Улитка на склоне Фудзи

«Зачем вы здесь лежите?» – сказал я и, обняв отца, помог ему подняться. Позже я понял: это был первый признак того, что скоро отец станет землей под кустами полыни. Возможно, день тот вообще был несчастливым, отцу все что-то неможилось, его била лихорадка, тело горело, как в огне, и, когда подали рис, он не мог проглотить ни зернышка. «К чему бы?» – испугался я, и сердце у меня упало, но никаких средств помочь отцу не было, оставалось только растирать его.

24-й день

Ясно. От своего друга Тикуё принес лекарство и дал отцу.

25-й день

То облачно, то ясно. Отцу с каждым днем все хуже. Нынче утром не мог проглотить ни ложки рисового отвара, только и остается надеяться, что на лекарство, которое он принимает ежедневно по капле. Целый день отец пролежал в расслабленности чрезвычайной, временами корчась от невыносимой боли. Право, куда легче болеть самому, чем находиться рядом с больным.

26-й день

Ясно. Пригласил к отцу Дзинсэки из деревни Нодзири. Тот и не пытался обнадеживать. «Пульс весьма слаб и неровен, – сказал он. – Боюсь, что это скрытая форма кишечной горячки, и благоприятный исход возможен лишь в одном случае из тысячи».

Сердце у меня оборвалось, я ощутил такое отчаяние, словно попал в пустую ладью, несущуюся куда-то по воле волн, но не время было предаваться унынию, и я стал насильно поить отца лекарством.

Сегодня у нас будет ночевать тетка из Нодзири.

27-й день

День еще более унылый, дождь льет такой, что и жить не хочется. Вот что прислал мне мой друг Тикуё:

Летний ливень.«Ну и льет!» – вздыхаю, на небоГлядя из-под руки.

28-й день

Ясно.

Сегодня день поминовения Учителя*, и утром отец принялся полоскать горло*. Я просил его не делать этого, ведь у него мог снова подняться жар, но он упорствовал и, как обычно, обратившись к Будде, начал читать сутру. Голос его звучит еле внятно. Больно смотреть на него, так он ослаб.

29-й день

Чем хуже становится отцу, тем, очевидно, больше тревожит его мое, сироты, будущее, во всяком случае, он возымел намерение разделить владения свои между обоими сыновьями, и тут же, с трудом переводя дыхание, объявил, что поля в Накадзима и в Кавара оставляет младшему сыну. Однако Сэнроку это пришлось не по нраву, и он воспротивился воле отца. Кончилось ссорой. Глаза людей застланы туманом алчности, коварства, лести, потому-то и возникают меж ними раздоры. Право, дурно устроен мир людей, он загрязнен пятью сквернами*, живущие в нем пекутся лишь о собственных благах, пренебрегая заботами о родителях.

Вечером у отца был особенно плохой пульс, и, не желая оставлять его одного, я попросил лечь с ним младшего брата, ибо, хотя Сэнроку и воспротивился воле отца, он все-таки его сын, в его жилах течет отцовская кровь, и теперь, когда отец подошел к своему пределу, брат не может не испытывать сожаления, и я хорошо представляю себе, каково у него на душе. Посмотрев на отца, который лежал, отвернув лицо от света лампы, я понял, что он всю ночь будет мучительно задыхаться и кашлять, и сердце мое болезненно сжалось, но я постарался обрести утешение в мысли, что отлив уже кончается*.

Отец сказал, что не прочь попробовать медвежью желчь, которая, как говорят, есть у лекаря из Нодзири, но идти туда не меньше ри*, и я побоялся оставлять отца одного, тем более что мать* с ним в ссоре. Тайком послал в Нодзири младшего брата, но случилось так, что как раз сегодня ночью дождь перестал лить и небо прояснилось, поэтому отец, охваченный беспокойством о затопленных полях, спросил о Сэнроку. Пришлось рассказать все как есть, ибо средства скрыть правду не было. Отец был вне себя от ярости, стал браниться: «Зачем ты послал его за медвежьей желчью, неужели и ты против меня?»

Тут мать, воспользовавшись случаем, завопила из спальни, да так, будто в доме никого больше не было, – что, мол, этот бездельник Исса послал Сэнроку, даже не дав ему позавтракать, ему, мол, все равно, что у брата во рту маковой росинки не было.

Горько мне стало чрезвычайно, но – делать нечего – ударился головой о пол, сложил руки и, обливаясь слезами, стал просить прощения за все прегрешения. Мало-помалу отец сменил гнев на милость.

Ободряет ли отец меня лаской или уничижает презрением – любое наставление его за счастье почитать должно, и смею ли я выказывать недовольство? К тому же, когда он гневался, голос его то и дело прерывался, с трудом повинуясь ему, – как было не пожалеть его?

Вчера вечером я приготовился к долгой разлуке с отцом, а сегодня утром, испытав на себе его гнев, радовался так, как не радуется и слепая черепаха, вдруг наткнувшаяся на плывущее бревно. Но вот солнце поднялось высоко, и вскоре приплелся брат.

1-й день 5-й луны

Небо безоблачное, в поле злаки суетливо шелестят колосьями, бутоны лилий внезапно обнаруживают алость и белизну лепестков, а люди шумят, сажая и пересаживая рис. В эту пору особенно нестерпимо смотреть на отца: обыкновенно такой бодрый и деятельный, теперь он почти не поднимается с постели. Дни стоят долгие, и уже с полудня он начинает маяться и то и дело спрашивает: «Ну как, не смерклось еще?» Сердце сжимается, когда представляешь себе, каково у него на душе.

2-й день

Отцу стало гораздо хуже, он очень страдает, мать же по-прежнему дуется и даже смотреть на него не хочет. Брат после раздела земли тоже злится. Пусть мы и не родные братья, но питать друг к другу такую черную злобу могут только давние, еще с прошлых рождений враги. Когда отец, жалея меня, ночью не сомкнувшего глаз, обращает ко мне ласковые слова: мол, поспи, отдохни немного или выйди, проветрись, – мать становится особенно груба со мной, начинает придираться по пустякам, совершенно забыв о правиле подчинения троим*. И что самое нелепое, она так мучает отца не иначе, как в отместку за то, что нелюбезный ее сердцу пасынок неотлучно находится подле его ложа. Но куда мне деваться, ведь не могу же я бросить его?

3-й день

Ясно.

Дзинсэки заявил, что у него нет больше лекарств, способных помочь отцу. Видя, что даже лекарь, на которого я уповал наравне с богами и буддами, отступился от нас, я вознамерился было, прибегнув к тайным обрядам и заклинаниям, просить о помощи небесных богов-защитников, но отец запретил мне пользоваться приемами приверженцев тайных учений. И что мне остается теперь? Сидеть сложа руки и ждать конца? Одна мысль о том противна мне, и я решил обратиться к лекарю по имени Дою из монастыря Дзэнкодзи и тотчас послал за ним. А сам считал минуты, уповая на то, что Дою удастся вернуть отца к жизни, ведь и у этой драгоценной нити бывает запас. Но Дою все не ехал, и, только когда зашло солнце и у ворот зажгли фонари, наконец появился его паланкин. Я сразу же провел лекаря к больному, но совершенно так же, как прежде Дзинсэки, он заявил, что нет даже одного шанса из десяти тысяч, что отец снова станет человеком этого мира.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.