Две жизни лейтенанта Деливрона

Илья Дроканов

Две жизни лейтенанта Деливрона

© Дроканов И.Е., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

Пролог. Москва, 1956 год

Служебный кабинет в здании на Петровке оставался тем же унылым помещением, что и пять, и десять лет назад. С блеклыми зеленоватыми стенами, письменным столом с дерматиновым верхом, старыми стенными шкафами и портретами Ленина и Сталина, смотревшими на улицу сквозь окна напротив. Но что-то в кабинете незримо изменилось, вероятнее всего, царивший в нем дух. Хозяин помещения Эммануил Александрович Третьяк, сотрудник Генеральной прокуратуры СССР, был в душе доволен тем, что более года назад попал в состав Центральной комиссии по реабилитации. Работать приходилось много, но работа приносила удовлетворение. С той же скрупулезностью, с какой в былые годы готовил обвинительные документы, теперь он трудился над оправданием невинно осужденных людей. Вдумчивость и добросовестность по праву считалось стилем, присущим Третьяку. Стопка дел реабилитированных лиц потихоньку росла.

Утром он принял к рассмотрению дело осужденного в 37-м году Бориса Леонидовича Тагеева, писателя и журналиста. Отодвинув допитый стакан чаю, аккуратно переворачивал страницу за страницей и знакомился с личностью, чья трагическая биография оказалась весьма насыщенной и запутанной. Вот, пожалуйста, – родился в семье юриста, значит, мог бы сам стать правоведом, коллегой. Тогда, глядишь, все и обернулось бы по-другому. Тем не менее молодой человек добровольно поступил на военную службу, получил офицерский чин. Призванный из запаса поручиком кавалерии, участвовал в Русско-японской войне, попал в плен и целый год томился в японском лагере для военнопленных со смешным названием Мацуяма. После освобождения судьба ненадолго занесла бывшего офицера в Петербург, где он закружился в революционных вихрях, но спохватился и решил унести ноги от надвигавшихся расправ над участниками событий 1905 года. Вновь оказался в Японии.

«Эк тебя кидало, – переводя взгляд на окно, подумал Третьяк. – Жену вот чужую увел в Японии от законного мужа, русского капитана 1-го ранга. Как будто не ведал, что один нехороший поступок тащит за собой другой. Потому и пошла твоя жизнь как-то кособоко».

А строки текста не отпускали и вели дальше. Из Нагасаки Тагеев английским пароходом отправился в Гонконг, потом забрался во Францию и дальше в Швейцарию, в Германию. Был журналистом, коммивояжером, еще черт-те кем. Авантюризм на каждом шагу. Жена не выдержала тягот и сбежала от несерьезного мужа в Россию. А какая нормальная женщина столь суетную жизнь выдержит? С началом Мировой войны Тагеев поступил военным обозревателем в лондонскую газету «Дейли экспресс» и был зачислен в батальон журналистов Британского волонтерского корпуса. Ему присвоили звание подполковника и назначили командовать журналистами, среди которых было немало известных людей, в том числе автор Шерлока Холмса писатель сэр Артур Конан Дойл.

Зря, однако, ты получил чин подполковника английской армии, зацепился за прочитанный факт Третьяк. Потом тебе припомнят этот кульбит судьбы. Не знал, должно быть, журналист, что когда-то давно, после присвоения чина генералиссимуса, полководец Суворов сказал близким: «Велик чин, да он меня придавит!»

Но что произошло после войны?

Когда в Европе умолкли пушки, Борис Леонидович оказался в Америке, издавал книги на английском языке. Завел массу связей, которые в итоге привели его в Советский Союз. Работал в редакциях журнала «Огонек», газеты «Гудок», «Рабочей газеты». В 20–30-е годы написал несколько книг, изданных хорошими тиражами и принесших автору немалые средства.

Следующий факт биографии писателя оказался печальным: 19 октября 1937 года он был арестован в Москве.

В чем обвиняли? Сейчас поищем… Документов в деле оставалось много: смотреть не пересмотреть, а рабочий день как обычно незаметно подходил к концу. Третьяк заглянул в последние страницы. Так и есть: обвинен как японский, английский, американский, французский и итальянский шпион. Все, что сам о себе сообщил следователю, стало статьями обвинения. Много наговорил на допросах, будто хотел выговориться. И о других тоже не стал молчать. Вот, пожалуйста, цитата: «Японским шпионом стал и русский лейтенант флота Деливрон, который до войны закончил университет в Токио. В 1906 году он жил в Японии, ходил в японской национальной одежде и следил за русскими».

При этом в протоколах допросов не приводится никаких доказательств.

Приговор – высшая мера наказания. Приведен в исполнение 4 января 1938 года. Всего два с половиной месяца провел Тагеев в заключении. За такое короткое время, прикинул Третьяк, подходя к окну, он свою бурную биографию мог изложить только скороговоркой, и то не с начала.

Суета людей и машин на шумной столичной улице не отвлекла прокурорского работника от мыслей о прочитанном деле. Все надо пересматривать, решил он, там кругом нарушения: и по ходу следствия, и при вынесении обвинительного заключения.

Повернулся к столу и вспомнил прочитанную фразу о лейтенанте флота, который жил в Японии.

– С этим японистом-то что стало? – вслух сказал Третьяк и взялся за внутренний телефон.

– Светлана Владимировна? Да, это – Третьяк. Спасибо. Я вас вот о чем попрошу. Посмотрите-ка для меня, пожалуйста, не проходит ли по нашим документам Андрей Андреевич Деливрон. Фамилия редкая, дополнительные сведения не потребуются. Я понимаю, что быстро не получится. Подожду!

Ждать пришлось две недели, пока помощница под роспись передала Третьяку тоненькую папочку на Деливрона А.А. с грифом «Совершенно секретно» на титульном листе.

Первый взгляд на страницу дела, где были указаны даты жизни Деливрона – родился 4 октября 1880 года, умер (расстрелян) 16 июня 1920 года, немного смягчил Эммануила Александровича, который мысленно реабилитировал Тагеева по важному для себя эпизоду. Оказалось, что в 1938 году на стол следователя легла информация о «японском шпионе» лейтенанте Деливроне, которого почти двадцать лет, как не было в живых. Знал Тагеев о смерти япониста или нет, неважно. Своим сообщением он ничью душу не сгубил.

По плану было намечено продолжать работать с делом Тагеева, но захотелось удовлетворить любопытство и, хотя бы «по диагонали» пробежать глазами материалы о русском морском офицере с французской фамилией, связавшим молодость со Страной восходящего солнца.

Итак, в деле под строгим грифом указывалось, что А.А. Деливрон происходил из морской семьи, в которой моряками и даже адмиралами были дед Карл Францевич, отец Андрей Карлович и брат отца Карл Карлович, известный как капитан Шарло Деливрон, исследователь дальневосточного побережья Российской империи. Молодой Деливрон подобно старшим родственникам окончил Морской корпус в Петербурге и получил назначение служить на военных кораблях Тихоокеанской эскадры. Потом ни с того ни с сего, как показалось Третьяку, офицер оказался на излечении в военном лазарете японского города Нагасаки. Дальнейшая судьба бросала его так же, как Тагеева, с которым они, скорее всего, были знакомы. Оба происходили из породы людей, которых называют «перекати-поле».

Этапы биографии молодого офицера: Япония, Северо-Американские Соединенные Штаты, Китай с русским городом Харбин, и только уж потом – матушка-Россия.

Какая-то загвоздка была во всем этом, и Третьяк пытался разгадать ее. «Вот в чем дело!» – удовлетворенно сказал он себе чуть позже, когда понял, почему дело имеет столь высокую степень секретности.

Оказалось, что Деливрон с 1918 года работал в Московской чрезвычайной комиссии, а в 1919 году бывшего царского морского офицера, а затем оперативника-чекиста назначили начальником новой агентурной разведки Красного военного флота. Биография продолжилась в советских секретных службах. Такие тайны следует хранить долго!

Но почему жизнь Деливрона столь быстро и трагично оборвалась? Материалы дела свидетельствовали: 9 июня 1920 года его арестовали дома, в московской квартире, и препроводили под арест в Бутырскую тюрьму. Расстреляли через неделю – 16 июня.

Тренированная память Эммануила Александровича перебрала события того времени и вполне уверенно выдвинула предположение, что трагический финал жизни Деливрона наступил по результатам слушания в Верховном Революционном Трибунале Республики дела о шпионаже в Морском генеральном штабе России. Газета «Известия ВЦИК» в 1919 году публиковала репортажи о процессе по делу бывших офицеров морской разведки Российской империи, который получил известность как «дело Генмора». На страницах газеты сообщалось, что советской власти удалось раскрыть законспирированную антибольшевитскую организацию бывших морских офицеров, созданную при поддержке английской разведки. Дело также называли «Делом Окерлунда» по фамилии главного его фигуранта, офицера русского флота, разведчика. Председатель Трибунала Николай Крыленко, впоследствии репрессированный в 37-м, добился ареста и ликвидации максимального количества моряков царского флота, проходивших по делу как иностранные шпионы или имевших отношение к дореволюционной морской разведке.

Вот, значит, как закончил жизненный путь Андрей Андреевич Деливрон, сделал резюме Третьяк и задумался, подперев ладонью щеку.

Да, японист, бурную ты себе жизнь устроил. Удастся ли кому-нибудь разобраться в ней или она так и останется тайной за семью печатями?

Часть I. Под оперативным псевдонимом «Моряк»

Нагасаки, 1903 год

1

Днем 19 апреля 1903 года бронепалубный крейсер 1-го ранга «Варяг» сбавил ход, и от его борта отвалил паровой катер, в каюте которого лежали двое больных с высокой температурой. Корабельный фельдшер поставил диагноз тропической лихорадки обоим: матросу по третьему году службы комендору Прохорову и его плутонговому командиру мичману Деливрону, находившемуся в экипаже всего-то ничего – чуть более полутора месяцев. Командир корабля капитан 1-го ранга Руднев, который прибыл на корабль и вступил в должность в те же дни, что и Деливрон, счел за благо отправить занедуживших моряков в лазарет ближайшего иностранного порта, пока заразная болезнь эпидемией не перекинулась на всю команду.

«Варяг», выделенный из порт-артурской эскадры на стационерную службу, то есть для постоянной стоянки в иностранном порту или службы в определенном морском районе, готовился идти в назначенный ему японский порт Иокогама. Но неполадки с котлами силовой установки вынудили предыдущего командира капитана 1-го ранга Бэра поставить корабль на ремонт. После его окончания пришлось проходить длительные ходовые испытания, которые не позволили вовремя прибыть на рейд Иокогамы в распоряжение русского консула. «Варяг» несколько раз выходил из Порт-Артура в море. Неприятность с заболеванием членов экипажа случилась в Восточно-Китайском море через несколько дней после начала плавания, когда на траверзе правого борта оказался большой порт Нагасаки, где имелись медицинские учреждения для иностранцев. Туда больных и отправили на корабельном катере.

…Андрей Деливрон, флотский офицер двадцати двух лет отроду, сквозь сильный жар и забытье чувствовал, что знакомая корабельная обстановка изменилась. Обрывки мыслей подсказывали, что его куда-то несли, где-то укладывали, кто-то рядом разговаривал как будто бы по-японски, а потом наступила тишина, пропитанная незнакомыми запахами трав, курившихся благовоний и медицинских препаратов. Когда стало легче, он открыл глаза и увидел, что находится в большой госпитальной палате. Соседние койки были пусты и застелены свежими простынями. Рядом стоял низкий столик с лекарствами и питьем в фарфоровых чашечках. Немного дальше на табуретке сидела женщина в белом халате и высокой белой шапочке с вышитым красным крестом. Медсестра, понял Андрей. Заметив, что больной пошевелился и открыл глаза, она быстро встала и вышла за дверь. Через несколько минут вернулась, но не одна, а в сопровождении другой медсестры, которая сразу подошла к нему.

Из-под медицинской шапочки, надвинутой до бровей, смотрели улыбающиеся глаза молодой японки. Она поклонилась и приветливо сказала:

– Конничи-ва, сыдраствуйте, господин Деривон! Меня зовут Коико, я немного говорю русики и буду помогать вам здоровье!

– Аригато гозаймасу, спасибо, госпожа Коико. А я немного говорю по-японски, как видите.

– Карасо! Как вы себя чувствуете, господин Деривон?

Андрей понял, что правильно его фамилию японка выговорить не сможет, ведь у них в языке нет звука Л, поэтому быстро нашел как выйти из затруднительного положения:

– Зовите меня по имени, просто Андрей. А чувствую себя я неплохо, правда, пока болит голова.

Коико резко кивнула головой в знак согласия и приложила прохладную ладонь ко лбу Деливрона. Потом взяла со столика чашечку с носиком для питья и поднесла к его губам:

– У вас жар, Андрей-сан. Надо пить это.

Несколько глотков травяного настоя быстро погрузили больного в сон.

Выздоровление шло не так быстро, как хотелось мичману, но энергия молодости брала свое, и пришел день, когда Андрей сделал усилие, чтобы встать на ватные от болезни ноги и под опекой заботливой Коико сделал первые шаги сначала по палате, а потом и по коридору лазарета. Девушка приложила много сил, чтобы подопечный поправился. Ее добрые и ласковые руки действовали на него лучше лекарств, хотя лекарств пришлось выпить много. Особенно хинина. Всякий раз, уговаривая больного проглотить горький порошок, она с добротой смотрела на него и нежно гладила рукой по голове, словно малыша, объясняя, какую пользу приносит это снадобье. Андрею были приятны ее взгляды и прикосновения, но он делал вид, что с трудом соглашается выпить «эту гадость» в последний раз. И день за днем процедуры повторялась сызнова.

Однажды в середине лета натренировавшийся ходить самостоятельно Деливрон попросил Коико проводить его к товарищу по несчастью, комендору Прохорову, который лежал в палате выздоравливающих в другом крыле здания, где лечились нижние чины. Матрос с «Варяга» чувствовал себя вполне здоровым и с обидой в голосе сообщил мичману, что просил начальство лазарета отпустить его в Россию, где ему положен отпуск по состоянию здоровья после тяжелой болезни. Но эти нехристи-японцы, как он их в сердцах назвал, отказали, объяснив, что об отпуске не может быть речи до полного выздоровления, то есть не раньше, чем через три-четыре месяца. Мичман попытался словами поддержать комендора и поковылял к себе.

По пути в коридоре за окном что-то привлекло внимание Андрея, и он остановился посмотреть, что делалось во внутреннем дворе. С высоты второго этажа было хорошо видно, что внизу стояли в строю немолодые солдаты, раздетые по пояс, без курток и нижних рубах. Перед строем несколько врачей в белых халатах вручали солдатам какие-то бумаги. Мичман удивился и спросил у своей спутницы, что происходит. Коико подробно объяснила, что японские солдаты, призванные на службу из резерва, проходят медицинскую комиссию в их лазарете. По прикидке Деливрона, во дворе стояли не менее трех сотен солдат, а это равнялось пехотному батальону. В течение последующих дней ему удалось насчитать пять батальонов резервистов, вставших в строй действующей императорской армии.

2

По мере выздоровления Деливрон все чаще задумывался о своем положении.

Год назад в его жизни произошло неожиданное событие. Дела службы занесли его в Петербург, где он был вызван в Главный морской штаб и награжден бронзовой медалью в память военных событий в Китае 1900-х–1901 годов. Награжденных оказалось несколько человек. На торжественном построении вместе со всем командованием присутствовал начальник военно-морского учетного отдела Главного морского штаба контр-адмирал Вирениус, который своим обликом заметно выделялся на фоне остальных чинов. Высокий, статный, большелобый, с пышной бородой и усами на моложавом лице, он как-то сразу вызывал уважение к себе. После вручения наград Вирениус подошел к мичману и пригласил для беседы. Андрей имел представление о том, что отдел Вирениуса занимается, помимо всего прочего, изучением флотов иностранных государств, то есть не совсем обычной для моряков задачей, поэтому, заинтригованный приглашением адмирала, с интересом пошел в его кабинет.

– Хотел познакомиться с вами лично, Андрей Андреевич, – начал Вирениус.

В таком уважительном обращении старшего начальника к младшему офицеру не было ничего необычного: в традициях русского флота было принято при общении вне строя именовать друг друга по имени и отчеству. Деливрон в ответ поинтересовался, чем вызван интерес к его скромной персоне.

Адмирал пояснил:

– Во-первых, я знаком с вашим отцом и дядюшкой, весьма уважаемыми моряками, поэтому мне было интересно узнать, кто является продолжателем славной флотской династии. Во-вторых, и о ваших отличиях наслышан немало. Скромно молчите? Похвально! Но все же удовлетворите мое любопытство и скажите, откуда у вас появилось столь неожиданное решение стать японистом? Мне известно, что, обучаясь в Морском корпусе, вы посещали занятия на Восточном факультете Петербургского университета, где небезуспешно учили японский язык и традиции Страны восходящего солнца…

– Весьма благодарен вам, Андрей Андреевич, за оценку, – мичман с адмиралом были полными тезками. – Интерес к Японии мне привил дядя Шарло, долго служивший в тех дальних краях, а интересная учеба на Восточном факультете шла успешно и не мешала занятиям в Морском корпусе.

– Отменно! Но позже вы успешно применили на практике полученные знания. Вот, пожалуйста, сделали перевод на русский японских военных уставов и наставлений по действиям артиллерии и устройству военного полевого телеграфа в войсках микадо. На важность этих работ обратили внимание в Генеральном штабе, что дорогого стоит. Но я, собственно, не об этом хотел поговорить с вами, – неожиданно закрыл тему Вирениус. – Прошу садиться!

Они прошли в центр кабинета и сели по разные стороны большого стола для совещаний.

– Вам известно, чем занимается мой военно-морской учетный отдел? – спросил адмирал.

– Пожалуй, в общих чертах…

– В таком случае я объясню конкретнее. Помимо всех прочих функций, которые вы изучали по предмету военная администрация в Морском корпусе, перед нами стоит задача вести разведочную и контрразведочную работу в интересах флота. Сейчас ее приходится усиливать. Возможно, открою вам секрет. По сведениям Генерального штаба и Главного морского штаба, Япония скрытно ведет подготовку к военному столкновению с Россией на Дальнем Востоке, где наше присутствие является препятствием для больших планов Токио по захвату территорий в Корее и Китае.

– Неужели дело зашло настолько далеко?

– Да, именно так. Из зарубежных источников нам известно, что японское Военное министерство завершило изучение сведений о последних войнах, которые вела Россия. Японцами были проштудированы не только документы. Офицеры их Генерального штаба тщательно обследовали те местности, где происходили сражения, прошли по всем маршрутам, где двигались наши войска, обращая внимание на территории, где русские терпели неудачи. У нас есть экземпляры японских брошюр для офицеров, в которых описаны способы ведения русской армией войн в 1812 году, 1853–1854-м и в 1877–1878 годах и сделаны выводы.

Деливрон не удержался и высказал предположение:

– Вам надо, чтобы я сделал перевод этих брошюр?

– Не совсем, Андрей Андреевич. Я должен сказать, что русская разведка в Японии организована не на должном уровне. Несколько лет назад Россия направила в свои дипломатические представительства на японские острова несколько кадровых офицеров. Но отсутствие у них знаний по обстановке в стране пребывания, а главное, знания японского языка, сделало их пребывание чисто формальным. Увы, мы, русские, частенько что-то быстро исполняем, а только после разбираемся, к чему. Но вот появляетесь вы, представитель нового поколения офицеров, человек, который знает японский язык, учил японские традиции, знаком с организацией японской армии, к тому же получил боевой опыт на войне в Китае. Было бы крайним расточительством с нашей стороны не использовать ваши знания и навыки на службе в разведке. Полагаю, вы с этим согласны?

– Как русский офицер и патриот я просто не имею права отказаться в такой ситуации, – голос Деливрона зазвенел от волнения.

– Благодарю вас, именно такого ответа я и ждал. Будем считать, что с этого момента мы – коллеги, и в скором времени вы начнете решать задачи разведки и контрразведки в Японии.

– Каким же образом я попаду туда?

– Вы будете назначены плутонговым командиром на крейсер «Варяг» из Тихоокеанской эскадры. Решением командующего, вице-адмирала Старка, «Варяг» определен на стационерную службу в японском порту Иокогама. Это означает, что корабль поступает в подчинение русскому консулу и будет аккредитован при нашей миссии в этом городе, ведь дипломатические стационеры имеют двойное подчинение: командованию эскадрой и Российскому министерству иностранных дел. В декабре сего 1902 года состоится приказ по Морскому ведомству и командиром «Варяга» будет назначен капитан 1-го ранга Руднев. Мы встретимся с Всеволодом Федоровичем и обговорим, каким образом из экипажа вы перейдете на службу в консульство в качестве переводчика-япониста и офицера связи. В Иокогаме вы начнете самостоятельную работу в разведке, первые навыки которой вы приобретете на занятиях у офицеров Генерального штаба, посещать которые начнете с сегодняшнего дня.

Без малого месяц Деливрон ходил в здание Генерального штаба на Дворцовой площади, где полковники, подполковники и капитаны учились премудростям новой службы, слушали лекции о трудностях ведения тайной деятельности против Японии.

К примеру, он узнал, что в Манчжурии, где японцы настойчиво лезли во все щели, несмотря на размещенные там гарнизоны русских войск, нам приходилось работать с агентурой из китайцев. Из-за постоянной нехватки денег русская военная разведка вынуждена отказываться от вербовки агентов из наиболее грамотной части местного населения: высокопоставленных чиновников, крупной буржуазии, помещиков и торговцев, которые зачастую сами предлагали свои услуги. Выделенных средств хватало лишь на то, чтобы вербовать агентов из среды простого крестьянского населения, которые по причине низкого культурного уровня мало подходили для разведывательной службы.

Андрей понял, что русским офицерам из-за своего гуманного отношения к людям работать с китайцами было труднее, чем японцам. Если японцы из размещенных в Китае военных миссий узнавали, что тот или иной китаец работал на русских, то расправлялись не только с ним, но и с членами его семьи. Японцы широко применяли взятие заложников среди китайцев, тогда как русские к этому средству никогда не прибегали. Кроме того, японцы и китайцы принадлежали к одной расе, русские принадлежали к западной, китайцы и японцы – к восточной цивилизации. Во многом и поэтому китайское население более склонно было помогать японцам.

На практических занятиях офицеры Генерального штаба обучали моряка, как выявлять слежку за собой, как успешно уходить от нее, каким образом писать тайнописные донесения, подбирать тайники и пользоваться ими. Больше всего Андрею пришлись по душе уроки по применению разных видов оружия, как огнестрельного, так и холодного. Он хорошо стрелял и научился метать нож так метко, что попадал только в центр мишени.

Доложив Вирениусу о готовности к выполнению задач, Деливрон уехал на Дальний Восток. Дальнейшие инструкции ему предстояло получить у русского консула в Иокогаме. На борт крейсера «Варяг» он вступил почти одновременно с новым командиром Рудневым. Андрей испытывал гордость от сознания того, что ему, молодому офицеру, доверили секретную миссию, и мечтал поскорее поговорить о ней с Всеволодом Федоровичем наедине.

3

Однако жизнь распорядилась так, что гладкие изначально планы, составленные в Петербурге, рассыпались словно карточный домик под дуновением дальневосточного ветра. Началось с того, что «Варягу» из-за вынужденного ремонта силовой установки задача идти в Иокогаму была снята. Командование эскадры подобрало для этого другой корабль. Экипаж «Варяга» вместе с ремонтными инженерами и рабочими без сна и отдыха занимался подготовкой к выходу крейсера в море. Поговорить о своем тайном деле с Рудневым Андрею не удавалось, а самому командиру, озабоченному ремонтом, скорее всего, было не до разведки и не до мичмана. Деливрон, привыкший относиться к порученному делу с ответственностью, весьма переживал из-за выпавших неурядиц.

Вдобавок ко всему прочему он неожиданно свалился с лихорадкой и оказался на больничной койке в японском военном лазарете в Нагасаки. Мысли о том, что он подвел людей, которые рассчитывали на его участие в решении задач по Японии, терзали молодого человека. Длительное и осточертевшее лечение усугубляло скверное настроение.