Житие Василя

Олеся Романова

Житие Василя

Глава 1

Василя всё окружение звало блаженным, дурачком, значит, считали. А он и не возражал. Чем меньше стати, тем меньше лишнего внимания. Им-то всем, чего надобно было? Отработать пай, да пить самогон из чёрной редьки, а ему это и даром не нать.

Зачем эту горькую пить? От неё только шараханья ума, да дурная голова по утру. Ишь ты, радость-то людишки отыскали, опьяниться и дурку валять. А под горькой чего только не наваляешь. И скакать дураком будешь, а ещё драться полезешь. Очень уж это пойло на драки выводило.

И вообще, он от людей был отличен. Им-то всем лишь пай урвать побольше, а если ещё и чужой вдобавок, так и лучше. Жрать – одна их забава, ни коренья, да крупы, хоть эту горькую, лишь бы обожраться до синих звёздочек, а тогда и жизнь им краше была.

А Василя тянуло небище. Оно было синим ночью, с огоньками. Дед рассказывал, что до перехода люди были учёными и отправляли туда машины, а в этих машинах собаки жили. Дед говорил, что собаки- это такие волосатые звери, что на белок дурных похожи были, только норовом отличались добрым и человекобоязненным.

Отчего ж не бояться людей? Уже сейчас и не осталось ни одной собаки, всех съели ещё при прошлом правительстве.

И зачем собакам – то на небище смотреть? Непонятно. Но дед говорил, что людей тоже после отправляли на небище. Может, он всё сказки рассказывал, уже никто и не помнит про такое. Мало кто прожил так долго после перехода.

Дед Василя казался сумасбродным, потому и диким. От людей он шарахался, что и Василю передалось по крови, видимо. Сейчас уж и деда нет, а сказки его в памяти остались.

Много дед говорил о временах других. Из-за чего переход случился, никто и не ведал. Поговаривали, что в Европах далёких вызывали Маги тогдашние Вельзевула и так звали, что решил он прийти, да насовсем остался, поганец. И не сам пришёл, а взял с собой армию свою. Вот вся нечисть, приперевшись в наш мир, и обосновалась тут насовсем, видите ли, им тут мёдом намазано. И люди, значит, должны соседствовать с ними. А нечистыми звались они ни от того, что пахло от них сильно, а оттого, что запятнали себя грехами.

Да такой пошёл переполох. Города все под себя они подмяли, во главе с Вельзевулом. Сидят теперь, в ус не дуют. А кто из них был посердобольней и имел наклонности всякие, так и вовсе переселились в леса дремучие, да топи болотные. Дед говаривал, что давным-давно, до всех иноверий мирских, у предков наших жила нечисть. Так, вот и после перехода решила возобновить соседство. В каждом лесу жил свой Леший – хозяин лесной. А на болотах Водяной, да подруги его- русалки. И много кто ещё из сущей стал водиться на грешной земле после перехода. Всем места хватало.

Как-то дед рассказывал, что встретился с таким Водяным на болоте здешнем. Так, он, мол, ему рассказывал, про то, что люди до перехода все реки отравили, теперь им, Водяным, покоя нет. Чистят день и ночь от людской грязи воду. А Лешим так вообще работы на семь веков, восстанавливать поголовья жителей лесных. Только теперь они делали их совсем свирепыми и злыми, чтоб человек не смог сию тварь обидеть. Будто бы именно человеки загубили всю природную живность. Вот теперь пусть пожинают плоды. Дичь была особенно нервной и злой, будто бы помнила, что люди истребляли ее.

Одни белки чего стоят! Вот упадёт орех с железного кедра размером с дом, так эти дурные белки, ростом в полтора человека, в восторг приходили. Когда дрались они за этот орех, то вся земля ходуном ходила. Но сейчас много железных кедров народилось и к небищу вытянулось. Небось теперь и нету земельного трясения, потому как всем белкам по железному ореху досталось, и грызут они вдоволь их своими страшными зубищами.

Человеку такой орех никогда не расколоть, а белкам легко. Леший трудился на славу так, что быстро восстанавливал утраченное в прошлом.

Раньше, дед говорил, деревья можно было рубить и из них строить дома, да в печи палить поленья деревянные, а теперь они железом напитались, и всякой химией прошлых загрязнений, что никакой топор не возьмёт такое дерево. Отсель топоры и ненужными стали вовсе. А дома стоят у людей из камыша. Камыш везде растёт, вот из него и стали строить с глиной вперемешку.

Василь других миров не знавал, родился он по прошествии лет пятидесяти после перехода. А может, и больше, никто не считает уже.

Про сам переход дед рассказывал страшное. Никто про него и шёпотом вспоминать не хотел тогда, а дед всё помнил и Василю рассказал, что знал, и про жизнь до и после, что внучок его ещё знать не мог.

Он говорил, что сходили люди с ума от какого-то голоса, что слышали. Тогда его везде передавали, по каким-то интернетам. Василь так и не понял, что это такое – Интернеты. Вроде как было тогда такое средство связи. Да только после перехода всё пропало. Так как многие с ума сошли и им уже не было дела до интернетов всяких.

Говорил, что энта болезнь захватила города большие сильнее, чем селенья. Там, где сумасъехавших было больше, там и поселилась нечисть. Мол, желала нечисть в тела людские пробраться, чтобы жить на земле. Ад свой кромешный хотели тут устроить. Но почему-то у многих и не вышло сие. Думается, что не всё так просто, как им, бесам, казалось.

Те ополоумевшие, в кого нечисть не проникла, и стала нежитью опасной, что ни живы, ни мертвы. Слоняются они по местам своей былой жизни, гниют, разлагаются, кто и вовсе иссох да рассыпается, а всё шныряют, из городов не уходят.

А те, в которых нечисть обосновалась, живут себе в подчинении Вельзевула в городах, да нежить эту подъедают. А чем там в городах ещё питаться? Разве, что забредёт сталкер какой.

Дед тогда рассказывал, что со сталкерами здешними ходил в город соседний, который когда-то был местом больши́м и красивым, а сейчас одни руины чёрные и высокие стоят. Так вот, если этой нежити на глаза попадёшься, то считай труп. Они тебя отволокут нечистым, что от твоего тельца и косточки не оставят, так как голод, ещё при жизни в них живший, остался с ними. Так нежить многих перетаскала, кто храбрился и в города после перехода пытался сунуться, чтобы раздобыть полезного. Там могло найтись съестного чего или одежды какой. А теперь все окраины сталкерами исхожены и полезного ничего не осталось, а внутрь города никто, даже Дурнило, не пойдёт.

Уж Дурнило много где бывал, но никогда в центр не ходил, так как нежити там больше всего ходит, не прорваться туда никому, говорил он.

По сёлам да деревням нежити было мало и люди, оставшихся после перехода, истребили. Ведь по одному— это не толпа, с ними можно было справиться.

Дед рассказывал, а маленькому Василю всё интерес составляло. И вопросов он кучу задавал: откуда, да почему, да на что и зачем?

Сейчас Василь уж совсем большой, а все сказки деда наизусть помнит, слово в слово.

И жизнь такая была хорошая до перехода! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Люди все учёными ходили, могли по интернетам узнать любой ответ на вопрос. Вот бы Василю раздолье было, если бы жил он тогда, в те давнишние времена. Не стал бы он никого своими вопросами тревожить.

Вот, бывало, он придёт к сумасшедшему учёному, что был старше деда, и давай его вопросами закидывать, по малолетней любознательности. А тот отвечал, покуда настрою хватало, а после брал веник камышовый и гнал его в шею, чтоб не надоедал.

Тот учёный многое вспоминал из прошлой жизни. Он полностью с ума не сошёл, так только на три четверти. И болезнь нежити его не поразила, кровь у него человеческая была. Хотя тот голос, что с катушек сводил разум, он слушал много раз. Тогда он всем говорил, что мозги его умные и потому их не взяла болезнь сумасшедшая.

Связь с другими посёлками быстро оборвалась, и больше никто, кроме сталкеров, нигде ныне не шастал, окромя своего округа.

Да и сталкеры перестали пытать счастье в городе, когда опустошили его окраины. Один Дурнило шастал. Вот такой он был неугомонный, что люд прозвал его Дурнилой, а имени его уже никто и не помнит настоящего. Дурнило, он и в Африке Дурнило. Жители знают, о чём говорят, наверное.

И Ходить куда-то люди не стремились. Боязно им

было.

С одной стороны, лес железный, что в чаще таил дурных двухметровых белок и ещё невесть что, даже знать не хотелось. С другой стороны, болото, а за ним город, что нежитью полон. С третьей стороны поля гречихи, на которых и работал

Василь с остальными, чтоб зимой было чё есть. За ними тоже лес железный и на четвёртой стороне, он роднёхонький. Так и оказалось, что где родился, там и пригодился, если не хочешь быть съеденным, то и сиди в своём поселении, нечего шастать. Страх, да и только. Своя шкура ближе к телу, вот люди и берегли её, как могли.

На болота тоже никто не ходил, хоть там и водились сытные жабы, которых можно было и коптить, и жарить, и сушить. Но живым от Водяного с русалками никто не вертался. Так сказать, сама еда в рот шла к Царю болотному. Нечисть всегда люд мирской губила. Небось нежить не такая вкусная, как мясистый человечишка. Но сама нечисть не нападала, соблюдая границы: свои защищала, за чужие не заходила.

А по ночам со стороны болот так и слышалось, промеж жабьего клокотания, женские голосочки, сладкие, манящие, что призывали к себе. И так они нежно мурлыкали да похохатывали, что иной раз мужичью голову одурманивал туман иллюзорный похотливого желания, да и побежит он, очумелый бесстыдник, приключений искать на свой орган детородный. Вот так-то и пропадали изредка мужики.

Но не Василь, он нет! Василя эти песни не так сильно интересовали. Жениться пока рановато. Время есть, спешить некуда. И он всегда трезвым был, не пил горькую, а мечты у него к небищу подымались. Видимо, туда, куда в переход люди по свету пошли, да так там, наверное, было хорошо, что решили остаться.

А тем временем, дед Василя такую дружбу заимел с Водяным, что хаживал туда, как к себе домой. Он до перехода тоже сказочником был. Ознакомлен со всякими былинами да историями. Знал он о нечисти много. Давным-давно о таких субъектах книги писаны были. Сейчас уже, наверно, и нет на свете бумажных переплётов, только может быть, в городах.

Так вот, познакомились Водяной с дедом, сразу после перехода. Ещё по молодости глупой ему вздумалось расследовать изменения среды обитания. В то время он ещё не знал, что после перехода нечисть с адского пламени в гости пожаловала. Тогда стало меняться всё вокруг. Леса зарастали мелкими порослями и кустарниками, что делало местность непроходимой для слабенького человечка.

Болота обрастали мхами и затягивались туманищей непроглядной. Реки некоторые высыхали напрочь, а другие, наоборот, из берегов выходили, затапливая селения, что в низовьях располагались. Тогда ещё, поначалу, хоть как-то где-то можно было ходить без страха за свою жизнь между посёлками. Но потом столько ужасов переродилось, что человека смерть ждала под каждым кустом. Где змея гремучая, с пастью, как у медведя встретится, то зайцы пошли с двенадцатью глазами. Говаривали, что такие экземпляры встречали, что глаз выколи- страшно смотреть.

А потом лес быстро разросся и поглотил всё свободное земельное пространство, но селение не тронул. Звери лесные из чащи не показывались, а люди в лес боялись ходить. Вот баланс с тех пор и соблюдался в житие людском, если никто не нарушал границ.

Тогда, ещё в начале, дед пошёл разузнать, что же происходит с природой. Как же так сильно меняется всё вокруг? Там он и встретил Царя болотного. И больше не топтал бы землю своими лаптями камышинными, если бы сказок и легенд не знавал. Уж очень Водяному пришлись по душе его человеческие россказни. Не стал он есть деда, хотя предостерёг, что отныне земля болотная и лесная не для людей. И любой, кто сунется на чужую территорию – труп.

Дед поверил каждому слову Водяного, только глянув на его страшные острые зубища и рот, размером со стол обеденный, когда тому зевнуть пришлось ненароком. С тех времён негласные дружеские чувства их обоих обуяли, что могли существовать между нечистью и человеком очень редко.

Наверное, так получилось потому, что дед не имел жажды наживы всего-всего, до чего рука дотянется. Души он был неиспорченной, так сказать, тонкой натуры. Любил истину искать, оттого не только рассказывал, что знал, но и вопросы задавал верные. О многом они беседу вели. Но на вопросы о смысле жизни, что волновали деда, Водяной отмалчивался. Уж не пристало серьёзному мужику вопрошать нечисть о смысле жизни. Водяной знал только свой смысл, а о человечьем не ведал.

Говорил он, что сущности нечистые людей вытесняют, чтобы больше не плодились и не вредили земле матушке, пока не задумаются над своим некрасивым поведением. Невоспитанный род человеческий уж давно напрашивается на неприятности.

«Им тут, значит, живётся хорошо,» – говорил Водяной, —«и всего у них вдоволь! Так, они, поганцы, ещё и пакостить вздумали. Нас бы, в аду за такое сразу бы того! Хек! Того самого и без прощения, али жалости! Они думали, что вечно такое терпеться будет? Нет, нет и нет!"– возмущался Царь болотный.

Глава 2

Дед Василя был иного складу, совсем безвредного и совестного, отчего неприязнь людскую на себя принимал всю жизнь. Ругался он часто с сельчанами. Хоть бы за то, что они, паскудины, решили однажды железный лес сжечь, чтобы не пугал и вдаль смотреть можно было. А дед им и говорит:

– Да ведь, сколько же зверья и птиц помрёт, ради вашего желания от страха избавится. Не ходите в лес, да и не случится с вами ничего плохого.

А люди ему отвечали, что, мол, не его это, дурака, дело. Он с нечистью водится, а значит -предатель. Собрались палить лес почти половиной посёлка.

Дед тогда впопыхах к Водяному побежал, ели успел рассказать о задуманном людьми.

Болотный Царь, недолго думая, побежал за Лешим, чтоб предупредить и прекратить сие своеволие. Опять люди свою дурную натуру показывать стали, никак не перевоспитаются. Хоть лес был и железный, но молодые ветки и поросли ещё могли гореть, чего хватило бы на пожар довольно больших размеров.

Благо Леший вмешался моментально, напустив с Водяным дождей да ветров. И гасло всё не разгоревшись.

В тот год урожай сильно повредился от постоянных паводков. Нечисть беспокоилась, что человечье племя сдуру снова пожелают вернуться к своей затее. Люди, после неплодородного лета и тяжкой зимы, теперь боялись нарушать покой нечисти. И больше в их дурные головы, вредить всему живому, мысли не приходило.

С того года болотный Царь и стал старика угощать жабами огроменными, чтобы было чем питаться голодной зимой, в благодарность за содействие, так сказать.

Так вот, бывало, наберёшь таких жаб, размером с ведро штук пять-шесть, как разделаешь их, засушишь, да завялишь, так и никакая зима не страшна. Все в поселении завидовали деду Василя, что имел такие связи с нечистью. Оттого и ненавидели его, так как ужасным страхом боялись Водяного. Ведь дружелюбием он не отличался, налицо страшен был, а если разгневается, то точно лишь смерти ждать от него можно было. Только и было слышно, как он злобно хохочет и чужими косточками похрустывает, может, даже и человеческими, кто его знает наверняка.

Некоторые говорили,будто он нежить жрёт, которая оторвалась от стаи, да ненароком забрела в ого обитель. Эти сказки народ рассказывал для своего спокойствия, чтобы думать, будто если границы болотного Царя они не нарушают, так и есть их не за что. Потому, может, и не трогает он их, что его суверенитет не нарушен.

Однажды в своё время и Василя дед научил жаб у Водяного выпрашивать для благостного пропитания. Василь же никогда с водяным не встречался, но старик выпросил у болотного Царя помощи своей родной детине, чтоб с голоду не извёлся. Царская болотная натура поначалу противилась, но не из вредности, а статуса ради, но потом он его уболтал. А уговорить дед любого мог своими сказками да прибаутками. Умом и проницательностью он всегда славился, и мозг у него был твёрдым, не разжиженным вовсе. А чего нечисти-то ещё надобно было? Чтоб веселил её кто-то, да скрашивал туманную, одинокую, болотную жизнь.

Хоть деда и не стало, а жабами Василя болотный Царь одаривал. Бывало, придёт Василь к болотине, запоёт песню, то грустную, мочи нету, то весёлую, что аж кровь разыграется по всему телу, всё как родичь научил его. Тогда Водяной и скомандует жабам бежать к нему. А Василь тут как тут, ухо востро, наготове с камнем больши́м. По головище жабьей тарах! И спит она вечным сном. Делай запасы, да не кручинься.

Так нравилось Василю петь для водяного, что иной раз просто приходил к нему, когда совсем скука одиночества и непринятия людского распирает его душу. А в песне оно-то как? Душенька развернётся сначала, а потом свернётся и становится всё же легче. Водяной радовался, но жаб больше не давал. Мог куст съедобной болотной ягодой показать и хватит с певца. Но и того было много Василю. Счастье пронимало всё его нутро, будто радость от соития понимающих.

Вот такую дружбу он и вёл с Водяным, хотя ни разу и не показался перед ним, окаянный. Может, стесняйся? Но Василь не обижался, всё равно ходил к болоту. Там тихо было и спокойно. Людишки эти надоедливые, со своими злобными глазищами его не видели, и от этого уже легче становилось.

Дед помер зим шесть назад, и Василь совсем один-одинёшенек остался. И поговорить не с кем. Сумасшедший учёный раньше деда преставился. И не было никого, с кем бы можно было пообщаться о небище огромном, да о лесе, болоте, нечисти.

Сталкер, Дурило, был неразговорчивый. Тоже от людей прятался, не застанешь его. Изредка в посёлке появлялся. Ещё что-то приносил из города, что мог урвать. То принёс одежду какую, выменять на еду, ведь сам на полях не работал. Куда ему? Не той он породы был. Его тоже люди не любили, но терпели и лебезили перед его сусалом, так как носил он всякую невидаль из городских окраин.

Как он целым возвращался, не известно. Много кто из сталкеров рано или поздно оставался в неизвестности навсегда.

А Дурило Чёрт не брал. Носил он и впрямь невидаль, да только была она непригодна в большинстве своём для хозяйства. Так принёс он какую-то дрянь из стекла и металла, что ничего не делала. А на ней были кнопочки. Вот долго её все рассматривали, тыкали, тыкали, и что-то там даже засветилось, но так и погасло. Люди только рукой махнули, а кто-то даже разбил штуковину со злости. Вот такая она, людская зависть, хоть не зная, что это, а сломать, чтоб никто не мог диву дивиться.

А ещё, однажды, принёс Дурило какие-то шапки чудны́е и большие толстые одежды. Шапки были твёрдыми, на всю голову, а одежды не горели, как выяснилось опытным путём. Тогда-то всем стало понятно, что можно в энтой одежде и огня не бояться, а тушить костры, да пожары, которые иной раз в сухое лето норовили спалить посевы. Дурило тот раз на всю зиму гречихой обеспечен был. Спасителем его обозвали и песни воспевали, желая здоровья и всяческих благ.

А ещё как-то раз приволок он трубу, странную такую, изогнутую. Никто ей ладу дать не мог, пока не додумались подуть в неё, и повалил оттуда страшный звук. Так и оставили эту трубу на собрания, чтоб гомон людской усмирять, уж очень народ боялся этого звука. Был он неестественный для селения и напоминал ночные лесные рëвы, жуткие и жалобные. А один придумщик стал воронам на трубе играть в поле, чтоб они перестали посевы клевать. И получилось! Птицам сей гомон был противен, и они улетели в другие края до самого обеду!

Много чего Дурило попритаскивал. Не всё имело практическую пользу, но интерес вызывало. Даже наш управитель любую не важную вещь обменивал да прятал в свои богатые погреба. Так сказать, потомкам для знания прошлого, как он говорил. Но все-то знали его, как облупленного. Жадный он был, до одури, вот и хапал всё, что плохо лежит.

Бабам местным таскал Дурило тряпки городские, отчего те с ума по нему сходили и ластились к ниму, чтобы только ещё что принёс. Кто своим борщехлебкой заманивал, кто постелью. Так что Дурило никогда в обиженных не ходил. Но люди его раздражали. Поэтому долго на месте не сидел.

Деда он по молодости брал с собой раза три, но потом и дед стал хилым, и Дурило больше сам хаживать стал по невиданным местам. Может, от жадности, а может, от страха, что съедят его с немощным стариком быстрее. Ведь дед уже своё отбегал и по параметрам на спортсмена не тянул.

Василя Дурило знал, и по-отечески иногда приносил ему болтики да винтики. Интереса детяческого ради.

Отца и мать Василь не знал, дед говорил, что огненная горячка их перебрала, а как внука от сей заразы пронесло и не заболел он, одному высшему известно. Эпидемия цельная приключилась в то время. Болел каждый второй. Жар такой шёл по телу, что печи не топили поздней осенью. В то время горячка многих забрала. Так, дед и вырастил внука, заменив отца и мать.

Когда старик преставился, Василь уже взрослый был. И взяла его с того моменту тоска ужасная, грудь раздирающая. Никогда так плохо не было ему. Поговорить не с кем. Люди со своими интересами совсем другого внутреннего склада были. Их всё одно волновало, сколько в погребе снеди, да прожить бы зиму, да горькой запастись, да домашних вскормить.

Бабы тоже не очень-то были интересны. Ведь бабе нужен кормилец. Они мужиков так и выбирали, чтобы было кому их быт содержать, да комфорт обеспечивать. Они же по натуре беспомощные существа, так природой задумано. Вот почему каждой бабе нужен мужик. А уж никакие мысли про небище, да про другую жизнь, которой нет совсем, им неинтересна вовсе.

Зачем нормальному человеку про сказки думать, только мозг дурманить. А с дурной головы на плечах в погребе много снеди не появится. И на вопросы лишние незачем искать ответы. Глупости это. Вот так его люди и обходили стороной, когда он заговаривать с кем-то пытался. После Василь и сам понял, что другого он склада внутреннего.

Обычному человеку поставишь на стол еды, да горькую, да табаку из чёрных листьев дикого корня, он и доволен! Даже счастлив. А Василю всё ответы подавай. Как что устроено? Зачем нечистые пришли и долго ли им править? Куда ушли люди в переход, и что с ними сейчас? Что за свет их забрал? Почему нежить не помирает, ходит и медленно разлагается? И цель её прибывания здешнего?

Всё волновало Василя. Знал бы он все ответы, так мог бы разобраться, что к чему. Да с такими волнениями он жил, что ни спать, ни есть не хотелось. Знать бы про всё, вот истинный интерес. А зимними вечерами особая чёрная тоска находила, жизни не давала, ум оплетала, сердце, да дух травила. Уж очень хотел Василь всё знать да понимать и в зимнем тёмном одиночестве, наверное, ума стал лишаться. Мысли пëрли в голове любознательные, да так, что покоя не находил он.

Бывало, станет бродить по округе, границ не нарушая, но будто что-то высматривая. Подолгу, допоздна бродил он, тёмной печалью обуреваемый. Небище зимой чёрное по ночам, больно красивое да манящее. Не могло быть так, что пустое оно вовсе.

Старик рассказывал, будто в прежние времена, ещё до перехода, многие люди думали: на небище Бог сидит. Будто он всех слышал и всем помогал. Говаривал он Василю, что надоело Богу дурному люду помогать, так как по нечестному своему поведению, человеческое племя обидело Бога, природу, живых существ, леса, реки и поля портило и поганило. Тогда Бог и решил нечисть в наказанье выпустить и перестал помогать людям.

А прогневавшие его людишки в нежить и обернулись. Может, сказки это, никто уже и не помнит как верить в Бога, да просить о чём. Вот и стали люди сами по себе жить, без веры в высшее. А человек – это тот же зверь, организмы – то по одному принципу работают: едят, спят, да нужду справляют. Отчего людям вздумалось, что они портить живое право имеют, уж никто о таком и не задумывается. Знай, свой интерес корыстный соблюдают.

С этими мыслями Василь и бродил всю зиму. А люди, наблюдая за его шастаньем, у виска крутили, мол, совсем полоумный. Зимой принято дома сидеть, да чаи пить, а не шастать без дела.

Так всю зиму и начало весны прожив, Василь решил организовать, как степлеет, поход за истиной.

Набирался он храбрости к Водяному пойти. Уж он-то знал, наверняка много. Так знание ему нужно стало, что собственное существование смысл перестало иметь. Зачем жить, если ничего не понимаешь? Вот куда бы было интересней с истиной в голове.

Думал Василь, что нужно болотного Царя чем-то задобрить, а так же знал, будто тот сказки любит. Посчитал он, что сей план должен сработать. Он водяному угощение, подарки, да сказки, а царь пусть истину говорит, может, и не сожрёт. А коль сожрёт, так и пусть, жить Василю уж совсем неинтересно было. До того дошёл, что сам с собой всю зиму и проговорил. Тет-а-тет, так сказать.

Ну это же уже совсем кукуха поехала. А дальше, что его ждёт? Одуреет, одичает и сгинет совсем. Так что пока ум за разум не зашёл и мозг не разжижился, надо что-то делать.