Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика

Тимур Суворкин

Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика

© Суворкин Т.Е., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Пролог

Гроза разрывала дымное небо. Стена кислотного ливня рушилась на город. За его жгучей пеленой Петрополис исчез, истерся. Все, что я мог видеть, это смутные силуэты башен доходных домов и редкие проблески прожекторов церквей, что указывали путь плывущим над городом дирижаблям.

Шатаясь, зажимая рану в боку, я подошел к окну и саданул по нему рукояткой шокового разрядника. Затем ударил снова. И снова. Безрезультатно. Толстенное каленое стекло наверняка могло бы выдержать даже попадание пули. И это означало только одно – живым из этой комнаты я уже не выберусь.

Стук каблуков по мраморному полу. Скрип открывающейся двери. Я обернулся, глядя в холодные, горящие синим огнем глаза.

Вспышка ветвистой молнии вспорола дымные тучи. Комната на миг озарилась, позволяя мне разглядеть Ариадну. Ее прекрасное лицо было разбито. Биофарфор кожи потрескался, а местами осыпался вовсе, открыв спрятанный под ним металл. Мундир дымился. Длинные лезвия, выпущенные из рук Ариадны, были черны – и черны они были от моей крови.

Каблуки вновь зацокали по мрамору – она двинулась ко мне. Я выдохнул и поднял тяжелый шоковый разрядник, направляя его ствол в грудь сыскной машины. Это заставило ее замереть, выдерживая дистанцию. Впрочем, и я, и Ариадна одинаково хорошо понимали, что все уже было кончено. Машины не устают, а меня покидали последние силы. Сколько я так простою? Минуту? Другую? Рука дрожала. Мундир все больше напитывался кровью.

– Как же так? – тяжело спросил я свою напарницу.

– А чего еще вы от меня ждали, Виктор? – Она пожала плечами. Механично и бездушно, но, как мне показалось, в ее светящихся синих глазах было сочувствие. Сочувствие и глубокая тоска.

– Я сожалею, что все вышло так, Виктор, – произнесла Ариадна, а затем как-то рассеянно поправила осколки разбитого биофарфора на своем лице, даже не замечая, как пачкает его белизну моей кровью.

Она помолчала, а затем негромко добавила:

– Мне было очень приятно с вами работать.

– Мне тоже. – Я сказал это абсолютно искренне, а затем тяжело вздохнул. – Ариадна, я тебя не виню. Я сам во всем этом виноват. Только я. Не ты.

Она на миг замерла. На ее разбитом лице появилась неожиданная робкая улыбка.

– Спасибо, Виктор. Ваши слова были… Важны для меня.

Синий свет в глазах сыскной машины на краткое мгновение потеплел, а еще через миг, как только моя рука дрогнула и тяжелый ствол разрядника повело вниз, Ариадна стремительно рванулась с места, целя мне в горло ударом своих лезвий.

За тот короткий миг, в который она покрыла разделявшее нас расстояние, многое успело пронестись у меня в голове. И самым ужасным было осознание всего лишь одного факта: если бы месяц назад некий Жоржик не выпил за ужином лишнюю бутылку мадеры, то не произошло бы ни дикой череды убийств в Искрорецке, ни раскрытия нами нависшего над империей заговора, ни того, что сейчас моя верная напарница пытается меня убить. Да, мадера и Жоржик – это, без сомнения, самое плохое сочетание, какое можно только придумать. Хуже этого, наверное, только пороховой погреб и тлеющий окурок. Или вино и подмешанный в него цианид. Или я и упорно пытающаяся меня убить сыскная машина стоимостью в сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей.

Время почти остановилось. Лезвия Ариадны медленно-медленно резали воздух, неуклонно приближаясь к моему горлу. Моя рука так же медленно поднималась в защитном движении. В голове безумным калейдоскопом неслись случившиеся за этот месяц события…

Часть первая. Терновый сад

0001

«Когда наступает ночь и из сыскного отделения уезжает последний сотрудник, я запираю свой кабинет изнутри. Петрополис за окном тонет в зловещем мраке. Тьма улиц, застланных густым фабричным дымом, становится абсолютной. В этот поздний час даже тяжелые прожекторы, выставленные на перекрестках, не могут прорвать ее дальше пары десятков шагов. Город исчезает. Исчезает для всех, кроме меня.

Я стою перед картой Петрополиса, занявшей всю стену моего кабинета. Подробнейшая, она вмещает и саму столицу империи, и все ее пригороды. Художник постарался на славу, выведя на ней каждую деталь. Вот ощетинилась лесом труб Фабричная сторона, вот прочерчены ажурные конструкции взлетающего над столицей Верхнего города. Я вижу верфи Капонирного острова и плавучую тюрьму «Заря», вижу Тайное село и прижавшийся к Мертвому заливу Искрорецк. Вижу Вертикальную слободу и цепочку фортов, защищающих нас от того, что приходит в залив по весне из Северного ядовитого океана. Петрополис раскидывается передо мной. И я начинаю работу.

Карта пронзена булавками. Их здесь много. Очень много. В дюжине ведьминских кукол вряд ли наберется столько. Ими пришпилены скупые газетные вырезки, фотографии, листки со столбиками цифр. Сегодня их количество увеличится вновь. Я беру свежую вырезку и креплю ее к карте. Затем еще одну вырезку и еще. От каждой иглы я протягиваю алую нить. Такую же, как множество других, что уже тянутся через карту от остальных булавок.

Закончив, я задумчиво осматриваю результат. Паутина из сотен нитей пронизывает город. И все они, абсолютно все ведут лишь в одну точку. Прямо в его центр, туда, где на набережной Екатерининского канала высится здание сыскного отделения столицы.

Я работаю всю ночь. Табачная пелена в кабинете становится гуще, чем угольный дым за окном. Кружки полнятся остатками кофе, черного, как воды реки Смолец.

Мысли стремительно несутся в голове. Один вывод сменяет другой. Наконец, когда уже поднимается солнце и дым за окном чуть светлеет, озарение приходит в мой мозг. Взглянув на булавку, воткнутую возле Золотого села, я еще раз перечитываю текст вырезки и смотрю на фотографию. Все наконец становится на свои места. Теперь мои многолетние поиски наконец завершены…»

– Нет. – Это было единственным словом, которое я произнес после того, как отложил листки с мемуарами шефа.

– Да почему нет? – Расположившийся на противоположном сиденье локомобиля Парослав Котельников, начальник сыскного отделения Петрополиса, недовольно скрестил свои могучие руки на груди.

– Да потому что, Парослав Симеонович, при всем моем к вам гигантском уважении, нельзя, ну просто никак нельзя начинать второй том ваших легендарных мемуаров со сцены, где вы раздумываете, в каком районе Петрополиса купить себе дачу.

– Да как так, Виктор? Ну что значит нельзя? – Парослав Симеонович чуть не выронил от возмущения свою трубку. – Хорошая ж сцена. Напряженная. И диспозицию сразу дает.

– Экспозицию, – осторожно поправил я шефа.

– Да какая к чертям сибирским разница! И самое главное, я сколько раз тебе повторял, Виктор, – это не дача! Это – усадьба! Да я даже больше скажу – имение! Там и пруды, и щучки, и крыжовник вдоль дорожек! Фонтан в саду и тот есть! А мезонин? Мезонин там какой! Не мезонин – Парфенон целый!

Я устало выдохнул.

– Послушайте, я же со всем уважением, но прошу, откройте вы книгу чем-нибудь другим. У вас же столько блестящих расследований было! Вот хоть, например, дело Обуховского зверя. Или подмена короны Екатерины Третьей. Или, помните, как вы Малахитового душителя задушили? Да в конце концов, – про убийство князя Мериносова-Бельского написать можно, гриф секретности уже снят.

Старый сыщик негодующе фыркнул:

– Ну ты, Виктор, даешь, сравнил ерша с селедкой. Убийцу князя Мериносова-Бельского я полгода разыскивал. А на поиск имения я семь лет жизни положил! Семь! Ты представляешь, насколько это сложное дело было? Чтоб и до сыскного отделения добираться легко было, и пруды со щучками присутствовали, и недорого чтоб, и мезонин был… Какой там мезонин, ну какой же там мезонин! Капитально же сделан – хоть из пушки трехдюймовой пали – ничего ему не будет.

Я закатил глаза.

– Парослав Симеонович… Ну поймите, я же как лучше советую. Ну сами ведь понимаете, другой надо сценой открыть. Более увлекательной. Динамичной. А когда князя Мериносова-Бельского на балу закололи, там как было? Сперва драка с убийцей в маске, потом погоня за ним по крышам. А затем и вовсе перестрелка!

Шеф негодующе всплеснул руками:

– Перестрелка? Вот тебе бы только про перестрелки читать. Виктор, тебе их что, на работе не хватает, что ли?

Парослав Котельников бесцеремонно дернул меня за полу новенького, но уже простреленного сразу в двух местах плаща. Затем расстроенно покосился на сиденье, где лежал его любимый котелок, безнадежно испорченный попаданием крупнокалиберной пули.

Одежду нам с шефом продырявили пару часов назад, когда вместе с командой агентов мы брали банду кровавого есаула Плахова. Несколько дней мы находились в Санкт-Шлиссельбурге, тщательно готовя засаду, и вот, наконец, шайка была разгромлена, а мы погрузились в служебные локомобили, двинулись обратно в столицу.

В дороге каждый из нас убивал время как мог.

Парослав Симеонович черкал в блокноте наброски своих мемуаров. Я как мог давал советы по их улучшению. Сидящая рядом со мной Ариадна – единственная из нас, чей гардероб совсем не пострадал в перестрелке, меланхолично вычищала встроенные в ее пальцы лезвия.

Откинув к своим высоким сапогам очередной покрасневший от бандитской крови платок, сыскная машина поднесла руки к биофарфоровому лицу. Критично оглядев лезвия со всех сторон, она с явным намеком обратила на меня свои светящиеся синевой глаза.

Я взглянул на кучку багровых тряпочек у ее ног, что еще четверть часа назад являлись моими белоснежными, отменно накрахмаленными батистовыми платками. Затем возмущенно посмотрел на напарницу.

Та продолжила требовательно смотреть на меня.

Я нахмурился.

Та в ответ усилила свечение глаз.

Дуэль наших взглядов закончилась тем, что я полез под сиденье локомобиля и демонстративно вытащил ящик с инструментами. Достав оттуда ветошь, я попытался вручить ее Ариадне.

Сыскная машина, не удостоив тряпку и взглядом, продолжила выжидательно смотреть на меня.

Закатив глаза, я убрал ветошь на место и нехотя протянул Ариадне последний из оставшихся у меня французских носовых платков.

– Благодарю, Виктор. – Напарница учтиво кивнула и, приняв белоснежный батист, продолжила невозмутимо чистить свои клинки от крови.

Я вздохнул, разглядывая ее острейшие лезвия.

– Ты только давай как-то аккуратнее в следующий раз. А то ты главаря как свинью разрубила – надвое, от шеи до паха.

– И что с того? – Машина недоуменно посмотрела на меня.

– А то, что ты его при этом из окна вышвырнула. Прямо на базарную площадь.

– Виктор, удар моих лезвий повредил этому человеку как минимум две крупные артерии. Учитывая малую кубатуру помещения, где происходила драка, если бы я не вытолкнула его в окно, кровь с высокой вероятностью выпачкала бы мою служебную одежду.

– А так кровь выпачкала половину прохожих, что были снаружи. И это я не говорю о той купчихе, что под окном проходила. Ее же кишками увешало, что елку гирляндами. – Меня передернуло от воспоминаний. – Ариадна, ну ты же знала, куда окно выходит. Что на улице ярмарка идет. Дети на каруселях катаются, институтки с кавалерами гуляют, и тут ты им человека распоротого на головы швыряешь.

Синий свет глаз Ариадны стал холоднее. В ее голове чуть скрежетнули шестерни.

– Чего вы от меня хотите, Виктор? Я не понимаю.

– Я хочу, чтоб в следующий раз ты по-людски действовала. Мы сколько с тобой дела ведем? Ты обязана становиться более человечной в поступках. Че-ло-веч-ной.

– Но я не человек. Я машина.

– Ариадна, все, не спорь со мной. – Я строго посмотрел на напарницу. – Я знаю, что ты, когда хочешь, вполне можешь себя и по-людски вести. Будь уж так любезна, хорошо?

Прошла секунда, другая, а затем сыскной механизм вдруг мило улыбнулся мне и кивнул:

– Хорошо, Виктор. Вы мой испытатель, вам куда лучше знать, как мне следует себя вести. Если вы считаете, что мне недостает человечности в поступках, то я учту ваши слова, я же самообучающаяся машина, в конце-то концов.

От таких речей напарницы я тут же напрягся, сразу поняв, что здесь что-то не так. Впрочем, от дальнейшего разговора нас отвлек шеф, начавший читать новый отрывок мемуаров, и беседа в салоне локомобиля потекла совсем в другом русле.

Прошло еще полчаса поездки. Реденькая пелена дыма за окном сгустилась и почернела – мы наконец прибыли в Петрополис.

Как и всегда по весне, столица империи тонула в зелени. Стоящие на стремянках рабочие развешивали на мертвые, черные от копоти скелеты деревьев нарядные изумрудные флажки. На темных от угольной пыли фасадах домов трудились маляры, крася лепнину нарядной ярь-медянкой. Сирень и тюльпаны, нарциссы и незабудки, жасмин и ландыши заполнили своими изображениями побитые кислотными дождями свинцовые рекламные щиты. Прожекторы, освещавшие путь людям в фабричном дыму, были забраны цветными стеклами, крася чугунные тротуары в приятный травянистый цвет. В общем, весна окончательно захватила наш город.

Наш локомобиль меж тем въехал на набережную Екатерининского канала, чьи переливающиеся радугой масляные воды уже освободились от грязного черного льда. Вскоре машина завернула на тупиковый путь, встав возле краснокирпичной громады сыскного отделения.

Распахнув бронированную дверь, я вышел на мощенный железными плитами тротуар и с наслаждением втянул в себя густой столичный воздух. Закашлялся и улыбнулся – дым отечества, как и всегда, был сладок и приятен. Впрочем, стоило нам сделать лишь пару шагов к сыскному отделению, как улыбка на моем лице истаяла так же, как и сошедший с тротуаров черный снег.

Возле входа в здание на тупиковом пути виднелся дорогой локомобиль. Непомерно длинный, сверкающий хромом, украшенный перламутровыми и костяными вставками, выкрашенный в нежнейше-розовый цвет, он гордо нес на дверях огромный герб в виде двух золоченых механических кротов, держащих в лапах гигантскую зубчатую шестерню.

Парослав Симеонович за моей спиной мученически простонал. Промышленница Кротовихина сумела стать сущим кошмаром для моего шефа. По степени губительного воздействия на человеческий мозг она превосходила даже мрачных жрецов Тараканьего бога, а по упертости легко могла сравниться с живущими в Сибири однорогами.

Только за последние месяцы она подкинула сыскному отделению целых три расследования, а затем после их окончания просто забрала заявления, обратив все работы в прах. И что самое худшее, Кротовихина была близкой родственницей министра внутренних дел Суховеева, а потому выслушивать вздорную промышленицу всегда приходилось лично Парославу Симеоновичу.

Зимой, например, Кротовихина появилась в сыскном отделении с делом о краже тридцати тысяч рублей из ее конторского сейфа. Как оказалось позже, обчистил его Жоржик – недавно нанятый промышленницей секретарь. Выходец из рода Грезецких, он был настоящей паршивой овцой в благородном дворянском роду, давшем империи немало великих изобретателей и ученых. Абсолютно неспособный к наукам, любящий выпивку и игру, он как раз проигрался в кости и решил за счет денег Кротовихиной поправить свое положение.

В марте пришла пора дела о пропаже фамильных драгоценностей промышленницы. Как выяснилось, их в уплату карточного долга вынес из особняка Кротовихиной тот самый Жоржик, уже успевший поселиться у нее в доме.

В начале апреля был розыск цыгана-инженера, что увел со двора Кротовихиной механического коня, но, конечно же, в итоге виновником пропажи вновь оказался Жоржик, на тот момент уже официально ставший женихом купчихи. Попытавшись подкрутить механизм перед скачками, он полностью сломал стоящую десятки тысяч рублей паровую машину и в панике закопал ее на ближайшем к особняку пустыре.

Как Жоржик ухитрялся проделывать все эти аферы и уверенно удерживать сердце одной из самых неприступных и богатых вдов столицы, ни я, ни шеф представления не имели, и нам лишь оставалось молча восхищаться уровнем его таланта. Впрочем, ясно было и другое – очередные конские махинации Жоржика Парослав Симеонович расследовать не желает от слова совсем.

– Виктор, я, пожалуй, в министерство внутренних дел отъеду, – мгновенно нашелся сыщик. – У меня там доклад скоро. Если Кротовихина спросит, скажи, что меня тут не было. Никогда.

Шеф ловко отступил к локомобилю и, прежде чем я успел напроситься с ним, спешно велел водителю трогаться.

0010

Осторожно войдя в сыскное отделение, я огляделся от дверей. Холл был пуст. Это обнадеживало. Значит, сейчас за промышленницу взялся дежурный агент. Искренне пособолезновав бедняге, я рывком перебежал открытое пространство и спешно поднялся по мраморной лестнице, направляясь к себе в кабинет.

Облегченно выдохнув, я прикрыл дверь – судьба благоволила, и встречи с Кротовихиной удалось избежать.

Сняв шикарный новенький плащ цвета свежевыпавшего пепла, я еще раз со вздохом оглядел испорченную пулями вещь и кинул его в шкаф. Затем притронулся к боку, все еще саднящему от бандитского удара, и вытащил из кармана мундира карманные часы на цепочке.

Изящные серебряные французские часы с хронографом, вечным календарем, репетиром и возможностью проигрывать мелодию «Боже, императрицу храни» не выдержали удара лишенной всяких дополнительных функций деревянной бандитской дубинки.

Я посмотрел на разбитый механизм.

– Черт, ведь недавно купил. Уже к ним привык.

– Думаю, их возможно починить? – Ариадна шагнула ближе. Осколки разбитого стекла вспыхнули синим, отражая свет ее глаз.

Я покачал головой, смотря на погнутый циферблат и вылетевшие шестеренки.

– Нет, дешевле будет взять новые. Ладно, не страшно. – Я пожал плечами, аккуратно отцепил брелок, цепочку и бросил часы в мусор.

Конечно, можно было сдать испорченный серебряный корпус какому-нибудь торговцу, но не пристало представителю благородного и древнего рода Остроумовых заниматься такими делами.

«Даже если до конца месяца у него от жалованья осталось двадцать рублей», – пронеслась в голове невеселая мысль. Отогнав ее подальше, я сел за стол, заваленный ворохами бумаг.

Заняться было чем и без взбалмошной Кротовихиной: революционеры взорвали локомобиль барона Фоллера – виднейшего члена Промышленного совета, из Военной коллегии похитили чертежи новейшего броненосного дирижабля, а на берегу Мертвого залива нашли тело рыбака, пробитое гарпуном из человеческой кости. И если с бароном уже была ясность – убийцы были установлены и объявлены в розыск, а по броненосному дирижаблю расследование плавно подходило к концу, то вот последнее дело вызывало немало вопросов, так как запросто могло быть связано с ритуалами жрецов сибирских богов.

Вспомнив, что год назад уже происходило подобное убийство, я отправил Ариадну в архив поискать это дело. Кинув на меня очень странный взгляд, она безмолвно ушла прочь.

Отсутствовала Ариадна подозрительно долго. Вернувшись, она положила мне на стол нужную папку, однако возвращаться на свое место напарница не стала и выжидательно посмотрела на меня.

– Что-то еще случилось? – Я отложил бумаги.

– Виктор, я проходила мимо кабинета дежурного агента и сочла необходимым заглянуть внутрь.

– И как там Кротовихина?

– Полагаю, что плохо. Она активнейшим образом источает из себя носовую слизь и слезную жидкость. Понаблюдав за ней, я пришла к выводу, что данные процессы вызваны не химическим, физическим или аллергическим воздействием, а ее огорчением. Также отмечу, что выделение жидкостей она приостанавливала лишь на время яростных криков, в которых неизменно требовала от дежурного агента немедленного предоставления ей Парослава Симеоновича.

– Господи, бедный шеф, мне его жалко. – Я покачал головой и принялся проглядывать принесенную напарницей папку.

– О, за Парослава Симеоновича не беспокойтесь, к счастью, потратив двадцать минут времени, я все же с огромным трудом сумела убедить Кротовихину, что вам, как герою оболоцкого дела, по силам решить все ее проблемы.

– Ты сделала что? – Папка выпала из моих рук.

Ариадна наклонила голову.

– Что вы на меня так странно смотрите? Виктор, у женщины случилась беда. А вы как раз попросили меня вести себя более… По-людски. Вот я посчитала, что помощь ей будет поступком весьма… Человечным. – Ариадна со щелчком улыбнулась. – Я же поступила корректно? Верно?

Я смерил напарницу обжигающим взглядом. Та лишь пощелкала веками в ответ.

– Ну спасибо, Ариадна. – Взявшись за голову, я нервно покосился на дверь, но ничего, кроме как кивнуть напарнице, мне уже не оставалось.

– Всегда пожалуйста, Виктор, все для вас. – Механизм очаровательно улыбнулся и открыл дверь кабинета, вызывая пострадавшую.

Госпожа Кротовихина вошла. Вернее, первой вошла даже не она. Первой в кабинете появилась ее шляпа. Ошеломительно огромная, украшенная фиалками и пунцовыми розанами, ветвями папоротника и ежевики, чучелами попугаев и вальдшнепов, шляпа производила настолько сильное впечатление, что, даже выгляни из этого райского сада сам змей искуситель, я бы, пожалуй, воспринял это как должное.

На секунду замерев, чтобы побороть застрявшие в дверном проеме поля, госпожа Галатея Харитоновна Кротовихина, шурша чудовищно безвкусным платьем и хлюпая носом, прошла в кабинет и тяжело села в кресло, не переставая при этом нервно комкать в руках респиратор из самой нежной розовой замши.

Купчихе было лет сорок. Рыжеволосая, полноватая, она обладала весьма симпатичным лицом, сейчас, впрочем, совершенно испорченным слезами.

Вошедший следом за ней мужчина, в отличие от Кротовихиной, напротив, был весьма спокоен и на заплаканную промышленницу смотрел с плохо скрываемым раздражением. Его тонкие пальцы сжимали изящную легкую тросточку. Строгий костюм-тройка, сшитый по самой последней моде, был безупречен и дополнен идеально подобранным шейным платком, заколотым булавкой с небольшим алмазом.

– Полозов, Орест Генрихович. Управляющий паровым консервным заводом госпожи Кротовихиной, – представился он.

И по его манере держаться, и по тому, что он представился первым, было ясно, что этих двоих связывают не только рабочие, но и дружественные отношения.

Я кивнул ему. Завод был мне известен. Богатой промышленнице принадлежало множество всевозможных предприятий по всему городу и в его окрестностях. Скотобойни и кожевенные мастерские, жироварни и фабрики, производящие смазочное костное масло. Однако самые большие прибыли ей приносил именно гигантский консервный рыбзавод в стоящем неподалеку от столицы Искрорецке.

Галатея Харитоновна меж тем молчала. Вытащив кружевной платок из розового шелка, она оглушительно высморкалась и уставилась в пол.

– Извините, все путается в голове, – наконец, неожиданно тихо произнесла промышленница. – То, что произошло, просто ужасно, но я совсем не знаю, с чего мне начать…

Я не торопил ее. Поведение промышленницы мне не нравилось все больше – создавалось впечатление, что на этот раз у нее и правда случилось что-то серьезное.

Налив воды из графина, я предложил ее даме. Галатея Харитоновна благодарно кивнула.

– Когда не знаете, с чего начать, стоит начинать с самого начала, верно? – мягко спросил я. – Так с чего все началось?

– С чего все началось? – Галатея Харитоновна задумалась, но затем вдруг резко кивнула сама себе. – С ворон. Все началось с ворон.

При этих словах управляющий Кротовихиной тяжело простонал и попытался прикрыть лицо ладонью, но промышленница уже начала говорить:

– То, что меня постигнет несчастье, я знала еще неделю назад. Первый знак появился тогда. Поутру я вышла из своего особняка и увидела каркающих на крыше ворон. Каждый знает, что ворона на крыше дома – это к горю. Но в то утро ворон было ровно тринадцать штук.

– Господи, ну Галатея Харитоновна, опять вы за свое. – На лице управляющего отразилось страдание. – Ну мы же вместе там были. Я трижды их считал. Одиннадцать их было, ворон этих. И, кажется, две из них вовсе были галки.

Галатея Харитоновна мигом стерла слезы и удостоила мужчину тяжелого взгляда.

– Тринадцать их было, я сказала. Итак, тринадцать ворон посетили мой дом. А следующий темный знак последовал через три дня. Служанка услышала посреди ночи страшные потусторонние стоны в подвале. Бедная девушка отважилась открыть дверь. Заглянув туда, она тут же рухнула без чувств, ибо увидела там окровавленный призрак в белых одеждах.