Побежденный. Барселона, 1714

Я почти целый век пытаюсь постичь смысл мерцающих огней le Mystère (так и пиши это прямо по-французски) и до сих пор считаю себя подмастерьем. Поэтому вы сами представляете себе, что мог понять четырнадцатилетний шалопай, когда услышал это слово в первый раз под сводами крепости Базош.

Вобан упоминал о Mystère через каждые два слова и делал это столь невыносимо торжественно, что в конце концов до меня дошло: он употреблял это таинственное имя, говоря о Боге. Впрочем, о каком Боге может идти речь? По величественному тону маркиза можно было заключить, что наш Бог был кем-то вроде придурочного пасынка этого самого Mystère.

К тому моменту мои надежды быть принятым на учебу в Базош уже окончательно рассеялись. Как вы уже догадались, я не имел ни малейшего понятия обо всей этой истории, в то время как Долговяз и Хрюшатый были готовы к бою. Они прекрасно знали, зачем сюда явились, их подготовка соответствовала положению их семейств и полученному образованию, а единственную цель их жизни составляла возможность посвятить себя служению странной силе, о которой говорил маркиз.

Неожиданно Вобан прервал свою речь и вышел из комнаты. Наступившая пауза застала нас врасплох, и у всех троих перехватило дыхание. Хрюшатый и Долговяз обменялись недоуменными взглядами, не понимая, что происходит. Минуту спустя дверь открылась. Но вместо маркиза в комнату вошла она – рыжая красавица, которую я встретил во дворе замка. И назвалась она дочерью Вобана.

И как это мне, идиоту, раньше не пришла в голову такая возможность. Ведь ни одна служанка не могла говорить таким властным тоном. На сей раз она была одета гораздо изысканнее, и длинное платье скрывало ее ноги. Дочь маркиза не подала виду, что узнала меня. Ее строгий и холодный взгляд сейчас внушал страх. Она встала прямо напротив нас и заговорила:

– Отец велел мне подвергнуть вас очень короткому испытанию, чтобы оценить ваши способности. Маркиз послал меня вместо себя, ибо в его присутствии молодые кандидаты робеют, и он об этом знает. – Тут она открыла папку и вынула оттуда какой-то рисунок. – Ваш экзамен состоит из одного-единственного вопроса. Я по очереди покажу каждому из вас некое изображение, и вы должны будете его описать. Постарайтесь, пожалуйста, быть предельно точными в вашем ответе.

И она начала с меня: подошла и показала мне рисунок.

Я по сей день храню его копию. (Эй, ты, приклей ее сюда, именно на эту страницу, а не на следующую. Дошло до тебя или нет, безмозглая твоя голова? Сюда!)

Если бы мне показали поэму на арамейском языке, я бы и то, наверное, быстрее сообразил, в чем дело, а потому пожал плечами и сказал первое, что пришло мне в голову:

– Это звездочка. Звездочка, похожая на цветок, только вместо лепестков у него шипы.

Хрюшатый и Долговяз, успевшие посмотреть на рисунок краем глаза, разразились хохотом, но дочь маркиза и бровью не повела. С такой же торжественностью она сделала два шага вправо и показала рисунок Хрюшатому. Тот четко произнес:

– Это крепость с восемью бастионами и восемью равелинами.

Когда настала его очередь, Долговяз сказал только:

– Неф-Бризах[7].

– Ну конечно! – воскликнул Хрюшатый. – Как я мог не узнать главный шедевр Вобана?!

На лице Долговяза, уверенного в своей победе, невольно появилось выражение избранника богов. Он даже принялся утешать Хрюшатого с притворной любезностью победителя. Так, значит, там была нарисована крепость Неф-Бризах; остается только узнать, где она, черт побери, находится!

Дочь маркиза Вобана попросила нас подождать и вышла, чтобы сообщить наши ответы отцу. Когда мы остались в комнате одни, я сказал:

– Если мы еще когда-нибудь увидимся, будьте любезны вести себя прилично.

Оба посмотрели на меня, удивленные моим обиженным тоном.

– А, вот в чем дело: ты тот самый побирушка, которого мы встретили по дороге, – наконец узнал меня Долговяз, который соображал лучше своего товарища. – Интересно знать, что ты тут забыл?

Мне хотелось только досадить им немного перед уходом, потому что я всегда недолюбливал богатых маменькиных сынков, и отомстить за дорожную грязь. Но мои ругательства были такими отборными, что они изменились в лице и набросились на меня с кулаками!

Их было двое на одного, но я и не с такими справлялся, а потому начал раздавать направо и налево пинки и тумаки, стараясь попасть врагам под вздох или в глаз. Хрюшатый зашел ко мне со спины, обхватил мою шею рукой, и мы покатились по полу. Я вцепился зубами в запястье врага, не переставая одновременно отбрыкивался от Долговяза, который схватил стул и готов уже был размозжить мне голову. Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы нашу потасовку не прервали Вобан и его дочь, появившиеся в комнате.

– Господа! – воскликнула она в возмущении. – Вы забыли, что это замок Базош, а не кабак!

Мы встали на ноги и вытянулись по стойке смирно. Камзолы наши были изрядно помяты, под глазом у Долговяза расплывался синяк, а Хрюшатый потирал укушенную руку. Я не берусь описать здесь тот суровый взгляд, которым наградил нас маркиз. Наступила такая тишина, что можно было услышать, как древоточцы пролагают свои ходы в ножках стульев, – и не сочтите эти слова риторической фигурой.

– Вы позволили насилию переступить порог моего дома. Вон отсюда, – вынес свой приговор маркиз.

Говорить больше было не о чем. Его дочь обратилась к моим соперникам:

– Вы и вы, следуйте за мной. – И, направляясь с ними к выходу, слегка обернулась ко мне и сказала: – А вы подождите здесь.

Я остался наедине с маркизом, который не сводил с меня своего проницательного взгляда. До нас доносились возгласы Хрюшатого и Долговяза, которые пытались возражать где-то на лестнице. Потом воцарилась тишина, и дочь маркиза снова присоединилась к нам.

Я думал, что дочь Вобана и меня выставит вон, просто решила не выводить нас троих одновременно, ибо, если мы только что лупили друг друга, царапались и кусались, было гораздо разумнее выпроводить нас по очереди, чтобы не допустить повторения отвратительной сцены. Однако слова маркиза, хотя и произнесенные строгим тоном, не были похожи на прощальный выговор:

– Предисловием к нашей первой беседе послужил акт насилия в моем собственном доме. Вы считаете это добрым предзнаменованием?

Пожалуй, отвечать ему не стоило. Маркиз сделал несколько шагов по комнате, снова приблизился ко мне, остановился и дотронулся двумя пальцами до моей груди.

– Сейчас я задам вам один вопрос и хочу, чтобы вы были искренни, – сказал он. – Если вы солжете, я об этом узнаю. Что случилось в школе кармелитов?

– Видите ли, в двух словах не объяснишь, – начал было я. – Отцы кармелиты очень строги в вопросах дисциплины.

Тут я смекнул, что Вобану не по нраву длинные предисловия и витиеватые речи. Не имея ни малейшей возможности узнать, что написал ему в своем письме приор, я счел за лучшее только слегка смягчить свою версию событий, не греша против истины:

– Однажды я сел в карету, чтобы вернуться в пансион. Времени у меня было в обрез, поэтому я не заметил, что карета мне подвернулась похоронная. Кармелиты здорово рассердились.

– Похоронная?

– Родственникам усопшего не понравилось, что кортеж изменил свой маршрут, – закончил я, стараясь не затрагивать наиболее неприятные детали моего приключения.

И тут за своей спиной я услышал переливчатый смех, который становился все громче и громче: это смеялась дочь маркиза, сидевшая на стуле у стены. Но я никак не мог ожидать, что и сам Вобан присоединится к ней, забыв о своей сдержанности. Однако его каменное лицо вдруг ожило, и он разразился хохотом. Отец и дочь смотрели друг на друга и смеялись.

– Вот теперь я понимаю, почему приор прислал вас в мои владения, – сказал маркиз и пояснил: – Я сам учился в их школе и по молодости лет совершил точно такой же проступок. Они небось до сих пор забыть об этом не могут! – Он обернулся к дочери, не переставая смеяться. – Неужели я тебе об этом никогда не рассказывал, моя дорогая Жанна? Я вскочил на козлы рядом с кучером и приказал: «В пансион кармелитов!»

Ее смех зазвучал еще заливистее, а маркиз продолжил рассказ:

– А кучер мне и отвечает: «Молодой человек, не стоит так торопиться туда, куда едет эта карета». И тут я понял, что он направляется на кладбище. Ну и физиономия у меня была, наверное, в эту минуту!

Они хохотали до упаду. Маркизу даже пришлось вытереть слезы, для чего он достал из кармана белый платок размером с хорошую простыню. Когда Вобан снова заговорил, смех еще душил его.

– Ну и ну… И из-за этой детской проказы они так на вас рассердились? – (Смех: хо-хо-хо!) – Слез с козел, и все дела… Стыдно, конечно, но ничего такого страшного тут нет… – (Смешки: хе-хе-хе!) – Но по правде говоря, все дело в том, – («ха-ха-ха» Вобана слились с «хи-хи-хи» Жанны), – что кармелиты никогда не отличались – хи-хи-хи! – чувством юмора. Ха-ха-ха!

В кругу близких маркиз был совершенно иным человеком, чем в официальной обстановке. В тот момент я еще не знал, что для Вобана круг близких людей ограничивался его младшей дочерью, которая пользовалась его безграничным доверием. Маркиз снова устремил взгляд на меня, и его лицо опять стало каменным.

– У вас еще есть время, чтобы повернуться и уйти, – сказал он. – Если вы решите остаться в Базоше, ваша жизнь в корне изменится.

Так вот в чем было дело! Когда Жанна передавала наши ответы своему папаше, она, наверное, сказала ему, что правильно ответил Суви-молодец, а вовсе не Долговяз: наверное, ей чем-то приглянулся Марти Сувирия.

– В своем письме кармелиты также вскользь упоминают некоторые недостатки вашей личности: высокомерие, непокорство и богохульство. Хотите знать мое мнение на сей счет? Я думаю, что приор просто решил избавиться от ученика, доставлявшего ему слишком много хлопот.

Прошло почти сто лет, а я до сих пор вижу перед собой Жанну Вобан: вот она сидит передо мной, склонив чуть-чуть голову, и теребит прядь алых волос. Потом она сжимает локон губами и посылает мне взгляд, в котором сквозит то ли намек, то ли полное равнодушие. Если бы в этот момент в комнате больше никого не было, думаю, что я бы не удержался и сжал ее в объятиях.

Вобан снова ткнул меня пальцами в грудь:

– Вы воображаете, что здесь из вас сделают простого «инженера»? Вы ошибаетесь. Базош – это кладезь тайн, которые доступны лишь избранным. Знайте: когда мы завершим вашу подготовку, вы уже не будете простым смертным; и можете не сомневаться: вам будет дано дотронуться до ворот славы вашими стальными пальцами. Но не ждите от этого никакой выгоды. Для того чтобы превратить вас в инженера, в Базоше из вас вынут все содержимое, а потом снова запихнут его внутрь. Вы почувствуете себя как человек, которому пришлось тысячу раз проглотить собственную блевотину. Только после этого вы будете достойны Mystère. – Тут он замолчал, чтобы наполнить воздухом свои старые легкие, и спросил: – Вы готовы к выполнению подобной задачи?

Часть моего существа говорила мне, что надо как можно скорее смываться из замка и бежать сломя голову, не останавливаясь, пока Пиренеи не окажутся за моей спиной. Бежать отсюда и оставить навсегда это Mystère вместе с его знаменитыми инженерами и с помешанным маркизом, чтобы они тут варились в собственном соку и не морочили мне голову своим бредом.

Но с другой стороны, я спрашивал себя: а почему бы и нет? Хотя Базош оказался совсем не таким, каким я себе его представлял, выбирать мне особенно не приходилось. Предаваясь этим размышлениям, я перевел взгляд чуть в сторону, на дочь Вобана. И надо же быть такой рыжей и такой красавицей.

Я встал по стойке смирно и отчеканил:

– Я готов и горю желанием начать обучение, monseigneur!

Маркиз ответил мне легким кивком, но его одобрительный жест пробудил во мне некое беспокойство, потому что он одновременно обернулся к дочери и сказал:

– Он не представляет себе, что его ждет.

Если разобраться, самые важные решения в нашей жизни мы не принимаем самостоятельно – их принимают за нас. Кто именно? Невидимый взору фимиам Mystère? Вполне возможно. Или наша елда. Тоже не исключено.

3

Почему великий Вобан взял меня в ученики? Я по сей день не нахожу точного ответа на этот вопрос.

Его единственный сын умер, когда ему едва исполнилось два месяца, а потому Вобану пришлось удовольствоваться двумя дочерями. Может быть, ему хотелось воспитать наследника, в котором природа ему отказала? Не думайте, что я столь исключительная личность. Кроме того, как мне стало ясно несколько позже, для человека его взглядов пол отпрысков не имел большого значения. У него было довольно много внебрачных сыновей от двух или трех крестьянок соседних деревень. Об этом все знали, маркиз не давал себе труда скрывать сей факт и в своем завещании оставил каждому из них приличное пособие. Однако при жизни он никогда не уделял им ни малейшего внимания.

В марте 1705-го до смерти Вобана оставалось ровно два года, и он осознавал, что его конец близок. Чести перенять искусство маркиза до меня удостоились немногие избранные, но мне выпало стать его последним учеником. Могу только сказать, что иногда – и случалось такое очень редко – он позволял мне почувствовать себя листом бумаги, на котором потерпевший кораблекрушение пишет свое последнее послание, прежде чем положить его в бутылку.

Как и следовало предположить, я мог видеть Вобана не каждый день и даже не каждую неделю. Он все время где-то разъезжал, то отправлялся в Париж, то куда-то еще. Можно сказать, что маркиз занимался моим образованием точно так же, как строительством большинства своих крепостей: давал общие указания, а затем просто проверял их выполнение.

Меня поселили на верхнем этаже одной из башен, куда вела винтовая лестница. Комната была небольшой, но светлой и чистой; в ней пахло лавандой. На следующее утро завтрак мне накрыли в кухне, такой огромной, что в ней мог бы поместиться весь мой барселонский дом. Поскольку вся прислуга занималась в этот час другими делами, я завтракал в углу в полном одиночестве и рассчитывал чуть позже увидеть Жанну. Но, как мне этого ни хотелось, вместо нее появился какой-то благообразный старичок, казавшийся чрезвычайно хрупким и сухощавым. Лицо его сияло улыбкой.

– Так это вы наш новый ученик?

Он представился мне Арманом Дюкруа.

– Вы уже освоились в Базоше? – спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос: – Ну конечно же нет, какой я недогадливый, ведь он приехал только вчера. Не стоит беспокоиться, всему свое время.

Я еще не знал, что Арман всегда говорил так, словно размышляет вслух; казалось, его нисколько не смущает, что его мысли свободно изливаются, не прячась за светские условности.

– Славный парень, – продолжил он. – Стройный и жилистый, что твоя борзая. Вполне возможно, он далеко пойдет. Кто его знает… Но не стоит заранее строить иллюзий. Все в руках Mystère. Хотя, впрочем, этот тонкий нос выдает живой ум, а широкие плечи способны выдержать тяжелый груз. С сегодняшнего дня мы займемся укреплением его мышц и духа.

Мы направились в библиотеку. При виде стеллажей, на которых громоздилось множество томов, я замер, пораженный:

– Вот это да! Здесь не меньше пятидесяти книг! Неужели кто-нибудь мог все эти талмуды осилить?

Арман рассмеялся, усаживаясь на стул.

– Дорогой кандидат, – сказал мой наставник, – вам придется прочитать гораздо больше, прежде чем вы станете маганоном.

– Маганоном?

– Так называли в Древней Греции военных инженеров.

Тут Арман склонился над столом и начал что-то писать, явив перед моим взором свой великолепный, абсолютно лысый череп во всей его красе.

Голова его имела исключительно правильную сферическую форму. У большинства лысых кожа бывает покрыта пятнами и родинками, ее испещряют морщины, точно скорлупу грецкого ореха, а иногда сквозь нее просвечивает сеточка голубоватых или багровых вен. Арман являлся исключением из правил. Его кожа здорового розового цвета была натянута ровно, как на барабане. Остатки волос обрамляли лысину белоснежным венчиком, подобно лаврам победителя, потом плавно переходили в бакенбарды и, наконец, превращались в острую козлиную бородку. Все в его казавшейся тщедушной фигурке было насыщенным и плотным; кости, на первый взгляд казавшиеся хрупкими, на самом деле позволяли ему двигаться с проворством белки. Причиной его худобы являлись не старческие недуги, а какая-то необычная жизненная энергия. Мне ни единожды не довелось увидеть его в плохом настроении, и он не упускал ни малейшей возможности посмеяться. Но это внешнее добродушие не могло скрыть пристального взгляда его волчьих глаз, которые следили за тобой непрерывно – даже когда Арман стоял к тебе спиной.

Мой наставник написал несколько строк и, закончив работу, велел мне подойти поближе.

– Вот программа вашего обучения, – заявил он. – Прочитайте ее вслух, пожалуйста.

Листок я не сохранил, но в этом и нет никакой надобности, потому что я прекрасно помню его содержание:

6:30 – 7:00 Утренний туалет. Молитва в часовне. Завтрак.

7:00 – 8:00 Черчение.

8:00 – 9:00 Математика. Геометрия. Лимонный сок.

9:00–10:0 °Cферический зал.

10:00–12:00 Планировка военного лагеря. Топография.

12:00–12:30 Обед. Лимонный сок.

12:30–14:00 Полевая практика.

14:00–15:00 Подчиняться и командовать. Тактика и стратегия.

15:00–16:00 История. Физика.

16:00–17:00 Землемерие. Баллистика. Лимонный сок.

17:00–19:00 Минералогия. Полевая практика.

19:00–19:30 Ужин.

19:30–21:00 Архитектура.

21:00–23:00 Полевая практика. Молитва в часовне.

Так выглядел план моего обучения, хотя в действительности молитв от меня никто не требовал и ноги моей в часовне за два года так и не было.

– По воскресеньям вы будете свободны. Вы согласны с общими направлениями программы? – спросил меня Арман, не переставая улыбаться.

Что мне оставалось делать? Возражать я не стал.

– В таком случае все прекрасно, – поздравил он себя. – Итак, начнем. Пожалуйста, пойдите в соседний зал и принесите мне La nouvelle fortification Николауса Гольдмана[8]. Да, а еще захватите с собой De Secretis Secretorum Вальтера де Милемете[9].

Библиотека занимала также соседнюю комнату. Мне казалось невероятным, что в мире нашелся столь чудной человек, который накопил такую уйму покрытой буквами бумаги. Между комнатами не было двери, я прошел под аркой – и снова увидел Армана! Он стоял на самом верху лестницы и расставлял книги на полках: все та же безукоризненная лысина и козлиная бородка. Те же черные штаны, та же белая рубашка. Взгляд его встретился с моим: на меня смотрели те же самые серые волчьи глаза, а губы кривились в той же самой хитрой и любезной улыбке.

– Вам требуется моя помощь, молодой человек?

– Вы сами прекрасно знаете, зачем я пришел, – ответил я, не переставая удивляться. – Мне нужны De Secretis Secretorum Вальтера де Милемете и La nouvelle fortification Николауса Гольдмана.

Он спустился с лестницы и протянул мне книги.

– Как вам это удалось? – спросил я.

– С помощью каталога. Эта библиотека построена по принципу, именуемому «порядок».

По-прежнему ничего не понимая, я повернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении, держа книги в руках. Стоило мне оказаться в первом зале, как передо мной снова возник Арман. Он, как и раньше, сидел за столом!

Тайна раскрылась, только когда к нам вышел из соседнего зала мой библиотекарь. Они были близнецами и походили друг на друга, как два береговых крабика. Даже морщины на их щеках время прочертило одинаково. Оба расхохотались. Позже я выяснил, что им безумно нравилось разыгрывать прислугу Базоша. Братья сводили бедняг с ума своими неисчислимыми шутками, возможными благодаря их невероятному сходству.

– Да вы похожи как две капли воды! – воскликнул я, не в силах сдержать волнение.

– Уверяю вас, что совсем скоро вы научитесь нас различать.

Но в эту минуту мне показалось, что единственная разница заключается в том, что одного звали Арман, а другого Зенон. А может быть, наоборот, потому что различить их я был не в состоянии. Первый велел мне сесть за стол, положил передо мной Милемете и Гольдмана и, приняв совершенно серьезный вид, приказал:

– Читайте. И если поймете хоть что-нибудь, скажите мне об этом.

Вот так указание… Они дали мне довольно много времени на чтение и не прерывали меня. Я решил приложить все усилия, чтобы разобраться в этих текстах, и начал с этого самого Милемете, потому что название показалось мне многообещающим. Раз уж речь шла о всяких там тайнах, я ожидал найти на страницах книги драконов, источники вечной жизни, хищные растения, способные поглотить целиком быка, и все в этом духе. Ничего подобного, страшная скучища. Мое внимание привлекли только картинки, на которых был изображен некий сосуд, похожий на римскую амфору, на четырехногой подставке. Из горлышка сосуда извергался огонь. Что же касается Гольдмана, в нем тоже интереснее всего были рисунки. Они показались мне каракулями выжившего из ума маньяка, который от нечего делать марает страницу за страницей, воспроизводя странные геометрические формы. Через некоторое время прозвучал вопрос:

– Et alors?[10]

Я поднял взгляд от страниц. Врать, пожалуй, не стоило.

– Я не понимаю ни слова.

– Превосходно. Это и был ваш первый урок, – сказал Арман. – Теперь вы знаете, что ничего не знаете.

* * *

На следующий день братья Дюкруа тоже были ко мне милостивы и ограничились проверкой моих познаний, чтобы выяснить, с чего следовало начать наши занятия. Я думал о Жанне и потому выглядел, наверное, немного рассеянным.

– Вас что-то беспокоит? – спросил меня Зенон.

– Нет, вовсе нет, – ответил я, пробуждаясь от грез. – Просто я только что приехал и не совсем понимаю, каково мое положение в Базоше.

– Не может быть! – сказал Арман. – Неужели вас еще не представили всем обитателям замка?

Он самолично познакомил меня со всеми слугами маркиза. Надо заметить, что как Зенон, так и Арман были самим воплощением вежливости. В их обращении с прислугой не было и тени высокомерия, присущего обычно аристократам, когда им приходится иметь дело с плебеями. Разумеется, челядь прекрасно знала свое место, но братья-близнецы обращались со всеми столь сердечно, что разница в положении становилась незаметной.

Мои наставники были правой и левой рукой Вобана: они сопровождали маркиза на протяжении десятилетий, знали все секреты его инженерного искусства и полностью разделяли его философию. Они вместе с маркизом разрабатывали первые черновые проекты его укреплений и осуществляли связь между маршалом Вобаном и мирской суетой. На самом деле мне очень повезло, что мой приезд в Базош пришелся на закат эры Вобана. Случись это немного раньше, у братьев Дюкруа было бы больше забот и они не смогли бы посвятить мне столько своего драгоценного внимания.

– А сейчас мы представим вас дочери маркиза.

Когда я услышал эти слова, мне пришлось подтянуть штаны как можно выше, чтобы хоть как-то спрятать вставший член. Однако, к моему разочарованию, передо мной оказалось совершенно не похожее на Жанну создание – ее сестра и старшая дочь Вобана, Шарлотта. Личико этой особы было круглее персика, вытянутые трубочкой губки напоминали гузку черепахи, а нос, начинавшийся слишком высоко, где-то над линией бровей, торчал вперед, точно в лоб ей кто-то воткнул угольник. Когда она смеялась, из ее горла вырывался попугайский клекот, а второй подбородок, не уступавший в размерах меху волынки, ритмично колыхался. А хохотала она всегда добрую половину дня.

Если вы думаете, что я описываю ее так, потому что в наглости и дерзости с Суви-молодцом никто не может потягаться, то вы ошибаетесь. На самом деле знакомство с этим несчастным существом навело меня на грустные мысли. Почему природа так несправедлива? Одну из сестер, Жанну, она одарила и быстрым умом, и красотой, в то время как Шарлотта была созданием бесхитростным и простодушным. Да еще этот идиотский смех…

– С Жанной вы, мне кажется, уже знакомы, – сказал Арман. – Она сейчас пошла в город по каким-то благотворительным делам.

Вот так сюрприз.

– Ее супруг очень редко наведывается в Базош, – заметил Зенон. – Когда вам доведется с ним познакомиться, будьте добры вести себя как можно любезнее и тактичнее. Это человек особого склада.

– Зенон хочет сказать, – пояснил Арман, – что у него не все дома.

День близился к концу, и я отправился в свою уютную комнату, пропитанную ароматом лаванды. Вы воображаете, что я лег в постель? Конечно нет.

Пока братья Дюкруа показывали мне различные помещения замка, я выяснил, где находится спальня Жанны. Оставалось лишь дождаться момента, когда все уснут, чтобы нагрянуть туда. Все равно мне не спалось. Я подождал некоторое время, прошел по коридору босиком, освещая себе путь светильником, и тихонько постучал в дверь.