Два солнца в моей реке

– Чаю налей. – Мариша подошла к окну. – Да, хорошо у тебя здесь, тихо. Отлично выбрали квартиру. Иногда я думаю – брошу всё и приеду жить к Лёльке.

– Бросай.

– Не могу. Заскучаю. Видела мою новую машину?

– Ты сама за рулем сегодня?

– Да. Ты ж знаешь – люблю погонять. Отдыхаю так. Машина – зверь. Послушная, ловкая.

Я тоже подошла к окну.

– Какая твоя?

– Желтая.

Я посмотрела на сестру.

– Ты издеваешься? Зачем тебе такая машина?

– Хочу. Могу себя побаловать.

– Куда ты дела старую?

– Никуда, стоит во дворе.

Я пожала плечами. Наверное, моя сестра может себя баловать. Наверное, заслужила это право. Она занимается важным и хорошим делом – развивает и сохраняет культуру в национальной республике.

– Ты начала учить язык, кстати?

– Ага. Выучила «привет», «сколько» и «пока». Еще умею считать – «один», «два», «много». Мне хватает.

Марина сама поставила чай, заварила, быстро выпила его и пошла в прихожую.

– Обиделась на что-то? – спросила я, не рассчитывая на честный ответ.

– Нет, Лёль, просто больше нет времени.

– Ты ехала почти двести километров, чтобы выпить чашку чая и уехать?

– Хотела с тобой повидаться. Зверею, становлюсь роботом. Когда вижу тебя, чувствую, что я еще живая. Ты меня бесишь. Значит, я не робот.

– Или тебе такое обновление поставили. Ладно. – Я обняла сестру. – Приезжай почаще.

Мариша развела руками.

– Как? Вот брошу всё, приеду насовсем, буду тебя воспитывать.

Глава 6

Женщина прошла через кабинет, села передо мной, взглянула на меня и отвернулась.

– Сама не знаю, зачем я пришла.

Я хотела сказать, что так говорят многие, кто приходит ко мне на прием. Но что-то удержало меня от этих слов. Иногда я решаю – заведу в кабинете чай для посетителей. Но не завожу. Мне нужна дистанция, и им тоже, как ни странно.

Я молча ждала, пока она начнет говорить. Ведь, в конце концов, это ее решение – рассказать постороннему человеку о себе. Заставлю, спровоцирую на откровенность – изменю ее решение. А вправе ли я?

– Не вижу больше смысла в жизни.

– У вас что-то произошло?

– Нет. Сын вырос. Я больше ему не нужна. А я жила только тем, что растила его. Наверное, это было неправильно. Но сейчас это не изменишь.

– Он уехал?

– Нет. Просто живет отдельно, в нашем городе. Ко мне иногда приезжает. Он чужой и взрослый. У него девушка, которая мне не нравится.

– Почему?

– Потому что она сразу, с первого дня стала плохо ко мне относиться. И сын старается, чтобы мы общались как можно меньше.

– Настраивает его?

– Он самостоятельный, но, может быть, и настраивает. Хочет, чтобы я разделила квартиру, сын сейчас снимает. Как разделить? Я со своими стенками срослась. Я здесь с детства живу, с рождения. Почему я должна уезжать из своего дома из-за нее? Жить со мной она не хочет, хотя место есть. Сын домой приходит как чужой. Посидит и бежит к ней, как будто она денется от него куда-то. Намертво привязала.

– Почему не женятся?

Женщина нервно повела плечами.

– Надеюсь, что и не поженятся. Что это всё закончится. И вообще, я совершенно одна.

– Вам некомфортно одной?

Женщина с удивлением посмотрела на меня.

– Одна – это не одинока, – объяснила я. – Одиночество может быть и в большой семье.

– У вас большая семья?

Я представила себе Маришу с копной непослушных кудрявых волос, своих котов, маму, живущую в Австралии, ее сына, похожего на дочь, представила и того, кого должна забыть навсегда…

– Ну, в общем и целом – да.

– А у меня никого нет. Что вы мне можете посоветовать?

И правда – что? Если у врача-гастроэнтэролога так же постоянно болит печень и идет по ночам желчь, как у его пациентов, как он может их лечить? Делиться советами, которые не помогают?

– Вы работаете?

– Теперь нет.

– Животные есть?

– Кошка убежала, погибла скорей всего где-то.

– Возьмите котенка.

– Не хочу. Точнее, не могу. Искала свою, все надеялась, что найду. И до сих пор еще жду. Иногда кажется – скребется в дверь. Встаю ночью, иду открывать – там никого. Сижу потом на темной кухне, жду утра.

– А какие-то родные есть? Братья, сестры?

Женщина покачала головой. Как же хорошо я ее понимаю. И никогда ей этого не скажу, иначе я сразу же превращусь из человека, который может дать совет, помочь, в товарища по несчастью.

– Кто вы по профессии?

– Работала в отделе кадров.

– Попробуйте устроиться на работу, хотя бы месяца на два, на любую, это вас отвлечет.

– А я не хочу отвлекаться. – Женщина сощурила глаза. – Я хочу, чтобы сын вернулся ко мне, хорошо питался, жил дома, а не скитался по съемным комнатам. Хочу, чтобы мы разговаривали по вечерам, смотрели вместе фильмы, передачи… Чтобы он однажды встретил девушку, которая увидела бы во мне друга.

– Какой она должна быть?

Женщина нервно повела плечами.

– Не знаю. Но точно не такая, как эта. Я ему так и сказала – кто угодно, но не она.

Мы еще долго-долго разговаривали, и так и эдак я пыталась подвести ее к мысли, что сын выбрал то, что по каким-то причинам ему милее всего.

Напоследок она сказала так:

– Я надеюсь лишь на то, что это не навсегда. Расстанется когда-нибудь с ней, буду этого ждать. И делать все, чтобы это произошло как можно скорее.

– Постарайтесь не поссориться с сыном.

– Даже если поссорюсь! Главное – чтобы он ее бросил!

Глядя, как она резко закрывает дверь, я неожиданно подумала – а вдруг она права, а я, уговаривавшая ее дать сыну возможность решать самому, – нет? Вдруг она материнским сердцем чувствует что-то, что невозможно знать? То тонкое, сложно определимое словами, что находится за пределами нашего логического понимания? Вдруг она чувствует, что этот выбор принесет только плохое ее сыну, она, выносившая, выкормившая, вырастившая его? Разве не бывает, что мы выбираем не того человека и это определяет нашу судьбу? Человека, с которым мы становимся хуже или несчастнее? Она уверяла меня, что сын ее не выбирал, что девушка подошла к ее сыну, взяла его за руку, и он покорно пошел за ней. И что он сейчас как заколдованный, но совсем не счастливый. Кажется это любящей матери или правда – как понять? Даже если это так? Разве я имею право сказать этой женщине: «Собирайте войска и бейтесь на смерть»?

Я плохой психолог? Я так не уверена в себе? Если я пытаюсь оперировать категориями непознанного и непознаваемого в принципе. Или же я, наоборот, развиваюсь в сторону глубокого анализа, часто лежащего в области бессознательного. Сознание проанализировало и отдало все на откуп бессознательному. И там началась своя работа, парадоксальная, нелинейная.

Дальше размышлять мне помешали следующие посетители. Я еле-еле успела проглотить кусочек конфеты, которую только что откусила. Юлечка почему-то не предупредила меня о том, что пришли незаписанные посетители. Наверное, не успела. Судя по тому, как женщина прошла, развернула рывком к себе стул, села, положив ногу на ногу, и уверенно показала дочери, чтобы она села на другой стул, они не стали слушать Юлечку. То, что это мать и дочь, сомнений не оставалось – полная, рыхлая девочка с бледной и очень плохой кожей была похожа на мать как две капли воды, только моложе лет на… я прикинула… – на тридцать. Девочка выглядела плохо, а мама так плохо, что определить ее возраст сходу было трудно.

– Добрый день! – как можно приветливее сказала я.

– У нас – недобрый! – резко ответила мне женщина. – Не пришли бы, если бы был добрый!

Я согласно кивнула:

– Недобрый так недобрый!

– Ну, понятно!.. Мне говорили, ведь мне говорили: «Ну, к кому ты идешь!..» А я думаю – а что, городская психологическая служба не должна помочь моему ребенку?

– Расскажите, что у вас произошло.

– У нас?! У нас – ничего. Это у них произошло! Какое они имеют право над ней смеяться? Ребенок хороший, добрый, всех любит, со всеми хочет дружить…

Я взглянула на девочку, смотревшую на меня исподлобья и грызшую пальцы. Жиденькие пегие волосики небрежно свисают на лицо, бесцветные брови, небольшие светлые глаза, толстые щеки, много ест этот ребенок, очень много лишнего ест. Лет… тринадцать или пятнадцать. Или семнадцать. Из-за сильного перевеса не поймешь.

– Как тебя зовут?

– Не надо с ней разговаривать, тем более таким снисходительным тоном! – тут же вскинулась мать девочки. – Она пришла послушать, что скажут! А то ведь она мне не верит! Плачет каждый день! А я говорю – нечего плакать. Они пусть плачут! Заплачут, когда придется за все отвечать!..

Мама тоже ест слишком много. В принципе ничего плохого в хорошем аппетите нет, если люди при этом радуются жизни и нравятся себе самим. Если их печень справляется с лишними углеводами и жирами, если организм работает как вечный двигатель или хотя бы как механизм, собранный хорошим квалифицированным мастером на долгие года.

Девочка подняла на меня глаза, шумно вздохнула и отвернулась. Наткнулась взглядом на фигурку шумерской богини Иштар, милую поделочку из темного металла, которую мне принес один посетитель, благополучно помирившийся с женой и считавший это результатом наших бесед.

Богиня имела тончайшую талию, круглые выпирающие груди, крутые бедрышки и длинные ровные ножки, а выше щиколоток – небольшие крылышки, и в каждой руке держала по маленькой извивающейся змейке.

Почему именно такую фигурку принес мне тот моложавый дедушка, имеющий внуков, детей, бывшую жену-ровесницу и еще молодую, с которой он и помирился, не знаю. Возможно, шумерская богиня похожа на его новую жену с плохим характером, которую он ревнует и любит, как в первый раз. Мне рассказал всё, что надо и что не надо.

Наверное, я что-то дельное посоветовала, хотя мне кажется, что я хотела, чтобы он побыстрее ушел, вместе со своей слегка припозднившейся первой любовью, юношескими обидами, детской злостью на игрушку, которая ломается и ломается – новая жена оказалась со вздорным характером, со сварливой мамой на два года младше зятя, с нелюбовью к готовке и неожиданной азартной страстью к покупке бессмысленных дорогостоящих вещей – меховой ушанки со стразами, фиолетовой шубки из убитых зверьков, специально для этого выращиваемых, розовой шубки, палевой шубки, а также колечек, кофточек, брючек, сумочек, часиков…

Мужчина спрашивал, как сделать так, чтобы жена пекла блины, лепила хинкали, варила холодец, тушила кролика и перестала выписывать себе одежду, от которой ломятся шкафы и трещит бюджет. Я посоветовала поменять новую жену на старую. Мужчина рассердился, но не ушел. Стал кипятиться, доказывать, что физиология это залог долголетия и крепкого здоровья тела, а счастье души, живущей в этом теле, непосредственно зависит от физиологии. Доказывал-доказывал, пил воду, глицин, нитроглицерин, снова доказывал и ушел. И больше ни разу не пришел.

Поэтому я очень удивилась, увидев его вчера с шумерской богиней в руках. Он молча поставил передо мной статуэтку, купленную в салоне на углу центральной улицы, – я давно видела эту фигурку в витрине и еще думала – выписал хозяин поделочку из провинции Гуанчжоу, где делают и подделывают теперь вообще всё, или кто-то сдал милую вещицу, завалявшуюся дома, чтобы купить таблеток и курицу на обед.

Я не успела спросить мужчину, как у него все уладилось, он послал мне воздушный поцелуй и ушел, пританцовывая, из чего я сделала вывод, что он как-то договорился с новой женой (похожей, вероятно, на гологрудую шумерскую богиню), чтобы она иногда вместо фиолетовых шубок покупала фарш, а вместо золотых колечек – баклажаны. Вывод, может, и неверный. Ведь я не знаю, отчего он танцевал. От счастья быть молодым мужем, от победы над бессмысленностью своей избранницы или оттого, что старая жена согласилась его иногда кормить и выслушивать. Почему-то я не думаю, что он вернулся к женщине, с которой прожил тридцать один год и однажды забыл, что когда-то ее любил.

Девочка уставилась на богиню, долго ее разглядывала, потом напустила полные глаза слез.

– Что? – Мать быстро повернулась к ней.

Как она заметила, что девочка собирается плакать? Почувствовала спиной? Родное, любимое, несчастливое дитя своё.

– Вы нарочно? Зачем вы такое ставите? Это намек? А вы знаете, что намекать на то, что у человека проблемы с весом – это противозаконно?

Я ко всему привыкла. К тому, что мои посетители – пациенты, клиенты, как их ни назови – сами придумывают и утверждают помимо Госдумы законы, видят то, чего нет, слышат голоса, толкуют сны, свои и чужие, лучше меня всё знают, хотя приходят за советом, кидаются стульями и другими тяжелыми предметами, врут мне и себе, забывают, как врали, врут по-другому, мечтают о несбыточном, упорно не хотят видеть очевидное, мучают себя и других. Собственно, как почти все люди на земле. Ведь все хоть один раз в жизни бросали предметы – пусть не в окно и не в стену, а хотя бы на пол. Так, чтобы разбилась, наконец, чашка, порвалась книга, рассыпался сахар, оторвалась голова у куклы, или нога, или обе…

Наверное, я не настроилась на разговор с женщиной – она так ничего мне толком не сказала, ушла, уведя за руку дочь. Написала в книге посетителей: «Безобразно! Не когда больше не прийду!», оставила такой же отзыв на сайте, добавив: «Противная тётка все время хотела ржать. Не рекомендую не кому!»

Саша часто говорил мне, что ему нравится моя улыбка, что она удивительная – как будто я знаю что-то хорошее, веселое – о мире, о нем, о себе самой, и вот-вот скажу ему это. Но не говорю, от этого всегда есть маленькая тайна и приятное ожидание. Я считала, что он это просто придумывает, видит то, чего нет. Вот еще кто-то увидел… Только так мной не очаровался.

Мать девочки подумала и добавила второй отзыв: «Не разабралась в проблеме булинга!!!»

Больше никто не пришел, я отпустила Юлечку, досидела до положенных 17.45 и не спеша пошла домой, радуясь, что к концу дня стих ветер, и можно брести по городу, глядя на окна домов, на людей, идущих с работы или просто гуляющих, на бездомных кошек и собак, с надеждой заглядывающих мне в глаза – они знают, что я могу взять кого-то из них, что однажды мое сердце опять дрогнет и я возьму – самого несчастного, самого беспомощного, самого доверчивого – и он станет царствовать у меня дома вместе с хвостатыми королями Питиримом и Кукуном и королевой Айей.

Я шла и думала про ту женщину, которая ищет свою убежавшую и, скорей всего, погибшую кошку и ждет сына обратно. Ждет, когда он поймет, что больше мамы его все равно никто любить не будет, никто так не поймет, никто не будет тетёшкаться, оправдывать, заботиться.

Я знаю, что самое правильное для моей работы – не погружаться душой в проблемы моих посетителей. Умом – да, но не душой. Душа – плохой советчик в этом случае. Я начинаю переживать вместе с ними и теряю ясность ума.

Если бы меня спросили высшие силы: «Чего желаете?», я бы заказала себе в подарок холодный трезвый ум. Не счастье, не любовь, не благополучие, и даже не здоровье. Ум. Четко расставляющий приоритеты, определяющий главное, жестко отсекающий все ненужное. Ум, которому подчинялась бы душа. Хочу быть хорошо продуманным и тщательно собранным механизмом. Приходить на работу, включаться на положенное время и потом ровно в 17.45 выключаться, не страдая от своих ошибок, не думая о посторонних людях, которым я не могу помочь, просто потому что не могу. Потому что я не Бог, потому что мне не влезть в их душу. И главное – потому что я боюсь кардинально менять их собственные решения. Эта боязнь появилась не сразу. Чем больше я работаю, тем осторожнее даю советы, стараюсь вообще ничего определенного не советовать. Человек должен делать свои ошибки, а не мои.

Глава 7

Мужчина, стоящий у подъезда, обернулся на мои шаги.

– Здесь очень тихо, – сказал он с легким акцентом. – Я был в Москве, там очень громкий шум. А здесь тихо.

Какой странный акцент или говор – не пойму. Как будто он слишком старательно выговаривает все звуки, и от этого они звучат неправильно. Наш язык – неуловимый и свободный. Гласные – нечеткие, согласные меняем, оглушаем звонкие, озвончаем глухие, съедаем концы слов, не заботясь о четкости звучания… Отражает ли это национальный характер? Наверняка. Только в чем он? В любви к свободе? Мы любим свободу, но не больше, чем, скажем, греки, французы или итальянцы.

– Вы – Олга?

– Да.

– Я видел ваше фото. Здравствуйте, Олья. – Он протянул мне руку, я с некоторым сомнением пожала ее. Теплая рука, крепкое пожатие. – Я Эварс.

– Простите?

– Вам написала Мария?

Я не сразу поняла, что Мария – это наша с Маришей мать. Прошло несколько дней с тех пор, как Мариша приезжала ко мне, странный разговор быстро забылся. Неужели правда кто-то приехал из Австралии сюда, нашел меня? Зачем? Что ему нужно в нашем городе? Почему он приехал не к Марише? Или это она послала его ко мне? Как он узнал мой адрес? От Мариши? Но почему она не предупредила меня? Все эти вопросы пронеслись у меня в голове, перегоняя друг друга, наталкиваясь друг на друга, сбивая и не давая мне сосредоточиться ни на одном.

– Я могу у вас остановиться?

– Зачем?

– Что, простите? – Мужчина, назвавшийся именем, которое ни с чем у меня не связалось (кажется, Эварс…), растерянно улыбнулся. – Можно мне зайти к вам?

Я пожала плечами. Ерунда какая-то. Я набрала номер Мариши. Она сбросила меня и написала коротко «Не могу позже». То есть моя сестра-министр занята, разговаривать не может, позвонит мне позже. Хорошо, что у меня есть время – смотреть на окна, на людей, на кошек и собак, мечтающих о доме, на ветки деревьев и лужи, на закатные отблески на стеклах, на птиц, расхаживающих по краешку тротуара. Я бы ни за что не хотела поменяться с Маришей местами. Она иногда говорит: «Вот были бы мы одинаковые, настоящие близнецы, ты бы иногда могла побыть министром, а я посидеть вместо тебя в консультации. Так, для развлечения и отдыха. Ты сходила бы на какой-то прием хотя бы, надела бы платье в пол и бабушкины бриллианты. А я бы с обычными людьми пообщалась». Но, к счастью, мы такие разные, что никто не заподозрит в нас не только близняшек, но и просто сестер. Одна сестра забрала себе бабушкины бриллианты, другая – всю свободу, которая отпущена нам была на двоих. И ничуть не жалею о своем выборе.

– Заходите…

Он подхватил большую кожаную сумку и попытался галантно открыть мне дверь подъезда. Он не знает, что наш подъезд надежно закрыт от чужаков тайным кодом.

– Здесь есть секрет, – улыбнулась я. – Нажимаете ноль и решетку.

– Какая замечателная улыбка у вас! – приятно улыбнулся он мне в ответ.

– Вот и познакомились. У вас тоже ничего.

– Ничего?

– Вы давно учите русский?

– М-м-м…. Да! С двадцать пять лет, с пе-ре-ры-ва-ми. – Он произнес по слогам и сам засмеялся. – Самое трудное – это русские падежи и еще ударение. Сейчас русский не в моде, но это моя профессия. Я приехал, чтобы написать книгу. Моя диссертация – о современный русский язык и его особенности.

– Неужели это кому-то интересно в Австралии?

– Если честно – нет, – широко улыбнулся он. – Но это наука, она живет сама, независимо от политика. Это интересно мне. Я ищу общие корни.

– Корни?

– Да, корни – близкие и далекие языки имеют одинаковые корни. Я пытаюсь понять, как развивается язык. Почему в какой-то язык один и тот же корень имеет много формы, и они… м-м-м… имеют гласные звуки, а в другом есть толко три согласные. Например, русское «горло» и чешское «крк», и также английское “throat”. Это одинаковые слова. Как это связано с история и характер народа? Это же очень интересно, правда?

– Наверное. Проходите. – Мы уже поднялись на третий этаж, я открыла дверь квартиры, и мои коты с опаской вышли навстречу незваному гостю. – Где вы собираетесь остановиться?

– Хм… У вас. Можно?

– Нет, конечно. Это неудобно.

– Я хотел бы больше общаться с носитель языка.

Я с сомнением взглянула на мужчину.

– Вы и так отлично говорите.

– Спасибо, это неправда. Понимаю отлично, говорю хуже. И говорить – это еще не все. Чтобы сделать то, что я хочу, нужно чувствовать язык. Я искал человека, с который можно проводить много времени.

– И нашли меня? – усмехнулась я.

– Да.

– Каким образом?

– По совету друзья… друзей!

– Ерунда какая-то… Друзья посоветовали вам пожить у меня?

– Да.

– Какие друзья?

– Вы против?

– Послушайте, что за бред! Кто вы? Откуда вы? Почему вы приехали именно ко мне?

Мужчина прошел, не снимая ботинок, в гостиную, сел на бортик кресла и стал смотреть на меня, улыбаясь.

– Да, вот об этом я и мечтал. Я правилно говорю?

Я отмахнулась.

– Вы говорите слишком правильно, можете не беспокоиться. Многие русские сейчас так не говорят. Не об этом речь. Вы не можете жить у меня.

– Вы красивая. Сколько вам лет?

– А вам сколько лет?

– Тридцать семь. Может быть, мы пойдем вместе куда-то поесть? Я последний раз ел в Москве вчера.

– Долго были в Москве?

– Нет, несколько часов. Я гулял немного в центр Москвы. Не хотел остановиться в Москве, поехал сюда сразу.

Легкий, приятный акцент, сам – довольно симпатичный, поджарый, спортивный, еще не начал седеть, рыжеватые волосы, веселые внимательные глаза, хорошая улыбка, небольшая аккуратная бородка и усы. И что? Зачем мне это?

– Вы можете идти обедать со мной? – повторил он.

Я покачала головой:

– Вы простите. Я устала, я пришла с работы. Я никуда не пойду.

– Можно вызвать такси. Или заказать обед домой. Что вы любите?

– Послушайте… – Я в растерянности не знала, что сказать. – Ну хорошо, давайте так. Я вам помогу снять номер в гостинице…

– Нет, нет, не беспокойтесь! У вас очень милая квартира, такой приятный вид. Покажите мне моя… мою комнату. И поедем в ресторан. Я прочитал, что здесь есть замечателный ресторан, где можно провести вечер с друзья.

– Вы издеваетесь?

– Нет. Куда можно положить вещи?

От абсурда ситуации у меня даже застучало в висках. Может быть, он никакой и не австралиец, а просто проходимец? То вроде без ошибок говорит, то все в именительном падеже, легкий акцент, слишком легкий, не смягчает согласные, но это легко подделать. На лицо… А чем мы особым отличаемся от австралийцев и белых европейцев? Или это всё какой-то розыгрыш? Надо просто его выгнать. Наверное, все эти сумбурные мысли были написаны у меня на лице, потому что Эварс сказал:

– Я не вор и не… – Он быстро открыл в телефоне переводчик, – не мошенник! И, пожалуйста, не выгоняйте меня сразу. Я могу платить за комната. Скажите, сколько. Я хочу общаться с настоящий русский человек. Книги – это совсем другое.

– То есть вы хотите наблюдать за мной?

– Нет. Я же не психолог, в отличие от вас.

– Вы знаете, что я психолог?

– Да. И вы можете наблюдать за мной, если вам интересно.

– Мне хватает наблюдений на работе.

– Хорошо. Но я просто хочу почувствовать, что такое русский человек, который говорит по-русски. Мне интересно. Я знаю ваш язык, но не понимаю его глубоко.

– И будете в диссертации описывать свои ощущения?

– Да.

– Давайте поедем в ресторан. Я тоже голодна, и готовить не хочется, я сегодня устала.

– Отлично! Только я приму душ. Где будет моя комната?

Я указала ему на свою спальню. У меня в квартире две небольшие комнаты. Я решила сейчас больше с ним не спорить.

– Но это же ваша комната?

– У меня нет комнаты для гостей. В России принято гостю давать лучшее.

– О, это интересно… Но я буду спать здесь! – Он сел на диван в гостиной. – Мне… ммм… устраивает!

Коты, которые давно наблюдали за Эварсом из разных мест, вышли и сели тоже, рядком, как три маленьких и совершенно беспомощных стража моей квартиры и мои собственные.

Если за ближайшие пять минут он не сделает ни одной серьезной ошибки в русском, у меня исчезнут сомнения в том, что он мошенник или, по крайней мере, не тот, за кого себя выдает. Надеюсь, мой план сработает. План так себе, я хитрю плохо, вру бездарно, из конфликтных ситуаций выхожу без потерь редко. Но ведь я дипломированный психолог, я обязана сейчас вывести саму себя из этой странной ситуации.

Глава 8

Девушка, вошедшая в кабинет, чем-то напомнила мне большую тряпичную куклу, слишком сильно набитую ватой. Все такое мягкое, немного неправильное, милое и одновременно некрасивое. Не получается шить тряпичные куклы красивыми или не хочется. Хочется, чтобы они были уютные, смешные, приятные на ощупь и – не красавицы.

– Я сяду? – Голос у нее оказался неожиданно резкий и высокий, как будто от другого человека. Так бывает у людей, в чем-то очень неверно устроенных.

Я показала ей рукой на стул.

– Конечно.

– Я просто хотела… У меня нет проблем!

Я кивнула. Может быть, есть методичка для тех, кто идет к психологу? Где первым пунктом написано: «Сообщи психологу о том, что у тебя все в порядке в жизни, и ты зашел просто так». Или эта методичка – внутри нас? И в ней написано – не позволяй своим тревогам завладеть тобой полностью? Поэтому, если люди решаются на такой крайний шаг и идут к постороннему человеку рассказать о своих страхах, трудно разрешимых проблемах, комплексах, они не хотят ставить себе диагнозы и подписывать приговоры. И правильно делают. Все наши диагнозы – до случайно встреченного на улице одноклассника, с которым ты вдруг ощущаешь себя молодым и свободным, до неожиданного поздравления от человека, с которым давно не виделся, до солнечного весеннего утра, до доброй улыбки близкого человека. У кого он есть. У меня есть Мариша, например. И был еще тот, чей номер я так и не заблокировала в телефоне. Почему? Потому что психолог, к которому я обратилась недавно, объяснил мне – это слабость – блокировать. Каждый раз, когда ты не отвечаешь ему на звонок или письмецо, ты делаешь шаг в другую сторону от него. Возможно, вперед. Психолог этот смотрел на меня из зеркала внимательно и спокойно. Он знал, что говорит. У него высшее образование, опыт и искреннее желание помочь.