Солдат и пёс. Книга 1

– Да нет, честно говоря. Еще не успел…

Говорил я очень осторожно, опасаясь сболтнуть лишнего.

Рядовой показал рукой:

– Вон туда, по коридору вправо почти до конца. Дверь налево. Там увидишь.

– Спасибо!

И я припустил по указанному маршруту.

Длинный неуютный коридор, худо озаренный дежурным освещением, развешанные по стенам советские плакаты и наглядные пособия: форма одежды… элементы строевой подготовки… Все это безмолвно орало мне о том, что со мной случилось то самое. Совершенно невозможное. Противоречащее всем известным мне научным данным. Аргумент за аргументом вколачивался мне в мозг. Тебе еще доказательства?.. На! На! На!

Но я знал, что главный довод впереди.

Туалет, как я и ожидал, оказался санузлом: умывалка с латунными кранами, эмалированными металлическими раковинами. Тусклые небольшие зеркала над ними…

Вот он, момент истины! Зеркало. Честно сказать, несколько секунд я не решался подойти к нему. Впрочем, все это психологический вздор, который надо решительно ломать. И времени на все минуты три-четыре, не больше. Дневального подводить ни к чему. И я шагнул к зеркалу.

На меня смотрел очень рослый парень симпатичной наружности. Рост – в районе ста девяноста. Короткая армейская стрижка. Волосы темные. Серо-синие глаза. Ален Делон, блин!.. Нет, парень на знаменитого француза не похож, но все-таки было в его лице нечто плакатно-кинематографичное, наверняка он должен производить впечатление на девушек, да еще в сочетании с ростом, со спортивным телосложением…

Я поймал себя на том, что мысленно говорю: он, он… Хотя пора бы уже говорить: я. Да! Хватит цепляться за руины обыденного мировоззрения. Надо принимать реальность и встраивать себя в нее.

На секунду я закрыл глаза, вновь открыл – нет, я не надеялся, что длинный парень исчезнет, а вместо него возникну я, Сергей Борисов. Нет. Просто уж так, по простительной человеческой слабости. Все! Нет Сергея Борисова. А кто есть?..

Я полез во внутренний карман гимнастерки. Вынул красную книжицу – военный билет – и несколько аккуратно свернутых и подколотых скрепкой бумаг. Ну что ж! У меня где-то около минуты, чтобы в самом первом приближении въехать в ход событий…

Через полторы минуты я был в казарме. Дневальный глянул на меня с легким поощрением: молодец, долго не шлялся.

– Сколько до подъема? – спросил я.

– Три часа без малого, – он улыбнулся, показав белоснежные зубы. – Спи-не хочу!

Я кивнул и прошел к своей койке.

Формально-то оно так, да вот уснуть мне было трудновато. Приходилось и свыкаться с положением и делаться философом, восклицая про себя: нет, ну каковы же прихоти судьбы!..

Судя по тому, что случилось со мной, ничего случайного в мироздании нет. Все мы под контролем… наших персональных ангелов, скажем так. Вот только понять их логику и чувство юмора иной раз бывает нелегко.

Я покинул облик контрактника Вооруженных Сил РФ Сергея Борисова для того, чтобы воплотиться в обличье рядового Советской Армии Бориса Сергеева. По воинской специальности, конечно же, кинолога.

Рядовой Сергеев Борис Андреевич, 1963 года рождения, бывший студент, ушедший из технического вуза по собственному желанию, призван в ряды СА в мае 1982 года. Имеет второй юношеский разряд по баскетболу. Совсем скромненький. Видать, позанимался малость, да и бросил… После карантина и принятия присяги почему-то в ракетном дивизионе направлен в Центральную ордена Красной Звезды школу военного собаководства, прошел курс обучения по специальности «вожатый караульных собак» вместе с подопечным – двухлетним кобелем Громом породы «восточноевропейская овчарка». Паспорт животного – тощая бумажная книжечка – прилагался. После выпуска рядовой Сергеев и пес Гром направлены во временное распоряжение военного коменданта города Н. с дальнейшим переводом к постоянному месту службы. Это событие было датировано 3 сентября 1982 года, стало быть сегодня где-то 4–6 сентября. Я не прослужил еще и полугода, стало быть по негласной солдатской иерархии называюсь «дух».

Вот с этим и жить еще полтора года. Да больше! С этим и жить…

В шесть утра вспыхнул яркий свет, и дневальный – не тот, что был ночью, другой – во все горло возопил:

– Па-а-адъем!.. – и казарма вмиг наполнилась суетой.

Откуда-то взялись несколько сержантов и офицер – старший лейтенант в сапогах, портупее и с красной повязкой на рукаве. Дежурный по части, ясное дело.

Со второго яруса прямо передо мной спрыгнул худощавый белобрысый парень.

– Привет! – радостно осклабился он мне.

– Привет, – улыбнулся и я.

– Ну что? Сегодня, кажись, раскидают по частям?

– Должны, – солидно кивнул я. – Посмотрим!

– Да… Хорошо бы нам в одну часть попасть!

– Это точно. Да только вряд ли…

Он вздохнул.

По ходу этого разговора мы самым интенсивным образом одевались.

– Колян! – окликнул его кто-то, и он обернулся:

– Да?

Ну, имя теперь знаю. Уже неплохо.

– На зарядку! – прикрикнул старлей. – Быстро! Без ремней. Строиться!

Одетые, но распояской, мы выбежали на рассветный холодок, поеживаясь.

– Ну, – проворчал кто-то за моей спиной, – вот она тебе и осень… Здрасьте, год не виделись!

– Стройся по ранжиру! – командовали сержанты.

Я оказался почти правофланговым. Выше меня только один парень с голубыми авиационными погонами и петлицами. В этом отношении у нас тут царило полное разноцветье – ну, переменный состав, понятно.

– Баскетболом занимался? – вполголоса спросил я.

– Не, гандболом, – расплылся в улыбке он. – Нападающий! Первый разряд.

И верно, я бы мог догадаться: мощный детина, тяжеловес. Ручной мяч – спорт силовой, контактный, игроки как правило здоровые, массивные ребята.

– Напр-раву! – рявкнул один из сержантов. – Бегом марш!..

Зарядка оказалась элементарной. Побегали, поделали примитивные разминочные упражнения, опять пробежались, теперь уже к казарме.

– Полчаса на заправку кроватей и санитарно-гигиенические мероприятия! – скомандовал сержант.

Будучи лицом кавказской национальности, он произнес «гиенические», что, разумеется, осталось без комментариев.

Меня слегка подскребала мысль о том, где же находятся мои «мыльно-рыльные» принадлежности. Здравая логика говорила – в тумбочке возле кровати, но тумбочка наверняка одна на двоих с Колей. Где моя половина, где его?..

Коля сам помог мне ответить на этот вопрос, сунувшись в верхнюю половину тумбочки за мылом и зубным порошком.

– Давай скорее, – бормотнул он мне, – а то сейчас эти черти разорутся!

Под «чертями» он наверняка имел в виду солдат из постоянного состава, смотревших на нас как на чужаков.

Я сунулся в нижнюю половину, увидел там ровно сложенную бумагу, взял – слава Богу! Это был документ о прививках, сделанных Грому. От бешенства, еще чего-то там. Почему сертификат очутился в тумбочке, не знаю, но спасибо за это!

Прихватив барахло, включая помазок, я устремился в умывалку. Первым делом побриться! Но раковины все были заняты, толкаться не хотелось, пришлось подождать. В итоге малость задержался. И когда уже добривался, в помещение вкатился ефрейтор-краснопогонник с двумя значками на новенькой гимнастерке: комсомольским и классностью. Второй – очень красивый, стилизован под щит, с темно-синей эмалью и золотистым обрамлением. На нем красовалась цифра 2.

– Ты, б…дь, чего тут расщеперился?! Тебе отдельное приказание надо? – с ходу заорал он, раздуваясь от припадка начальственного вдохновения. – Кровать заправил?!

– Успеваю, товарищ ефрейтор, – вежливо сказал я. – До построения еще двадцать минут.

– Чего?! Какие, на хрен, двадцать минут?!

У ефрейтора в башке, видать, жила какая-то своя система счисления времени.

– Давай, кончай на хрен свою цирюльню, или я тебя сам под ноль сейчас побрею!..

Это была последняя относительно цензурная фраза, после чего последовал дрянной неостроумный ненорматив. Это меня возмутило.

– А вам не кажется, – в голосе моем звякнул металл, – что стоит быть повежливее?

– Чего? – оторопел он. – Ты че сказал, душара?!

– Что слышали, – твердо заявил я.

Он подскочил ко мне и даже вскинул правую руку. Но я мгновенно перехватил ее. Ладонь моя была в полтора раза больше, а сам он, будучи среднего роста, смотрел на меня снизу вверх. Я сжал руку сильнее и ощутил, как он замер. Видать сообразил, что чем бы дело ни кончилось, он по-любому может оказаться в санчасти.

– Товарищ ефрейтор, – задушевно сказал я. – Не стоит подвергать риску свой авторитет. Я все успею до построения. Зря шуметь незачем.

И отпустив его руку, стал добриваться, напряженно ожидая дальнейших действий и решив: если вздумает меня ударить, врежу по-настоящему. Ибо не хрен!

Но у него здравый смысл взял верх.

– Чтоб через пятнадцать минут был готов! – рявкнул он и вышел.

За эти четверть часа я успел заправить койку, подшить свежий подворотничок гимнастерки. Тут были опасения, что могу запороть подшиву, но ничего, справился. Утренний осмотр прошел благополучно. И вот долгожданная команда:

– Строиться на завтрак!

Построились. Переменного состава разномастных бойцов набралось человек пятнадцать, нас построили отдельно. Я, естественно, рядом с гандболистом-авиатором. Дежурный старлей объявил:

– После завтрака быть готовым к откомандированию. Подробности на утреннем разводе. Собаководы! Питание на собак получите вовремя.

И мы строем пошли на завтрак. Я, признаться, с опаской ожидал, что это будут блюда, изготовленные в жанре фильма ужасов – оказалось не ахти, но сносно. Перловка с тушенкой, хлеба вдоволь, кусочек масла на один бутерброд (стандарт 20 граммов), жидковатый сладкий чай. Годится!

После завтрака начался утренний развод, при этом мы, переменники, неожиданно оказались в выгодном положении: нас загнали в курилку – круглую беседку с крышей, скамейками, но без стен, велели ждать дальнейших распоряжений. И мы имели удовольствие смотреть и слушать, как офицеры части – это, как я понял, мотострелковый полк или бригада – проводят утренний развод. Неподалеку от нас выстроилась жиденькая кадрированная рота, ее жестоко распекал упитанный мордастый капитан. Надо полагать, комроты.

– …Я не знаю, куда смотрят командиры взводов! – гремел он. – На баб, что ли? Или на Луну, как агрономы в перископ?! А? Товарищи офицеры и прапорщики, я вас спрашиваю! Почему в роте порядка нет? Я вот сейчас, пока эти дармоеды жрали, государственный бюджет в говно превращали, я вот прошелся по ихним тумбочкам! И что? У меня в голове похоронный марш заиграл! Это я захожу в первую тумбочку – а там на стенке голая женщина висит. Я ее, конечно, отодрал и на помойку выкинул, там она и валяется. Ладно. Захожу в другую тумбочку – там тапочки по колено в грязи!..

Это можно было слушать бесконечно, но хорошее долгим не бывает. Запыхавшись, к нам подбежал боец среднеазиатского вида:

– Эй, пирименай састав, кто тут сабакавода? Айда на КЖ, своим писам жратва получать! Прапорщик Жопин велел.

– Не Жопин, а Шопин, чучмек! – беззлобно обронил кто-то.

– От чичмека слышим! – задорно отпарировал сын южных широт и укатился.

– Ну, пошли, что ли, – заторопился Коля, и мы трое, еще один парень по имени Саша, с которым я бегло успел познакомиться, пошли на КЖ. То есть «кухню животных» – обязательный элемент структуры той части, где есть служебные собаки.

Пока шли, меня вдруг озарила мысль: узнает ли меня Гром?! Не почует ли неладное, случившееся с хозяином? Что в этом обличье вдруг пришел кто-то другой?.. Ведь пес не человек, его не проведешь!..

С этой занозной мыслью я и прибыл на КЖ.

Глава 3

КЖ, собственно, представляла собой настоящую кухню: огромная электроплита, огромные алюминиевые баки, дым, чад, полураздетые люди с черпаками, снующие в этом жару-пылу… ну и конечно, вонь такая, что береги нос. Собачье варево готовились обычно из конины-говядины второго-третьего сорта в комплекте с комбижиром, овсянкой или перловкой.

Перед нами возник веселый моложавый человек в хромовых сапогах, галифе и неимоверно засаленной гимнастерке без знаков различия.

– Собачники? – весело заорал он. – Животноводы?

Это, видать, и был «прапорщик Жопин».

– Ну, хрючево для ваших псов готово, забирай! Кэш энд кэрри! – он загоготал от души.

Надо же, какие словечки знает!

А приготовленное блюдо только «хрючевом» и можно было назвать: жуткого вида вонючая субстанция с бесформенными комками конины. Один из кашеваров, хмурый неприветливый парень, здоровенным черпаком нагрузил в пустой бачок порцию на трех собак, протянул мне половник поменьше:

– Вернуть чистыми, – проронил он.

– Да, гвардейцы, слыхали?! – встрял и Шопин. – Чтоб все блестело, как у кота яйца! Кэтс боллс. Английский язык учил? – обрушился он почему-то на Колю.

– Э-э… ну да… – замялся тот.

– Как по-английски – руки вверх?

– Э-э… – вновь промямлил Коля. – Ну… Хенде хох?..

– Сам ты – хенде хох!

– Хендз ап, – сказал я.

– Во! Слыхал, гвардии долб…еб? А ты, рядовой, молодец! Как фамилия?

– Рядовой Сергеев.

– Благодарность тебе от меня! Как принесете бак-черпак, вручу лично в руки. Осознал?

– Так точно!

– Тогда вперед, пошли кормить своих мосек. Кру-гом! Марш!

И как-то так само собой получилось, что Коля с Сашей подхватили бачок с дымящейся кашей и поперли его, а я пошел сзади с половником, как со скипетром. Впрочем, нести парням было совсем нетяжело, килограммов десять.

Тем самым я оказался в выигрышном положении: я ведь не знал, куда именно идти. А ребята сделались моими впередсмотрящими. Но передо мной стояли еще две проблемы, и первая из них – угадать Грома среди нескольких псов…

– Интересно, откуда у него такая тяга к английскому?.. – вдруг слетело у меня с языка то, чего я и говорить не собирался.

– Это Шопин-то? – живо подхватил Саша. – Так он же на Кубе служил! Их там учили. Хочешь-не хочешь, а знай!

– А, вот оно что… Слышь, пацаны, вы идите, – я сунул половник в «хрючево», – а я на секунду… Отлить надо!

Это я произнес уже в виду вольеров, где сквозь металлическую сетку видны были силуэты овчарок и слышалось ленивое перегавкиванье – обитатели собачьего городка обменивались информацией.

Я завернул за некое техническое строение. Здесь были кусты, бурьян, самое то. И не успел я начать процесс, как поднялся неистовый лай: это ребята достигли вольеров, и псы пустились ревностно доказывать, что не зря находятся здесь, отрабатывают вкладываемые в них средства. Раз кто-то чужой появился, значит, надо его облаять.

Чуть подзадержавшись, я пустился вдогон ребятам, увидел, что они возятся в самом дальнем углу вольеров, что логично: собак переменного состава должны были содержать где-то примерно в одном месте. Ну, и далее надо полагаться на интуицию и смекалку…

На меня, конечно, собакены тоже пустились с увлечением орать – помимо служебного рвения для них это была и развлекуха. Видимо, подолгу находиться в клетках невелико счастье, ну так почему бы и на пришлого не гавкнуть.

Я чуть сбавил шаг, напряженно вглядываясь в обстановку. Три крайних вольера. Саша с Колей деловито возятся у двух, а третий, самый крайний…

И здесь у меня захватило дух.

Да неужто?! Неужели и у собак бывает это?

Я оторопел настолько, что застыл на месте. Саша полуобернулся:

– Эй, Борька! Чего встал? Давай, вон твоя порция!

– Да, – я расколдовался. – Иду.

Крупный «восточноевропеец» в крайнем вольере был точной копией моего Сента. Ну прямо брат-близнец! Только родившийся по прихоти судьбы на сорок лет раньше. И мало того, смотрел он на меня спокойно, но настороженно, словно узнавал и не узнавал, словно за повседневной оболочкой бытия угадывал нечто такое, что недоступно никому, кроме него…

Дверца вольера была заперта на задвижку. Я отомкнул ее, вошел:

– Гром, – окликнул вполголоса.

Пес как бы застыл, неотрывно глядя на меня.

– Гром, – повторил я ласковее.

Он почти неслышно проворчал, но я расслышал.

– Борька! – уже нетерпеливее крикнул Саша. – Да забирай ты свое!

– Сейчас, – невнимательно отозвался я.

Подсел к Грому. Он не отодвинулся, но заметно напрягся. И продолжал ворчать не то, чтобы враждебно, но как бы предупреждающе. Примерно так:

«Странный человек, похожий и непохожий на моего хозяина! Я еще не понял, кто ты. Но на всякий случай сообщаю заранее: я готов ко всему. И дам отпор, даже не сомневайся».

Меня так и разбирало сказать: Сент, это я! Ты вернулся? Не узнаешь меня?.. До слез.

Но я понимал, что передо мной Гром. Единственное существо на свете, разгадавшее мою тайну. По крайней мере, заподозрившее нечто.

– Гром, дружище, – я погладил его по голове и загривку, ощутив теплую густоту шерсти, и то, как он успокоился. Собаки безошибочно распознают прикосновения, для них это понятнее, чем для нас взгляды и слова для нас.

– Это я. Не сомневайся. Это я. Твой друг.

Я говорил это совсем тихо, но Коля как-то ухитрился услыхать.

– Эй! – хохотнул он. – Вы что там шепчетесь? Военная тайна?

– Близко к этому, – я встал. – Не военная, но тайна… Эй, пацаны, смотрите, горячее даете! Надо бы еще немного остудить.

– Нормально! – легкомысленно отмахнулся Коля.

Ну, ребята, вы сами умные, а я свое сказал.

Миска у Грома была, конечно, сомнительной чистоты, но шут с ним. Можно пережить. Я перелил нашу долю баланды в нее, поморщился от дивного амбре, помешал черпачком, доводя до нужной температуры. В общем-то, еда уже в достаточной степени остыла, но чуть охладить еще не помешает…

– Се… – нечаянно сорвалось было у меня, но я вовремя прикусил язык. – Гром, братишка! Ешь давай.

Я поставил миску перед псом и вновь дружески потрепал его по голове. Конечно, ласковых фамильярностей было многовато, но мне надо было рассеять собачье недоверие. Гром вновь внимательно посмотрел на меня, и на сей раз я прочел его взгляд так: «Ладно. По-моему, что-то не совсем так. Правда, я не очень могу понять, что… Ты изменился, хозяин. Но это твое дело. А мое дело служить и много не думать».

И он стал есть. Неспешно, деликатно, без большой охоты. Видно было, что блюдо ему не сильно по душе, но раз хозяин дал…

Немного поев, Гром вновь посмотрел на меня. Взгляд был спокойный, однако с вопросом. Я тоже обошелся без слов: улыбнулся, подмигнул. Мол, все в порядке, брат!

– Сергеев, – негромко окликнули сзади.

Я обернулся. Шагах в десяти стоял Шопин, глядя на меня с одобрительным прищуром. На этот раз он был в полной форме, сидевшей на нем как-то особенно щеголевато.

– Здравия желаю, товарищ прапорщик, – сказал я, обозначив легкое движение вверх – выпрямиться в вольере было нельзя.

– И тебе не хворать. Покормил кобеля?

– В принципе да.

– Ну, раз в принципе, то идем-ка со мной. Есть спецзадание.

– Мне еще вольер надо убрать…

– Мои ребята уберут. Пошли!

Гром поднял морду от миски, взглянул мне в глаза.

– Я скоро. Ешь! – я вновь легонько коснулся его холки, вышел, запер вольер.

– Эй, кавалергарды! – велел Шопин Коле с Сашей. – Бак, черпак вымыть, сдать на КЖ. Задача ясна?

– Так точно… – проворчал Саша без большой охоты.

– А ты, Сергеев, идем со мной.

И мы пошли не в сторону КЖ, а к одной из казарм, которых на территории части было множество.

Почувствовав доброжелательность ко мне, я корректно спросил:

– Какое задание, можно узнать?

– Задание? – он засмеялся. – Поговорить надо бы малость.

– Поговорить?

– Удивлен?

– Есть немного.

– Да ничего удивительного. Входи, – он легонько подтолкнул меня. – Садись!

Мы вошли в совсем маленькое помещение канцелярского вида, сели по разные стороны стола. Прапорщик снял фуражку, небрежно кинул на подоконник.

– Слушай, – произнес он совсем неофициально, – я смотрю, ты боец толковый. И животных понимаешь хорошо. Подход к ним имеешь. Так?

– Присутствует, – не стал я впустую скромничать.

– Я вижу.

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, как бы решая некую задачу.

– М-да… Оставил бы тебя здесь, – неожиданно поведал он, – да штаты все закрыты. И начальство у нас служебных собак не любит. Считает их ненужным баловством…

Здесь он нахмурился. Наверное, в памяти ожили малоприятные сцены столкновений с непонимающим руководством… Но он постарался отбросить их:

– Ладно! Черт с ним. Я тебе благодарность обещал?

– Так точно.

– Ну а коли так, то обещание выполняю. Сделаю тебе протеже…

И пояснил: переговорит с кем надо, чтобы меня отправили в воинскую часть неподалеку. Город Жаровск. Километров сто к северу. И дело тут не в том, что ехать за тридевять земель не надо. А в том, что это часть особая. База хранения горюче-смазочных материалов, находящаяся в оперативном подчинении Генштаба. В ранге отдельного полка. Подчиняется непосредственно Москве, Минобороны. Продовольственное, вещевое снабжение – по высшему разряду. Охраняется так, что мышь не проскользнет. Стрелковая рота плюс взвод вожатых караульных собак…

– …комвзвода – мой старый знакомый. Коллега, – уточнил Шопин. – Старший лейтенант Смольников. Мужик отличный! Если ты себя проявишь, с ним будешь все два года как за каменной стеной. А ты проявишь, я уверен. Согласен на такой ход событий?

– Буду только рад, – ответил я тоже неслужебным тоном.

– Ну и отлично. Куришь? – неожиданно спросил он.

– Нет, – твердо ответил я.

– И правильно, – подтвердил прапорщик, доставая помятую пачку «Столичных». – Давай так: я сейчас поговорю с кем надо, тебя оформлю. От них машина должна быть… – он бегло глянул на часы, – наверное, через час где-то. Она тебя и заберет с собой. Ты чутка здесь посиди, пока твои архаровцы посуду моют. А то будут они дуться на тебя… Оно конечно, тебе это по колено должно быть, да все-таки лучше обойтись без отрицательных эмоций. Верно говорю?

– Совершенно.

– Тогда подожди. Минут двадцать, – он встал и снова глянул на часы.

Часы, кстати, у него были необычно-навороченные, по тем временам диковинка. Наверное, какой-то кубинский трофей.

– Журналы, газеты пока полистай, – обронил Шопин и ушел, унося за собой едкий запах табачного дыма.

Я не без любопытства посмотрел сравнительно свежие номера «Красной Звезды» и «Советского воина». В последнем, случалось, печатали неплохие рассказы и повести, даже таких глыб советской литературы, как Валентин Пикуль. В данном случае я ничего особо интересного не обнаружил, ну и вернулся Шопин пораньше, чем обещал.

– Ну, Сергеев! Не говорю: пляши, но мысленно можешь и сплясать. Хабанеру! Собирай вещи, собирай документы – за ними в канцелярию, в штаб. Кабинет номер четыре. Продаттестат, вещевой аттестат, все там… Ну и забирай своего пса, найдешь их машину. Она скорее всего возле вещевых складов будет. «Шишига», номер…

И он назвал номер. «Шишигой» в ту пору называли бескапотный грузовик ГАЗ-66 с двумя ведущими мостами, сконструированный именно как армейский вариант, однако, широко используемый и в народном хозяйстве. Что касается номера, то для армейских машин это была чистая условность: что угодно можно было нарисовать и повесить. ГАИ не имела права останавливать транспорт Минобороны, а военная автоинспекция по таким пустякам не придиралась.

Я откозырял, и завертелась бюрократическая карусель. Понесся в штаб, получил командировочное удостоверение на себя и на Грома. Город Жаровск, войсковая часть (сокращенно в/ч) 52506. Вещевой аттестат, включающий в том числе и ошейник-поводок-намордник. Продаттестата не полагалось: командировка длилась меньше суток. В этом случае аттестат не выдавался, но сердобольные тетушки из хозчасти сказали, что могут нелегально подкрепить меня в столовой. Не ахти что, разумеется: порция каши, чай, хлеб, но и на том спасибо. Я не отказался.

– Ланч! – вспомнил я Шопина. – То есть, второй завтрак.

И меня отвели в столовую, где аскетично покормили. Нормалек! Лишних приемов пищи у солдата не бывает.

Я припустил в казарму, собрал все барахло, все документы на себя и Грома, аккуратно упаковал в вещмешок. Хотел проститься с Сашей и Колей, но не нашел: временные рабочие руки в части тоже никогда не лишние – куда-то пацанов заправили на работы… Я понесся в вольеры, вновь взбудоражив собачье население.

Гром ожидал меня уже совершенно по-дружески. Морально принял эволюцию хозяина.

– Едем, братишка! – сказал я ему, напоил, отвел справить малую нужду, и все же прибрал вольер, даже нашел возможность вымыть миски. Шопин ко мне по-человечески, ну и я к нему в ответ. Надел на Грома сбрую, включая намордник – правила есть правила, я их соблюдать привык. И уже вдвоем мы отправились к вещевым складам, расположение которых я успел хитроумно выведать у тех же добросердечных тетушек.

Точно, у одного из складов, уткнувшись задним бортом в эстакаду, стоял ГАЗ-66, а рядом с ней глубокомысленно курил мешковатый лейтенант совершенно нестроевого вида, да еще в очках. Ну, понятно – двухгодичник, выпускник вуза, призванный на военную службу. С пренебрежительным армейским прозвищем «пиджак».