Осиянная

Что именно Алексей обсуждал с этой случайно встреченной пожилой женщиной, уже не вспомнить. Он любил заговаривать с незнакомыми людьми, и темы для беседы всегда легко находились. Я тихо стояла рядом и буквально светилась от счастья, очевидно всем своим видом излучая абсолютную преданность и восторженную влюбленность. В какой-то момент, отвлекшись от разговора, старушка внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг очень громко и темпераментно заговорила, обращаясь к Алексею:

– Берегите свою лапочку… Берегите! Ведь она же у вас просто чудо… Таких сейчас не найти.

Я страшно смутилась, а Алексей как-то по-новому, словно со стороны на меня посмотрел и, улыбнувшись, демонстративно погладил меня по голове, как гладят маленьких послушных девочек.

Иногда он брал меня с собой на премьеры в Дом кино. Какой же счастливой и невероятно гордой я себя чувствовала, появляясь вместе с ним в этом элитном месте. Мне казалось, что все на нас смотрят. И конечно же, завидуют мне. Ведь со мной рядом такой мужчина! Я считала его невероятно, божественно красивым. Куда там до него всем голливудским звездам вместе взятым! К тому же, вероятно, его все узнают, он ведь не так давно, еще будучи студентом ВГИКа, снялся в популярном фильме. И этот мужчина со мной… Как же мне повезло! Иногда я просто не верила своему счастью.

В то время огромный постер, хотя такого слова тогда еще не было, точнее, плакат, или афиша, с рекламой фильма висел на стене кинотеатра «Россия». На нем было несколько кадров, и на самом верху – красивое одухотворенное лицо Алексея. Этот же плакат в уменьшенном формате висел и в его комнате, над кроватью, где он ублажал своих осиянных. Мне, наверное, повезло, я не побывала в этой постели, так как у меня была своя квартира, где гораздо удобнее было встречаться. Алексей жил вдвоем с мамой, которая, скорее всего, не слишком одобрительно относилась к визитам осиянных.

На момент знакомства я еще не успела посмотреть этот довольно популярный в то время фильм, поэтому не узнала в своем новом знакомом красавца-актера, сыгравшего главную роль. Потом он, конечно, рассказал мне о съемках, но настойчиво отговаривал смотреть фильм, так как считал его неудачным. Но все же спустя месяца три я решилась его не послушаться. Было это сразу после нашего отдыха в Сочи, когда он решил там на неопределенное время задержаться, ведь он был совершенно свободен, а мне нужно было возвращаться на работу.

Страшно соскучившись, я решила посмотреть на любимого хотя бы на экране. Сидя в кинозале и созерцая кадры, на которых он проводит время на берегу моря с возлюбленной, глядя на его красивое, точеное, такое желанное полуобнаженное тело, я удрученно думала, что сейчас, в реальности, скорее всего, происходит ровно то же самое… Так оно и было, и позже я получила этому подтверждение, но тогда я могла только предполагать и, обманывая себя, все же верить в невозможное.

Я с нетерпением ждала его приезда, почти каждый день звонила – вдруг он уже вернулся, и по каким-то причинам не ко мне, а в свою квартиру… Отвечала мама. Однажды, удивленная моей настойчивостью, она предложила встретиться. Мы гуляли по парку, разговаривали, она задавала вопросы, смотрела на меня печальными глазами и говорила:

– Деточка, ну зачем он вам нужен, ведь вы же прелесть… прелесть…

Он приехал спустя две недели, в середине сентября, загорелый, похудевший, красивый до безумия. Отпечаталась в памяти первая ночь после его приезда, наполненная беспредельным счастьем. Мы спим прижимаясь друг к другу, в обнимку, что было неизменным на протяжении всех 11 лет совместной жизни – мы даже переворачивались с боку на бок одновременно, тут же подстраиваясь и находя удобное положение для максимального соприкосновения всех частей тела. Балконная дверь приоткрыта, оттуда веет свежим, уже прохладным, осенним воздухом. Он, вдруг на секунду просыпаясь, почти сквозь сон:

– Господи, как же хорошо… Неужели это когда-нибудь закончится…

Я вся замираю, таю от необыкновенного счастья, целую его, глажу лицо и тихо отвечаю:

– Не надо, не думай об этом… Счастье мое, радость моя…

Как описать это необыкновенное родство душ близнецовых половинок? Подобного я не испытывала больше ни с кем и никогда. Это очень тонкое чувство невероятной близости, соединяющее двух людей скорее на энергетическом уровне. Мы совпадали во многом. Одинаковый юмор со склонностью к легкому абсурдизму. Возможно, мало кто бы понял, над чем мы смеялись до спазмов в животе.

Однажды он что-то пытался мне доказать, а я не особенно верила. Тогда в середине разговора он вдруг с особым пылом заявил:

– Ну, хочешь, голову расколю… – небрежный кивок в сторону, – вон, об угол!

Взрыв хохота… Или еще. Он лежит на диване и читает книгу по буддизму – его серьезное увлечение в то время. Иногда бросает шутливые реплики.

– Мася, ты хочешь быть Брахмопутрой?

– Нет, – отвечаю машинально.

Он, философски-удрученно, с глубокой печалью в голосе:

– Никто не хочет быть Брахмапутрой…

Господи, ну почему это так смешно? И вот еще перед стрижкой – а я стригла его сама на всем протяжении нашей совместной жизни – я усадила его на стул, небрежно накрыв только что помытую голову полотенцем, которое соскользнуло на глаза. Какое-то время он сидел не шевелясь, а потом жалобно и смиренно, почему-то по слогам произнес:

– Пло-хо вид-но…

Спустя многие годы Алексей с умилением вспоминал одну и ту же сцену, повторявшуюся в то время неоднократно. Я настолько была к нему привязана, что с трудом переносила даже кратковременные его отлучки. Он стоит в дверях и произносит фразу: «Ну все, Мась, я ухожу». А я, лежа после близости на разложенном диване и выглядывая из-за диванного подлокотника, смотрю на него полными печали глазами и издаю чуть слышные, жалобные, протестующие звуки, больше всего похожие на мяуканье котенка, тянущего лапки из клетки и умоляющего забрать его из приюта. Однажды даже случилось так, что после подобной сцены он передумал и остался. А потом весь вечер повторял:

– Чуть не ушел… – чем вызывал у меня взрывы хохота.

Благодаря своей невероятно богатой творческой фантазии он постоянно придумывал забавные сценки и талантливо их изображал – актером он тоже был от бога. Когда он отказался от запуска на «Мосфильме» и плотно залег на моем диване с книгами, частенько мы смеялись над придуманной им, как всегда, несколько абсурдной ситуацией: раздается звонок в дверь. Алексей в полосатом домашнем халате, немного заспанный, держа под мышкой нашего любимца – крупного рыжего кота Антона, открывает дверь и тупо таращится на двоих мужчин в строгих костюмах и галстуках, которые вежливо спрашивают: «Скажите, пожалуйста, а здесь живет кинорежиссер Алексей Б.?» Алексей медленно переводит вопросительный взгляд на кота, который изображает недоуменную гримасу, какое-то время молча смотрит на незваных визитеров ничего не выражающим взглядом, а затем лениво совершает свободной рукой медленные выметающие движения и закрывает за ними дверь. Как же я смеялась, наблюдая гениально, как мне казалось, сыгранную сцену.

А его невероятно острый ум… Однажды кто-то из нас уронил ключи в шахту лифта. Звонить в ЖЭК он запретил и целый вечер просидел за кухонным столом, вычерчивая какие-то схемы, производя расчеты, и когда я уже улеглась спать, куда-то вдруг удалился. Через несколько минут он принес мне ключи. Умудрился вытащить их изогнутым под вычисленным им углом проволочным прутом. Я не могла поверить своим глазам. Вот это мозги!

Удивительным образом у него работала голова. Он мог говорить часами, перескакивая с одной мысли или идеи на другую, и это не было пустой болтовней, это всегда было необычно, ново, глубоко и содержательно. Идеями он просто фонтанировал.

В начале наших отношений я слушала его, буквально раскрыв рот, и очень многому у него научилась. Казалось, он знал абсолютно все и мог ответить на любой вопрос, и не только из области кинематографии и архитектуры. В шутку я называла его «живая ходячая энциклопедия». Иногда я даже уставала от такого потока информации и молила о передышке.

Пожалуй, только одно событие омрачило безоблачное счастье первого года отношений. Это моя беременность. Подвели противозачаточные таблетки. Вопроса о том, что делать, у меня даже не возникло. Я прекрасно знала, что Алексей категорически против детей. Здесь у него были совершенно четкие установки – он был убежден, что рожать детей в стране с тоталитарным режимом, за железным занавесом равно преступлению. Это все равно что родить ребенка в тюрьме. И всех женщин, имеющих детей, включая и свою собственную мать, он считал настоящими преступницами. Следуя своим низменным инстинктам, они обрекли собственных детей на жизнь в этом «помойном ведре». Так за что же их, скажите на милость, любить или хотя бы уважать?

Некоторые его идеи и жизненные установки были настолько для меня непривычными, что поначалу вызывали некое подобие шока. Но он всегда мог обосновать их логически и я была склонна принимать его сторону в любых рассуждениях.

Поделившись с ним неожиданной новостью о беременности, я тут же сообщила, что у меня уже есть направление на аборт. И он отнесся к этому совершенно спокойно, примерно так, как если бы мне предстоял визит к стоматологу. Помню, как врачи, когда я уже лежала на операционном столе, настойчиво уговаривали меня сохранить ребенка. Но я была непреклонна. Ведь я по сути выбирала между ребенком и любимым человеком. Ребенок – это пока было чем-то абстрактным, а без любимого я не смогла бы прожить и минуты.

Когда я вернулась домой после операции, меня встретила пустая квартира. Не появился Алексей и в течение вечера. Пришел, кажется, уже ночью, когда мне, наглотавшейся снотворного и обезболивающего, все-таки удалось заснуть. Не задал ни одного вопроса ни о прошедшей процедуре, ни о моем самочувствии, а я была так рада, что все позади и он снова со мной, что мне даже не пришло в голову в чем-то его упрекнуть. Я вообще его редко в чем-то упрекала. Поэтому и причин для ссор не было. Единственной моей мыслью в первый год совместной жизни была: «И за что же мне такое счастье?»

Когда же у нас возник первый конфликт? Кажется, как раз через год, почти сразу после переезда в новую двухкомнатную квартиру. Тогда я включила все свои силы для того, чтобы организовать обмен. Расширение жилплощади было крайне необходимо. От этого, можно сказать, зависели наши дальнейшие отношения. Сын подрастал, и жить с ним в одной комнате становилось крайне проблематичным. Я отыскала среди своих пациенток сотрудницу районного ЖЭКа и попросила ее найти кого-то подходящего, кто, возможно, согласился бы на обмен за доплату. И – о чудо намерения – буквально спустя месяц отыскался одинокий алкоголик Юра, который по счастливой случайности жил в двухкомнатной квартире в нашем же доме. Мы быстро договорились о сумме, на нее как раз хватило сбережений на сберкнижке, открытой для меня мамой еще в детстве, и летом, спустя ровно год после начала нашей совместной жизни, мы переехали в двухкомнатную квартиру в соседнем подъезде.

Ремонт тоже делали мои пациентки. На моем участке находилось общежитие строителей, и девочки оттуда были наняты мною для побелки потолка и оклеивания стен обоями.

Обои в то время были огромным дефицитом. С большим трудом, с помощью отчима, удалось приобрести, кажется, какие-то чешские. Выбора почти не было, поэтому стены обеих комнат приобрели цветочный орнамент, который очень не пришелся по душе Алексею. Он вдруг, неожиданно вспылил и обвинил меня и всю мою семью в отсутствии вкуса и провинциальности. Он даже привез мне тогда для примера образец очень стильных обоев, который, как потом выяснилось, он позаимствовал в общежитии у тех же самых девочек-строителей, одна из которых, или, может быть, даже и не одна, входила в его список осиянных.

Вот ведь ирония судьбы… Наверняка эти осиянные строительницы хотя бы раз побывали у меня на приеме в женской консультации. Возможно, я даже выдавала им направления на аборт. Ведь в основном они приходили ко мне именно за этим. Но тогда я об этом даже не подозревала, как не подозревала и о существовании проекта Алексея и его списка. Обнаружила я его спустя два года нашей совместной жизни. Произошло это знаменательное событие во время отпуска на рижском взморье – я разбирала вещи после переселения в другой номер гостиницы и случайно наткнулась в его сумке на этот злополучный фолиант. Вероятно, он предполагал навестить кого-то из осиянных, живущих в Риге, и просто поленился переписать телефоны.

Да… какой же шок я, влюбленная в него до безумия, тогда испытала, обнаружив этот длинный, склеенный из плотных листов бумаги и свернутый в гармошку донжуанский список… В нескольких колонках каждой девушке там были выставлены оценки – за лицо, фигуру, темперамент и некие другие важные для Алексея качества. Колонок было семь или восемь, в первой слева фиксировались имена, а крайняя правая предназначалась для записи телефонов. И себя, конечно же, я там тоже отыскала. Когда увидела свои оценки за фигуру и темперамент – 5+, очень удивилась и даже слегка возгордилась… Но – о ужас… – после меня там было еще полтора десятка имен…

В тот злополучный день я не выдержала и устроила настоящий скандал, чего никогда себе раньше не позволяла. А Алексей, даже и не особенно смутившись, счел нужным привести в свое оправдание только лишь факт, что после моего появления в его жизни количество новых имен в списке за год значительно уменьшилось. И по его мнению, я должна была быть этим невероятно горда.

В тот же день я собрала вещи и уехала. Одна. Не дожидаясь конца отпуска. В поезде всю ночь ревела. А под утро мне приснился странный сон… Храм Христа Спасителя, который как раз тогда начали восстанавливать. И музыка… чудесная, какая-то неземная музыка, скорее даже и не музыка, а что-то похожее на ангельское пение… Она еще долго звучала в моих ушах после того, как я проснулась… Я посчитала это знаком и, приехав в Москву, пошла в сберкассу и положила 25 рублей – почти четверть своей зарплаты врача – на счет восстановления храма.

А когда спустя примерно неделю Алексей снова, как будто ничего не произошло, появился в моей квартире, соскучившаяся к тому времени до безумия, поняв, что жизни без него не мыслю, я безропотно пустила его обратно. И продолжала любить так же сильно. И прощала измены, которые, конечно же, не прекратились. Он не делал этого демонстративно, но я всегда чувствовала, когда он бывал у других женщин. Интуиция у меня была невероятно острой. Иногда это проявлялось даже на уровне тела. Как-то раз, спустя какое-то время после его ухода, меня вдруг резко начало тошнить, а потом, свалившись на кровать, я в течение получаса корчилась от боли во всем теле. Не то чтобы она была острой, скорее мучительной, выкручивающей все внутренности. Задним числом выяснилось, что он в этот день действительно был у одной из своих осиянных. Мы даже, помнится, время сверили.

К тому времени гонорар за единственный снятый Алексеем фильм уже закончился. И нам ничего не оставалось, как жить на мою зарплату врача. Мысль о том, что есть в этом что-то неправильное, мне даже в голову тогда не приходила. Единственное, чего я хотела, это чтобы ему было со мной приятно и комфортно, и для этого я была готова вывернуться наизнанку.

Я старалась соответствовать своему избраннику во всем и очень боялась показаться недостаточно сообразительной, интересной, творческой. Ярким примером этого был случай, произошедший как-то зимой. Алексей, уходя на свое очередное рандеву, бросил на меня, сидящую со скорбным видом на диване, ироничный взгляд и шутливо произнес:

– А ты, вместо того чтобы демонстрировать мировую скорбь, лучше бы делом занялась. Ну сценарий, что ли, напиши. Для короткометражки хотя бы… Про меня, например, как я подаю на алименты на собственную мать.

Столь кощунственная идея с алиментами была у него одной из излюбленных тем для шуток. Мы то и дело покатывались со смеху от его подобных, совершенно абсурдистских заявлений, которые, вероятно, никому, кроме нас, не показались бы смешными. Но юмор у нас был совершенно одинаковым.

– К моему приходу чтобы сценарий был готов, – еще раз шутливым тоном промолвил Алексей и удалился.

Каково же было его изумление, когда, придя за полночь домой, он обнаружил на кухонном столе исписанную до конца школьную тетрадку с готовым сценарием. И еще большим поводом для удивления было то, что написан он был, в общем-то, вполне неплохо, задорно и с юмором. Видимо, он совсем не ожидал от меня ни такого преданного рвения, ни какого-либо намека на литературные способности.

Скандалов по поводу измен я больше не устраивала, но не потому, что мне было все равно. Нет, ревновала я, конечно, страшно. Я закрывала на все глаза, поскольку панически боялась его потерять. Одна только мысль об этом была совершенно невыносима. А он, видимо, считал периодические измены чем-то совершенно естественным и обыденным. Но при этом был абсолютно уверен в том, что право на маленькие шалости на стороне – это исключительно его приоритет.

Однажды, совершенно измученная ревностью, я все-таки решила взять реванш, согласилась на встречу с братом институтской подруги, который давно уже просил о знакомстве. Мы все вместе отправились в кооперативную сауну – такие уже стали появляться в Москве в конце перестроечного периода. С кандидатом на роль моего утешителя ничего у нас не сложилось, хотя все этому способствовало – мы даже посидели обнаженными наедине в той самой сауне. Видимо, я себя переоценила. Я не смогла переступить эту черту. Она оказалась для меня совершенно непреодолимой… Я слишком сильно любила Алексея.

А когда после очередного его позднего возвращения, совершенно истерзанная ожиданием и переполненная желанием отомстить, я рассказала о нашем походе в сауну и намекнула, что там кое-что произошло, это вызвало бурную сцену ревности. Он даже ударил меня по лицу, причем так сильно, что в кровь разбил нижнюю губу. И тут же стал собирать вещи. Страшно испуганная, что он уйдет, я, заливаясь слезами, призналась, что соврала – хотелось, чтобы он понял, как это больно – знать, что тебе изменяют. Он снизошел и остался. Мы кое-как остановили кровь, потоком хлеставшую из разбитой губы, и сцена закончилась бурным примиряющим сексом.

Ударил он меня уже не в первый раз. Дебют состоялся незадолго до этого. Что явилось поводом? Бывший муж собрался приехать навестить сына в неподходящее, видимо, для Алексея время. Я поставила его в известность об этом за несколько часов до приезда бывшего супруга, что вызвало приступ ярости. Не знаю, что его так возмутило, не помню, чтобы у нас были какие-то совместные планы на вечер. Но услышав новость, он просто взорвался от злости, залепив мне пощечину. Что это было? Проявление ревности? Все же, получается, я много для него значила, раз он так сильно ревновал. Иногда даже и без всякого повода. В отличие от меня. У меня поводов для ревности было более чем достаточно.

Какое счастье, что в ту пору еще не существовало мобильных телефонов. Несомненно, это добавило бы особой остроты моим страданиям. Но все же однажды я умудрилась подслушать его разговор с очередной кандидаткой в осиянные. Как я уже упоминала, в моей квартире был кнопочный телефонный аппарат, вернее даже два, один висел на кухне, другой в нашей комнате рядом с диваном, и чуть сместив трубку с рычага, можно было услышать разговор по параллельному аппарату. Было уже очень поздно, и видимо, Алексей думал, что я сплю. Я услышала, что он договорился о встрече с девушкой завтра вечером на станции метро «Пушкинская».

На следующий день я обзвонила всех своих подруг. На мою авантюру согласилась только одна. Она отправилась в назначенное место в назначенный час и проследила за парочкой до ближайшей к нашему району станции метро. Потом она потеряла их из виду и решила поехать ко мне. Не прошло пяти минут после ее приезда, как раздался звук поворачивающегося в замке ключа. Подруга пулей рванула в туалет и закрылась там. Алексей побродил по квартире несколько минут, потом сослался на то, что ему надо бы сходить забрать что-то из дома – их с матерью квартира находилась на соседней улице, – и удалился. Я была в недоумении. Зачем он приходил? Ясность появилась только тогда, когда, заглянув в холодильник, я обнаружила пропажу бутылки вина. Хорошее сухое вино в те времена купить было почти невозможно, а Алексей знал, что у нас имелась одна в запасе. Почему-то этот факт подействовал на меня как красная тряпка на быка. И отправив подругу, безуспешно пытавшуюся уговорить меня не совершать необдуманных поступков, домой, почти бегом устремилась в квартиру Алексея.

Открыв мне дверь, он, кажется, даже не особенно смутился. Только не слишком охотно, после моей настойчивой просьбы, впустил меня внутрь. Войдя в комнату, я тут же увидела на журнальном столике бутылку того самого исчезнувшего из холодильника вина, усмехнулась и не замедлила заметить:

– А вот и она, моя пропавшая бутылочка.

Потом села на диван рядом с несколько смутившейся соперницей – сильно накрашенной высокой брюнеткой явно восточного происхождения и попросила себе бокал. Алексей спокойно мне его протянул и, обращаясь к девушке, произнес:

– Думаю, ты понимаешь, что сейчас происходит?

Она кивнула, не очень, видимо, соображая, как ей следует себя вести.

Не могу вспомнить, как вдруг завязался разговор, видимо, Алексей в полной мере проявил магию своего обаяния, но скоро мы уже оживленно беседовали на какую-то интересную тему. И в это время вдруг зазвонил телефон. Как оказалось, на проводе была еще одна из осиянных. Она сообщила, что уже подъехала к дому Алексея и звонит из автомата на углу. Решила сделать сюрприз.

Почти не помню лица этой девушки, помню только роскошные волосы, почти до талии, они так красиво струились под ее руками, когда мы все трое под включенную Алексеем музыку начали танцевать. Я вдруг осознала, что все это похоже на кадр из какого-то сюрреалистического фильма, которые так любил мой избранник. Вышла из комнаты, заперлась в ванной и какое-то время, открыв воду и смочив лоб и виски, стояла там перед зеркалом. Не плакала, нет, просто тупо смотрела на свое лицо, почти его не узнавая. Потом вышла и, ни слова не говоря ни Алексею, ни его осиянным, оделась и ушла.

После этого случая я предприняла еще одну попытку самоутвердиться и попытаться что-то доказать Алексею. Я решилась одна поехать в отпуск. И не просто куда-то там на юг, а за границу. Отчим занимал солидную должность в министерстве союзного значения и легко мог достать путевку в одну из стран социалистического содружества.

Я гордо объявила Алексею, что еду на две недели в Болгарию. И что ни в чем себе не собираюсь отказывать. Конечно, сравнять счет у меня не получится, это было бы абсурдным даже предположить, но по крайней мере с двумя-тремя обязуюсь переспать. Не знаю, принял ли он мое заявление всерьез, но возразить после вышеописанных событий ему было нечего.

Накануне моего отъезда мы целый день занимались любовью, исключительно по его инициативе. В перерыве между страстными соитиями я пыталась собирать чемодан. Поезд отправлялся вечером. Измученную, бледную, с синяками под глазами, он почти на руках внес меня в купе вагона. Как прошла дорога, я не помню. Кажется, большую часть времени я проспала.

Выполнить свою угрозу мне, конечно же, не удалось. И не потому, что не было претендентов – о, если бы я только захотела… Один из них был чрезвычайно настойчивым и даже довольно интересным и симпатичным, но нет, он получил достойный отпор. Я снова не смогла преодолеть эту черту, я слишком любила Алексея. И конечно, ужасно скучала. С трудом я дождалась окончания отпуска, но когда вернулась в Москву, меня встретила пустая квартира. Мама, позвонившая вечером с дачи, сообщила, что Алексей съехал почти сразу после моего отъезда и не появлялся за все время моего отсутствия.

Страшно встревоженная, я пыталась до него дозвониться, но это удалось только с третьей попытки. Он разговаривал со мной несколько отстраненно, но все же на следующий день появился на моем пороге. С большим трудом мне удалось растопить его недоверчивую холодность, и только после моего искреннего признания, что идея с отмщением не удалась – не смогла я через себя переступить, слишком сильно его люблю, – он постепенно начал оттаивать.

Вечером, уже в постели, мы очень долго просто лежали рядом в темноте и осторожно гладили друг друга, с огромной нежностью, словно заново на ощупь узнавая каждый квадратный сантиметр любимого тела, такого родного, такого желанного, с такой невероятной благодарностью за то, что нам, наконец, вернули друг друга.

Сценарий под названием «Тоннель», над которым Алексей трудился почти год, был дописан, но, к моему великому сожалению, нести готовую рукопись на «Мосфильм» он не торопился. Он, казалось, совсем потерял интерес к кинопроизводству, окончательно разочаровался в советской кинематографии и был убежден, что все попытки создать в этой стране что-то стоящее бесполезны. Такой альтернативный фильм, в духе Тарковского, никто ему снимать не позволит, а предложат опять какую-нибудь несуразицу про колхоз.