На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь

– Так она просила! Припадок у нее!

– Что его милость подумает?

Слова эти навлекли страдалицу на новую мысль.

– А выпью-ка я за него вина!

– Чайку, – поправил ее брат. – И не здесь, у меня. Сил с тобой нету! Пошли, пошли, оба!

– Где Полли? – жалобно спросила мамаша Прайс.

– В парке, – отвечал Сид, – смотрит на кроликов. Никогда их не видела. То есть живых, надо понимать. К чаю вернется, как это, голубь в голубятню.

– Хорошая девушка, – сказала мамаша Прайс, – американка, да что поделаешь! Я всегда говорю, люди разные бывают. Кто-кто, а она никого не застрелила, хоть там у них и принято. Тихая такая, уважительная. А чтоб стрелять – да боже мой!

– Мамаша все в кино ходит, – пояснил Сид. – По ней, там одни гориллы да гангстеры.

– Ка-ак пальнет! – сердито сообщила гостья. – Я так понимаю, это надо запретить. А Полли прямо говорит, не скрывает, что оттуда, но чтобы кого застрелила… Тихая такая, воспитанная. И работница хорошая. Женись, сынок, женись, бывает и хуже. Никого не застрелила.

– Чего мне жениться, мать? – сурово сказал Сид. – Еле кручусь, работы много. Мне не до баб. Я в свои ножницы влюбленный.

– Меня бы кто любил! – взвыла мамаша.

– Хорошее дело. А то, может, чаю? Оп-ля, пошли!

– Где Тони… ик… его милость? Мы не обнимались!

– Обниметесь, обниметесь, – заверил Слингсби. – Идем! Нет, таких зануд…

Двери закрылись, в комнате воцарился мир.

4

Мир распростер свои мягкие крылья не только над гостиной. День достиг той точки, когда (если каким-то чудом погода стоит хорошая) все сущее озаряет поистине волшебный свет. Люди, звери, вещи словно заснули. Лужайку покрыла тень. В кустах щебетали птицы. Предвечерние ветерки обещали долгожданную прохладу.

Эту мирную тишину нарушили зловещие звуки. Сами по себе они вполне привычны в наше автомобильное время – гудки, скрип тормозов, сдавленный крик; но сейчас они просто поражали, как какая-нибудь сенсация.

Сменила их тишина, тоже довольно зловещая. Потом заскрипел гравий, и в дом, через окно до полу, вошел лорд Дройтвич без пиджака. Шел он осторожно, поскольку нес девушку. Завидев диван, он прислонил ее к подушкам, отошел немного, отер лоб и вгляделся получше, после чего сказал:

– Ой, господи!

Девушка лежала на спине, закрыв глаза. Ему она напомнила подбитую птичку, а так, сама по себе, была субтильной, даже хрупкой и очень хорошенькой. Несчастному пэру показалось, что губы у нее как раз такие, которые охотно улыбнутся, если вообще приоткроются.

– Ой, господи! – повторил он. – Ой, батюшки!

С отчаяния он взял неподвижную ручку и стал ее гладить изо всех сил. Казалось, что бьешь бабочку, но он не сдавался, и, наконец, девушка открыла глаза.

Они были приятные – большие, цвета старого хереса, но даже если бы они оказались рыбьими, он все равно бы обрадовался. Открыла – и на том спасибо.

– Привет! – сказала она.

Голос тоже был приятный – мелодичный, низкий, но Тони плохо разбирался и в голосах. Он молча вытирал лоб. Девушка огляделась и, видимо, что-то вспомнила.

– Знаете, – сказал Тони, с облегчением и даже почтением глядя на нее, – я в жизни не видел такой замечательной девушки.

Она улыбнулась. Да, он был прав. Улыбалась она при малейшей возможности.

– Это вы про меня? Почему?

– Во-первых, – отвечал Тони, – потому что вы улыбаетесь, хотя я вас переехал. Во-вторых, потому что вы не спросили: «Где я?»

– Я и так знаю.

Тони глотнул воздуху.

– Я знаю, где должен быть я, – сказал он. – В суде. Судья надевает шапочку и говорит: «Подсудимый!..»

– Да вы же не виноваты! Я выскочила из кустов прямо под колеса.

– Выскочили?

– Еще как! Надо быть осторожней.

– И мне тоже. Скажите, вы часто сидите в кустах?

– Там была белка. Я хотела ее рассмотреть. Вы их любите?

– Мы редко встречались.

– А я их много видела, в Центральном парке, но издалека.

– В Центральном парке? Это в нью-йоркском?

– Да.

– Значит, вы оттуда?

– Да. Жила там всю жизнь, пока сюда не приехала.

– Почему вы приехали?

– Очень хотела увидеть разные страны. А с Англии начала, потому что язык один.

– Ага, понятно!

– Подкопила денег, и пожалуйста!

– Какая вы смелая!

– Получилось очень хорошо. У меня прекрасная работа.

– А где?

– У мистера Прайса.

– Вон что! Вы у Сида служите?

– Да. Я маникюрша. А вы его знаете?

– Очень давно.

– Ну да, вы же здесь работаете. Наверное, он тут часто бывает.

– Часто. Его мать была здесь няней.

– Да-да. Смешно, правда? Он рос вместе с лордом Дройтвичем. То есть, когда они были совсем маленькие. Наверное, их иногда путали. А теперь мистер Прайс – парикмахер, у лорда Дройтвича – такой замок… Ой, послушайте! Вам не влетит, что вы меня сюда принесли?

– Конечно, нет!

– Что ж, вам виднее. Вообще-то я думала…

– Да, кстати! Как это я не спросил? Вы не ранены?

Она подумала.

– Не знаю. Странное такое чувство.

Тони поднял и опустил ее руку.

– Больно?

– Н-нет, – неуверенно сказала она. – А вот колено побаливает.

– Можно, я посмотрю? Теперь их не закрывают.

– Да, это верно. Осторожней, пожалуйста!

Она спустила чулок. Он тщательно осмотрел ногу.

– Ссадины есть. Пойду намочу платок.

Он отошел к чайному столу, вернулся с очень мокрым платком и осторожно приложил его к колену.

– Если надо, кричите, – предложил он.

– Да что вы, совсем не больно. – Она огляделась. – Какая красота! Наверное, хорошо тут работать. Говорят, лорд Дройтвич очень добрый.

– Кто говорит?

– Миссис Прайс. Она его обожает. Ее послушать, он был ужасно красивым младенцем. У нее есть фотография, он в раковине, совсем голый.

– Гадость какая!

– Ну, что вы! Очень хорошенький. Добрый такой. Он женат?

– Вроде бы собирается.

– Конечно, уж кто-нибудь его подцепил.

Тони это не понравилось.

– Что с вами? – спросила девушка.

– Да так, ничего. – Он положил мокрый платок в карман. Она натянула чулок, пошевелила коленом и сообщила:

– Гораздо легче.

Тони стоял, немного нахмурив лоб. Ему казалось, что помолвка должна бы вызвать более теплые чувства. То Фредди, а теперь эта барышня с какими-то странными глазами…

– Подцепил? – проверил он.

– Ну, конечно. Из-за титула.

Тони вымученно улыбнулся. Да, как-то все странно.

– А вам не приходило в голову, – осведомился он, – что лорда Дройтвича можно полюбить?

Она покачала головой, и так резко, что каштановые волосы упали на глаза.

– Нет. Светских девушек я знаю. Я им делаю маникюр.

– Они вам что-то рассказывают?

– Они разговаривают друг с другом, словно меня и нет. Да, я-то их знаю. Щучки, вот они кто.

Тони стало еще хуже.

– А как они… подцепляют мужчин?

– Ну, льстят им… воркуют… Много есть способов. Притворяются, что влюблены. Кокетничают с кем-нибудь, чтобы вызвать ревность…

– Берти!

– Что?

– Ничего. Так, междометие. От избытка сердца. Говорите, говорите.

– Я думаю, в таком месте они будут гулять с ним при луне…

Тони потер подбородок.

– А Фредди-то прав.

– Фредди?

– Это мой брат.

– Он тоже тут работает?

Тони засмеялся.

– Кто, Фредди? Вы его не знаете. Уж он-то не сеет, не жнет… [2]

Она удивилась.

– Слушайте, – спросила она, – кто вы? Как-то вы говорите… не похоже на шофера.

– Добрый вечер, милорд, – раздался голос матушки Прайс. – А я – ик – вас ищу-ищу!

Девушка вскочила, укоризненно глядя на Тони.

– Милорд?!

– Вы уж простите. Привет, няня.

– Это нечестно!

– Да-да. Простите.

– Нет, так меня провести!

– Полли, – укоризненно сказала миссис Прайс, – что ты говоришь? «Провести», это надо же!

– Няня, – возразил ей лорд, – мне очень стыдно, но это правда. Надо было меня лучше воспитывать.

– Я ли вас не холила, я ли не лелеяла, – запричитала мамаша Прайс.

– А щеткой не били. И что же? Я солгал нашей гостье. Да-да, солгал. Если хотите – наврал. Боже ты мой!

Он закрыл лицо руками. Полли засмеялась. Миссис Прайс стала строже.

– Полли, ты обидела его милость.

– Нет, – сказал Тони, – это я обидел Полли. Наехал на нее. Так мы познакомились.

– Ничего не понимаю, – сказала миссис Прайс. – Что-то это все мне не нравится.

Вероятно, она развила бы тему, но дверь открылась, и явился Слингсби.

– Опять она тут! Сколько тебе говорить… – Он заметил Тони. – Прошу прощения, милорд. Я не знал, что здесь ваша милость.

– Ничего, Слингсби, ничего.

– Разрешите заверить, милорд, что эта особа без моего ведома то и дело, pardon, суется сюда, как кролик в норку.

– Да сказано вам, я не против. Мы так мило болтаем.

– Чрезвычайно рад, милорд.

Тони обернулся к Полли.

– Кстати, – сказал он, – познакомились ли мы? Я – Дройтвич. Лорд.

– А я – Браун. Полли.

– Очень рад, мисс Браун.

– Я тоже, лорд Дройтвич.

Они пожали друг другу руки. Тут и вошли леди Лидия с сэром Гербертом.

Леди Лидия остановилась, едва переступив порог. Она не любила миссис Прайс и не считала, что место ей в гостиной. Кроме того, ругая беспечную Полли, мамаша Прайс занимала слишком много квадратных футов.

– А, Прайс, – сказала она. – Как поживаете?

Мамаша Прайс сделала книксен.

– Спасибо, миледи, не жалуюсь, только вот сердце что-то…

– Ах-ах, – холодно откликнулась леди. – Следите за здоровьем.

– Тетя Лидия, – сказал Тони, – это мисс Браун. Я отшвырнул ее на семнадцать ярдов два фута и одиннадцать дюймов. Машиной. Европейский рекорд.

К иностранкам леди Лидия была мягче.

– Надеюсь, моя милая, – сказала она, – что вы не ушиблись. Мой племянник за рулем очень опасен. Насколько я помню, вы маникюрша? Надо будет показать вам руки, когда поеду в город.

Миссис Прайс почему-то решила поговорить о здоровье с сэром Гербертом.

– Вот вы спросите, – сказала она, глядя на него взглядом старого морехода, – почему у меня сердце щемит…

– Нет-нет, не спрошу, – поспешил ответить сэр Герберт.

Жена решила его спасти.

– Слингсби, – сказала она, – отведите Прайс к экономке и дайте ей портвейна или чего она хочет.

– Мне бы любви! – взмолилась почетная гостья, прижимая к глазам нечистый платок. – Можно с вами поговорить, милорд?

– Я к тебе зайду, – обещал несчастный граф, понимая, что тетя Лидия больше не выдержит. – Надо машину в гараж отвезти.

– Ясное дело, – захныкала страдалица. – Машина ему лучше меня. Я ли его не…

Леди Лидия и сэр Герберт переглянулись.

– Слингсби! – резко сказала хозяйка.

Дворецкий знал свое место и не стал бросать сочувственных взглядов, но с пониманием запыхтел.

– Сию минуту, миледи. – Он повернулся к сестре: – Пошли, я тебя прошу! Почудила, и хватит.

Только что леди Лидия заметила в нем сочувствие. Теперь он заметил сочувствие в Полли, и не ошибся. Та подошла к мамаше Прайс и повела ее, приговаривая:

– Вот так. Пойдем, отдохнем…

Миссис Прайс засомневалась.

– Отдохнуть-то отдохнем, только если б я захотела, я бы…

– Прайс! – крикнул сэр Герберт.

Она взглянула на него, словно до сих пор не замечала.

– Добрый вам вечер, Сырырбырт. Я вот говорю…

– Неважно, – прервала ее леди Лидия. – Лорд Дройтвич к вам зайдет.

– Конечно, – подтвердил Тони.

Мамаша Прайс покачала головой со скорбью Моны Лизы.

– Он меня не любит. Никто меня не любит!

– Чушь! – сказал сэр Герберт. – Любит. Идите, идите… вот так. Пенсию вам платят исправно?

– Да-да, Сырырбырт. Только я так думаю, зачем? Продала первородство за похлебку…

Фыркнув напоследок, она подчинилась Полли. Шествие замыкал Слингсби, выражая и отрешенность, и извинение за сестру. Тони смотрел им вслед.

– Что она хочет сказать?

– Ничего. Ничего! – Сэр Герберт затряс головой, словно отгонял муху. – Она напилась. Уведи-ка ее к себе, Лидия, и подержи, пока не уедет.

– Да, ты прав.

Тони удивленно на них глядел.

– Господи! – воскликнул он. – В чем дело?

– Она болтливая дура, – сообщил сэр Герберт. – Может навыдумывать про твоего отца…

– При чем тут отец?

– Ну, про меня. Про кого хочешь. Ради бога, не спрашивай!

– Почему ты волнуешься?

– Я? Волнуюсь? Какая чушь! Я ничуть не волнуюсь.

– А, вон что! – обрадовался Тони. – У тебя с ней что-то было!

– Тони, – сказала леди Лидия, – не говори глупостей.

– Лидия, пошли, – сказал сэр Герберт. – Зачем мы теряем время? Поймай ее и держи, пока не проспится. Может, она сейчас рассказывает.

Когда дверь за леди Лидией закрылась, Тони обернулся к дяде.

– Ну, дядя Герберт, посмотри мне в глаза. Было у вас что-то двадцать пять лет назад?

Сэр Герберт фыркнул.

– Конечно, нет! Двадцать пять лет назад я предпочитал хористок.

– Хм… – сказал Тони. – Как-то ты странно говоришь. Уклончиво. Меня всегда удивляло, что ты ей платишь.

– Мой дорогой! Она нам преданно служила!

– Ладно, я сам ее люблю, особенно на расстоянии. Сида я люблю меньше. Наверное, бранит аристократов в Гайд-парке. На меня смотрит так, словно я торможу прогресс. Знал бы он, что такое быть графом! Побыл бы на моем месте!

– Господи! – закричал сэр Герберт. – Что ты говоришь?

– А что? Мы, графы, самые несчастные люди. Хозяйство само собой не идет. Если бы Сид Прайс оказался…

– Тони! Прошу тебя!

– Что ты волнуешься? Дрожишь весь…

– Я не дрожу.

– Дрожишь, как цветок на ветру. Скажи мне, дядя Герберт…

– А, вот вы где!

Из двери торчала голова мамаши Прайс. Сэр Герберт нашел в ней сходство с Медузой.

– Господи! – застонал он. – Где же Лидия?

5

Мамаша Прайс скромно просочилась в комнату. В руке у нее был полупустой бокал, чем и объясняются, вероятно, изменения, достаточно резкие, а вот хорошие ли – это как кому. Из глубин скорби она взмыла на вершину радости.

– Можно? – осведомилась она. – Вы тут, а я – там, хе-хе! Скажут, я выйду. Пора нам, мой миленький, потолковать, – добавила она, обращаясь к лорду Дройтвичу.

Тони попятился. Да, она шаталась, но поцеловать его могла.

– Нянечка! – взмолился он. – Не надо, я занят!

Мамаша Прайс захихикала.

– Да уж, не свободен, хе-хе! Захомутали. Поздравляю – ик – и желаю. А вам стыдно, Сырырбырт!

– Почему? – растерялся баронет. – Что я такое сделал?

– Сами знаете… ик…

– Вы бы лучше прилегли!

Мамаша Прайс обиженно выпрямилась, веселье ее угасло.

– Прям счас! – отвечала она. – Хватит, я от вас нахлебалась!

– Ну что это! – вскричал сэр Герберт, кидаясь к входившей в комнату супруге. – Лидия, зачем ты ее выпустила?

– Я ее не поймала, – ответила леди. – Скорее всего, она рыскала по дому. У Слингсби ее не было.

Тут появилась Полли и спросила:

– А, вы ее нашли?

– Мы что, играем в прятки? – удивился Тони. Приветливость мамаши Прайс тем временем вернулась.

Допив свой бокал, она одарила собравшихся улыбками и повела такую речь:

– Ле-ик-жентлемены, выпьем за нашего красавчика и его… ик… супружницу. Мир да любовь! Что ж это вы. Леди-лиди? До дна, до дна!

– Какая мерзость! – сказала хозяйка, снова спугнув радость оратора.

– Эт кто, я? – Она тыкнула пальцем в Тони. – Тоже мне, защитничек выискался! Не-ет, хватит, я все скажу!

Сэр Герберт бросил взгляд на леди Лидию и, вероятно, набрался новых сил.

– С меня тоже хватит, – промолвил он. – Немедленно идите в библиотеку!

Мамаша Прайс отшатнулась.

– Вы меня не хватайте! – взвизгнула она. – Ишь какой! Да я сколько лет… ик… совесть продаю-ю-ю…

Полли выступила вперед.

– Идемте, миссис Прайс, – мягко сказала она. – Там хороший диванчик, я вас причешу, к ужину будете как новенькая.

– Ты хорошая девочка, – захныкала мамаша Прайс. – Ни в кого не стреляешь… Я Сиду всегда говорю, эта Полли… – Тут она развернулась к сэру Герберту. – Ой, Сид, Сид! Из-за вас ему жизнь испортила… Да, Сырырбырт, все из-за ва-а-ас… Ик!

– Хватит!

– Ну, это мы еще посмотрим.

С этими грозными словами она наконец вышла, столкнувшись с Фредди, которому казалось, что наступила пора коктейлей.

– Если зрение меня не подвело, – заметил он, – она назюзюкалась.

– Еще как! – горестно подтвердил сэр Герберт.

– Что ж вы ее не выгоните вместе с сыночком?

– Нет! – воскликнула леди Лидия. – К сыну ее пускать нельзя!

Фредди совсем растерялся.

– Ничего не понимаю!

Тони, достаточно строгий, выступил вперед.

– Вот именно. Но должен понять. Тут какая-то тайна.

– Что ты, что ты, что ты! – быстро ответил сэр Герберт.

– То. Не такой я дурак. Почему она говорит, что продавала совесть?

– Герберт, – выговорила леди Лидия, – скажи ему.

– Лидия!

– Да. И ему, и Фредди. Я больше не выдержу.

– Я жду, дядя Герберт, – напомнил Тони.

– Что ж, пеняй на себя, – ответил его дядя.

6

Приняв классическую позу английского джентльмена, то есть стоя спиной к камину, несчастный баронет спросил:

– Тони, ты знаешь, как и где ты родился?

– В Индии… – растерянно отвечал граф.

– …где жили тогда, – прибавил Фредди, – родители нашего героя. По хрупкости здоровья его послали в Англию…

– Нет, – прервал его сэр Герберт. – Все не так.

– Значит, меня обманули, – сказал Фредди.

Леди Лидия посмотрела вверх из глубин кресла:

– Говори, Герберт.

Муж ее дернул горлом, словно глотал неприятное лекарство.

– Хорошо, – согласился он. – Тони, ты родился на Мотт-стрит, в Найтсбридже, над парикмахерской.

Тони заморгал.

– Зачем же мама… – начал он.

– Если под «мамой» ты подразумеваешь покойную леди Дройтвич, ее там не было.

Фредди снова посмотрел на дядю.

– Ты напился?

– Говори! – взывала леди Лидия. – Не крути ты вокруг да около!

– Я хотел помягче…

– Не надо.

– Правильно, – одобрил Тони. – Швыряй свою бомбу и хорони мои останки.

– Что ж, – сказал баронет, – эта… хм… женщина – твоя мать.

– Как?! Отец польстился…

– Нет-нет. Все гораздо хуже. Ты – законный сын.

– Почему «хуже»? Если бы я был незаконный, я бы не имел права на титул.

– А ты и не имеешь, – сообщила леди Лидия.

– Вы оба в своем уме?!

– Все очень просто, – начал сэр Герберт. – Сын Дройтвича прибыл из Индии, его воспитывала кормилица. Естественно, у нее был ребенок того же возраста…

– О, господи! Понятно. Наследник умер, а я…

– Наследник не умер.

– Где же он?

– Там, на людской половине. Его зовут Сид Прайс.

Раздался пронзительный крик. Кричал не Тони – он тупо глядел на дядю, а тот, кто еще недавно считал себя его братом.

– Это неправда, – утешил его Тони. – Не может такого быть.

– Может, может, – возразила леди Лидия.

– Нет, не может! – крикнул Фредди. – Вы посмотрите на его галстук!

Тони подошел к окну, постоял и вернулся.

– Объясните получше, – сказал он. – Вы уверены?

– Вполне.

– Вы давно это знаете?

– С тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.

– Однако! Больше десяти лет. А как же это обнаружили?

– Миссис Прайс попала в аварию. Все обошлось, но она думала, что умирает.

– И послала за Дройтвичем, – продолжил рассказ сэр Герберт. – Решила покаяться на смертном одре.

– Так… – сказал Тони.

– Я был в клубе, он меня вызвал в эту парикмахерскую, и она все повторила. Года за два до возвращения хозяев из Индии она подменила их ребенка своим.

– Так-так… – сказал Тони.

Фредди еще боролся с судьбой.

– Ну, это черт-те что! – воскликнул он. – А как насчет семейного сходства?

– Все младенцы похожи на Дройтвича, – сказал сэр Герберт.

– Такие, знаешь, – пояснила леди Лидия, – круглые, розовые, глупые.

Фредди не сдался.

– Хорошо, а особые приметы? Они у всех есть. Даже в документах пишут: «Приметы».

Сэр Герберт важно кивнул.

– К этому я и подхожу. Сын Дройтвича ошпарил руку, еще в Индии. Когда они вернулись, шрам исчез. Через четырнадцать лет его обнаружили у Прайса.

– Черт знает что! – сказал Тони. – Если вы точно знали…

– Подожди, – прервала его леди Лидия. – Сейчас поймешь.

– У леди Дройтвич, – продолжал баронет, – было слабое здоровье. Если бы мы отняли у нее обожаемого сына и заменили каким-то чудищем, она бы этого не перенесла. Мы с Дройтвичем проговорили целый вечер, и мне пришла в голову неплохая мысль: принесем к ней этого типа, оставим их вместе, а уж материнское сердце само сработает.

– И как, сработало?

– Что ты! Когда принесли дитя, – торжественно вымолвил сэр Герберт, – она сказала, что в жизни не видела такой пакости.

– Ее просто трясло, – прибавила леди Лидия.

– Муж предложил усыновить его, и она решила, что дело нечисто. Я думаю, бедный Дройтвич немало перенес.

Сэр Герберт вздохнул и немного распустил воротничок, явственно радуясь, что достиг конца повести.

– Это все? – спросил Тони.

– Да, все.

– Чего тебе еще надо?! – возмутился Фредди.

– Я посоветовал Дройтвичу сдаться, – дополнил свой рассказ сэр Герберт. – В конце концов, есть мальчик, воспитанный как сын графа…

– Да, Тони, – подтвердила леди Лидия, – у тебя превосходные манеры.

– …и есть исключительно неприятный субъект.

– Аминь, – заметил Фредди. Тони, однако, не успокоился.

– А мне-то что делать? – крикнул он.

– Тебе? – удивилась леди Лидия. – Неужели это не ясно?

– Вот именно, – поддакнул сэр Герберт. – Сиди тихо и смотри, чтобы эта мегера не болтала.

– Да, господи! – не унимался Тони. – Как же я могу…

– Не дури, – укоризненно сказал Фредди. – Не распускайся, старик. Ты обо мне подумал? Тебе не стыдно подсунуть мне такого братца?

– Нет, правда, Тони! – вступила в беседу леди Лидия. – Отец, и тот решил ничего не трогать. Что ж ты беспокоишься?

– Молодец, тетя Лидия, – одобрил ее Фредди.

– Беспокоиться? – Тони обернулся к дяде. – А ты никогда не беспокоился?

– Естественно! Я для него сделал что мог. Два раза в месяц, приезжая в Лондон, я захожу к нему постричься…

– А я его всем рекомендую, – прибавила леди Лидия. – Поэтому он и открыл женский зал.

– Если бы он его не открыл, – напомнил Фредди, – он бы не нашел эту очаровательную барышню. Да мы ему счастье принесли!

Тони засмеялся.

– Что говорить, сплошные жертвы! Однако…

Кто-то постучался в дверь. Все замолчали и переглянулись.

– Прошу, – сказал Тони.

Появление Полли вызвало большую радость по меньшей мере у троих членов семейного совета. Леди Лидия приветливо улыбнулась. Полли была спокойна и сдержанна.

– Можно вас на минутку, леди Лидия? – спросила она.

– Конечно-конечно. А в чем дело? Говорите при всех.

– Хорошо, – согласилась Полли. – Скажите, пожалуйста, можно ли верить миссис Прайс?

7

Воцарилось тяжкое молчание. Нарушили его, в конце концов, супруги Бессинджер. Сэр Герберт издал тот звук, который издает овца, если подавится травой; леди Лидия нашла слова, хотя хотела бы вскрикнуть.

– Верить? – спросила она, сжимая руки. – А что ж она говорит?

– Что детей подменили.

– Значит, она вам сказала? – бесстрастно осведомился Тони.

– Да.

– Вот гадюка! – взорвался баронет. – При чем тут вы? И вообще, какое право…

– Я просто попалась ей под руку, – ответила Полли. – Она бы сказала кому угодно. И потом, она знает, что мне нравится мистер Прайс.

– Нравится? – недоверчиво спросил Фредди.

– Да. Он со мной вежлив, а это нечасто бывает с нами, маникюршами. Он никогда меня не обижал, и я ему желаю добра.

Сэр Герберт попыхтел.

– Прекрасно, моя милая, – сказал он, – но вы же не думаете, что лорд Дройтвич…

– Я хорошо к нему отношусь, – продолжала Полли, – и хочу попросить, чтобы ему вы не рассказывали.

– Что?!

– Кому, Прайсу?

– Может быть, – сказал Фредди, – вы случайно прибавили «не»?

– Мистер Прайс, – отвечала Полли, – очень счастливый человек. Он любит свою работу и гордится своим мастерством. Правда, он мечтает переехать на Бонд-стрит, но так, как мечтает мальчишка о празднике. В общем, ему хорошо живется. Он – настоящий парикмахер и жить без своего ремесла не сможет. Титул и замок испортят ему жизнь.

– Что ж, – заметила леди Лидия, первой набравшая дыхание, – можно посмотреть на дело и так.

– Только так, – заверил Фредди и улыбнулся Полли. – Кстати, знаете ли вы, что каждое ваше слово – прекраснее жемчужины туманной?

– Я просто смотрю по-житейски, по-человечески. Если кому неудобно, он счастлив не будет. Вот, например, если королю жмут башмаки…