Далайя

– Ешь, – хозяин пододвинул еду. – Кстати, как твоё имя?

– Форкис.

– Да ешь ты. Небось проголодался. Я, признаться, тоже голоден.

С этими словами Бронт взял большой кусок мяса, отрезал дольку и стал аппетитно жевать её.

– А как твоё имя? – спросил юноша.

– Моё имя Бронт, – отпив вина, ответил хозяин.

– Никогда не слышал такого имени. А что оно означает? – надломив лепёшку и отправляя ломтик в рот, поинтересовался юноша.

– Говорят, так звали одного из троих сыновей Урана и Геи. Они были непобедимыми великанами с одним глазом во лбу. Заточённые отцом в земных глубинах, освобождённые самим Зевсом, они щедро отблагодарили спасителя, подарив ему молнию и гром.

Форкис внимательно слушал.

Мужчина улыбнулся:

– Ты ешь, ешь. Разговорами сыт не будешь.

Закончив трапезу, они вышли из дома. Уже потемнело. Бронт разжёг небольшой костёр, у которого они и присели.

– Тебе нельзя возвращаться домой. Оставайся у меня. Хотя и здесь они тоже могут найти тебя. То, что ты совершил, карается очень жестоко, – тихо произнёс мужчина.

– Я не должен был этого делать. Отец поучал меня, что нельзя творить плохого. Может быть, мне самому явиться к ним? – спросил юноша.

– Теперь не следует этого делать. Поздно. Они не простят тебя. Меня беспокоит другое. Скоро я уйду в море. Достроят корабль – и всё. Наступит пора для похода. Что тогда ты будешь делать? – вздохнув, Бронт поковырял палочкой в огне, взметнув кучу искр.

– А мне нельзя с тобой уйти? – Форкис взглянул на него с затаённой надеждой.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Я думал, ты старше.

– На сколько старше? – глаза юноши вспыхнули, словно два огонька.

– Ишь ты! Торопится повзрослеть! – усмехнулся Бронт.

– Я знаю, что ты воин. Столько оружия не бывает у простого моряка. Научи меня сражаться и возьми с собой, – не унимался Форкис, видя, что Бронт не отказал ему сразу.

– Рано тебе воевать. Тебе учиться нужно.

– Я всё равно стану воином, – слегка обиженно, тихо буркнул юноша.

Бронт посмотрел на него и задумался.

– Ладно, нам пора отдыхать. Пойдём в дом, – поднимаясь, он завершил беседу.

* * *

Наутро юноша вновь не застал в доме хозяина. Вскоре тот появился. Он был каким-то возбуждённым и радостным.

– Больше никто тебя здесь не тронет, – сообщил он Форкису.

В это утро сбережения Бронта уменьшились ровно наполовину.

Форкис, не желая покидать доброго покровителя, к дому Поликрата не явился и с человеком по имени Демокед так и не повстречался.

* * *

Все последующие дни, вплоть до спуска достроенной триеры на воду, Бронт, уступив просьбам юноши, обучал его возле дома в тени дерева воинскому искусству: стрельбе из лука, владению мечом, щитом и длинным копьём, метанию короткого копья и вязанию морских узлов.

Несколько раз, наняв лодку, они выходили в море, где Бронт объяснял Форкису премудрости абордажа – рукопашного боя, целью которого является завладение судном неприятеля. Также он много рассказывал и о других тонкостях морских сражений, в том числе и о проходе кораблей вплотную друг к другу, борт о борт, для поломки весёл противника, дабы тот утерял свою боеспособность и не сумел больше атаковать.

В часы отдыха они спускались в гавань и со своего излюбленного места наблюдали за ходом работ на корабле. Его уже конопатили.

Однажды, придя пораньше на набережную, юноша впервые смог наблюдать волнительный момент спуска готового корпуса триеры со стапели на воду. При помощи многочисленных воротов и полиспастов, подъёмных устройств, в которых канаты пропускались через неподвижные верхние блоки и подвижные нижние ролики, по каткам судно было стянуто к пристани, после чего началось его снаряжение.

В этот вечер мужчина и юноша всё больше молчали, переживая за предстоящее расставание. Каждый из них понимал, что иначе поступить нельзя, но от этого им было не легче.

Бронт подошёл к большому ларю, открыл его и стал доставать оттуда своё снаряжение: металлический шлем с тканевым шеломником, кожаный панцирь, кольчугу и наручи с поножами. Форкис с трепетом принимал защитное оснащение, с нескрываемым интересом рассматривая его и раскладывая на лежанке. Затем они вместе приводили всё в порядок, сидя возле дома и вдыхая приятную прохладу вечера. До выхода кораблей в море оставалось два дня.

* * *

Точно в указанный ему срок Бронт явился к командующему флотом Пиндару, назначенному самим правителем Поликратом. Здесь же находились и его военачальник и все остальные воины, с кем доводилось служить ему на прежнем корабле.

Напомнив всем присутствующим о том, что воинская служба является гражданской обязанностью каждого, сообщив верховное веление о выходе в поход в составе пяти кораблей, Пиндар, по заведённому на флоте правилу, испросил причины, по которым тот или иной воин не мог нести службу. Таковых не оказалось, но ему было сообщено о недавней кончине одного человека из их постоянного состава, получившего тяжёлые ранения.

Исполняя строгое указание командующего о необходимости срочной доукомплектации корабельного отряда, военачальник поинтересовался у своих подчинённых, не желают ли они предложить ему какое-либо лицо для подходящей замены. В ответ на это к нему обратился Бронт с просьбой взять в отряд своего племянника.

– Ты же знаешь, что к воинской службе пригодны только граждане от восемнадцати до шестидесяти лет. От во-сем-на-дца-ти, – растягивая последнее слово, особо подчеркнул командир, выслушав Бронта. – А ты мне кого предлагаешь? Твоему юноше лишь шестнадцать. Бронт, я давно знаю тебя и очень ценю наши с тобой отношения. Уж лучше бы ты не говорил правды о его возрасте, тогда и мне не о чем было бы волноваться. Ну а теперь, как я смогу пойти на такое нарушение? К тому же ты знаешь, что это не прогулка по морю, а боевой поход, где может случиться так, что важна будет каждая единица, каждый воин. Настоящий воин, а не ребёнок.

Беседуя, они отошли в сторону.

– Послушай, Теофил, ты хотя бы взглянул на него. Я ведь сам готовил юношу к служению на флоте, – Бронт коснулся плеча товарища.

– Бронт, я знаю, что ты одинок, и у тебя, насколько я помню, никогда не было никакого племянника, – взглянул ему в глаза собеседник.

– Ну хорошо, он мне никем не доводится. Но что это меняет? Я ведь не прошу тебя освободить кого-то от службы. Я прошу взять на службу, – объяснял Бронт. – Да к тому же вот, – он протянул небольшой кожаный мешочек, туго набитый серебряными драхмами.

Теофил взглянул на деньги, улыбнулся, задумчиво посмотрел ему в глаза и проникновенно произнёс:

– Дружище, ты и впрямь не в своём уме. Предлагать мне, старому вояке и товарищу по мечу, деньги! Плохо же ты думаешь обо мне, а? Так нельзя. Ты почти оскорбил меня. Будь на твоём месте кто другой, я бы ответил иначе.

– Не обижайся. Я ведь вовсе не это имел в виду и никогда бы себе не позволил такого отношения к тебе. Они пригодятся на содержание юноши, если ты согласишься. Ну а если нет, то эти деньги мне не так уж и нужны. Ты правильно сказал насчёт моего одиночества, – Бронт растерянно кивнул, отвёл глаза, собираясь уйти.

– Ну вот. Что за день сегодня? Теперь я невольно обидел тебя. Прости, – Теофил тронул его за руку и весело спросил: – Здесь, похоже, все твои сбережения, за всю службу, а?

– Так мне позвать его сюда? – не принимая шутки, но уловив перемену в настроении командира, в свою очередь спросил Бронт.

– Позови, – серьёзно и тихо ответил тот, уступая просьбе друга. – Но знай и помни, что ему для всех, кто будет интересоваться, – восемнадцать лет. Ты понял меня? Кстати, он хоть выглядит на эти годы?

Бронт не ответил, махнув кому-то рукой. Тут же из-за дальнего дерева выскочил юноша, бегом направился в их сторону и предстал перед ними.

– Как твоё имя? – с интересом рассматривая его, спросил Теофил.

– Форкис, – твёрдо ответил тот.

– Хочешь служить на флоте?

– Да.

– А если буря или вражеские корабли?

– Я буду очень стараться.

– Что ж, выглядишь ты действительно подобающе. Думаю, что из тебя, Форкис, получится хороший, а со временем и настоящий могучий морской воин, – довольный увиденным, искренне произнёс военачальник.

Бронт молчал. Он строго смотрел на Форкиса, внешне не выражая никаких чувств, но душа его была переполнена одновременно и радостью за одобрение друга, и сильными переживаниями за судьбу юноши.

– Ученик Бронта не может быть плохим воином. Запомни это!

Теофил пристально взглянул в глаза юноши, затем повернулся и, утвердительно кивнув Бронту, зашагал по своим делам.

– Он не взял денег! – восхищённо произнёс Форкис, провожая взглядом командира.

– Он никогда этого не делал. Боюсь, что я очень обидел его, – Бронт, вздохнув, обнял юношу. – Пойдём, мне ещё нужно подготовить тебя.

Они дружно зашагали по улице, направляясь в сторону мастерской оружейника.

Уже на следующий день никто из тех, кто ещё недавно видел Форкиса, не узнал бы его в молодом, статном воине, облачённом в сияющие доспехи.

* * *

Сто семьдесят невольников-гребцов, все закованные в цепи по рукам и ногам, нескончаемым потоком поднимались по сходням на борт триеры.

Двадцать вооружённых воинов во главе с военачальником Теофилом и шесть матросов за исключением такого же их числа, занятого на судне рабами, выстроились на пристани для встречи командующего кораблём. Тот не заставил себя долго ждать и прибыл сразу после размещения гребцов, стремительно поднявшись на борт в широко развевающейся за спиной пурпурной хламиде.

Вскоре все пять триер под опущенными парусами, ощетинившись вёслами, выходили друг за другом из гавани, удаляясь в открытое море.

Глава вторая

Иллириец Рупилий был пиратом в третьем поколении. Его родной дед Батикл, выходец из далёкой и бедной местности Эпир, расположенной за горной цепью Пинд, к западу от плодородной Фессалии, когда-то ещё по молодости доведённый до отчаяния страшным нищенским существованием, что влачили его родители, не выдержал и примкнул к горстке отъявленных головорезов.

Совершив с ними несколько разбойных нападений на местных мелких торговцев, преследуемый властями, он бежал на большой остров Керкира, что расположен в Ионическом море к северо-западу от берегов Греции, где затерялся среди множества народа. Ощутив вкус лёгкой добычи, он не желал менять начатого образа жизни. С его стремлением продолжить подобные занятия, а также отменными физическими данными и недюжинным умом он вскоре был замечен владельцем униремы – боевого корабля – и принят к нему на службу. Не бывавший в своём прошлом даже простым рыбаком Батикл поначалу с интересом изучал небольшое судно. Оно, по обыкновению, было беспалубным, с двенадцатью парами вёсел, расположенных по бортам в один ряд, на каждом из которых было по два гребца раба. Помимо вёсел на нём был парус.

Команда состояла из шести матросов и десяти воинов, среди которых теперь оказался и он, сумевший уговорить хозяина взять к себе на службу ещё четверых его товарищей. При первом же выходе в море владелец корабля был зарезан Батиклом и его людьми и выброшен за борт вместе с двумя матросами и одним воином, вступившимися за него.

Именно с этого похода началась удивительная, полная приключений жизнь прямого предка Рупилия, признанного новым хозяином судна и всей команды, принявшей с восторгом такие перемены. Под его умелым командованием они стали часто и успешно нападать на торговые корабли, быстро разживаясь различным добром и неимоверно богатея. При этом разбойничий флот расширялся.

Рабы, от которых зависела скорость передвижения униремы, отныне получали хорошее питание и более человеческое обхождение, и были весьма довольны своим изменившимся существованием, усердно его отрабатывая.

Поскитавшись по морям, долго и тщательно выбирая подходящее для себя удобное, потаённое и надёжное пристанище, однажды они остановились на непродолжительное время на маленьком острове Эфира, расположенном в Миртосском море между Пелопоннесом и островами Киклады, да так и остались там навсегда, довольно скоро обзаведясь семьями, плодя детей, но продолжая своё опасное ремесло. Там же появился на свет отец Рупилия, наречённый именем Эреб, а через много лет и он сам.

Расположение острова было очень удобным для пиратов, так как в непосредственной близости от него проходили морские торговые пути, а во множестве разбросанные среди воды островки не позволяли возможным преследователям угнаться за ними и вообще обнаружить их.

Так, в достатке и сытости прошло детство Рупилия.

Крутой характером и очень властолюбивый Батикл упорно приучал его к разбойничьей жизни, гордясь ею и не желая слышать об иной судьбе для своего единственного внука.

Отец не был таким многословным и громким, как дед, но имел свои особенные качества, из-за которых, как казалось юному Рупилию, дед где-то в душе побаивался его. И этим качеством была необузданная жестокость Эреба. За малейшую провинность он страшно карал любого, тут же отрубая ему голову, при этом хладнокровно поднимал её и подолгу рассматривал, оценивая точность своего удара. В сражениях, что зачастую случались при абордаже торговых судов, ему не было равных. Он сметал всех на своём пути, почти не оставляя работы для своей команды, за что одни сильно уважали его, другие побаивались, но так или иначе они все беспрекословно исполняли любое его веление, помня о том, что он сын их хозяина.

Теперь же, к двадцати годам, Рупилий имел и свой корабль с крепко сбитой, сплочённой вокруг него командой. Предусмотрительным дедом к нему был приставлен престарелый и многоопытный пират Феогнид, всюду тенью следовавший за ним.

Весь разбойничий флот состоял из четырёх унирем, одной из которых командовал его отец.

В море выходили нечасто, но все вместе. Шли под парусами, не утруждая до поры гребцов. Атаковали на вёслах, сильно ускоряясь и быстро маневрируя. Захваченные корабли с собой не уводили, а, лишь слегка повредив их, оставляли вместе с матросами, зная, что те вскоре устранят неполадки и вновь с грузом пойдут по морю. Военную охрану всегда уничтожали.

В этот день по велению Батикла пираты вышли на свой очередной опасный и страшный промысел.

* * *

Имевший во все времена сильный и многочисленный флот, Египет, завоёванный жестоким и деспотичным персидским царём Камбисом II, теперь направлял свои боевые корабли в интересах нового властелина, стремившегося расширить морские границы державы.

Прежние добрососедские отношения, возникшие между Поликратом и фараоном Амазисом и поддерживаемые ими длительное время, были уже нарушены. Отныне распоряжения последнего, согласно которым он предоставил некую торговую монополию грекам в их колонии Навкратисе в дельте реки Нил, были отменены новым фараоном персидских кровей.

По всему морскому бассейну, простиравшемуся от Греции до Египта, воцарилось напряжённое противостояние, очень невыгодное для торговли.

Шесть египетско-персидских унирем под командованием флотоводца карфагенянина Гамилькара обошли с востока большой остров Крит, прошли всё Критское море и, войдя в воды Эгейского моря, на десятый день похода приблизились к маленькому островку Анафа.

Наступившее утро, совершенно не схожее с предыдущим, ясным и солнечным, было пасмурным и чрезмерно ветреным. Небо, сплошь затянутое серыми тучами, предвещало бурю. Идти дальше по ненастью, как понял Гамилькар, не следовало.

Было решено бросить якоря в небольшой бухте невдалеке от берега, дабы в случае штормовой угрозы успеть избежать столкновения со скалами и иметь возможность уйти в море.

К полудню слегка распогодилось.

Корабли, вновь опустив свои одиночные паруса, двинулись по курсу к Иосу, одному из Кикладских островов, расположенному между островами Наксос на севере и Фера в южной стороне.

Гамилькар, получивший приказ охранять торговые суда и атаковать любой греческий военный корабль, всегда помнил об извечной вражде на море между греками и его народом и был не зря назначен главным в этот поход. Его неприязнь к греческим мореплавателям да к тому же отменный опыт в корабельном деле и флотовождении были весьма выгодны новому правителю Египта.

Ночь, вопреки ожиданию, прошла довольно спокойно. Море не волновалось. Изредка набегал низкий сильный ветерок, поднимая одиночную волну и плавно раскачивая корабли. Ближе к рассвету над водой, полностью скрывая её от глаз, лёг удивительный покров – туманная кисея, обволакивающая всю округу бело-дымчатой пеленой. По небу, то обнажая, то вновь прикрывая собой яркие близкие звёзды, небольшими клочками медленно тянулись серые облака. Лёгкие мелкие волны, набегая, тихо ударялись о борта, напоминая людям своими слабыми всплесками о том, что они находятся на открытом морском просторе.

Бесшумно сменились матросы. Воины отдыхали, дружно расположившись на корме. Рабы, особо не потревоженные в эти дни, также ещё спали, укрывшись старыми, дырявыми плащами.

Корабли медленно двигались по заданному курсу.

С первыми солнечными лучами был замечен греческий военный флот, состоящий из пяти триер. Он шёл прямо на них по направлению с севера-востока, пройдя между островами Наксос и Аморгос. Скорое сражение становилось неизбежным.

Внезапно усилившийся западный ветер стал тут же нагонять огромные волны, от соприкосновения с которыми опасно накренились все египетские суда. Их продвижение строго на север значительно затруднилось.

По команде гребцы взялись за вёсла, изменяя галс. Опустив лопасти в воду, держа их неподвижно по правому борту и подгребая по левому, они стали разворачиваться к противнику. Вскоре Гамилькар уже умело использовал попутный ветер в паруса и повернул все свои корабли навстречу вражеской армаде.

Ослабшая накануне буря теперь надвигалась по-настоящему, яростно набирая силу с каждым мгновением и внося свои безжалостные коррективы в действия двух небольших противоборствующих флотов, из-за чего их сближение шло не по планам командующих.

Встречный шквальный ветер вынудил Пиндара убрать паруса. Используя всю мощь своих гребцов, он повернул триеры на запад и стал быстро продвигаться на вёслах.

Расстояние между кораблями стремительно сокращалось. Небо заволокло свинцовыми тучами. Стало темно. Пошёл дождь. Видимость значительно ухудшилась.

У обеих сторон невероятно возросла опасность столкновения своих же судов. Огромные волны поднимали их высоко на гребни и тут же бросали в свои низины, пронося на довольно большие расстояния.

Первыми, по удивительному стечению обстоятельств, сблизились корабли двух командующих. Унирема Гамилькара, имевшая сорок восемь гребцов на двадцати четырёх вёслах, так и не сумев совершить быстрого манёвра перед стасемидесятивёсельной триерой Пиндара, была тут же насажена правым бортом на его почти трёхфутовый таран. Очередная сильная волна мгновенно разъединила суда. Вода хлынула тугим потоком в пробоину, и уже через миг корабль устремился в морскую пучину.

Гамилькар, оказавшись в открытом море, с трудом успел ухватиться за опущенное весло на вражеском судне и чудом удерживался на поверхности.

Буря не утихала.

Форкис, заметив человека за бортом, бросил ему конец спасательного каната и вместе с подоспевшим к нему Бронтом вытащил его наверх.

Других кораблей поблизости не было видно.

Теперь же основной задачей для всех стало удержание судна поперёк волны во избежание бортового крена и опрокидывания. Рабы трудились весь день. Только к закату, при относительно успокоившемся море, по команде втянув вёсла, они обессилено отвалились от них.

Ближе к полуночи небо прояснилось и посветлело, освобождаясь от туч, быстро убегавших на восток.

Значительно ослабшие волны уже были не так опасны для корабля, но теперь командующего Пиндара тревога охватила от другого. Нигде не было видно ни одного судна, ни вражеского, ни своего. Повсюду простиралась пустынная водная гладь. Предоставив гребцам непродолжительный отдых, он вновь поднял их. Навалившись на вёсла, они выправили корабль курсом на запад. Пиндар очень надеялся обнаружить свой флот, хотя бы одну триеру.

* * *

Пираты, которых шторм застал вблизи острова Иос, среди разбросанных многочисленных клочков земли, переждали его в небольшой уютной бухте и сразу после наступления затишья вышли в море. Пройдя под парусом до самого утра, они заметили одинокий корабль, идущий на вёслах навстречу к ним. Это была мощная греческая триера.

Эреб, обычно никогда не вступавший без особой надобности в бой с военными кораблями, был искренне удивлён: до сих пор ему не доводилось встречать одиночное военное судно, тем более такого вида. Представив на миг, что среди его унирем может оказаться и этот удивительный корабль, да к тому же ещё предвидя радость отца от такого приобретения, он принял решение атаковать неприятеля и взять триеру на абордаж.

Рабы тут же налегли на вёсла, мгновенно увеличив скорость всех четырёх пиратских судов.

* * *

– Это не мои корабли. Это пираты, – прохрипел пленённый Гамилькар, видя, как внимательно всматриваются в сторону приближающихся четырёх судов греческий командующий и его воины.

Услышав это, Пиндар быстро взглянул ему прямо в глаза, но, ничего не сказав, отвернулся.

– Разделиться по бортам, – скомандовал Теофил.

Двадцать воинов равномерно распределились за каждым из бортов, закрепив к ним перед собой большие щиты.

Бронт находился рядом с Форкисом ближе к корме с правого борта. Напряжение нарастало. Юноша тревожно вглядывался в сторону подплывающих кораблей, сильно сжимая в руках лук и стрелы. Ему было очень страшно, да так, как не случалось ещё никогда.

По команде Пиндара триера стала разворачиваться, описывая большой круг и поднимая парус. Это означало, что они отступали, ложась на обратный курс. Манёвр был завершён, но скорость судна упала, и быстрые униремы настигали их, заходя попарно с двух сторон. Вскоре триера оказалась посреди них.

Началась перестрелка. Низкие борта пиратских кораблей не могли спасти их людей от копий и стрел, летящих сверху, и они слегка отдалились, пока не решаясь на абордаж. Уставшие гребцы триеры не задали хорошего темпа, отчего Пиндар не сумел воспользоваться возникшим небольшим преимуществом для отрыва от противника.

В какой-то момент ему удалось резким манёвром взять правее и пройти очень близко к одной из унирем, при этом втянув свои вёсла и переломав все вёсла по её левому борту. Повреждённое судно сразу потеряло скорость. Шедшая следом за ним вторая унирема тут же налетела на него. Оба судна стали отставать. Теперь два пиратских корабля под командованием Эреба и Рупилия шли по левому борту триеры.

Догадавшись о том, что могло произойти с выбывшими из строя пиратскими судами, Рупилий стал заходить справа.

Наступил жаркий солнечный день. Испарявшаяся влага обильно поднималась над поверхностью моря. Если наверху лёгкий ветерок хоть как-то освежал своим дуновением, то всё стеснённое пространство под обеими нижними палубами триеры наполнила нещадная бездвижная духота. Гребцы выбились из сил окончательно. Их не могли поднять ни окрики, ни удары плетей. Онемевшие тела не чувствовали боли, а кисти рук, от неимоверного напряжения сведённые судорогой, уже не могли сжимать древки вёсел.

Вдобавок ко всему наступило полное безветрие, и парус мгновенно обвис. Корабль, проскользив недолго по водной глади, замер.

Больше не теряя времени, пираты, прячась под щитами, подошли вплотную к бортам триеры и начали абордаж. Почти равные по количеству силы сошлись в ближнем бою за этот корабль, ставший вдруг столь нужным для наживы одних и бывший выстроенным для чести других. Битва была упорной.

Разошедшийся по своему обыкновению Эреб схватился с Теофилом и был сражён им. Рупилий, не подоспевший вовремя к отцу, но всё же добравшийся до его убийцы, ударом меча снёс ему голову, однако получил ранение в руку и рухнул без сознания на палубу. Окровавленный Пиндар, отступая шаг за шагом от наседавших на него двоих пиратов, рубанул мечом одного из них, замахнулся на второго, но поскользнулся на крови и, не удержавшись, упал за борт. Гамилькар, схвативший кем-то оброненный меч, яростно сражался с захватчиками, отступая к корме по правому борту.

Довольно быстро ряды обеих противоборствующих сторон почти вдвое уменьшились числом. К ужасу защитников триеры, с подошедшей униремы к ним на борт поднялось ещё полтора десятка пиратов, что и решило исход битвы.

Раненные Бронт и Гамилькар стояли на самой корме, прикрывая собой Форкиса. Ещё трое воинов находились чуть в стороне от них, по левому борту. Остальные воины и матросы погибли. Вся палуба была завалена телами и залита кровью. Повсюду слышались людской стон и хрипы. Высоко в небе кружили чайки, дополняя пронзительными криками и без того жуткие звуки на корабле.

– Смотри, – вдруг шепнул на ухо Бронта Форкис.

С востока к ним быстро приближались две униремы.