Золотой череп

Алексей Филиппов

Золотой череп

ЗОЛОТОЙ ЧЕРЕП

(старинный детектив)

Уездный город N с неделю уж возбужден да растревожен. Везде и всюду волнуются люди. Да и как им не волноваться, ежели такой знатный земляк нежданно-негаданно объявился. На каждом углу и на каждом перекрестке о том земляке пересуды с перетолками. С превеликим удовольствием волновался народ. А уж на базаре что творилось!

– А я его еще вот таким знал, – держа широкую ладонь возле колена, умилялся плешивый старик, торговавший плетеными корзинами. – Бойкий мальчонка был… Никто сладу с ним не имел… Э-хе-хе… В четырнадцать, почитай, из дома сбег… В Америку, видишь ли… Стервец… И при таком строгом отце…

– Помню я его батюшку, – заскрипел другой старец в драных портах и с холщовой сумой через плечо. – Сурезный человек. Жалко, что пожил маловато. А уж похороны у него случились, братцы мои… Сказка, а не похороны…

– И я помню, – выглянула из-за горки бледно-зеленых пупырчатых огурцов рыхлая курносая баба, – я, тогда еще девчонкой была… Супруга ихняя, покойница, пряников велела корзину нам подать. На помин души. Сладких… У-у-ух…

– Не о том вы сейчас, господа, не о том, – отчаянно волновался модный приказчик из чайной лавки, брезгливо перешагивая россыпь конского навоза. – Счастливая звезда над нашим городом явилась, а вы о каких-то похоронах с пряниками. О нас скоро в Париже заговорят, а вы…

По поводу Парижа приказчик, поди, погорячился. У Парижа других разговоров полно, а вот Петербург, по всем приметам, о знатном уроженце городка N непременно поговорит. По всем приметам так и получается. А как же не поговорить, если Иван Савельевич Буланкин, почитай, мирового значения открытие сделал. Говаривали, что двадцать пять лет Буланкин по тайге да по степям разным ходил и искал чего-то… И никто не думал, что он это «чего-то» отыщет, а он смог. Отыскал купеческий сын чудо любопытное и вез его теперь в столицу разным там ученым мужам показать. Пусть подивятся. Сказывали, что Иван Савельевич в сибирской тайге неведомого племени град древний обнаружил и всяческих богатств нашел видимо-невидимо. Чего там только не было, но ничто не могло сравниться с таинственным черепом из чистого золота: штукой драгоценной и мистической.

– Любую болезнь, как рукой снимает, – ведал в учительской комнате географ Урюкин. – Уникальный экспонат.

– Вранье, вероятно, – махнул рукой учитель арифметики Лобов, получивший мгновенный отпор от всего преподавательского состава городского училища.

– Как же враньё!? – раздраженно укоряли разгорячившиеся товарищи поборника точных наук. – Все ж верят! Золотопромышленник Бокин миллион за чудо давал! В газетах написано! И ученые высказывались. Там, дураки по-вашему?! Да?

– А вы читали газеты те? – не унимался Лобов, призывая коллег к потугам логического мышления. – Какие там доказательства? Чем они подкреплены? Какими фактами? Сплошная беллетристика!

И хотя фактов в учительской было, кот наплакал, но сдаваться никто не собирался. Так и спорили они до тех пор, пока сторож Еремей не забренчал колокольчиком, призывая спорщиков к уроку.

Не осталось в стороне всеобщего волнения и уездное начальство. Они собрались в доме вдовы фабриканта Глухова – Анастасии Павловны.

– Этакая удача! – радовался земский начальник Милютин, часто поднимая вверх указательный палец. – Теперь о нас многие услышат! Такое дело и до государя императора вполне дойти может. До самого верху, так сказать… Такой земляк… Господа, может быть, нам следует объявить подписку на памятник господину Буланкину. Я уж в городском саду и место присмотрел.

– Погодите вы с памятником, Илья Николаевич, – слегка осадила радостного начальника Анастасия Павловна, – пусть сперва этот купец нам покажется, а уж потом и решим…

– И то верно, – поспешно согласился с вдовой мировой судья Брыкин. – Нечего заранее дифирамбы слагать, посмотрим сперва, а то уж больно велика честь… Мало ли, чего он там отыскал… У нас, поди, каждый день люди чего-нибудь да отыщут… Что ж всем памятники после этого ставить? Правильно я говорю, Анастасия Павловна?

– Неужто правда, что череп тот магической силой обладает и всякую болезнь излечить может? – вздохнул почтмейстер, поглядывая через приоткрытое окно на темнеющую улицу. – Непременно прикоснуться хочу.

– Болтовня все это, – прибил на столе комара уездный воинский начальник штабс-капитан Хрюкин. – Не верю!

– Еще один Фома неверующий, – заегозил на стуле попечитель городского училища Смуров. – Флюиды у черепа того. Наукой доказано!

Все заспорили, и только полицейский исправник здешний – Иван Иванович Ермаков, молча, сидел в углу межу большим черным роялем и увядающей пальмой.

– Свалился этот Буланкин на мою голову с черепом своим, – думал уездный полицейский чин. – А если случится чего? Народ-то сейчас ушлый пошел, на ходу подметки режет. Да еще телеграмма эта…

Вчера пришла исправнику телеграмма о том, что, по слухам весьма достоверным, прилюдно грозился некий столичный преступник Серафим Колодяжный, на череп сей славный посягнуть. Выходит, что и до преступного мира столицы слава о чудесной находке купца Буланкина докатилась…

– Будь она неладна, – пробормотал себе под нос Ермаков и, не прощаясь, удалился из спорящей залы.

Встречали Буланкина полуденным поездом. Когда солнце выбралось на самый верх сверкающего бледно-голубого небосклона, народ повалил к железнодорожной станции. До стации от города было не меньше двух верст, и сейчас эти две версты живо напоминали муравьиную тропу. Сущим столпотворением шел к станции счастливый народ.

Поезд задержался не меньше, чем на час. Первыми на перрон выскочили молодые люди из местных, которые еще затемно поехали в колясках с букетами роз навстречу поезду и на предыдущей станции сели в вагон к знаменитому путешественнику. Им очень не терпелось и хотелось вперед всех приветствовать знатного земляка.

– На три дня у нас остановятся! – радостно кричал народу сияющий, словно праздничный самовар, приказчик из чайной лавки. Приказчик тоже был из рядов передовой молодежи.

– На три дня, на три дня, – эхом прошелестело по толпе.

– И к чуду прикоснуться дозволено будет! – еще раз обрадовал толпу приказчик.

– Дозволено будет, – сей же момент отозвались люди.

А потом к народу вышел он. Иван Савельевич Буланкин. Дородный господин среднего роста, в годах, с усталым лицом, на коем красовался широкой толстый нос, а вот глаза у купца были чуть-чуть впалые и серого цвета. Борода его слегка встрепана, но не настолько, чтоб назвать её неаккуратной. Приличная борода. Одет путешественник, несмотря на полуденную жару, в легкое просторное пальто.

– Чего ж он пальту не сымает? – удивилась одна бойкая бабенка и толкнула локтем в бок, стоявшую рядом товарку.

– Чай, настудился в своих тайгах, а теперича отогревается! – засмеялась товарка. – Там, ведь, застудиться немудрено.

А купца Буланкина, между тем, подвели к Анастасии Павловне. При этом весь уездный бомонд притих, затаил дыхание, а потом радостно выдохнул. Купец Анастасии Павловне пришелся по нраву. Она взяла его под ручку и повела к своей коляске. Сразу же за ними встали четыре крепких молодца не из местных, в руке у одного из них был кованый ларец. По пути Анастасии Павловне и Ивану Савельевичу попался сиреневый куст. Гость остановился перед кустом, шумно вздохнул, осторожно взял в ладонь соцветие и припал к нему носом. Народ обрадовался, можно сказать, до слезы. Город N славился своей сиренью на всю округу и гордился этой славой от всей души. Пред самой коляской, толпа засуетилась и вытолкнула прямо под взор Буланкина пьяненького старичка в потрепанном чиновничьем сюртуке с кривыми заплатами на локтях. Гость без единого слова и так крепко обнял старичка, что тот жалобно ойкнул, а толпа еще раз обрадовалась.

– Узнал! – пронеслось по нестройным рядам. – Узнал, ведь! Через столько-то лет!

Когда Буланкин, садясь в коляску, слегка отступился и ткнулся носом в юбку Анастасии Павловны, про счастливого старичка сразу же забыли, а он всё стоял на дороге и громко рассказывал неведомо кому.

– Эх, Ванька, Ванька… А как мы с ним в третьем классе бранное слово на коляске попечителя нацарапали. Эх, Ванька… А я б тебя…

Исправник Ермаков наблюдал за действом с пригорка. В двух шагах от хмурого исправника стояли его подчиненные, радости в их глазах не наблюдалось и малой толики. Исправник был весь во внимании и зорко высматривал незнакомых да подозрительных, какие старались подобраться поближе к знатному гостю. Городовые то и дело бегали к толпе и тащили оттуда, не приглянувшихся их начальнику личностей. Первым притащили молодого господина в модной шляпе, в черном сюртуке, поверх бледно коричневого жилета. Этот молодой человек не понравился Ермакову тем, что уж очень он рьяно в толпе шнырял и всё норовил поближе к Буланкину подобраться.

– Как вы смеете?! – пронзительно громко возмущался модный господин, когда приволок его дюжий унтер-офицер под очи уездного полицейского исправника. – Я репортер губернской газеты Милованов! Я на вас фельетон напишу! Позор!

Репортера, от греха подальше, исправник решил отпустить и велел привести высокого черноволосого красавца с орлиным носом и в светлой летней паре: тот оказался доцентом какого-то университета. И его отпустили, пока, за неимением улик. Затем был пьяненький мужик в синей рубахе, который чистосердечно поведал полиции о том, что он рвался сквозь толпу, чтоб ученого медведя узреть. Очень расстроился мужик, когда ему рассказали, что ученых медведей в этой толпе не было ни одного. Следом за мужиком студента технического училища привели: староват он показался стражнику для студента.

Мурыжили студента, пока тот бумагу не показал. Еще пару подозрительных заметили, но привести не успели. Ермакова позвала к себе Анастасия Павловна.

– Иван Иванович, – улыбалась фабрикантша исправнику, сидя в своей коляске, – нам надо очень надежную охрану обеспечить сему чуду. Очень надежную. – Анастасия Павловна указала ладошкой на ларец, стоящий у её ног.

– Да не стоит всё это Вашего беспокойства, – тоже заулыбался знатный гость. – Ребята мои посторожат. Они…

– Ну, что вы, Иван Савельевич, что вы, – безапелляционным тоном перебила гостя Анастасия Павловна. – Вы же только что мне рассказали, что ваши люди трое суток глаз не смыкали в усердии своем. Пусть отдохнут. Неужто мы охрану не обеспечим? – Фабрикантша строго посмотрела на исправника.

– Неужто? – эхом повторил за Анастасией Павловной чуть-чуть задремавший на солнышке уездный предводитель дворянства.

– Обеспечим, – прохрипел сердито исправник. – В общественный банк положим, там запоры крепкие, а у дверей я унтер-офицера поставлю.

– Вот и славно, – ласково проговорила фабрикантша и велела трогать.

Сперва поехали храм на торжественный молебен. Вокруг храма сразу же гуляние народное случилось. Самовары кипят, пряниками торгуют, квасом. Не обошлось на гулянии и без напитков покрепче. Под малосольный огурчик да под гармошку в такой прелестный день – благодать сущая. Веселятся люди, одним словом. А чего ж не повеселиться? Надоела всем скука уездной жизни, хуже горькой редьки. И такой счастливый случай! После храма, гостя ведут в ресторацию, а народ следом: в другое место самовары несут. Тут и гармошка еще заливистей жару дает.

– И-и-ех! Кум до кумы судака тащит!

Ближе к закату все вместе с гармошкой шествуют в сторону банка, чтоб чудо на ночь пристроить.

Буланкин в банке всё осмотрел и остался весьма доволен увиденным.

– Действительно, место надежное, – крепко пожал он руку здешнему управителю. – Только, и мне надо уголочек здесь определить. Я на полу готов…

– Какое еще уголочек? – насторожилась Анастасия Павловна.

– Я, Анастасия Павловна, любезная Вы моя, здесь должен спать, – степенно припал к ручке фабрикантши Буланкин. – Не пускает он меня от себя. Пятьдесят метров могу еще отойти, а дальше ежели, так нутро огнем жжет. Рядом я с ним должен быть. Здесь мне придется переночевать. В здании не разрешат, так в саду устроюсь… Мы люди привычные…

– Никаких «в саду»! – топнула ногой Анастасия Павловна. – Вам уже в моем доме приготовлено. Чтоб мы такого гостя да без приличного ночлега… Не позорьте нас перед людьми-то! И чуду вашему место заветное есть. У меня во флигеле есть чулан без окон, вон там пусть оно и лежит, а возле дверей мы полицейскую охрану поставим.

Буланкин еще чуть-чуть попробовал противиться, но Анастасия Павловна стояла на своем, словно скала моря Адриатического. А когда купец окончательно согласился идти к дому фабрикантши, из толпы на коленях выполз к нему местный юродивый Кирюша. Выполз и выпрашивать:

– Дай рублик, господин хороший! Дай рублик!

Анастасия Павловна шепнула, чуть смутившемуся гостю.

– Дайте ему монетку. На счастье.

Гость торопливо похлопал по карманам и зыркнул на своих молодцов, один из которых тут же выдал просящему полкопейки. Юродивый получив монету, пустился в пляс. Наплясывая, он вроде бы как пел.

– Благодетель, благодетель. Благодетель, господь бог… – гнусавил Кирюша. – Слуги, слуги… Благодетель, благодетель, господь бог…

Так с песней он и провожал шумную процессию к хоромам фабрикантши. И гулял там народ весело да дотемна.

Исправник самолично осмотрел чулан, прежде чем туда поставили ларец с чудесным черепом. Располагался тот чулан в просторном, но очень захламленном флигеле: сюда давно уж всю ненужную мебель складывали. Слуга купца поставил ларец в чулан, дворник тут же навесил большой замок на чуланную дверь, а ключ с нижайшим поклоном был вручен Буланкину. И все разошлись: простой народ пошел на улицу догуливать, а состоятельный на бал, какой Анастасия Павловна в честь знатного гостя затеяла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.