:

– Ты знаешь о Викторе?

– Ник упоминал. Он сказал, что нас с Келли преследовали люди Виктора. Кто это?

Рейнер держал мою руку, как держат крохотных птиц со сломанным крылом – осторожно и деликатно. Перебирая воспоминания, он ощущал печаль, скорбь и тоску.

На страницу:
5 из 6