Великая Грани

Иногда я даже спрашивала маму: «Он может от нас уйти? Ведь никто не счастлив?» Но мама говорила, что он не может уйти от нас. Ведь иначе его изгонят из цивилизации навсегда, и больше он не вернется, а этого все боялись. Мы жили исключительно на своих островках и иногда путешествовали на другие, но на центральном мы были чаще обычного, но только могли все наши сородичи острова, но не я. Сказать честно, я уже задумывалась о том, чтобы убежать или просто покинуть свой мир…

В один день произошло самое плохое – Авл погиб. Он шел по главной аллее и вдруг упал, а потом на нем обнаружили укус ядовитой Кесы*3. Мне мама сказала, что оно забрело в нашу цивилизацию случайно, нашло вход и погибло после укуса. Кесу нашли в паре шагов от папы. Мама даже посмеялась, что яд отца смог сгубить самую ядовитую Кесу. Именно в этом разговоре я узнала, что мы защищены невидимым куполом, из-за которого никто нас не видит и никто не может проникнуть к нам, а мама Жени знала об этом от отца, а так нужно об этом молчать. Ещё мы с ней поговорили, и она сказала, что если бы не традиции нашей цивилизации, то она бы тоже ушла, и я для неё самое ценное. Она очень сочувствовала мне в этот день, мы были вместе, и я была грустна, но счастлива безмерно.

Многие говорили, что это была большая редкость, чтобы кто-то забредал к нам. Наш правитель сказал, что за всю его жизнь это лишь второй случай иноземного прихода (первый привел наших соседей, которые жили в шалашах и никто к ним не ходил, а они могли). Поэтому многие на нашем островке говорили, что, видимо, Авл этого заслужил. Я вот даже не огорчилась, так как мне психологически было тяжело жить с ним. Но я его любила и сохранила любовь в своем сердце. Ведь он мой папа, и я знаю, что я благодарна ему за своё появление, без него и мамы меня ведь не было бы…

К сожалению, позже вернулись будние дни, когда мама Жени стала ещё больше бояться за меня, и теперь я из комнаты выходила лишь покушать и погулять по дому, на улицу она не отпускала меня совсем, она боялась сильно-пресильно. Порой мне казалось, что она сломилась и потеряла разум. Потому что я не могла разумно объяснить её поведение, хотя старалась не огорчать и принимать, но с каждым триместром мне было всё сложнее.

Ранним утром, когда я сидела у своего окна и снова погрузилась в мир книг, которые уже видеть не могла, я увидела что-то странное на дереве рядом с домом и не поняла, кто это… Потом решила, что я просто уснула над книгой и это был сон. Я решила открыть окно и выйти тайком в сад, пока мама занималась с группой сородичей. Меня пронзил резкий и странный хрип, похожий на плач или крик, и звук всё приближался, и я увидела летящее на меня чудище (см. рис. 3). Мы упали, и я так испугалась, что огрела книжкой это существо. Потом я пригляделась, и мне стало так интересно, кто это, и я почему-то стала пытаться с ним заговорить.

Когда существо пришло в себя, то стало дергаться и остановилось. Мне удалось рассмотреть его: у него была немного вытянутая мордочка с очень красивыми большими глазами ярко-синего цвета с голубыми прожилками. Его тельце было покрыто мягкой шерстью. Ещё у него были крепкие и разноцветные крылья, которые полностью складывались по бокам и даже не мешали ему ходить, прыгать и валяться, так как пока я смотрела, он стал это делать. Лапки были маленькими и очень похожими на ручки, правда, у меня было пять пальчиков, а у него зачем-то семь. Ушки его меня просто заворожили, они были чуть длинненькие и всегда стояли, как крыши у наших домиков. И меня поражал его способный хвостик, который мог удлиняться.

Рисунок 3. Появление лучшего друга в жизни

Прошло время, и он постоянно ко мне прилетал, чаще оставался подолгу в комнате. Я назвала его Чудик, но как-то прижилось Чуди. Он приходил и уходил, я не держала его насильно. Мне стало не так грустно, и я с ним общалась, рассказывала свои мысли и читала книжки вслух – лучше, чем одной. Он ничего не говорил, точнее, я не понимала, что-то сильно бормотал неясное, но его глаза отражали все эмоции для меня.

Мне стало не так скучно, но я всё больше хотела понять Чуди, и я стала прислушиваться к его звукам. Я стала искать книги и хотела сбежать к Клуни, расспрашивала маму, но она лишь отнекивалась. Хотя в один из разговоров за ужином я узнала о таком интересном сородиче Бучи. Больше я её тревожить не стала и разработала план своей первой спецоперации.

Рано утром я попросила Чуди остаться в комнате и иногда на стуки в дверь (так мама проверяла меня) лишь издавать звук «ага» и всё. А сама через окошко выпрыгнула и пошла к центральному дереву, ведь не знала точно, где они живут. У центрального дерева встретила интересного сородича, который был таким высоким и с каким-то камнем во лбу, впервые такое увидела. Он мне подсказал, что они прям рядом с нами, зря далеко ходила. Он просто не понимал, как сильно я рада прогулке и исследованию всего. Только уйдя от него в нужную сторону, я поняла, что не спросила его имени, но решила наверняка, что это не последняя моя вылазка.

Я отправилась на островок Клуни и нашла там Бучи. Он был рад меня видеть, так как знал обо мне от Жени и рассказал, что Чуди принадлежал к одним из редких видов существ, которые иногда наблюдали за нами и водились, но всегда убегали. Знает он про это из-за рассказов соседствующих с нами жителей в шалашиках в конце центральной аллеи.

Вернулась домой я поздно и сложно забиралась через окно, поэтому меня услышала мама Жени. Когда она ворвалась в комнату, я уже успела сделать вид, что сижу на стуле у окна, а Чуди спрятался под кровать.

– Ты что, с ума сошла? Да как ты вообще до такого додумалась! Тебе совсем не важны мои нервы? Всё, ты остаешься под домашним арестом на неделю, и чтоб без глупостей. Я прослежу и, чтоб наверняка из комнаты не выйдешь, буду еду приносить, ведь от тебя у меня первый седой волос появился.

– Мам, ты чего? Я ничего плохого не сделала, я была в платье и общалась лишь с Бучи, который меня знает.

– Тебе что, дома общения мало? Я для тебя всё, а ты сбегаешь!

– Да, ты меня слышишь? Я не могу более и не понимаю, почему я не могу как все быть, болтать и общаться, а не сидеть на привязи. Бегать по улочкам, ходить в школу и проживать все эмоции, получать опыт… Чего ты боишься? Я тебя не брошу.

– Ты не понимаешь, я всё для тебя, а ты неблагодарная, просто слушайся. Я всё сказала – дома и у себя лишь.

Когда мама Жени ушла, то я так и не поняла, в чём моя вина, а выбравшийся Чуди просто лег ко мне на колени, и так мы просидели до утра. Наверное, он чувствовал, что я не могу больше быть в своей цивилизации.

Несколько дней прошли для меня привычно, только я всё больше вспоминала каждую мелочь моего похода, особенно того странного сородича с красным камнем на лбу. Чуди меня удивлял, он всё время как словно рычал, я поначалу испугалась даже, когда впервые услышала. Я отмечала с каждым днём, что звуки у Чуди меняются, что я начинаю что-то слышать, а потом я стала его понимать. Конечно, заняло у меня много времени, хотя Чуди тоже помогал и старался мне донести свой язык. Через непродолжительное время мы поняли друг друга и стали самыми лучшими душевными друзьями.

Никогда не забуду, как впервые он со мной не просто рычал, а когда я поняла все его слова и как я узнала его имя. В один прекрасный пасмурный день, когда я уже не могла сидеть и стала думать, как поговорить с мамой, как донести до нее информацию, вдруг Чуди стал говорить что-то, как будто кричать и петь, а потом, после быстрого звука, оно стало издавать медленные звуки и пытаться что-то изобразить. Я до вечера пыталась понять и потом смогла расшифровать, что это была целая фраза: «.ясьтыркто ебет угом я отч ,енм олидревтдоп ежот отЭ .ибуЧ а ,идуЧ ен тувоз янем и. Йобот с ьтиж учох я отч умотоп, ьтяноп янем ясйаратсоп ьрепета. Могурд и мокинтищаз миовт ьтыб учох я. Ясьтыркто ебет учох умотэоп, яаннебосо ыт отч, ляноп я. Ебет к оннеми лапоп отч дар я, тевирп»*4.

Я была рада и теперь могла обсуждать с ним всё. Оказалось, что ему более двух тысяч лет. Он был так умен и многое знал, я всегда чувствовала, что за столько времени могу на него положиться, а при общении лишь уверовалась ещё больше. А ещё он научился менять размер, как перевертыш. Он мог становиться с половину моей ножки, а мог стать таким, что помещался в мою ручку.

Всегда, когда я училась с мамой, он был рядом и спал. Ведь теперь я строго была дома из комнаты выходила лишь погулять по дому, благо, он у нас был двухэтажный. Мама смеялась и говорила, что он как будто вникает в каждое слово, всё понимает, так как скрывать Чуби так долго я уже не могла, и при серьезном разговоре с мамой Жени мы нашли компромисс – я не рвусь из дома, а она оставляет Чуби. Она пока не знала, что он говорит, и тоже не понимала его, но я надеялась, что когда-нибудь этот миг настанет. Мне кажется, что она, наверное, сама хотела бы общаться с ним, потому что она разговаривала с ним, как с настоящим ребенком.

Это было здорово, но меня поражал факт того, что Чуби никогда не раскрывался ей, хотя и доверял, ибо так мы прожили ещё 10 триместров. Взрослея, я понимала, что больше не могу сидеть дома и никуда не выходить, хотя прекрасно помнила про своё обещание.

Я стала считать, что нахожусь в заточении. Я не понимала свою маму, и всё больше мои чистые и великие к ней чувства сменялись на злобные и странные. Я всё больше сердилась и не могла смириться. Видимо, мама Жени это тоже чувствовала и понимала. Она снова вышла на работу и более к ней не приходили ученики. Правда, к нам чаще стали заходить товарищи. Мама называла так всех, кто был с нашего острова и с кем она была знакома то по работе, то по совместному общению.

Они стали общаться со мной, и мама перестала меня прятать. Это подарило мне ещё пару триместров возможности быть дома. Только единственное, что меня очень смущало и огорчало ещё больше, чем сидение дома, это то, что все приходили либо как есть, либо с удобными и короткими платьями, костюмами, которые менялись. А мне мама Жени заказала у острова Кранки платье ещё в детстве – длинное, благородного нежно- красного цвета с белыми обводками и жестко стоячим воротником, которое не менялось по мере моего взросления.

Такое платье я носила дома постоянно, но недавно оно испортилось, и я надеялась, что смогу жить без него, как все. Но сделали ей таких, оказывается, сразу много, ибо она потратила все сохранившиеся деньги папы. Она строго-настрого заставила меня пообещать ей ходить постоянно в них и не снимать никогда, лишь перед сном, когда отдала мне открыто весь этот гардероб. Эти платья были неудобны лишь тем, что были очень длинные и плотные. Мне они не очень нравились, но я честно ходила в них постоянно, меняя по мере загрязнения. А Чуби она приказала следить за тем, чтобы я не была одна и носила платье.

Она, конечно, его не понимала, но продолжала разговаривать с ним так же, как и со мной. Мне кажется, она внутренне знала, что он умен, и по его глазам понимала, услышал он её или нет. Так мы зажили обычной жизнью, как у всех, кто к нам приходил и с кем мы общались.

Меня очень сильно волновало лишь то, что я не ходила в школу и должна была носить платье, а ещё что мама стала всё реже бывать дома. Я понимала, что у меня есть Чуби (хотя я все равно продолжала называть его часто Чуди, а он не возражал), но этого мне стало уже мало. Хотя мама всегда продолжала играть со мной, обучать меня и поддерживать. Но всё чаще она была грустная, уставшая и поникшая. Я хотела ей помогать, но мне становилось невыносимо от того, что я постоянно в заточении. Да, ещё эти платья, которые меня не красили, ибо никто из сородичей их не носил постоянно, я видела это в окно.

Жени не поясняла мне, зачем она так настаивает на платьях этих, почему я не могу их переделать. Однажды я сама изменила платье: укоротила его, убрала этот ворот и пришила интересные кусочки из книг. Как же на меня вечером кричала мама и со злости, она порвала моё платье на мелкие кусочки. И при этом причитала, что Кранки шили наряды лишь для торжеств всех, а я вообще должна радоваться, ибо мне позволено носить их постоянно. Я не понимала, чему тут радоваться, она меня не слышала, а Чуди на неё шипел, точнее кричал: «!етеярет ьчод кат ыВ .ахартс огеовс то етинпелс ежу ыв ,ыварпен ыВ*5». Я снова закрылась в себе, но всё больше отмечала, что приходившие сородичи-товарищи имели в своей одежде изюминки, подчеркивающие индивидуальность каждого. А меня платье лишь закрывало, оставались видны лишь мои руки, ноги и голова. Мне хотелось свободы и того, чтобы я была собой, а не пряталась. Так нарастал мой внутренний бунт, который я максимально сдерживала, сама точно не знаю зачем… Я ушла в мир научных книг…

2.2. Первый выход в свет

Богатство мира – в оригинальных людях.

Томас Карлейль

Мама не могла уже меня удержать, я всё чаще тайком сбегала с Чуди гулять по нашим островкам. Я не хотела огорчать маму, поэтому пряталась и изучала жизнь других удаленно. Смотрела, как живут другие островки, замечала, в чем их отличие, почему они такие, какие есть. Много времени проводила с Чуди в лесу за нашим островом и много читала в лесу. Я уже не смогла быть одна, и мне хотелось общения. Мама, наконец, сдалась и отпустила меня в школу. Правда, меня ждало ещё поступление и прохождение теста, и, как обычно, мне сообщили об этом в день сдачи. Почему не заранее? Хотя с другой стороны, я не волновалась.

Вообще, такое не надо было делать, так как все с сада просто переходили в школу. Но я-то пропустила первые годы школы и приходила уже в середину. Нужно было меня оценить, как сказали мне в нашей островковой школе, потому что за мной никто не наблюдал и не знал, в чем я талантлива, чем увлекаюсь. Уважаемые пажи острова (так мы называли самых пожилых и мудрых) попросили меня рассказать всё о своих увлечениях. Правда, я сначала не знала, стоит ли прямо про все рассказывать или, может, лишь про самые любимые. Но потом я поняла, что не могу выделить что-то одно, и рассказала всё.

В свои двадцать пять (четверть жизни) я любила многое: читать, рисовать, собирать игрушки из подручных средств, творить руками, размышлять, записывая мысли при этом, решать ребусы и придумывать свои, играть с Чуди в спортивные игры, шить и разрабатывать наноодежду, ведь она должна уметь делать многое (вытягиваться, втягиваться, гореть, не пропускать влагу, ведь одежду я шила для Чуди, а он мог плавать, бегать, летать и, самое сложное, исчезать – этому он научился недавно), заниматься наукой, петь, считать в уме, учить языки, проявляя свою креативность; и при всём этом многообразии я не могла остановиться.

Я всё равно интересовалась многим – меня можно было очень быстро увлечь новым. Я была исследователем, таких не было на острове, я сама себя так назвала, чтобы сократить представление для других. К моему недоумению, они решили, что это невозможно. Уважаемые пажи мне не поверили, они даже пришли ко мне домой, так как думали, что я их обманываю. Мне пришлось показать им все свои работы. Доказывать им, что они могут их потрогать, объяснять каждую мелочь. Мне стало так противно, ведь я делала в своё удовольствие и не понимала, зачем всё это надо пояснять. Я чувствовала недоверие и как будто мне необходимо было оправдываться перед ними, но при этом ничего плохого я не сделала. Ведь я-то знаю правду и не хочу её доказывать, так как тогда правда становится извращенной и как-то не такой чистой, теряется уверенность и изюминка творения.

Единственное, они заметили, что многое у меня было не совсем закончено. Особенно если я бралась за это второй раз, то точно доводила до конца. Но было многое наполовину остановлено или заброшено. Ну это пока был единственный минус для меня. Я о нём знала и работала над собой, чтобы доводить сразу до конца или уже убирать окончательно. В общем, я вызвала ажиотаж у пажей, и они даже пошли к главному на аллее и просили его собрать коалицию из наимудрейших пажей всех островов, ведь такого не было никогда – чтобы один мог так много. А я смеялась над ними, ибо что ещё можно делать четверть жизни взаперти. Скучно ведь иначе…

Они не могли поверить и при этом сказать, что я придумала, так как частично они увидели то, что скрыть невозможно. Но меня это ранило, так как было многое внутри меня, что вот так не покажешь, как подделки. Я поняла, что кроме Чуди лично я никому не интересна. Другим надо было что-то конкретное, одно, чтобы зацепиться за меня. Они не могли просто принять меня всю без осуждения или прикрепления к чему-то понятному и среднестатистическому. Меня это расстроило и напрягло. Я стала сомневаться в том, что хочу выйти в свет. Но и сидеть дома уже не могла.

Когда мама вернулась, я сказала ей, что в школе мне устроили проверку и что после общения собрали всех пажей острова и обвинили меня в наговоре на себя, а потом пришли домой и после убежали к правителю цивилизации. Мама заплакала и сказала, что я больше не смогу жить с ней обычной жизнью, что теперь про меня будут знать все и что мне будет очень тяжело. Она расстроилась и ругалась на меня, не могла понять, почему я не стала укрывать себя. А я не могла принять и поверить в то, что мне надо было лгать… Зачем? Я ведь ничего плохого не сделала? Я просто была собой. Да, мама Жени ещё в детстве мне говорила, что надо скрываться, надо говорить мало и всегда думать, о чем говорить, думать о последствиях. Но я так устала от этого, и, главное, я не понимала почему!

Я была в шоке, потому что она объяснила мне, из-за чего все эти годы так меня опекала. Оказалось, что я уникальна ещё с рождения. Что я родилась прозрачного цвета, похожая больше на нежную розовую белизну, а такого цвета нет у нас ни у кого. А кроме внешнего, я уникальна внутренне тем, что никто кроме меня самой не знает ничего обо мне, да и не сможет узнать, если я сама не захочу. Она скрывала меня и боялась, что меня изгонят или Флами будут исследовать как аномалию. Самое ведь страшное – это не отличаться от других, а потерять себя при попытке стать как все, усомниться в себе и потерять свой внутренний огонь – так считала Жени. Оказалось, что у неё была своя боль, и она в угоду нашим островкам пошла работать, хотя любила рисовать, но Белесым этого нельзя было делать.

Наибольшая отличительная черта меня от других была открытая любознательность. Это тоже не свойственно всем гранатикам, а Белесам свойственна обычная любознательность, но в ограниченном количестве. Ведь что такое любознательность – это бессознательное стремление к познанию, которое можно понять и управлять. А я не умею этим управлять и не чувствую, потому что это моё нутро, и оно больше меня, оно никогда не даст мне успокоиться, это мой двигатель. Именно так мама описала меня для себя, хотя я знала, что она тоже права лишь частично. Единственное, пока я и сама не могла никак это описать, просто знала, что она права, но не полностью.

Мама рассказала, что раньше она пугалась этого, но потом всё больше влюблялась и понимала, как мне повезло, поэтому и развивала меня. Но со временем я побила все рекорды по любознательности, даже превратилась в любопытную и прозорливую девчонку, которую было просто не остановить, так сказать, не приручить. Затем появился Чуди, и мама поняла окончательно, что она родила великую девочку, и поэтому она стала оберегать меня усерднее, и появились эти вечные упреки.

Сейчас она понимает, что, возможно, была неправа, и попросила меня лишь об одном – она сказала, что в характеристиках чувств наша цивилизация очень гибка, и поэтому она не боится за меня, уверена, что всё решится хорошо, а вот за цвет беспокоилась и настоятельна просила не раскрываться никогда. Меня напугала такая откровенность мамы, хотя одновременно я была очень рада, ведь многое встало на место, и, наконец-то, все барьеры были разрушены между нами. Ведь я чувствовала, что она что-то недоговаривает мне.

Я стала лучше понимать действительность, хотя, честно, меня испугал её рассказ, и я ужаснулась. Я ещё не была уверена в себе, лишь немного начинала чувствовать, что во мне есть что-то великое, что не дает мне покоя и хочет вырваться из этой замкнутости. Но как это обычно бывает – вместо того, чтобы закалиться и открыться себе в первую очередь, я пообещала себе, что теперь я буду скрытна, стану обычной, чтобы кроме мамы никто не знал обо мне. Правда, я закрываюсь больше от себя, как сказал мне в этот момент Чуди, который слышал мою клятву самой себе.

Прошло несколько дней, и к нам в дом пришли пажи всех островов. Мама работала, а я очень напряглась, хотя они были рады меня видеть. Долгое время они расспрашивали меня обо всем, просто мило разговаривали, задавали вопросы, одним словом, знакомились. Но в этот раз я была уже сдержанна и говорила о многих вещах отстраненно, лишь о нескольких мне не удалось скрыть неподдельный интерес, это о животных, исследованиях, создании чего- то нового и прекрасного. А вот внутренне мне было сложно держать свои эмоции и не показывать их, не отвлекаться и не уходить в подробности, не цепляться за их слова, рассказы и не расспрашивать подробнее.

После пажи сделали вывод, что первая моя открытость и страсть была лишь из-за того, что я впервые с кем-то общалась так долго, и это затмило всё. А сейчас они видят, что я нормальная и просто немного увлечённее среднестатистического жителя. Скажу сразу, не все пажи обрадовались таким умозаключениям большинства, особенно были не согласны пажи нашего острова. Те, кто знал меня и кто первый раз тестировал, они понимали, что я просто сделала выводы, ведь умна я тоже больше многих, и после того, как все ушли по своим островам, позвали меня к себе*6. Наши пажи сказали мне одно – они не знают, какое решение примут все остальные, но они не будут против и просто поддержат всех. Но мне они сказали правду: «Мы не доверяем тебе, и ты всё равно осталась загадкой. Мы не будем рушить тебе жизнь, но ты под нашим жестким наблюдением».

А самый главный и пожилой паж на прощанье мне сказал слова, которые я запомнила надолго: «Деточка, будь собой и не воспринимай все слишком серьезно на свой счет. Они просто боятся. Ведь неизведанное всегда пугает своей непредсказуемостью. Они ещё глупы и не понимают, какое чудо к нам пришло. А я уже стар, чтобы идти против всех открыто. Но ты знай, что сила всегда в тебе, просто отделяй понятное и благоразумное от вредного и угрожающего».

По итогам встречи со мной пажи сказали маме Жени, что я удивительна у неё только тем, что среди Белес у меня чуть больше истинных чувств к слишком разносторонним вещам. Но они сделали предположение, что это разрешится само в процессе моего обучения и становления. Потому что они решили точно, что всё мое многообразие увлечений связано лишь с тем, что я четверть жизни была предоставлена сама себе. Что на решающем смотре и выборе предназначения я смогу определиться. Итоговым решением они зачисляют меня в школу на мой нормальный уровень, без спуска меня ниже.

Также они похвалили Жени за то, что я очень развита и что мои достижения – это заслуга мамы, которая смогла меня всему научить. В конце они попросили Жени прийти завтра в школу и рассказать детально, как она меня учила. Они считали, что это поможет школе лучше понять меня, и, главное, они сами смогут научиться у Жени чему-то. Они решили, что Жени просто скрывала свой педагогический дар, который теперь они не могут не признать. Мама сразу отказалась от смены деятельности, хотя ей предложили. Просто мама знала, что пажи не очень-то правы…

Мама была в шоке, ведь учила она меня лишь в детстве, а дальше всё уже делала я сама. Мама просто не мешала и поддерживала меня, но этого явно не ожидали услышать пажи. Тогда мы договорились с мамой Жени, что она просто скажет, что каждый вечер всю жизнь читала мне пару страничек книг. Мы решили, что она добавит следующие пункты: важное правило было в том, чтобы я пересказывала ей наутро книжку, а если не помнила, то перечитывала сама. И книжки никогда не повторялись. А ещё мы обсуждали сюжеты и старались всегда развиваться. На таком рассказе мы и согласились, ведь он был логичен и частичной правдой. Только всё это я делала с Чуди, о чем умолчала даже маме.

Рано утром мы вместе с мамой отправились в школу. Плюсом было то, что ничего брать не нужно было, так как всё было там. Единственное, что у нас важно в школе – это прийти и внимать отведенный период, обычно это полдня, а потом играть во всё, что хочется, и веселиться. Меня впервые порадовало мое платье, так как на нем был потаенный карман для Чуди, и я взяла его с собой. Я не могла первый день быть без него, я волновалась, и мы договорились, что он будет со мной.

Мама отправилась в круговую комнату, так на ней было написано. А меня встретил мальчик, как потом я узнала, его звали Кури, он был представителем Флами. Пажи решили, что он лучше сможет мне всё объяснить, и, главное, он сможет за мной присмотреть. Я сразу поняла, что он будет тихонько меня исследовать и потом пересказывать пажам. Я была с ним приветлива, но очень аккуратна и настороженна, старалась никак не выдавать себя, приглядывалась ко всем. Ведь мама меня предупреждала и мне говорила про этих сородичей и в чем их предназначение. Неожиданно я поймала себя на мысли, что все изученное стало быстро вспоминаться, и я оперативнее вникала в суть происходящего.