Вот так мы и жили

Впрочем, не буду больше распространяться о фильме режиссера Экстазова «Зачем нам это?». Хотите посмотреть – идите в кинотеатр. Но предупреждаю: фильм сложный, требует мобилизации всех чувств. Если честно, я и сам в нём ничего не понял.

НОВЫЙ ЖУРНАЛ

Я не понимаю, почему для женщин есть журналы «Работница», «Крестьянка», но нет «Интеллигентка»? Или у нас интеллигентки перевелись, и журнал некому будет читать? Вроде обнаружилось, что остались ещё. Правда, опасаются они пока проявлять свою интеллигентность на людях, боятся осуждения. Но надо перестраиваться, и журнал «Интеллигентка» помог бы женщинам, чувствующим себя неуютно, обрести свое истинное лицо.

Скажете, хватит для интеллигенток журнала фрау Бурды? Так то ж – не нашенский, сколько лишнего понаписано. Ну, вы посмотрите: советуют нам приготовить мясо фаршированное, и непременно из парной телятины. Но это ж не реально! А то и вовсе не поймёшь, о чём речь идёт: то какую-то маракайю надо в крем положить, то анисовый ликер добавить. Чепуха какая-то. Нам нужен свой журнал. Чтоб опирался на реальную жизнь народа-победителя, но стремился, однако ж, к жизни побеждённых, как её изображает на своих страницах фрау Бурда. Но, конечно, без перегибов, без всяких там заголовочков: «Чем бы мне ещё заняться?» Сад, мол, на балконе развела, икебаны составила, узор на бокалах выскребла, скатёрку для приёма гостей гладью расшила, А теперь ещё бы мне какое занятие… Нет, наши интеллигентки не мучаются такими вопросами. Однако и сидеть, сложа руки, в редкие часы досуга не желают. И журнал «Интеллигентка» с удовольствием придёт им на помощь.

Кроме того, он может содержать массу житейских советов. Ну, например, встала интеллигентка утром чуть свет; глаза, естественно, никак продрать не может, ребёнок в школу тоже не просыпается. Зато муж проснулся и уже есть просит (он, допустим, не интеллигент). Что в таких случаях может посоветовать журнал? Он просто напомнит: раз вы считаете себя интеллигенткой, значит, и домашние должны к вам относиться соответственно. «Сынуля, вставай, милый», – скажете вы на ушко просыпающемуся малышу. А он в ответ: «Сейчас, мамуля». Никогда не кричите: «Вовка, вставай, паршивец, в школу опоздаешь!» Обязательно услышите: «Отстань, мать». А это не интеллигентно.

А мужу что вы должны сказать? Журнал советует: если уже с утра муж голоден, но при этом не вполне инициативен, тонко намекните ему: «Дорогой, а ведь до свадьбы ухаживал ты за мной…» Побесится месяц-другой, а потом сам стол к завтраку накрывать будет (если, конечно, прежде к другой не уйдёт). Но и тут журнал советчик: интеллигентная женщина ни в коем случае не должна связывать свою жизнь с ленивым обжорой, иначе истратит на приготовление пищи столько времени, что ей уже некогда будет и дальше повышать свой культурный уровень, свое физическое совершенствование. Мало того, и это самое опасное: она и сама, соблазнившись запахом щей из кастрюли, может располнеть, обрюзгнуть, разлениться. И тогда уж пусть не выписывает журнал «Интеллигентка».

Другой совет журнала – встреча гостей. Что сготовить, что подать?.. – куча вопросов. Неинтеллигентка будет до посинения бегать по магазинам, ругаться в очередях, а за столом сидеть растрепанная и злая. Интеллигентка должна себя вести по иному. Сесть в кресло и задуматься: если в магазинах ничего нет – зачем бежать? А картошку с курицей гости и у себя дома поесть могут. А здесь их надо заинтересовать чем-то иным, этаким… ну что ли интеллигентским. Прямо у порога, например, сообщить, что сегодня я решила устроить вечер романсов. А перед началом прошу всех на чашечку кофе с кексом (рецепт в конце журнала). Конечно, если гости не в такой же степени интеллигентны, они не поймут поначалу. Будут кричать: «Что же вы, мадам, пренебрегаете единственно уцелевшим русским обычаем – поесть в гостях до отвала, да напиться, сколько душа требует?!» А вы как ни в чём ни бывало продолжайте приглашать на беседу об искусстве, на игру в преферанс, сманивайте их в лагерь интеллигентов. Если они и после этого будут кричать, значит, не стоят вашего общества и пусть уходят.

Еще один совет журнала: никогда не покупайте сразу много продуктов – это не интеллигентно. От тяжести у вас закружится голова, раздадутся бедра, отекут ноги. И уж тогда не удастся натянуть на себя итальянский костюмчик или австрийские туфельки, распределяемые на распродажу по организациям. Купите в магазине лишь то, что сможете уместить в дамской сумочке: творожный сырок, сто грамм колбаски, попросите разрезать пополам пачку масла. Можно купить и курицу, но для этого придется вынуть полиэтиленовую сумку. Никогда не набивайте её до верха, помните, что она рассчитана на три килограмма. Если сумка разорвалась – вам сигнал: вы вышли за предел интеллигентности.

Тему интима в журнале отражать не обязательно. С ней, хочет того или нет, дважды в день сталкивается любая женщина, любая интеллигентка в городском транспорте. Оказавшись в интимной близости со случайным мужчиной, прижавшись к его груди, она трепетно ощущает все его органы, слышит биение сердца, урчание желудка. Дома у такой женщины проблема интима отпадает сама собой. Вот и проясняется, наконец, почему среди работающих интеллигенток самая низкая рождаемость. Фрау Бурда, кстати, в своём журнале тоже не заостряет внимание на проблеме интима. У них, видно, с транспортом тоже не лады. В случае, если вас никто не прижимает, а наоборот, мужчина уступил вам место, журнал советует: не бросайте на уступившего взгляды, укоряющие его в пьянстве, перетерпите, если не пристаёт. Бывает, конечно, что место уступают сознательно… бывает иногда. Но при этом ни в коем случае не пугайтесь и не машите руками: «Ну что вы, сидите, сидите, я постою». Отучайтесь от этой некрасивой привычки. Вы должны поступить следующим образом: обласкайте джентльмена мягким бархатным взглядом (как это сделать – прочтёте в одном из номеров журнала), сядьте, сказав: «Благодарю вас»; и ему будет гораздо приятнее стоять рядом с очаровательно-любезной интеллигенткой, чем сидеть перед ней. Кстати, запомните, что скорее уступят место хрупкой даме с ридикюлем, чем с сумками наперевес. Тут логика проста: раз можешь удержать такую тяжесть – ничего не стоит и постоять.

Журнал непременно будет ориентировать интеллигентку в лабиринте мод. Здесь уж не скупитесь, одевайтесь со вкусом. Ограничив питание, вы не только сэкономите уйму денег, но и приобретёте стройные формы, на которых будут прекрасно смотреться платья из бархата, парчи, выставленные в художественных салонах. Не жалейте на них двести, а то и триста рублей. Зато, примерив такое великолепие перед зеркалом, вы увидите в своем отражении ту, какой вы и должны быть на самом деле. Не важно, что вам некуда выйти в платье с оголенной спиной, с бантом чуть пониже, переходящем в шлейф. Надевайте его по выходным дома – уж лучше так, чем совсем-то ничего; доставляйте маленькие радости себе и мужу. Переломив себя однажды, он постепенно начнет приобщаться к прелестям интеллигентной жизни. Поймите, ему трудно вдвойне: у него вообще нет никаких журналов – ни «Работника», ни «Крестьянина», ни даже «Служащего». Есть, конечно, журналы «За рулем», «Техника и наука», но в них бедные наши мужчины не найдут советов, как стать гармонически развитой, а значит интеллигентной личностью. Этим и объясняется интуитивность всего их поведения. Один придержит дверь – у него интуиция лучше развита, а другой этой самой дверью интеллигентку по голове ударит. Вот интеллигентка и мечется по метро, не зная, за кем проскочить, волнуется, возмущается. А возмущаться не надо: ваш друг-журнал и здесь вам добрый помощник. В каждом номере обязательно будет колонка для мужчин, в которой предполагается давать рекомендации, как удержать жену у семейного очага. Например, интеллигентный муж никогда не позволит жене находиться на работе, сколько он сам. Иначе перестанет уважать себя. Уж лучше задумается, как побольше заработать, чтобы жить рядом с ухоженной, обаятельной женщиной и иметь не одного максимум, а двоих минимум детей. Это ли не счастье в семейной жизни? Тут уж язык не повернется сказать про семью, что она ячейка общества. Скорее наоборот: общество наше побыстрее превратится в дружную семью.

ДИССЕРТАЦИЯ

Самолет, поблескивая крыльями, выруливал на взлётную полосу. Пристёгнутые ремнями пассажиры затихли, углубились в собственные ощущения. Набрав скорость, самолёт слегка качнулся и оторвался всей своей громадиной от земли. Ещё минута и, окончательно стряхнув с себя земное тяготение, ушёл ввысь. Пассажиры облегченно вздохнули: каждый ощущал себя космонавтом: старт прошёл успешно; самое неприятное, а может быть и опасное, осталось позади. Теперь можно и расслабиться. Кто-то глядел в окно на разрезаемые воздушной махиной облака; кто-то, расстегнув ремень безопасности, пытался поудобнее устроиться в кресле, чтобы подремать; а кто-то уже завязал разговор с соседом. В общем, каждый поступал так, как ему хотелось.

Наконец, самолёт оставил под собой облака, выровнялся, и вот тут-то в салоне произошло нечто странное: ни с того ни с сего со своего места вскочил парень на вид лет двадцати пяти в заплатанных джинсах, потёртой кожаной куртке и заорал на весь салон: «Хочу нормальной работы и человеческой жизни!!!» То же было начертано чёрной тушью на плакате, который он держал в руках. Пассажиры обомлели, вытаращили, кто не успел задремать, глаза; замолкли, кто разговаривал. «Хочу нормальной работы и человеческой жизни!!!»– скандировал парень, бешено вращая глазами и плакатом, чтобы охватить им весь салон. Все застыли словно в столбняке.

– Ну и что дальше? – наконец робко вымолвил мужчина в тройке и в очках, сидевший возле прохода.

– Хочу лететь не в Ленинград, а в Финляндию,– обрадовавшись, что хоть кто-то обрёл дар речи, заявил парень.

– Ну и летите, – сказал мужчина в тройке.– Только вы не на тот самолет сели, голубчик. Этот в Ленинград летит.

– Хочу именно на этом!– вызывающе орал парень.– И вас всех с собой прихвачу.

– Что?! Что он такое говорит?! – зашумел салон.

– Короче, кто за моё предложение– подымай крылья, летуны, – нагло предложил угонщик. – Решайся, братва. Может, это для вас единственный шанс улизнуть в загранку, бесплатно к тому ж. У вас один выбор: или добровольно, или… предупреждаю: пойду на всё, – остервенело указал он пальцем в сторону кейса у себя под сидением.

– Взрывчатка?!– в беспокойстве заёрзала наманикюренная дама.

– Она самая,– с наглой физиономией издевался угонщик.– Не хотелось бы применять её,– сделал он отступную,– я не идиот какой, чтоб помереть во цвете лет, но повторяю: себя не пожалею, а задуманное сделаю. Так что… лучше решайтесь добровольно.

– Это прямо чёрт знает что такое!– возмутился полненький еврейчик.– У каждого свои планы, все летят по своим делам… А тут – прямо мерзость какая-то.

– Нигде покоя нету – ни на земле, ни в воздухе,–прокудахтала еле отошедшая от испуга толстая баба с тяжёлыми рубинами в ушах.– И тама пугають, и здеся.

– Я ещё раз спрашиваю: согласны лететь в Финляндию – свободную богатую страну или нет?

– Я, пожалуй, согласен,– вскочил жидковолосый юнец. Там, небось, не хужее. А мамане напишу, вызову опосля.

– Молодец, пацан!– похвалил его угонщик.

– Там всё,– расхрабрился юнец,–магазины, рестораны, девочки…

– А ты этим девочкам до плеча-то достанешь? – поддел его веснушчатый улыбающийся парень, сидевший в самом конце салона; он был из тех, кому необычный поворот судьбы только в радость.

От обиды юнец вошёл в раж:

– Да заткнись ты. Достану, если захочу.

– Тише, товарищи, не ссорьтесь,– встал со своего места солидный, с животиком, похожий на поплавок мужчина.– Я, в принципе, тоже не против. Ну, посудите сами: что мы здесь видим? Всё строим, строим, а потом, оказывается, построили, да совсем не то, что хотели – перестраивать надо. Так и топчемся на месте, тогда как другие страны вперёд уходят, дорогой гармонии и труда. На-до-е-ло! Хочу в Финляндию, раз уж летим в том направлении. Там жизнь давно налажена, стабильна. А потом: если этот новатор будет действовать один, боюсь, мы вообще никуда не прилетим… Так что я «за», – поднял он руку.– И вас всех к этому призываю, особенно мужчин. Ну а женщины,– обвел он рукой растерянные лица пассажирок,– если захотят, потом могут домой вернуться.

– Чего это ради!– вскочила рыженькая молоденькая девушка с рассыпанными по плечам волосами.– Чего это ради мне домой возвращаться?– задиристо глядела она на «поплавка».– Что я там забыла? Вот к жениху сейчас лечу. А ещё вопрос – выйду ли за него замуж. Что мне светит в этой ячеистой семейной жизни? Да от неё сейчас все увертываются, как только могут. На что жить? На нищенское подаяние, которое называется зарплатой молодого специалиста?! А где жить? В одной комнате с ним и с его мамочкой в Ленинграде, или у меня в коммуналке в Москве, из которой, если нет блата, за всю жизнь не выберешься,– на глазах у рыженькой навернулись слёзы.– Нет уж, спасибо от всей души,– почему-то приложив руку к животу, поклонилась она; и, подняв свои зелёные глаза к обшивке самолета, изрекла:– Боже милостивый! Сделай так, чтобы самолёт летел в Финляндию!– На этих словах рыженькая закончила свое выступление.

– Товарищи! – видно что-то взвесив, выкрикнул полненький еврейчик.– Что вы уцепились за Финляндию да за Финляндию. Других стран, что ли, нет?

– Какие же вы имеете ввиду?– нетерпеливо задала вопрос пожилая дама.

– Ну, как какие?! На свете есть такие страны, как Америка, Англия, Франция. Кстати, Франция, если повернуть чуть налево, совсем недалеко.

– А вы что, знаете французский язык?– поинтересовалась дама.

– Но и финский вряд ли кто из здесь присутствующих знает, – начал раздражаться еврейчик.– При желании можно выучить какой угодно, хоть африкаанс.

– В Финляндию!– настаивал угонщик с плакатом.

– Но почему именно в Финляндию?– загалдели пассажиры, сбитые с толку соблазнительной альтернативой.

– Потому что… Потому что я так хочу.

– Непонятно что-то,– заговорил мужчина в тройке и в очках, – Что вас туда притягивает?

– Если откровенно – только там я смогу реализовать себя.

– Ах, вон оно что!!– многозначительно поднял вверх палец еврейчик.– Значит, у вас уже подготовлена почва?!

– Если хотите, то да.

– А нам, значит, прикажете бросаться в неизведанную пучину чужого бытия? Ну, уж дудки. К тому же в Париже я ещё смог бы как-то устроиться, а в Финляндии у меня и вовсе никого нет. Я, товарищи, уж извините, лечу в Ленинград – меня там больные дожидаются.

– А про взрывчатку забыли?– издевательски-спокойным тоном напомнил угонщик.

– Ах да,– в нерешительности замялся еврейчик.– В таком случае я воздерживаюсь.

– Товарищи!– с жаром встала с места нервозная, похожая на кикимору пассажирка.– Я не понимаю, о чём тут можно вести речь! Да как вам всем не совестно! Такое говорите!.. Да как же можно в один миг поменять Родину, которая вас взрастила, воспитала, дала образование! Покинуть Родину-Мать, с которой жили всю свою жизнь!

– Какая она мать, если совсем не заботится о своих детях,–пришибленно выдавил жидковолосый юнец, каким-то непостижимым образом угадав в кикиморе – учительницу.

– А вам, молодой человек, вдвойне позор!– набросилась она на вжавшегося в кресло юнца.– И думать нечего об этом! – резанула она категорично и, подергивая плечами и головой, села на место.

– А я вот – за Финляндию,– поднялся рослый парень в свитере.– Хочу, как этот с плакатом призывает, работать и жить по-человечески,– сказал он басом.–Труда не боюсь. Но чтобы платили за него сполна, а не как у нас – с гулькин нос, а остальное куда – никто не раскрывает. И просишь, и кланяешься всю жизнь: дайте, пожалуйста, это, пустите туда. Хочу быть хозяином своей жизни: заработал – купил, заболел – заплатил – вылечили.

– Ну и барахло,– обернулось пролетарское с двумя подбородками лицо детины с толстым портфелем на коленях. – Таких бессознательных истреблять на корню надо.

– Ну, уж вы полегче, полегче,– накинулись на него со всех сторон,– Сами-то, судя по всему, неплохо пристроились.

Пролетарий, не желая вступать в конфликт с обществом, презрительно отвернулся.

– Таким здесь хорошо,– не выдержала молодая женщина с гладкой прической из длинных волос, с красивым русским лицом, на которое успела уже наложить отпечаток измученности, по-видимому, нелегкая её жизнь.– Такие и пайки получают, и жены их не работают. Позавидовать только можно. Они-то давно живут, как на Западе. Там ведь на мужчину, который не может семью прокормить, как смотрят? Как на нерадивого. А у нас, если мужчина и женщина одинаково работают и одинаково получают – в порядке вещей. Всё шиворот-навыворот. Да выродимся ведь скоро! Не может женщина одновременно быть и производственницей и воспроизводственницей. Одного ребёночка по молодости выпустит на свет, и тот болезненным без ухода растёт. Я вот со своим,– взглянула она на бледного тщедушного мальчика лет шести с покрытыми коростой руками, которые он постоянно почёсывал,– всех светил объехала. И в Москве была, и в Ленинград вот сейчас, отпуск взяла, еду. А толку-то. Одни говорят, диету строгую соблюдать надо. А какая диета, если я целый день на работе, а он в саду. Другие советуют экологически чистую пищу ему давать. Да где ж её возьмёшь, экологически чистую-то? У нас на Урале давно уж никакой нет. А если и выбросят что, хватаешь и прячешь скорее в сумку, чтоб не отняли. И никто не спрашивает, чистая она или не чистая. Может, и правда, Мишунь, махнём в Финляндию? Здесь, похоже, пропадём мы с тобой,– кивнула она с ласковой и горькой улыбкой сынишке и села, крепко прижав его к себе.

– Можно и мне высказаться?– встал с поднятой рукой красивый молодой человек с черными вьющимися волосами и аккуратной бородкой. Он помедлил, одёргивая пиджак, застёгивая пуговицу, затем глубоким негромким голосом произнес:– Дорогие соотечественники! Мне больно говорить такие слова, но лично я – за Финляндию. Объясню почему. Во-первых, менять курс на какую-либо другую страну уже поздно. А во-вторых. Вот я, например, художник. Вернее, так пока сам себя называю. Лечу, смешно сказать, из Москвы в Ленинград за красками да за холстом: правдами и неправдами обещали достать. И то не уверен, подойдут ли. Иначе опять придётся приспосабливать вдохновение под то, что удалось добыть.– Глубоко вздохнув, художник продолжал:– Мечтаю о своей мастерской, но куда там… Занимаем сейчас с женой комнату в коммуналке; там жить-то тесно, не то, чтобы рисовать. Ждите, говорят, когда соседка-старушка помрёт – займёте потом под мастерскую её комнату. А она – очень милая женщина, у нас с ней прекрасные отношения, зачем ей помирать, пускай живет. Мне бы только, пока мыкаюсь, не разучиться рисовать. Пока силы есть хочется работать и жить в нормальных условиях. Так что плакат этого парня мне по душе. Предлагаю, не теряя времени, дать согласие. Тогда уж предъявим ультиматум командиру.

– А как же я?– вдруг раздался слабенький голосок девочки лет двенадцати, сидевшей у окна.– Я же на каникулы к бабушке лечу. Она будет ждать меня. А от бабушки я должна в детдом позвонить, что доехала.

– Детдом и там найдётся, а на каникулы к бабушке оттуда даже ближе ездить,– посоветовал угонщик.– Будешь ей шоколад к чаю привозить, там он на каждом шагу продаётся.

Девочка застыла в нерешительности.

– Дамы и господа!– поднялся с места высокий блондин.– Хочу сказать, что вы совершаете ошибку, если собираетесь за рубеж,– сказал он на ломаном русском языке.

– Среди нас иностранцы! Осторожно, товарищи!– испуганно вскочила с места учительница.

– Я не иностранец пока что. Я журналист из Риги. И призываю всех остаться в своей стране. Верьте – всё постепенно наладится и будет даже лучше, чем за рубежом.

– Не верим!– закричали со всех сторон.– Может, у вас там и наладится – в малом доме легче навести порядок, а мы, россияне, как последние инвалиды и калеки, живем с протянутой к миру рукой.

– Как хотите. Я остаюсь дома,– сказал, садясь, латыш.– У меня и здесь дел хватает.

– И мэнэ тожя нэ нужьна ета Финиляндия,– изрек пассажир южной национальности с корзиной в руках.– У мэнэ тожя дэл хватаить. Видыш, фрукти везу продавать. Как я поеду?..

– И правильно сделаете, что останетесь,– не удержалась рыженькая девушка,– только вас там и не хватает. Достаточно уж того, что из Москвы сделали перевалочный пункт с постоянной пропиской, а коренные москвичи ютятся, где попало.

– Нэ ругайся, дэвушька, фрукти вездэ кущать хочут.

– Хочут,– передразнила его рыженькая.– Хоть бы говорить научились.

– Ребята! Нас подслушивают!– вдруг крикнул веснушчатый парень из конца салона. Все обернулись назад. В проходе стоял коренастый, средних лет мужчина и удивленно, ничего не понимая, смотрел на пассажиров первого салона. Когда все взоры устремились на него, он смутился, затоптался на месте и сказал:

– Чего это вы тут разгалделись? Случилось что ль чего? Наш салон послал меня узнать…

– Ничего, ничего не случилось, старался спокойно говорить угонщик,– ступай отсель. Скажи, общественная организация летит, собрание, мол, у них. Ступай, ступай, чего вылупился.

– Ну, вы даёте, собрание…– в удивлении потёр свою крепкую шею пришелец. Как только он ушёл, встал «поплавок»:

– Чего его прогнал? Их тоже надо подключить – чтоб не было неожиданностей при посадке.

–Ещё чего! А вдруг там праведники одни собрались, сорвётся всё к чертям.

– Ну что такое!– раздалось громкое зевание, и две вытянутые вверх руки указали потягивающегося спросонья хозяина – обрюзгшего парня, которого при посадке с трудом затащили в самолёт двое его друзей-собутыльников.

– Эй, ты!– крикнул угонщик.– Голосуй – куда хочешь лететь: в Ленинград или в Финляндию?

– В Финляндию, конечно. В Ленинграде всё уж выпили давно.

– А в Финляндии сухой закон ещё давнее,– подцепил его веснушчатый парень.

– Ну, значит, здесь остаюсь,– пробурчал обрюзгший и опять отключился.

– Ну, братва, всё, обсуждение закончено,– решительно сказал угонщик,– Переходим к голосованию, а то цыпочка может нагрянуть. Итак: кто за Финляндию? Так. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Бабушкина внучка, подымай руку – семь. Пацан, две не учитывается, хотя можно – восемь, девять, так… Взрывчатка под сиденьем – десять, одиннадцать. Товарищ француз, решайтесь – двенадцать, тринадцать. Активней, активней, товарищи. Четырнадцать, пятнадцать. Тихо, цыпа идёт, руки не опускать.

Виляя задом, затянутым в аэрофлотовскую юбчонку, в салон с подносом в руках вошла стюардесса. Увидя лес рук, она замигала глазами и, решив, что, проболтав с красавцем-штурманом, слишком затянула с раздачей прохладительных напитков, стала поспешно раздавать стаканчики; в первую очередь пассажирам с поднятой рукой. Но поскольку руки и теперь не опускались, она в недоумении отправилась открывать следующую партию бутылок.

– Шестнадцать, семнадцать,– считал угонщик.– Так, хорошо. Теперь подведём итог общественного мнения,– стал он вдруг доставать из кармана блокнот и ручку.– И диссертация будет готова.

– Как? Что? Какая диссертация?

– Тема моей диссертации – «О благонадежности советских граждан»,– удовлетворенно улыбнулся угонщик.

– Обманщик! Шантажист! Невежа! Развратитель! Провокатор! Наглец!– сыпалось со всех сторон на экспериментатора.

Вбежала залитая водой стюардесса:

– Что? Что случилось? Кому плохо?! Ой! Ай!– хваталась она за голову.

…

– Да проснитесь же! Да проснитесь же вы, наконец! Прилетели!

Федя вздрогнул и открыл глаза. Близко от себя он увидел расплывчатое пятно белой блузки тормошившей его стюардессы.

– Ну и крепко же вы спите,– сказала она. Одни остались в салоне, все вышли давно.

Федя ничего не понимал: где он, что с ним такое произошло, куда прилетел. Он глупо смотрел по сторонам. Салон, действительно, был пуст.

– Куда мы прилетели?– спросил он.

– А куда вы билет-то брали?

– До Ленинграда, но потом… потом… вроде бы все решили… в Финляндию лететь…

– Ну, значит, в Финляндию и прилетели,– засмеялась стюардесса.– Прошу на выход. Кейс только свой не забудьте.

Федя нагнулся за кейсом, почувствовал сильную тяжесть в голове, встал и нетвёрдой походкой направился к выходу. Шагнув на трап, очень удивился крупным буквам вдалеке, которые складывались в слово «Ленинград». Пока сходил с трапа, реальность медленно начала восстанавливаться в его затуманенном сознании; с той самой минуты, когда, зная свою жуткую боязнь высоты, он по совету друга-медика Сашки наглотался перед полётом каких-то сильнодействующих таблеток снотворного, которыми тот и снабдил его. Рука Феди судорожно сжала ручку кейса – он вспомнил, что в нём лежали черновики недописанной диссертации на тему: «О благонадежности советских граждан в условиях намечающегося краха диктатуры коммунистов», коей он намеревался произвести фурор в научном мире.