Похититель бессмертия

* * *

Посланница-Ультрафиолет подошла ближе. Я еще крепче сцепил пальцы за спиной, но отчего-то был уверен: она знает, что меня колотит от страха.

Нас теперь разделяло меньше фута, так что наши лица освещали не расставленные Посланниками фонарики, а ее зловещие фиолетово-черные огни.

– Как вас зовут, юноша?

– Шон Рен, – ответил я.

– Кийстромец, – констатировала она с той же уверенностью, с какой я назвал свое имя.

Я его всегда произносил с родным выговором. Можно было, конечно, от него избавиться, с моими способностями к фонетике я мог научиться говорить на сестринском как на родном. Итаку уничтожили восемь лет назад, и я навсегда покинул родную планету. Я знал, как произносить свое имя с республиканским выговором – но тогда оно перестало бы быть моим.

Ультрафиолет глядела на меня так, будто все это знала.

– И вы действительно свободно говорите на аменге?

– Разумеется, – кивнул я, и тут до меня кое-что дошло.

Во-первых, эти Посланники сами не говорят и не читают на аменге. Что странно, ибо все знают: Посланники не умирают от старости. Их можно убить, значит, взамен убитых должны рождаться новые, но упоминания об их расе появились в человеческих хрониках примерно в то время, когда потерпел бедствие этот корабль. То есть старшие из Посланников могли свободно говорить на аменге. Я решил, что Ультрафиолет как раз из таких, но если бы она знала аменг, то не стала бы тратить время на проверку моих способностей. Из их слов было ясно, что они перехватили тот же самый сигнал, что и сенатор. Значит, знали, что здесь, на «Безымянном», понадобится аменг. Но почему они, бессмертные, не отправили сюда кого-то достаточно старого, чтобы говорить с древним кораблем на его языке?

И во-вторых, им здесь что-то очень нужно – и почти наверняка это данные по Философскому Камню. Задумай они довершить то, что начали тысячу лет назад, и просто уничтожить их, то взорвали бы корабль прямо здесь, на орбите. А не высаживались бы на него и не проявляли интерес к переводчику.

– Это полезный навык, – добавил я, – но бесплатно я не работаю.

Посланница склонила набок свою древнюю голову, над которой не властно время.

– И какова цена этого вашего навыка, мистер Рен?

Я вспомнил переговоры с Квинт и решил повысить ставку.

– Три жизни.

Индиго, стоявший за плечом Ультрафиолет, пристально взглянул на меня.

– Да он и вашей-то жизни едва стоит, что уж говорить о двух других, – сказала Посланница.

– Три жизни, – повторил я.

– Я видела ваши руки. И знаю, что кийстромцы метят пальцы ранами в знак траура.

Все так же держа руки за спиной, я скользнул пальцами по шрамам на тыльной стороне другой ладони. Они покрывали ее от запястья до кончиков пальцев.

– Должно быть, при освоении Кийстрома погибло много ваших друзей, – продолжала Ультрафиолет, – и я понимаю: вы не хотите потерять оставшихся. Но сами вы пережили войну, сохранив руки, ноги и все прочее, верно? Так стоит ли эта услуга трех жизней и ваших целых костей в придачу?

Горло вдруг перехватило, и отнюдь не только из-за сухого воздуха.

– Если я буду ранен, это вас задержит. Три жизни и целые конечности. Это мое последнее слово.

Она молча рассматривала меня. Вокруг глаз и у рта у нее виднелись тончайшие морщинки. Сколько же лет должно быть нестареющей Посланнице, чтобы они появились?

– Значит, три жизни, – наконец сказала она. – Седьмой, заберите у них оружие.

– Погодите! – вырвалось у меня, когда она отвернулась. – Как хоть к вам обращаться?

– Я – Первая.

Она, значит, Первая, Индиго – Второй, а тот, красный, что обыскивал сейчас Квинт и Бенни, – Седьмой. Цвета означают ранги, и имена, возможно, тоже.

Индиго, то есть Второй, подошел ко мне. Трудно называть живое существо по номеру, даже такое бездушное, как Посланник, – получается как-то неестественно. К тому же теперь надо каждый раз мысленно пересчитывать цвета радуги. Первая прямо сказала, что ее номер – это имя, но остальные ничего подобного не говорили. Значит, буду мысленно называть их по цветам, решил я. Первая развернулась и пошла прочь, я смотрел ей в спину, а Индиго в это время принялся меня обыскивать.

Было ясно: босс Квинт при подготовке нашей операции не знал кое-чего важного. Но если сейчас смыться, договор утратит силу, и он запросто может с нами покончить, чтобы замести следы. Это если импланты не рванут еще раньше – когда мы покинем разрешенный периметр. Выход только один: найти-таки нужные данные и надеяться, что Посланники оставят нас в живых.

Индиго закончил с обыском и аккуратно подтолкнул меня к остальным. Первая мигнула ему темно-синим, я двинулся к Бенни и Квинт, а Посланники разделились и вышли через двери в стенах: Желтый и Голубой – через одну, Оранжевый и Зеленая – через другую, одинокий Индиго – через третью. Красный и Первая остались. Нас от них отделяло вполне приличное расстояние, но только круглый идиот решил бы, что теперь можно сбежать.

– Надо валить сейчас, пока их нет! – зашипела Квинт.

– Совсем рехнулись? – воскликнул я, забыв об осторожности. – Да любой из них может прикончить нас одним мизинцем!

– Тот темно-синий, что убил Лию, ушел. Он явно самый сильный и опасный из них, иначе они бы не выслали его вперед. Другого такого шанса не будет!

– Мы сбежим, – шепнул я, решив пока не спорить. – Обязательно сбежим, при первой возможности. У нас нет выбора, они только и ищут повод нас убить…

У Квинт в горле как-то странно булькнуло.

– …но пока не собираются, – поспешно добавил я. – Нельзя просто так свалить, нужны благоприятные обстоятельства. Для начала надо выбраться отсюда.

– Я знаю как, – подал голос Бенни.

– Как?

Вместо ответа он поднял руку, на которой тускло поблескивал ортез. Его родной, самодельный. С крохотной однозарядной пушечкой на самом запястье.

Красный, когда обыскивал Бенни, не обратил на эту штуку внимания – просто не знал, что это такое.

Я проследил за взглядом Бенни – он уперся в спину Первой.

10. Прах и кости

Первая по-прежнему стояла к нам спиной. Даже Красный, отвернувшись, смотрел в коридор. Пальцы Бенни скользнули по предохранителю на запястье…

В проеме за левой дверью мелькнули темно-синие огни. Я резко дернул Бенни за руку, и тот успел ее опустить прежде, чем вошел Посланник-Индиго.

– Мы собираемся выбраться из этой переделки так, чтобы никто не погиб, – сказал я тихо, наклонившись к нему, – просто доверься мне.

Позади нас быстро замерцало темно-фиолетовым: Индиго, видимо, говорил какую-то сложную фразу. Когда он вошел, замигало и в других коридорах: остальные тоже возвращались. Момент для идиотских выходок был упущен.

– Мистер Рен, – позвала Первая, когда мигание прекратилось, – за мной.

С этими словами она вышла в левый коридор, свет ее ультрафиолетовых огней пронзал кромешную тьму.

Остальные Посланники молча смотрели на нас.

Я, не говоря ни слова, последовал за ней.

* * *

Сверхсветовой двигатель и искусственная гравитация – две грани одной и той же технологии, придуманной каким-то самодовольным изобретателем в звездной системе, известной на тот момент как Терра Нова. Тогда в ней правили Посланники, как сейчас в Марии Нова.

Говорят, когда новость об этом разлетелась, ученые, конструкторы и инвесторы толпами устремились на крохотный спутник, где изобретатель развернул свою лабораторию. И узрели там плоды его трудов – со старыми гаечными ключами в качестве подпорок и пластиковыми стяжками вместо крепежей. Два компонента основного механизма держались на местах только благодаря шарфу одного из аспирантов. Если бы не он, столкновение противоборствующих материй спровоцировало бы взрыв, который разнес бы в клочья половину спутника.

Как только лабораторию «разминировали», Терра Нова тут же принялась осваивать новую технологию. Спустя неполные десять лет ее жители получили возможность носиться по всему галактическому сектору, то тут, то там создавая заделы для будущих внешних колоний. А также поспешили обрадовать известием о новых технологиях соседей в системе Мария Нова. В те времена власть в Системах-Сестрах принадлежала одному правительству – посланническому. И оно не считало важным делиться знаниями.

«Безымянный» был на сотни лет старше ССД и антиграва. Он имитировал гравитацию путем центростремительного ускорения. Древнее космическое судно вращалось, а мы шли по ободу этого исполинского колеса. Возможно, именно поэтому я так нетвердо шагал по длинному темному коридору вслед за Первой. Вестибулярный аппарат уверял, что мы идем по прямой, но визуально пол впереди еле заметно изгибался.

Темнота была непроглядная, и в стенах ни одного, даже мутного, окошка, куда мог бы проникать свет звезды снаружи. Посланники погасили свои огни, чтобы те их не слепили, и пользовались только фонариками. Нам, «поисковой группе», фонариков не оставили – забрали все, кроме запаса еды и воды. Пространство вокруг теперь состояло из отсветов фонариков, пляшущих по стенам, потолку и неровному полу. В этом скудном свете еле заметно угадывались очертания дверей в стенах да местами свисала их отвалившаяся окантовка. О размерах коридора можно было судить только по тому, как в нем отражается звук.

Первая шла впереди, ее легкая фигура маячила в нескольких шагах передо мной. В отличие от Индиго, чей длинный нож виднелся из-за плеча, ее парные клинки были прикреплены к поясу на бедрах с каждой стороны и торчали вниз, словно маховые птичьи перья.

Воздух здесь был безвредный – я заметил, как Зеленая сверяется с карманным сканером, – но тяжелый, спертый. Неприятно пахло вроде бы прогоркшим маслом, я все никак не мог вспомнить, откуда мне знаком этот запах. Потом вспомнил.

– Здесь, на корабле, водятся тараканы, – сказал я.

Сзади донеслось брезгливое фырканье Квинт.

– Спасибо за предупреждение, мистер Рен, – сказала Первая.

Она это и так знала. Но если здесь есть тараканы – и, судя по запаху, достаточно много, хоть они и прячутся от фонарей, – значит, на «Безымянном» могли остаться живые. И остались – по крайней мере, Огнеглазка.

– Это корабль поколений, – добавила Первая. Она шла с фонариком и, в отличие от меня, не думала, куда поставить ногу. – У него надежная система самовосстановления. И, скорее всего, где-то есть возобновляющиеся ресурсы воды и пищи – всего, что нужно людям.

– Людям больше не нужны корабли поколений, – сказал я. – Мы из них выросли, как из детских ботинок. Они утратили свое значение, как и Посланники.

Первая устремила на меня неподвижный холодный взгляд: так горная вершина смотрит на солнце, хоть и близкое, но неспособное растопить ее древний ледник. Бес внутри меня возликовал: один – ноль в пользу Шона Рена!

До изобретения сверхсветовых двигателей люди рождались, взрослели, старели и умирали на кораблях, летящих в межзвездном пространстве. Поэтому мы и нуждались в Посланниках – именно «нуждались», в прошедшем времени. Их власть во многом проистекала из способности тратить на межпланетное путешествие не всю жизнь, а лишь крошечную ее часть. Несколько десятилетий попросту не имели для них значения.

Но потом ССД все-таки изобрели, и технологии Посланников стремительно устарели. А поскольку в масштабах меньше полувека Посланники мыслить не привыкли, они долго не могли осознать угрозу, которую несет им новое изобретение людей. Так, первый и единственный раз, человеческие технологии опередили посланнические, и это имело серьезные последствия. Со временем до Посланников все-таки дошло, какое преимущество дает людям новая технология, они приняли меры для восстановления своего авторитета, но так и не осознали, насколько ситуация успела выйти из-под их контроля.

– Женщина, которой удалось скрыться, тоже из вашей группы? – спросила Первая.

– Какая женщина?

– Та, что спряталась от Второго в стене.

– Я ничего о ней не знаю.

– Значит, она не была вашим связным на этом корабле?

Связным? Да никаких связных здесь быть не может, люди покинули его тысячу лет назад… Если только не верна моя догадка, что Огнеглазка – член его исходного экипажа и что ее сначала обессмертили, а потом бросили здесь на веки вечные.

Но в таком случае она должна говорить на аменге. И значит, я здесь единственный, кто сможет с ней общаться.

– Повторяю, я ничего не могу сказать об этой странной женщине. А если бы и мог, разве вы бы мне поверили?

Первая оглянулась на меня через плечо. В непроглядной тьме ее лицо подсвечивали только темно-фиолетовые огни, да и то не полностью. Глаза оставались в тени и были двумя черными провалами, а высокие скулы, наоборот, выделялись и белели, словно голые кости черепа. На меня глядела потусторонняя вечность. Сколько еще мой внутренний бес сможет испытывать ее бессмертное терпение? И что будет, когда оно иссякнет? Она внушала ужас, причем совсем иной, нежели босс Квинт.

На следующем шаге нога куда-то провалилась, под ней хрустнуло в темноте, и лодыжку словно сжали чьи-то челюсти. Сзади протянулись руки, подхватили и помогли выпрямиться. Индиго не дал мне упасть.

Первая остановилась, остальные через некоторое время тоже. Индиго наклонился и посветил фонариком туда, куда я наступил.

Там блеснуло что-то желтоватое, с острыми, сколотыми краями, похожее на клетку из слоновой кости. Очень характерной, узнаваемой формы.

Это была человеческая грудная клетка. И я проломил ее ногой.

11. Знаки во тьме

Индиго ухватил мою ступню и высвободил из костяного захвата. Острые концы обломанных ребер поцарапали искусственную кожу ботинок, но насквозь не пробили. Я поспешно выдернул ногу из его пальцев, но Посланника интересовала не она, а грудная клетка. Древняя, пожелтевшая, без единого ошметка плоти, она своими тонкими, точными изгибами напоминала музыкальный инструмент. Индиго кончиками пальцев осторожно перевернул ее.

Я наклонился рассмотреть получше. С ребрами было что-то не так.

– А это что? – спросил я, указывая на второй пролом в грудной клетке, рядом с тем, который остался от моей ноги.

– Смертельная рана, – ответил Индиго.

Голос оказался мягкий, негромкий, словно он привык говорить в тишине библиотеки. Я вздрогнул от неожиданности: думал, ответит Первая.

– Можете сказать, что именно его убило?

Индиго вертел грудную клетку так и эдак, подцепив пальцем за ребро.

– Или это посланническая тайна?

– Не совсем, – отозвался Индиго, убирая руку. Грудная клетка неустойчиво закачалась на полу. – Когти.

Я глянул еще раз и теперь заметил не только пролом на месте одного из ребер, но и царапины на соседних. Там, где что-то прорвало плоть и добралось до костей. Решил измерить отверстие: положил руку на ребра и стал сдвигать пальцы, пока они не совпали с отметинами.

На ребрах отчетливо просматривались четыре одинаковых зарубки, по одной напротив каждого пальца, а большой я загнул вниз. Для моей руки все же было узковато.

Я скользнул взглядом по ладони Индиго – узкой, длиннопалой. Вот она идеально подходила под размер раны. То, что вонзило когти погибшему в грудь, было размером примерно с человека, только с более узкими кистями. С чем же столкнулись наши предки здесь, на безымянном корабле, в последние дни его жизни?

Первая замигала в нашу сторону огнями цвета индиго. В конце фраза посветлела, перешла в почти голубой. Вопросительная интонация?

Индиго ответил – полным спектром, в порядке возрастания интенсивности: от красного до темно-фиолетового. Первая кивнула каким-то своим мыслям и обратилась ко мне:

– Поднимайтесь, мистер Рен.

– Как думаете, что могло его убить?

– Что-то, обитавшее здесь тысячу лет назад.

Первая мигнула белым так, чтобы видели остальные Посланники, и они снова двинулись вперед.

– Подождите!

Индиго просто бросил грудную клетку на пол, и она чуть покачивалась в пыли, среди осколков ребер. Опустившись на корточки, я собрал эти осколки и попытался пристроить на место – туда, где они были, пока я не наступил.

– Это необходимо, мистер Рен? – спросила Первая.

Я сгреб в кучку то, что совсем раскрошилось, ссыпал внутрь, поближе к позвоночнику.

– Не хочу, чтобы его дух разозлился на меня и начал преследовать.

– Мертвые – последнее, чего вам стоит бояться на этом корабле.

В Республике бытовало много религий, но сейчас большинство верило в Искупителя. На Кийстроме нас всех с детства учили дарить жертвенную кровь Богу, Пролившему Кровь За Нас, что в Республике по большей части полагали варварством. Избранных было так мало, что они вообще не считались за отдельную конфессию, а у Посланников, как я слышал, и вовсе не было никаких богов. Так что я понятия не имел, кому молился тысячу лет назад обладатель этих костей.

Но что мог сделать, то сделал. И надеялся, что покойный не слишком на меня обидится. Я прижал ладонь ко лбу, потом к сердцу, потом скрестил руки на груди, как учили священники на Кийстроме. Для правильной отходной молитвы требовались три человека, которые встали бы над костями священным треугольником. Но здесь был только один – я сам…

Чья-то рука коснулась моей протянутой вперед ладони. Я спутал слова, сбился, открыл глаза. И увидел Индиго, который склонился над останками с другой стороны, положив свою ладонь поверх моей. Другую руку вытянул в сторону – туда, где должен стоять третий скорбящий, дополняя треугольник.

Двое – по-прежнему мало, но все же лучше, чем один. Индиго выжидающе смотрел на меня темными, нечеловеческими глазами, и я продолжил молиться. Когда закончил, он убрал руку с моей руки, и от его прикосновения не осталось даже намека на тепло.

– На ритуальные шрамы у нас нет времени, – равнодушно сообщила Первая, когда я выпрямился.

Я стал бы резать руку только в память о ком-то, кого знал лично. А эти останки принадлежали незнакомцу. Странно, подумал я: почему Индиго так хорошо осведомлен о кийстромских обрядах, а Первая – нет?

Мы двинулись дальше. На полу виднелись еще кости, и мне кое-как удавалось на них не наступать. Я глядел под ноги, гадая, сколько здесь останков, сколько мужчин и женщин погибло в этом зале тысячу лет назад

Первая снова остановилась: мы вышли к перекрестку. Она посветила фонариком в один коридор, потом в другой. Потом над развилкой, и луч выхватил из темноты вырезанные в стене полустертые надписи на аменге.

– Читайте, мистер Рен.

Я поднял глаза: буквы еле различались.

– Я должен найти что-то конкретное?

– Просто прочитайте.

– Ну, мы сразу отправимся на поиски информации или осмотрим достопримечательности?

– Мистер Рен. – В голосе Первой зазвучало нетерпение, если это слово вообще применимо к бессмертному существу. – Сверхновая взорвется со дня на день и уничтожит корабль со всем содержимым, включая нас. Мы не смотрим достопримечательности, мы ищем лабораторию Мары Чжу. А если вы не прекратите тратить мое время, я могу передумать насчет вашей так называемой полезности.

Лабораторию Мары Чжу? Значит, вот где хранится Философский Камень?

– Хорошо, – послушно сказал я, задрал голову и сощурился. Интересно, вон та буква – это «а» или «с»? Нет, «а», точно «а». Капитанское – что? Капитанский…

– Капитанские апартаменты, – вслух сказал я. – Каюта капитана, туда.

– А в другой стороне что? – спросила Первая, продолжая светить.

– Вы знаете, было бы гораздо легче читать, если бы я сам держал фонарик, – проворчал я. – Когда его держит кто-то другой, то непроизвольно шевелит рукой, и луч движется, понимаете? Так всегда бывает, потому что нельзя совсем застыть, как камень. И от этого очень устают глаза.

Луч ее фонарика был абсолютно, противоестественно неподвижен, а фиолетовый взгляд ничего не выражал. Потом она подняла руку к шейному кольцу и мигнула темно-синим.

Сзади зашевелились, и Индиго вложил мне в ладонь что-то твердое и холодное: мой же собственный фонарик. Я включил его, наклонив голову вбок, чтобы скрыть свое удивление. Интересно, получится ли убедить Посланников отдать Бенни с Квинт и их фонарики тоже?

– Читайте, мистер Рен, – велела Первая тем древним, холодным тоном, от которого кровь стыла в жилах. Я послушно направил фонарик на стену.

– Путь над водой, – прочитал я. – Имеется в виду мостик, командный центр. Это дорога к нему.

– Очень хорошо, мистер Рен, – кивнула Первая и свернула в сторону капитанских апартаментов.

На миг мне почудилось какое-то движение в противоположном коридоре, ведущем к мосту. Словно мелькнула быстрая тень. Я поспешно навел туда фонарик, но луч осветил только стены и черный провал коридора.

Мы двинулись за Первой и довольно долго шли вдоль корабельного «обода». Я не следил за расстоянием – все внимание поглощали тени вокруг и зияющие проемы дверей в пустые залы.

А потом коридоры кончились.

Первая подозвала меня, я подошел, встал рядом. Похоже было, что коридор с одного конца специально перекрыли листами металла, на которых виднелись криво запаянные швы, как от древнего сварочного аппарата. Поперек этого импровизированного заграждения было нацарапано какое-то слово.

С одного края лист железа прорвали, открыв доступ внутрь и наружу. Значит, барьер больше не сдерживал то, от чего его ставили.

– Что здесь написано? – спросила Первая, наведя фонарик на буквы.

Тут даже думать не пришлось.

– Опасность.

12. Тупик

Квинт, нахваливая свое деловое предложение, утверждала, что корабль здесь «укрыли». Теперь, читая надпись на листе железа, я в этом очень сомневался. Сотни лет назад кто-то нацарапал здесь это слово. Не вывел краской, не написал, а именно нацарапал, хотя это труднее и дольше. Значит, очень хотел, чтобы его предупреждение со временем не исчезло.

И что же, мощное древнее судно просто бросили здесь, как недочитанную книгу? «Случайно» выбрав для этого звездную корону, где его за многие столетия никто не заметит? Но если кто-то не хотел, чтобы корабль нашли, почему его не уничтожили сразу? А если наоборот, то можно было оставить его в более безопасном месте. Точно рассчитать заранее, когда звезда взорвется, было невозможно, мы успели до него добраться благодаря чистому везению. Или вовремя посланному сигналу бедствия?

Нет, «Безымянный» вовсе не укрыли здесь тысячу лет назад. Его просто бросили, в панике сбежав.

Первая коснулась шейного кольца, мигнула темно-синим. Индиго опустился на колени, посветил фонариком в отверстие. Потом сам протиснулся туда.

– А вас не волнует, что может оказаться там, за стеной? – спросил я.

– Второй в силах о себе позаботиться, – отозвалась Первая.

Ждать возле надписи «Опасность» пришлось долго. Я с трудом удержался, чтобы не начать расхаживать туда-сюда, Первую это наверняка раздражало бы. Зато стал нервно теребить подол рубашки, где ткань истончилась. Посланник-Индиго все не возвращался, и я успел проковырять в рубашке такую дыру, что туда пролезал палец. Ждать я вообще никогда не умел. Но сейчас, по крайней мере, никакие тени вокруг не мелькали – если допустить, что по дороге сюда мне не показалось.

Наконец по ту сторону заграждения мелькнул темно-синий огонек, и Индиго выбрался наружу. Щеки у него почернели от пыли, но лицо было совершенно спокойное. Он что-то сказал короткой серией ярких белых вспышек.

Белый – это обращение ко всей группе, понял я. Должно быть, рассказывает, что он там увидел.

Первая мигнула синим, он кивнул. Повернулся к остальным и заговорил вслух, очевидно, специально для людей:

– Впереди очень узкий участок.

Он повысил голос, но прозвучало все равно тихо. Квинт с Бенни подошли поближе, чтобы ничего не пропустить.

– Большую его часть придется ползти, местами на животе. Длина этого участка от десяти до двадцати ярдов, дальше начинается обычный коридор.

Я не переставал ковырять дыру в рубашке.

– Но почему там так тесно?

Посланник-Индиго помедлил. Совсем как Квинт, когда вечность назад, у себя в кабинете, затруднялась ответить на мои неудобные вопросы. Но, в отличие от нее, он сориентировался гораздо быстрее.

– Полагаю, в какой-то момент в коридоре за этой стеной взорвалась бомба. Система самовосстановления оперативно устранила повреждения корпуса для поддержания температурного режима и нужного уровня кислорода, но не ликвидировала завал внутри.

Это что же за хрень могла заставить людей взорвать бомбу на собственном корабле?!

– Участок труднопроходим, – продолжал Индиго, – но, чтобы найти иной путь, нужно сначала вернуться обратно.

– Идем вперед, – решила Первая.

– Нет, погодите, – подала голос Квинт. – А там… насколько узко?

– Как будто у нас есть варианты, – буркнул Бенни.

– Нет, но все же… если мы там застрянем?

Меня этот вопрос тоже волновал: Индиго стройный и невысокий, остальные Посланники не слишком отличаются от него телосложением. Я же на голову выше Желтого, самого высокого из них, и уж точно шире их всех в плечах.