Убить нельзя научить. Сборник из 3 книг

От этой шальной мысли я залпом осушила второй стакан воды и проглотила три таблетки валерьянки.

Теперь можно смело в бой. Ой… то есть на практику.

* * *

Первые минуты в аудитории стерли оптимизм напрочь, и меня снова неудержимо потянуло в окно.

Прочитав в расписании «практика по электричеству», я в глубине души надеялась, что мы порешаем безобидные задачки. Ну, пускай не мы! Пускай порешаю я! Студенты же будут с выпученными глазами списывать с доски непонятные буквы и цифры, до глубины души поражаясь – как они сюда попали и зачем? Все это я тысячу раз проходила на решениях задач.

Да и навести порядок на такой паре раз плюнуть. Пригрозил, что вызовешь к доске решать очередную задачу, для пущего страха зачитаешь условия – медленно так, смакуя. Все, в аудитории гробовая тишина.

Но, по местным жестоким традициям, меня ждало глубочайшее разочарование. Практика оказалась теми самыми лабораторными работами, о которых в Академии я иначе как с ужасом не думала.

На аудиторных столах топорщились подозрительно рабочие установки с электрическими контурами, лампочками и термостатами. А над ними почти безумно сияли глаза и улыбки двух десятков студентов.

И я бы пережила, окажись они истлами, леплерами, таллинами. Да пусть бы даже мрагулами!

Но на меня с истинно акульими улыбками смотрели два десятка скандров. Их шаловливые пальчики как бы невзначай тянулись к розеткам, фазовым переключателям и проводам.

Я ощутила себя радистом, которого ни с того ни с сего перевели в саперы. И из особого садизма сразу же направили обезвреживать самое настоящее минное поле.

Несколько минут мы с первокурсниками обменивались улыбками. Я постаралась тоже порядочно оскалиться и даже выпучить глаза. Полоснула взглядом по стеклянной дверце шкафа невдалеке от двери и осталась весьма довольна собой. От вида женщины в отражении рука снова потянулась за валерьянкой, а в горле пересохло. Не помог даже аутотренинг. Это я, это я, это же я, любимая. Надо бы запомнить выражение лица… специально для Вархара и Драгара. Взгляд Медузы Горгоны, похоже, не действует. И даже к взгляду «не высосу всю кровь, так закусаю до икоты» у обоих начал вырабатываться до неприличия стойкий иммунитет.

Придется идти дальше. Главное, отшивая воинственных скандров, случайно не посмотреть на себя в зеркало…

* * *

Еще читая лекцию по технике безопасности, я поняла – наша песенка спета.

Я неосторожно обронила, что если сунуть пальцы в розетку, «шибанет током». И все кому не лень, ни секунды не медля, бросились проверять мою «угрозу».

Нескольких студентов действительно хорошенько «шибануло», но они совершенно не расстроились, скорее очень сильно удивились.

И как это ток посмел напасть на воинственных скандров? Не побоялся ведь, главное… Вот нахал!

Проверяя, насколько отважен ток, большинство студентов сунули пальцы в розетку еще по несколько раз. Взбодрились по‑варварски и небрежно стряхнули с волос остаточное электричество. Конечно же, на тех, кто еще не успел «приобщиться к науке и технике».

Столь впечатляющее подтверждение моих «угроз» сработало самым неожиданным образом. Буквально все скандры воззрились так, словно я, как минимум, с точностью до секунды предсказала конец света. Мда‑а‑а… Как все запущено‑то.

Но то были лишь цветочки.

Я, как порядочная, неосторожно предупредила, что в одной из лабораторных установок есть оголенный провод и он под напряжением. (Ума не приложу – какому гению пришло в голову оставить столь опасный «нудизм» на откуп студентов). Тут же двое из них схватились за провод и начали отплясывать польку. Вцепились друг в друга и продолжили танцевать. К ним подскочил третий, четвертый, пятый…

Вскоре вокруг злосчастной установки разросся длинный хоровод плясунов. Каждый танцевал в меру своих способностей. Кто‑то уже перешел на брутальный бути‑дэнс. Тряс пятой точкой так, что пол, столы и стулья завибрировали от перевозбуждения, а окна зазвенели в такт. Кто‑то выписывал ногами суровый мужской канкан, неизменно попадая подъемом стопы себе же по лбу. Кто‑то решительно пытался повторить цыганские пляски, точнее «тряски» грудью.

Хоровод множился со страшной силой. Каждый следующий скандр отказывался верить, что если схватится за «крайнего» или «среднего», «сила тока» доберется и до него тоже. «Ну должна же она когда‑то закончиться!» – «Не может быть, чтобы она добралась даже до меня!» – «Не может быть, чтобы она не побоялась меня достать!» После таких бравых возгласов хоровод непременно пополнялся танцорами.

Двое из них, выделывая ногами сложные кренделя – нечто среднее между выпадами кунг‑фу и танцем маленьких утят, задели ногами «стену сейфов».

Таким украшением могла похвастаться каждая лаборатория кафедры.

Дальнюю от входа стену целиком обкладывали сейфами, как кирпичами. Драгар объяснил, что там хранятся контрольные работы, дипломы и рефераты учащихся. И называл кладку гигантских металлических кирпичей «стеной стыда, позора и смеха». Если верить Драгару, раз в семестр преподы устраивали «День юмора Перекрестья». Не глядя доставали рефераты, дипломы или контрольные работы и зачитывали вслух под громогласный хохот окружающих.

Лекция по технике безопасности убедила меня, что это вовсе не преувеличение. Даже таблички с угрозами на сейфах вызывали полное и безоговорочное доверие.

«Не влезай – убьет смехом!», «Осторожно! Концентрация глупости превышает безопасные для здоровья размеры», «Внимание! Ни за что не верьте тому, как тут бессовестно оболгали законы физики».

Схлопотав несколько истинно‑варварских ударов по самым чувствительным местам, сейфы с негодованием загремели, и стена рассыпалась как карточный домик. Танцоры не растерялись. Лихо запрыгали, пока «металлические кирпичи» падали и «стекались» к их ногам. Многие продолжали выплясывать уже на импровизированном помосте – такой бешеной чечетки я еще не видела. Грохот стоял неимоверный, жаль, что с ритмом возникли серьезные проблемы.

Несколько студентов ухитрились найти «слабые места» в сейфах, провалились внутрь и продолжили пляски. Из‑под их ног взмывали в воздух кипы бумаг и романтично кружили в воздухе как осенние листья.

Дискотека была полная.

Наконец, с криком: «Ну должен же он когда‑то закончиться!», последний студент схватился за конец хоровода. Подпрыгнул и начал выделывать ногами кренделя не хуже, чем знаменитые танцовщицы «Мулен Руж».

Хорошенько порывшись, я откопала в себе силу убеждения. Магнитную силу убеждения. Выбросила вперед руки, и студенты разлетелись по аудитории как одуванчиковый пух от ветра. Фуф.

Поднимаясь с пола, скандры воззрились на меня с еще большим уважением. Кажется тот, кто сумел «приложить» их похлеще тока, повышался до статуса бога.

И тут я заметила, что кипа бумаг на полу зашевелилась, заволновалась и разразилась трехэтажной бранью.

Следом за бранью из нее выбрались две уборщицы. Вслух ругалась только одна, вторая жестами показывала студентам, что она с ними сделает. То ли наденет ведро на голову, то ли оторвет этот ненужный отросток шейных мускулов к чертям – все равно им никто не пользуется…

С техникой безопасности сильно не заладилось. Но самый настоящий интеллектуальный коллапс наступил во время подсчетов результатов.

– Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна! – доносилось со всех концов аудитории. Я подходила и уныло подтверждала собственные подозрения.

Скандры не умели считать даже с калькулятором. Вархар все сильнее вырастал в моих глазах. И уже даже плавки с мечом наголо не могли затмить светлый образ проректора, который не только считал до ста, но и без усилий, в уме, вычислял премии.

Последней каплей стало общение с четверкой скандров чуть поменьше Драгара. Все как один огненно‑рыжие, с угольно‑черными глазами и квадратными челюстями, они позвали меня ближе к концу пары.

Я с опаской подошла к парням, заметив, что новенький калькулятор в их лапищах уже лишился доброго десятка кнопок. Один из студентов задумчиво пересыпал их из ладони в ладонь. Теперь стало ясно, почему здесь использовались древние калькуляторы. Почему кнопки у них величиной с половину спичечного коробка, а, главное, почему они не пластмассовые, а металлические.

– Слушаю, – я подошла к рыжей четверке, ожидая худшего. И наконец‑то не ошиблась!

– Ольга Искандеровна, – нахмурился Ярхар, самый шебутной из рыжих. Он то вскакивал, то молотил руками по воздуху, то крутился как юла. – Мы что‑то никак не поймем. Что это за таинственные значки из черточек и палочек? – и его палец, с две сосиски размером, потыкал во все математические знаки. Начиная от плюса и заканчивая «равняется».

Нервно сглотнув, я последовательно расшифровала для рыжих «китайскую грамоту» арифметики, в надежде, что дальше уж они сами. Ну что стоит сопоставить значки в брошюре со значками на калькуляторе и понажимать их в нужной последовательности?

– Та‑ак! – с умным видом произнес Саллихар, самый задумчивый из рыжих, и почесал затылок. – Значит четыре минус оди‑ин, плюс три‑и, поделить на два‑а, равняется…

И тут калькулятор меня предал. От удара пальца Саллихара по знаку «равняется» из прибора высыпались все кнопки. По внутренностям калькулятора побежали разряды тока. Он вспыхнул как новогодняя гирлянда, выплюнул несколько золотистых искорок и погас.

– Ой, – пожал плечами Саллихар, снова почесал затылок и потряс останками новенького калькулятора. Те недовольно загремели. – Какие‑то они хлипкие.

– Действительно! – возмутился Варух, самый энергичный из рыжих, и ударил по столу кулаком. Угол столешницы отломился и упал на пол. Я с ужасом вгляделась в кусок бронзированного дерева толщиной с мою ногу.

– Ладно, – в отчаянной попытке спасти хоть что‑то от вандализма скандров, вздохнула я. – Пишите: равно трем.

– Тре‑ем? – недоверчиво протянул самый молчаливый из рыжих – Галлихар. До этого момента он гипнотизировал брошюру так, что я всерьез опасалась внезапного возгорания.

Меня слегка вывела из равновесия та небрежная легкость, с которой скандры крушили и рушили все, что, казалось, сделано на века. В полной задумчивости исследуя обломок стола на полу, я машинально ответила:

– Ну да. Четыре минус один – три, три плюс три – шесть, поделить на два – три.

– Ась? – за вопросом последовало невнятное мычание четырьмя скандрскими голосами. Я переключилась с оценки масштабов крушения аудиторной мебели на оценку масштабов разрухи в студенческих головах.

Рыжие, все как один, подняли на меня чистейшие, незамутненные пониманием глаза. На их не обезображенных интеллектом квадратных лицах читалось искреннее изумление. С минуту скандры неотрывно смотрели на меня, невнятно шевеля губами в немом восхищении. Первым взял себя в руки задумчивый Саллихар. Почесал затылок и с придыханием выпалил:

– А разве можно так быстро считать? Да еще без этого, как его? Каку‑лятора? – и он потряс над головой прибором, погибшим смертью храбрых ради скандрских вычислений.

Да уж… Нелегкий будет семестр. Про зачеты и экзамены лучше и не думать. Упаковка валерьянки не бесконечная, осталось только две полные пластинки с таблетками. Одну я почти прикончила. И что‑то подсказывало – в академическом медкорпусе такой препарат днем с огнем не сыщешь. Дефицит.

14

Три пары лабораторных занятий с воинственными скандрами выжали меня как лимон. Да что там как лимон! Как Вархар свои знаменитые носки!

Но мой мозг и терпение, вкупе со всеми остальными, еще живыми, рабочими органами и качествами ждало новое испытание на прочность.

Я взяла «на дом» отчеты преподавателей.

Исполнительный Драгар собрал их и оставил в моем кабинете.

И зачем только я решила ознакомиться с этими «художествами»? Наверное, инстинкт самосохранения нахально филонил, наивно полагая, что хуже уже не будет.

Очень распространенное заблуждение всех моих инстинктов в Академии. Пора бы им усвоить одну простую истину. Если сегодня стряслось что‑то плохое, можешь быть уверен, завтра оно покажется тебе манной небесной. Сразу после того, как случится что‑то еще более ужасное.

Первый шок поджидал меня уже за первой страницей первого же отчета. Документ оказался написанным от руки. Интуиция настойчиво советовала сразу же отложить документы, успокоить нервы валерьянкой, сном. Но я неосторожно сочла ее замаскированной паранойей и решила заглянуть в остальные отчеты.

Вот за этим «углом» и поджидал меня второй шок.

Набирать документы на компьютере сотрудники, похоже, считали неуважением к заведующему кафедрой. Но что‑то подсказывало другое объяснение. Скорее всего, когда местные каменные тролли садились за компьютеры, бедолаги проживали такую же короткую, но яркую жизнь, как калькуляторы на занятиях со скандрами.

Некоторые сочинения подчиненных требовали микроскопа – даже заглавные буквы там были не больше булавочной головки. Другие требовали дешифровщика. Почерки авторов походили на помесь египетских, китайских и японских иероглифов с наскальными значками пещерных людей.

Третьи целиком состояли из глаголов и междометьев.

«Я пришел на лекцию…епт… бли… зар… гад…»

«Я пришел на лабораторное занятие… епт… бли… зар… гад…»

«Я сходил в буфет… епт… бли… зар… гад…»

«Я вернулся на кафедру. А там… епт… бли… зар… гад…»

Как я понимала этих сотрудников! У самой во время знакомства с их отчетами комментарии почти не отличались.

После пятидесяти шести сочинений на тему «как я провел начало семестра» мне показалось, что уже никогда не смогу разговаривать иначе. Да что там разговаривать! Думать иначе – и то не выходило.

Я скрупулезно выписала себе все самое интересное – для заседания кафедры. Пригодится для интеллектуального подавления самых буйных.

На этот счет у меня в голове созрел вполне себе недурственный план.

Я с облегчением отложила бумаги куда подальше – засунула в нижний ящик рабочего стола, под учебные программы.

Единственное, о чем я горячо мечтала после столь жестокого насилия над глазами и мозгом, – лечь в постель и отключиться. Хотя часы тонко намекали, что еще рано – только полвосьмого вечера, детское время.

Но, по традиции, как только я легла в постель, в дверь постучали.

Ну, если это Вархар! Горе его шаловливому мечу! И всем остальным органам в придачу!

– Ольга Искандеровна, а Ольга Искандеровна? – голос Сласи вернул меня ко вчерашнему обещанию. Я с сожалением вынырнула из‑под уютного одеяла, встала, заправила кровать и разрешила:

– Заходи.

Как ни странно, после всего случившегося я обрадовалась Сласе, хотя визит ее отодвигал сон на неопределенное время.

Сласю было прямо‑таки не узнать! От затюканной, невзрачной девчонки не осталось и следа. Она не мялась возле двери, не пыталась оторвать ручку – сразу прошествовала в комнату. Так‑то лучше – и девушке приятней, и ручка целее. Вблизи контраст между вчерашней Сласей и сегодняшней казался еще разительней. Грудь – колесом, взгляд – горит, на лице играет улыбка. Я нахлопала яркий свет, и причины рождения «новой Сласи» бросились в глаза.

Почти все воспаления на лице ее поддались чудодейственной силе соли гораздо быстрее, чем я ожидала. Краснота ушла, и прыщики стали едва заметны.

Слася сплагиатила мои брови – я слегка выщипываю их, истончая внешние кончики. Теперь глаза мрагулки казались больше, глубже и выразительней.

Изменила Слася и походку – с грации медведицы на грацию тигрицы. Только жилистые ноги по‑прежнему портили впечатление.

– Эта ваша соль! Ну просто! Ну просто! – восторги Сласи никак не хотели складываться в фразы.

– Ты лучше выглядишь, – бросила я, отправляясь на кухню. Уже в дверях махнула студентке рукой, и она вприпрыжку залетела следом. – Соль не моя, морская, – пошутила устало. – Тебе, действительно, очень быстро помогло. Я рада.

– Ага‑а! – Слася довольно повертела головой, задрала ее, опустила. – Меня сегодня девчонки просто замучили. Расскажи секрет и расскажи. Фигушки им! Вот! – от переизбытка чувств мрагулка подскочила на месте, подарив моим нижним соседям несколько минут грохота. От удара коваными сапожками сорок второго размера об пол, он тревожно затрясся. Приглушенный звон возвестил о том, что светильники нижнего этажа тоже приобщились к воодушевлению Сласи.

Я радовалась за нее всей душой. Даже усталость немного развеялась. Да и, чего греха таить, люблю я ставить задавал на место, а забитым и несчастным подкидывать козыри. Желательно королей и тузов. Сама себе удивляюсь. В школе и университете я неизменно числилась в списках первых красавиц и первых же умниц. То ли с возрастом пришло понимание, что нужно отдавать долги тем, кому повезло меньше, то ли размякла я за годы без преподавания…

По‑быстрому заварив ромашковый чай с шиповником, я налила две чашки, и Слася с удовольствием отхлебнула приятный напиток.

– Я поняла вашу правоту! – заявила она. – Сама теперь буду очки у сокурсников зарабатывать. Надо чтобы они уважали меня за… меня! – глубокомысленно изрекла Слася. – А не за то, что я у вас в группе… Только у меня к вам еще одна просьба. Можно, а?

– Тебе можно, – расплылась я в улыбке. – Спасибо, что помогла сегодня. Предупредила.

Слася потупилась и тяжко вздохнула:

– А толку? Только я ушла, там все и началось. А я узнала уже поздно. Простите, что не помогла…

Кажется, она искренне переживала. Я погладила мрагулку по плечу и улыбнулась.

– Мы выкрутились. Но мне приятна твоя забота.

Слася помолчала, придвинула стул поближе и, понизив голос, предупредила:

– Будьте осторожны с этой мымрой! Гандалия на Вархаре помешана уже давно. Из‑за него‑то она сюда на работу и устроилась. В общем, – мрагулка заговорила еще тише, – в их родном мире на Гандалию напал насильник. А Вархар ее спас. Вот она и бегает за ним как собачонка. Все на что‑то надеялась. А тут вы…

– Да уж, – только и смогла выдавить я. – Ее можно понять.

– Да ничего ее не понять, – пожала плечами Слася и совсем уж неожиданно выдала: – Такие, как Вархар, сами себе пару выбирают. И вешаться им на шею – только злить.

Я внимательно вгляделась в лицо Сласи. А она намного мудрее, чем казалась на первый взгляд! И вообще, новая приятельница нравилась мне все больше и больше. Вдохновленная моим взглядом, мрагулка немного смутилась и произнесла:

– Мне ужасно неловко. Но… В воскресенье танцевальный вечер. Поможете мне одеться? Подкраситься? А?

– Конечно, помогу, – воодушевилась я. – Заходи к пяти.

Меня сложно было назвать гуру в нарядах и макияже. Но за долгие годы жизни какой‑никакой опыт все же накопился.

Меня очень вдохновляла мысль о том, что не придется собираться на бал в гордом одиночестве. И «чистить перышки» предстоит в обществе мрагулки, которая воспринималась уже почти как подруга.

Слася восторженно допила чай, еще трижды поблагодарила меня и ретировалась.

Я призадумалась всерьез. Истинная женщина ни к одной проблеме, даже к стуку Всадников Апокалипсиса в дверь, не подходит так серьезно, как к превращению обычной девушки в «мисс Вселенную»!

На наряд Сласи возлагалось несколько стратегически важных задач. Скрыть ноги, подчеркнуть стройность талии и выделить грудь так, чтобы ни один мужчина не смотрел на девушку выше шеи. Нужны акценты!

Конечно! Я вспомнила про огромную брошь с бирюзой, похожую на кусочек восточного ковра. Одна идея уже есть!

Допив чай и отложив сон, я решительно приступила к инспекции коробки с косметикой, размером не меньше иного ящика письменного стола. Сама себе ничего не покупала уже лет тридцать или дольше. Но знакомые и друзья дарили декоративную косметику на все праздники и даже без них. Ненавязчиво так намекали, что неплохо бы бросить дурить и снова начать наводить марафет.

Зачем я захватила эту коробку в Академию? Сама не знаю. Положила в чемодан машинально, не задумываясь.

Так‑с… что у нас есть?

Гель для укладки бровей трех цветов, тушь, огромная палитра теней почти всех оттенков костюмов леплеров, три помады, блеск, пудра четырех цветов. Помню, приятельница гордо презентовала мне ее на очередной день рождения, а я не сдержалась, съязвила:

– Это на случай, если решу менять расы как перчатки? Сегодня китаянка, завтра негритянка, а послезавтра команчи?

Приятельница юмора не оценила. И я была жестоко наказана за попытку шутить в самом неподходящем для этого обществе. Три часа кряду усиленно пыталась не клюнуть носом на лекции о том, что вот если я загорю, а если заболею, а если пожелтею, а если покраснею от стыда… Думала, не доживу не то чтобы до следующего дня рождения, до конца нынешнего и то не дотяну. До сих пор вспоминаю тот «вынос мозга» с куда большим содроганием, чем плавки Вархара!

После ревизии содержимого «небольшой косметички», я сочла себя достойной поспать. Но судьба не согласилась с моими доводами.

Вначале, как и вчера, я еще какое‑то время дергалась в постели, в ужасе представляя, что кто‑то непременно да заявится в мою тихую обитель.

Немного успокоившись на этот счет, я уже было придремала, но тут над головой раздался топот. Потолок затрясся. Зазвенел стеклами книжный шкаф и зазывно приоткрыл дверцы, словно приглашал залетные томики погостить. Гардероб, воткнутый в угол, невдалеке от ванной, заходил ходуном, будто бы планировал прогуляться по комнате, размять затекшие ножки.

И я наконец‑то узнала, на каком честном слове держится зеркало на стене, в нескольких шагах от двери. Оно задергалось, затряслось, странно звякнуло и поползло вниз по каменной кладке, как огромный овальный жук.

Тотчас обнаружилось, что зеркало крепится на четырех длинных петлях, а они исчезают в стене, словно вмурованные неведомой магией.

Каких‑нибудь несколько секунд ужаса, что вся тяжесть проклятья разбитого зеркала обрушится на меня, и петли резко сократились. Зеркало заскользило назад и встало на законное место.

Да тут все веселее и веселее.

Внутренне закипая, слушала я нарастающий топот сверху и понимала – настало время выплеснуть накопленный негатив. Избавиться от него самым лучшим, самым распространенным и самым популярным способом – щедро поделиться с ближними.

Особенно учитывая, что ближние столь откровенно и беспардонно напрашиваются.

Казалось, над моей бедовой головой носился табун лошадей. Нет, даже не табун лошадей – стадо слонов как минимум. Как максимум – толпа бронтозавров прибыла из какого‑нибудь мира Перекрестья на практику. А что? Их мозг, размером с грецкий орех, наверняка считал не хуже мозга скандров. К чему же дискриминация по видовому признаку?

Я заткнула уши берушами – всегда беру их в малознакомые вузы, мало ли… Но чуда не свершилось. Грохот упорно преодолевал все преграды, стремясь достучаться до усталого сознания.

В груди клокотало, в голове звенело, тело потряхивало от возмущения. Наадреналиненная по самое не могу, я быстро натянула первые попавшиеся штаны, кофту, балетки и рванула на верхний этаж.

Ну, все! Если я их не убью, то покалечу наверняка. Спасайтесь, кто может!

* * *

Не помню, как пронеслась через весь коридор до лифта и как поднялась наверх.

Здесь пол ходил ходуном. Ну прямо как мои бедные потолок и шкаф. Я добежала до дверей «виновников торжества» – оттуда слышался не только топот, но и сдавленные стоны. Замахнулась ногой, но, немного подумав, скромно постучалась кулаком. Ну как скромно? Двери затряслись, задребезжали, а одна даже слегка покосилась и жалобно скрипнула.

Открыли мне почти сразу же. И желание убивать, калечить, да хотя бы просто высказать все, что думаю, пропало напрочь.

С четыре десятка студентов метались по комнатам, схватившись за головы и нечленораздельно мыча. Что интересно, среди них были почти все знакомые мне расы. Скандры, мрагулы, таллины, сальфы, наконец, пестрые леплеры.

Только истлов не хватало.

– Что случилось? – ошарашенно спросила я. Видала я целые студенческие потоки, что пали жертвой гриппа. Видала эпидемию предэкзаменационной лихорадки, которую мы, преподы, в просторечье называем «воспалением хитрости». Но чтобы у сорока человек одновременно случился приступ головной боли… Это уже что‑то новенькое в медицине и преподавании.

– Все из‑за бури. Вчерашней бури… У магнетиков такое случается, – проскрипел один из таллинов. – Длится с неделю… или чуть меньше.

Мое состояние после его сообщения как нельзя лучше иллюстрировала фраза: «упала и стою».

Я устало оперлась о стену, судорожно раздумывая.

– К врачу ходили?

Зря спросила. При упоминании академических мастеров страха и электроукалывания, студенты заметались по комнатам еще быстрее, еще эспрессивней. Теперь уже не только мой потолок, но и здешние потолки затряслись. Стены загудели, а шкафы закачались, в страстном порыве сбежать, куда «стекла» в дверцах глядят. Лишь бы подальше от местного вандализма и безумия.

– Спокойно‑спокойно, – попыталась я утешить болезных. – Не буду я звать вашего Мастгури.