Золото

– Бриол… – слышу свой голос, но он как будто раздается издалека, словно разносится эхом у меня в мыслях. – В том городе мы жили.

Это был мой дом.

Она кивает, и тонкие пряди ее волос легонько развеваются, словно могут улететь, если бы они не крепились к ее голове.

– Вы были совсем маленькой девочкой, когда разгорелась битва, а потом вы пропали, Льяри. Что вы помните?

– Немногое, – хрипло признаюсь я, продолжая щипать себя. – Но помню это.

Мощеные улицы, запятнанные чернотой ночи. Треск обломков и спотыкающиеся шаги. Разбитые окна и валяющееся на земле стекло, напоминающее сверкающие звезды. Соломенные крыши, охваченные огнем, который перекидывается с соломинки на соломинку и облизывет стены.

Помню крики. Грохот, залпы на улице и обломки, сыпавшиеся с неба искрящимся дождем. Помню, как жалась к другим детям на улице, вкус страха и магии в воздухе, такой ощутимый, что к горлу подступал ком. Он подступает к горлу и сейчас – я даже чувствую вкус дыма и кожи, пропитанной гарью.

В глазах Ненет виднеется та же печаль, когда она нежно говорит:

– Вы и есть та золотая девочка, что пропала… И которая наконец к нам вернулась.

Я вонзаю ногти в ладонь, а затем растираю комки липкого золота и сжимаю их в кулаке, чтобы успокоиться.

– Так… где же вы были? – спрашивает она, и хотя Ненет произносит этот вопрос невзначай, я вижу, как она жаждет узнать правду.

Я опускаю руки по бокам, и золотистые крупинки падают на пол.

– В Орее, – осипшим голосом отвечаю я. – Я была в Орее.

Ее глаза становятся круглыми. На мгновение она просто смотрит на меня с недоверием.

– В Орее? Но… как?

Я качаю головой. Я задавала себе тот же вопрос столько раз, что кажется, на него уже и не найти ответа. Так уж случается с некоторыми вопросами – с той недостижимой истиной. Порой мы спрашиваем и спрашиваем, но ни ответа, ни удовлетворения не получаем. Эти вопросы оставляют в нас зияющие дыры, которые всегда будут истощать неразрешимыми загадками, и на большее рассчитывать не приходится. Остается только спрашивать.

– Не знаю.

– Многие вас искали. Вы исчезли бесследно. Вас объявили мертвой.

Кажется, будто кто-то давит мне на горло, пытаясь задушить.

– А моя семья?..

Я не могу произнести эти слова вслух. Совсем не могу. Но, похоже, Ненет прекрасно понимает, о чем я спрашиваю. Когда на ее лице появляется еще больше жалости, когда она качает головой, я получаю подтверждение того, о чем всегда подозревала, но по какой-то причине все равно чувствую, как глаза наполняются слезами.

Меня объявили мертвой, но на самом деле мертвы они.

В ту ночь в Бриоле мои родители погибли, а все, что у меня от них останется, – лишь жалкие воспоминания и эти выматывающие вопросы, на которые нет ответа.

В глубине души скребется печаль, отдаваясь внутри эхом и наполняя меня этим шумом. Я – сирота, и мне всю жизнь пришлось жить с этим чувством. Но теперь я точно знаю, что у меня нет семьи, что не сбудутся мои фантазии о воссоединении с родителями… Осознание этого заполняет эхом каждую мою частичку разума и души.

Я не слышу ее, но вдруг Ненет хватает меня за руку, и высохшее на моей коже золото остается у нее на ладони.

– Теперь вы здесь, леди Аурен. Наша новая пташка со сломанными крыльями прилетела домой. – Она смотрит на мои ленты, которые свободно ниспадают со спины. – Последняя урожденная Терли вернулась к нам золотым рассветом.

Я не чувствую себя рассветом. Я чувствую, будто мой горизонт стал блеклым.

Меня разлучили со Слейдом. Моя семья умерла. Я в незнакомом месте и окружена незнакомцами.

– Выходит, вы и правда фейри, – говорю я, а голова кружится от необходимости услышать это. – Вы – фейри, а мы и правда в Эннвине?

Она смеется, словно вопроса глупее ей в жизни не задавали.

– Ну разумеется, я фейри, и, конечно, мы в Эннвине. Вы упали с неба. А куда еще, по-вашему, привели бы вас богини?

Я сглатываю подступивший к горлу ком. Недоуменно смотрю на нее. Голова снова начинает кружиться, и меня покачивает.

– Думаю, мне нужно прилечь…

Ненет тут же становится серьезной.

– О, ну куда же это годится. Я всего лишь пожилая фейри, которая так рада разговаривать с самой Льяри. – Она похлопывает меня по руке. – Хорошенько поспите, чтобы прийти в себя. Отдых насыщеннее, если сон глубже, – повторяет она и направляется к выходу. – Когда оправитесь от странствия, вам станет намного лучше. А теперь отдыхайте, леди Аурен.

Она улыбается напоследок, а потом поднимает юбки и принимается спускаться вниз через отверстие в полу. Когда Ненет закрывает за собой люк, я остаюсь одна.

Я падаю навзничь на кровать и, чувствуя головокружение, накрываюсь одеялом, словно оно может меня обуздать. Словно может унять мои неистовствующие мысли.

Я в Эннвине.

Спустя двадцать лет я наконец-то здесь. Я начала получать ответы на вопросы, которые изводили меня десятилетиями, и не знаю, что чувствовать. Как пропустить это через себя. Когда узнаешь от другого кто ты, это приводит в замешательство. Я должна как-то совместить то, кем считала себя, с тем, кто я для них, и выяснить, как свести эти две Аурен воедино.

Если бы рядом был Слейд, я бы не чувствовала себя такой встревоженной. Такой неприкаянной. Он всегда находил способ напомнить мне о моей истинной сущности. Слейд помогал мне сконцентрироваться. Или, может, он и был моим центром. Может, поэтому без него я так неустойчиво себя чувствую.

Разлуку с ним я ощущаю так, словно меня… просеяли. Во мне проделали дыры, и все, чего я, опустошенная, теперь хочу – погрузиться в Слейда. Чтобы его присутствие придавало мне сил.

Я думала, что умру на Слиянии. Думала, что больше никогда его не увижу. А потом он пришел. Пришел за мной, как и обещал всегда, и стал злодеем, в котором я нуждалась. Он убивал ради меня, разрывал Орею на части, всячески пытался меня спасти.

Я просто хочу вернуться к нему. Эннвин взывал ко мне с тех пор, как меня из него выкрали, но теперь, вернувшись, я чувствую себя еще более потерянной. Потому что обрела себя рядом со Слейдом и только с ним по-настоящему буду ощущать себя дома.

Я люблю его неистово и буду страдать от боли, истекать ею и горевать, пока он меня не найдет.

А он обязательно меня найдет.

А потом я закрываю глаза и думаю о нем, тянусь к нему мысленно. Может, где-то в Орее его глаза тоже сейчас закроются. Может, он почувствует меня, и мы встретимся во сне. И там мы сможем немного побыть дома.

Потому как я поняла, что мой новый дом… это Слейд.

* * *

Вновь проснувшись, я вижу в щелях между досками, что уже стемнело. Похоже, я крепко и долго спала, потому что подноса с едой рядом нет, а вместо него на столе стопкой лежит одежда. На полу рядом бадья с водой, на краю которой висят две тряпки, а на полу лежит кусок мыла.

Когда я встаю, ленты волочатся за мной.

Как непривычно их видеть. Словно мне только приснилось, как они вернулись, и я думала, что по пробуждении они снова исчезнут. Но нет, я вновь чувствую спиной приятную и знакомую тяжесть.

Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ним, провести пальцами по шелковистой длине. Может, я и не могу ими двигать, но даже их присутствия и касания мне достаточно. Я никогда не думала, что снова испытаю это чувство.

Когда я вспоминаю, как презирала их раньше, как стыдилась их, меня переполняет боль. Они – часть меня, они и есть я, и теперь, когда у меня снова появился шанс стать с лентами единым целым, я не буду воспринимать их как должное. И кто знает – может, богини наконец-то прислушаются. Может, снова вдохнут в них жизнь, и ленты смогут двигаться, если только я проявлю терпение.

Я снимаю серое платье, радуясь, что могу избавиться от колючего одеяния со Слияния. Затем беру тряпку и мыло и моюсь, дрожа от холодной воды, когда отмываю кожу от грязи и позолоченной крови.

Приведя себя в порядок, я вытираюсь второй тряпкой. Мне оставили платье из ткани мягче, чем я носила в Орее. На ощупь оно кажется и бархатом, и шелком, но сшито не из них. Оно самого простого серого оттенка, по подолу и лифу изящно вышиты узоры голубоватого цвета. Платье слегка поношено и немного коротковато, но свободное и с низким вырезом на спине, позволяющим ткани свободно свисать и скользить по полу. Я этим буквально наслаждаюсь.

Обуви я не вижу, но мне все равно удобнее босиком. Ноги немного побаливают, корочка еще не сошла, но все выглядит намного лучше, чем до этого. Я замечаю на столе расческу и привожу в порядок спутанные локоны, заплетая их в свободную косу.

Но даже эти обыденные движения не могут унять растущую во мне тревогу. Мне не нравится на этом чердаке – с паутиной, беспорядком и заколоченным окошком. Не нравится не знать, где я и с кем. И, что еще хуже, я до сих пор чувствую себя истощенной после Слияния, а моя магия иссякла, отчего я стала уязвимой и вялой.

Тело гудит от желания поторопиться и уйти. Я хочу как можно скорее вернуться на место своего падения. Мне нужно узнать, открыл ли Слейд еще один портал и не явился ли сюда, чтобы найти меня. Я всем естеством рвусь с ним воссоединиться и отчаянно по нему тоскую.

А если он там, в поле, и не знает, где я? Неизвестно, сколько часов прошло с тех пор, как я потеряла сознание. А если он ранен? Если он снова открыл портал, и это отняло у него столько сил, что он нуждается во мне?

Я должна до него добраться.

Стремглав подбежав к люку в полу, я открываю его, затем выглядываю и вижу в тусклом свете лишь узкую лестницу. Я начинаю спускаться, на ощупь отыскивая выход с чердака.

Встав на нижнюю ступеньку, я осматриваюсь и понимаю, что оказалась в небольшой гардеробной, где прямо передо мной висят куртки и плащи. Я отодвигаю их в сторону, чтобы вылезти, и как только это делаю, одежда возвращается на место, снова пряча вход на чердак.

Я спотыкаюсь об огромные сапоги, но успеваю обрести равновесие, ухватившись за дверь. Открыв ее, я оказываюсь в небольшом коридоре и бреду на свет, проникающий из-за угла. Я вхожу в комнату, напоминающую гостиную. Здесь горят бра, погружая помещение в тусклый свет и подчеркивая нежно-голубые стены и уютную мебель вокруг незажженного камина.

Комната небольшая, но чистая, а окна закрыты тяжелыми занавесками. Я замечаю дверь в уборную и несусь к ней. Закончив, я замечаю свое отражение в зеркале и вижу вокруг глаз следы пережитого.

Вернувшись в гостиную, я замираю, когда слышу приглушенные голоса с другого конца. Они доносятся через дверь справа от камина. Подкрадываясь ближе, я обхожу мягкие кресла и стол, а затем осторожно прижимаюсь к двери ухом, пытаясь расслышать, о чем говорят. Но, как бы ни старалась, не могу разобрать ни слова. Я слышу лишь тихий гул женских голосов.

Я мешкаю, но вдруг дверь резко распахивается, обдав меня порывом воздуха. Я отшатываюсь и вижу, как передо мной резко останавливается целительница.

– О! – вскрикивает Эстелия, прижав ладошку к груди. – Леди Аурен! Я не ожидала, что вы проснетесь в такое время.

Я заглядываю ей за плечо и вижу большую кухню. Деревянные шкафчики и полки висят на желтых стенах, возле раковины стопкой сложена посуда, а на столе выстроены банки со всякими травами. Окно над раковиной, как и в гостиной, закрыто плотными цветочными занавесками так, что снаружи не видно ни щелочки.

Середину комнаты занимает широкий стол, который освещает кувшин, полный тех же голубых цветов с поля. Они излучают легкое сияние, наполняя помещение успокаивающим цветом. Рядом с Ненет сидит мужчина, они держат стаканы, от которых поднимаются клубы оранжевого пара.

Завидев меня, Ненет почти подскакивает со стула.

– Миледи, как рано вы проснулись! До рассвета еще полчаса. Вы выспались?

Я останавливаю взгляд на незнакомом мужчине. У него короткие волосы, которые кажутся голубыми из-за этих цветов, но, подозреваю, что на самом деле он блондин. На плече у него лежит кухонное полотенце, а вокруг крепкой талии повязан фартук, но лицо кажется добрым, а в глазах виднеется любопытство.

– Я очень хорошо отдохнула, – сообщаю я Ненет, переведя взор на нее.

Они втроем переглядываются, и у меня складывается впечатление, что та приглушенная беседа имела отношение ко мне.

– Наверное, вы проголодались, – прервав затянувшееся молчание, говорит Эстелия. – Проходите, я вас накормлю.

Мужчина воспринимает это как знак встать, когда я вхожу на кухню.

– Я Турсил. Ненет – моя бабушка, – сообщает он, вытаскивая из-за стола для меня стул. Теперь-то я замечаю легкое семейное сходство. У него такие же серые глаза. – Это огромная честь для меня, леди Аурен.

Я не совсем понимаю, что на это ответить. От их всеобщего благоговения я чувствую себя неловко и держусь настороженно. А еще мне не терпится вернуться на поле, и я буду чувствовать себя куда увереннее, если выйду на незнакомую улицу, когда встанет солнце, и увижу, что моя сила золотого прикосновения оживет.

Кивнув, я сажусь на предложенный стул и мысленно подмечаю завернуться в золото, чтобы оно всегда было при мне. Просто на случай, если понадобится призвать его, когда сядет солнце. Я постукиваю ногой по нижней перекладине стула, пытаясь не показывать своего нетерпения.

– Что я могу вам принести? – спрашивает мужчина-фейри. – Час назад мы снова пополнили запасы, поэтому у нас на кухне есть почти все.

– Турсил, вообще-то это моя кухня, – неспешно произносит Эстелия.

Он с улыбкой ей отвечает:

– Разумеется, любовь моя, но мы оба знаем, что я здесь главнее. Ты печешь и обслуживаешь посетителей, а я стою у плиты и готовлю.

Она закатывает глаза и смотрит на меня.

– Только потому, что однажды ты заявился в мой серветерий[1] и сказал, что я делаю ужасное рагу и ты можешь приготовить его гораздо лучше. Тогда я заставила тебя это доказать.

– И? – ухмыляясь, допытывается он.

Эстелия хмыкает.

– И оно оказалось… довольно сносным.

Он смотрит на меня и смеется.

– Лучшим. Слово, которое она ищет, – лучшим. Ей пришлось меня нанять.

Несмотря на внутреннее напряжение, я улыбаюсь. Это невозможно не заметить – их подшучивание и очевидная забота друг о друге заразительны.

– А теперь посмотри на нас, – говорит он ей, с ухмылкой приподняв светлые брови. – Я пробрался к тебе на кухню и в твою постель.

Она прищуривает глаза и тычет в его сторону указательным пальцем.

– Следи за языком, Турсил Терн, или я прослежу за тем, чтобы тебе везде был закрыт доступ.

Он добродушно усмехается, и я вижу ямочки на щеках, которые придают ему мальчишеский вид. Турсил целует ее в оранжевую скулу.

– Конечно, любовь моя.

Ненет закатывает глаза и смотрит на меня.

– Вы только послушайте их. Они безумно влюблены. Это даже немного возмутительно.

Я посмеиваюсь, но мне немного грустно. Я скучаю по Слейду так, словно в ребра мне вонзился нож.

– Вам не нравится любовь? – спрашиваю я.

– Я предпочитаю страсть, – как ни в чем не бывало отвечает пожилая фейри.

Я прыскаю со смеху.

– Не обращайте внимания на мою бабушку, – говорит Турсил и хлопает в ладоши. – Что ж, приступим. Давайте хорошенько вас накормим. Что вы предпочитаете, миледи? У меня есть буханка вчерашнего хлеба, или, если хотите, я могу нарезать фруктов или раздобыть пирожное…

Я качаю головой.

– Ценю ваши усилия, но на самом деле мне нужно вернуться на поле… куда я упала.

Все трое смотрят на меня широко раскрытыми глазами, и в них читается тот же страх, который я видела у фейри, собравшихся на поле. Неловкое молчание повисает между нами, словно рваные куски ткани.

Когда никто ничего не говорит, я продолжаю:

– Кто-нибудь из вас может показать мне дорогу?

– О, леди Аурен, вы не понимаете, – говорит Эстелия, качая головой с почти скорбным выражением лица. – То поле – последнее место, куда вам можно идти.

Глава 9

Аурен

Я недоуменно хмурюсь, и меня охватывает волнение. Тело напрягается, словно готовясь к прыжку. Я чувствую себя шатко. Неуверенно. Не понимаю, могу ли я вообще доверять этим людям.

– Почему я не могу пойти на поле? – настороженно спрашиваю я.

– Она не понимает, – шепчет Турсил, бросив взгляд на Ненет. – Она же ничего не знает…

Я резко выпрямляюсь.

– Не знаю чего?

– Вам нельзя выходить из дома, – говорит мне Эстелия. – Это небезопасно.

Выходить нельзя.

Небезопасно.

В голове неожиданно звучат слова Мидаса, и во мне тут же нарастает тревога. Я протягиваю руку за спину, чтобы ухватиться за ленты и переложить их на колени. Так я напоминаю себе, кем теперь являюсь. Я уже не та, что была раньше.

Я жестко смотрю на них.

– Много лет мне твердили точно такие же слова. Держали в клетке ради моей предполагаемой безопасности, когда на самом деле просто держали в узде. Так знайте же: я никогда и никому больше не позволю держать меня взаперти, какой бы ни была причина.

Янтарные глаза Эстелии от удивления становятся круглыми, и в них тут же появляется вина.

– Простите, леди Аурен. Я не собиралась… только хотела, чтобы вы были осторожны. Если они узнают, кто вы, то увезут вас.

Я настораживаюсь.

– О чем вы говорите?

– Гейзел – город Сайры Терли. Впервые она попала сюда и жила здесь до того, как стала принцессой. Вот почему большинство из живущих здесь до сих пор остаются лоялистами, вот почему нам вы можете доверять. Ваше появление здесь – ответ на наши молитвы.

– Ладно…

Она заправляет черный локон за заостренное ухо и с беспокойством на меня смотрит.

– Однако, когда вы упали с неба, оно ярко вспыхнуло. Своего рода разверзлось. Это выглядело странно. Большинство из нас сохранит в тайне правду о вашем прибытии, но, возможно, вас видели не только те, кто собрался на поле. А еще кто-то может заговорить об этом в присутствии того, кто не является лоялистом, – и это будет очень плохо.

– Почему?

Ее янтарные глаза прожигают во мне дыру.

– Потому как, хоть мы и верны Терли, многие в Эннвине… не придерживаются той же веры.

Она произносит это с таким выражением, что у меня возникает ощущение, будто по стенкам желудка скребут тяжелые камни, порождая беспокойство.

– Некоторым фейри не нравятся Терли? – неторопливо произношу я, пытаясь осознать, на что намекает Эстелия.

– Некоторые вас возненавидят. Примут за врага, которого нужно прикончить. Их слишком долго пичкали ложью о вашей семье, а другие совсем о вас позабыли. Монархия постаралась стереть из летописи вашу семью, сделать ваш род малозначимым для нашего королевства. Но Энвинн разделился. – Эстелия скрещивает на груди руки и прислоняется к большой раковине, кран которой украшен хрустальными ручками. – Минули сотни лет с тех пор, как на троне сидели Терли, но мы, лоялисты, помним. Мы верим в тот порядок. В Эннвине тогда царил мир, а наша земля и магия процветали. Сайра своим появлением покончила с войной. Объединила фейри. Многие из нас помнят золотой век, который наступил, когда ее короновали.

Я хмурюсь. Звучит хорошо, и я не понимаю, почему кто-то восстал против Терли. Не понимаю, за что меня можно ненавидеть.

– Но этот порядок наследования изменился в Эннвине несколько веков назад, когда один из Терли не захотел править, – говорит Турсил, и я перевожу взгляд на него. Он сидит напротив меня, положив локти на стол. – Все в Эннвине были потрясены, когда вместо него короновали нового преемника. С тех пор трон занимают Кэррики.

Это имя беспокоит меня так же, как оторвавшаяся нитка на рукаве, которая щекочет кожу.

– И с каждой новой коронацией Кэррика Эннвин все больше теряет тот сложившийся уклад, – с горечью в голосе говорит Ненет, сев рядом со мной и снова беря в руки чашку.

– Хуже всего было, когда правил Тиминнор Кэррик, – говорит Эстелия.

Турсил качает головой.

– Не знаю. Его внук Тайек – чертова угроза.

– Чем же они так плохи? – осторожно спрашиваю я.

– Они обложили всех ужасными налогами, – говорит Турсил. – С каждым годом доят из нас все больше и больше, вынуждая выживать. Они заставляют фейри, наделенных магической силой, служить монархии. Наводнили наши города королевской стражей.

– Но Тимминор поступил хуже всех, – возражает Эстелия. – Это он посеял ненависть к ореанцам. Призвал фейри вернуться в Эннвин, разделил семьи. Вынудил нас ненавидеть их и считать ничтожествами. Но по-настоящему он сгубил Эннвин, когда приказал разрушить мост.

Я округляю глаза.

– Мост Лемурии?

– Он самый, – кивнув, говорит она. – И с той поры Эннвин чахнет.

– Что вы имеете в виду?

– Земля, где находился мост, теперь мертва.

Я хмуро смотрю на нее.

– То есть?

Эстелия пожимает плечом.

– Сама я никогда не видела, но много слышала. Говорят, земля растрескалась и из нее выплеснулась смерть. Там не растет ни травинки. Все покрыто пеплом, сколь бы ни пытался смыть его дождь.

Я знала, что Седьмое королевство оказалось стертым с лица земли, как только уничтожили мост, но понятия не имела, что пострадала и земля Эннвина.

– С каждым годом мертвой земли становится чуточку больше, – говорит она. – И она подбирается к столице нашего царства, из-за чего король начинает опасаться.

– Так Эннвин наказывает нас, – вклинивается Ненет, сделав еще один глоток из дымящейся чашки. – Мы вообще не должны были ломать тот мост. Идиоты. Они все.

От обилия информации кружится голова.

– Кэррики всегда ненавидели ореанцев, но еще сильнее они ненавидели Терли, – продолжает Ненет. – По их мнению, когда Сайра связала мост с Ореей и объединила наши царства, она ослабила нашу землю и кровь. Разбавила ее кровью тех, кто не был наделен магией. Осквернила наш мир их присутствием. Ба! – восклицает она, презрительно взмахнув рукой. – Повторю еще раз: идиоты.

– Но на самом деле, – продолжает Турсил, – Кэррики ненавидят Терли, потому как те представляют угрозу их правлению. Пока жив хоть один представитель рода Терли, истинные наследники трона могут свергнуть Кэрриков. Выходит, вы, леди Аурен, теперь для них самая большая угроза. Теперь, когда вы вернулись, все решат, что вы захотите претендовать на трон. Лоялисты везде поддержат вас и обещание перемен.

Великие боги!

Я в потрясении смотрю на Турсила. Его слова капают на мою голову ледяным дождем и проникают под кожу, даруя невиданный дискомфорт. Мне становится не по себе оттого, что все взирают на меня с надеждой.

– Давайте проясним кое-что сразу, – говорю я. – Я не собираюсь никого свергать. Я здесь не для того, чтобы менять Эннвин или занимать трон. Я не королева.

– Золото на вашей коже утверждает обратное.

От его слов внутри все сжимается от разочарования.

– Я здесь только потому, что упала с неба. И только.

– Как и Сайра, – возражает Ненет. – И вспомните, сколько всего ей удалось сделать. Вы тоже можете принести много добра, Льяри. Вы здесь не просто так.

Я качаю головой, пытаясь освободиться от их надежд.

В их пристальные взгляды закрадывается разочарование.

– Я здесь, потому что в воздухе образовалась брешь.

Я здесь, потому что Слейд спас мне жизнь и придал смелости сделать прыжок.

При одной только мысли о нем глаза начинает щипать. Все тело сжимается, словно пытаясь заполнить пустоту. Я прижимаю руку к центру груди, где что-то ноет. Это ощущение растягивается, как туго натянутая веревка, и мне хочется ухватиться за нее и потянуть. Хочется притянуть его к себе.

Жилы сжимаются от отчаяния, и я комкаю ленты, лежащие на коленях. Они всегда тянулись к нему. Касались, заигрывали и танцевали.

Флиртовали.

Потом их не стало, а теперь нет и его.

Поэтому я вроде бы и ощущаю себя цельной… но и нет.

Я прогоняю прочь гнетущие мысли, когда Эстелия ставит передо мной чашку с чаем.

– Льяри, мы не пытаемся напирать на вас, но хотим показать, как воспримут люди ваше возвращение.

Турсил кивает.

– Это правда. Эннвин нуждается в переменах. Неприкрытая ненависть к ореанцам, поощрение разделения и борьбы между фейри, вознаграждение знати и наказание рабочих… все это планомерно уничтожило то, что когда-то служило добром, – говорит он. – Но мы, фейри, верящие в прежнюю монархию, всячески стараемся помочь оставшимся здесь ореанцам и поддерживаем наших соратников-лоялистов. Когда убили ваших родителей, а вы пропали, для всех нас это стало трагедией. Но Кэррики были счастливы, когда вас не стало.

– Скорее, они этому и способствовали, – бурчит себе под нос Ненет.

Внутри у меня все сжимается, и я стискиваю руками ленты.

– То есть… вы считаете, что моих родителей убили специально из-за политических целей?

– Мы всегда в это верили, – говорит Турсил. – Кэррики прекрасно знали, где жила семья Терли, как бы ни старались делать вид, что ваш род больше их не волнует. Живыми Терли несли для них угрозу. Та битва, что разразилась в Бриоле… она вообще не должна была случиться. Война давно закончилась. И как кстати, что город оказался разграблен. Что вы пропали без вести. В итоге всем быстро объявили о смерти вашей семьи, хотя ваше тело так и не нашли. Многие были убеждены, что вас похитили. Некоторые надеялись, что вас спасли, но время шло, и вера в то, что вы и правда погибли, стала крепнуть.